Глава четырнадцатая
Зарождение американской литературы и искусства
Болховитинов Н. Н.
История США Т. 1, 1983.
1. Колониальная литература
Развитие американской литературы отмечено рядом особенностей, су щественно отличающих ее от общеевропейской литературной традиции, с которой она, однако, сохраняет общность как в плане идеологии, так и эстетики, и ее рассмотрение должно в равной мере учитывать как основные свойства и закономерности развития этой общей модели, так и те специфические черты, которые свойственны американской литературе как ее самостоятельному, устойчивому национальному варианту.
Своеобразие американской литературы обусловлено особенностями формирования нации и исторического развития страны. В силу ее отно сительной молодости в ней отсутствует ряд крупнейших художественных эпох, через которые пролегла магистраль литературного развития Старого Света. Зачиналась американская литература не с создания национального эпоса, не на основе устной традиции, а как литература письменная, в ко торой фольклор возник на позднейших стадиях развития. Она появилась в результате отпочкования от английской литературы и продолжала от дельные намеченные в ней тенденции.
Формирование американской литературы связано с появлением в на чале XVII в. первых английских колоний на Атлантическом побережье Американского континента. Поселенцы прибывали сюда с грузом евро пейских культурных и художественных традиций, прежде всего англий ских, хотя далеко не на всех стадиях активно обращались к европейско му наследию во всей его полноте и многообразии, ограничиваясь — осо бенно вначале — малым его сегментом. Исходно во взаимодействии литературы американской и европейской преобладали связи-истоки, связи корни. Связи-влияния проявляются на более поздних этапах, почти пол тора столетия спустя — в эпоху Просвещения, обретя значительный раз мах лишь в эпоху романтизма.
«эстетического отставания», присущий начальному периоду развития американской литературы. Фактически в течение всего коло ниального периода на литературной продукции, создаваемой в колониях, лежит печать подражания. Подражание — одна из важнейших эстетиче ских установок молодой литературы. На ранних этапах она еще не ощу щает своей отдельности от литературы метрополии. Художественное сознание развивается в это время под воздействием господствующих в метрополии норм, не только следуя общему направлению, но и стремясь в нетронутом виде перенести на новую почву готовые образцы.
Первоначально колонисты почти не чувствовали связи с новым окру жением, воспринимая колонию как продолжение «старой родины», а соб ственный разрыв с ней считали временным. Расстояние на первых порах лишь обостряло «родственные чувства», побуждая во что бы то ни стало сохранять то, что уже зафиксировано в художественном опыте покинутой родины. Переселенцы в буквальном смысле слова обращали взор назад, и не только в пространстве, но и во времени. Новейшие явления, возни кавшие в литературе метрополии, как правило, мало привлекали внима ние колонистов. Эстетически было для них значимо преимущественно то, что опробовано временем, отстоялось и приобрело силу канона. Своеобра зие литературы колоний в этот начальный период связано с появлением в ней элементов, свидетельствовавших о попытках отражения иных усло вий существования, иного исторического опыта. Воздействие американ ской действительности — мощный фактор формирования литературы Нового Света.
На одно из ведущих мест в ней выдвигаются жанры, непосредственно отвечающие потребностям освоения континента. Это всевозможные «опи сания», путевые заметки, мемуаристика, дневники и т. п. Как правило, сочинения подобного рода сочетали в себе разнородные черты, одновре менно выступая в роли исторических хроник, географических очерков, сочинений естествоиспытателей и богословских трактатов, включая экскур сы в область мифологии и фольклора аборигенов, зарисовки их нравов и обычаев. С изложением исторических фактов и событий из жизни коло ний соседствовали не уступавшие им в подробности описания флоры и фауны, особенностей климата и почв, ландшафта и природы, перемежае мые рассуждениями морализаторского толка и религиозными проповедями.
Таким образом, «землепроходческие» и мемуарные сочинения, с кото рых начиналось формирование литературы, отмечены своеобразным син кретизмом, в котором, однако, в отличие от синкретизма европейских литератур периода возникновения письменности отсутствует легендарно мифологический план как формообразующее начало. Первые американ ские литературные памятники — это вместе с тем и памятники историче ские, ценнейшие источники сведений о социальном и жизненном укладе колоний, их духовном облике. В их числе прежде всего нужно назвать хроники капитана Джона Смита «Правдивый рассказ о событиях, слу чившихся в Виргинии со времени первого образования колоний» (1608), «Описание Новой Англии» (1616) и «Общая история Виргинии, Новой Англии и островов Соммерса» (1624). В последней приводится, в частно сти, рассказ о спасении Смита индейской принцессой Покахонтас, ставший первым американским национальным мифом.
Важнейшим фактором становления американской литературы явилось то, что оно проходило на основе не только различных национальных, но и расовых культур. Отсутствие гомогенности этнического состава на селения колоний (а затем Соединенных Штатов) существенно повлияло на развитие как общественной мысли, так и художественного сознания нации. Американская литература складывалась на основе взаимодействия культур трех рас: культуры аборигенов в том виде, какой она обрела к моменту колонизации, перенесенной на американскую почву европейской культуры белых поселенцев, в которой ведущее положение занимала английская традиция, а также перенесенных сюда несколько позднее элементов африканской культуры насильственно ввозившихся в Америку черных рабов.
«взаимодействие» отнюдь не означало гармонии. Народы, пред ставлявшие эти культуры, находились на разных ступенях общественного развития. Это различие было использовано колонистами для обоснования превосходства белой расы, т. е. отношения культур были изначально не равноправны. Вследствие этого культурные и художественные традиции индейцев и негров были навсегда лишены возможности естественного, органического развития.
Литературная карта Америки отмечена множеством потерь, которых невозможно ни восполнить, ни измерить, ни оценить. Индейская традиция знала лишь устные, фольклорные формы, и при вымирании племени ухо дившее в небытие литературное наследие не оставляло по себе никаких следов. Несмотря на угрозу истребления, индейские племена упорно со противлялись культурной ассимиляции, отстаивая самобытность своей культуры, препятствуя ее подчинению доминирующей культуре колони стов, сохраняя освященные веками легенды, обычаи, ритуалы, верования.
Трагически сложилась на Американском континенте судьба негритян ской культуры. Рабы лишились родного языка, что предопределило высо кую степень их культурной ассимиляции. Его утрата сделала невозмож ным сохранение богатых традиций устного народного творчества с при сущей ему образностью. Когда же после приобщения к английскому языку и христианству появились писатели-негры и в негритянской среде начали вновь зарождаться фольклорные формы, это — в отличие от ин дейцев — происходило уже на основе иной, чужой для них культурной традиции. Но ассимиляция и в данном случае была далеко не полной. Негры сохраняли отдельные связи с корнями африканской культуры, проявлявшиеся в экстралингвистических формах, прежде всего музыкаль ных: мелодика, ритмы и т. д.
Тем не менее оттесняемые на задний план традиции искусства або ригенов и подвергшихся сильной ассимиляции негров оказали огромное воздействие на американскую культуру, особенно на передовую общест венную мысль, возникшую буквально в первые годы существования ко лоний. Соседство культур, рожденных в недрах различных цивилизаций, стимулировало развитие самобытных черт американской литературы, при общая ее к историческому, духовному и эстетическому опыту, который лежал за пределами европейских культурных традиций.
Важное значение имел для формирования американской литературы характер эмиграции из Англии, во многом определивший пути развития американского общества, его идеологию и художественное сознание. В то время, когда в Америке возникли первые поселения англичан, метропо лия переживала период глубинных изменений, связанных с подготовкой Английской буржуазной революции. Недовольные результатами останов ленной на полдороге реформации, буржуазия и значительная часть народ ных масс выступили под знаменем пуританства. Жестокие преследования со стороны официальной церкви вынудили многих пуритан, простившись с родными берегами, искать укрытия в Америке.
Его оплотом стала Новая Англия. Было бы ошибкой полагать, что борьба направлений реформированной церкви велась исключительно вокруг ре лигиозных догматов. Под покровом теологии бурлили политические стра сти. Истолкование Библии становилось не только средством утверждения фундаментальных основ веры, но и откликом на волновавшие всех вопро сы общественного бытия.
На протяжении почти целого столетия американская общественная мысль развивалась едва ли не исключительно в форме религиозных уче ний. Согласно представлениям американских пуритан, следовавших догма там сурового кальвинизма, искусство и литература не имели смысла сами по себе. Их единственной целью объявлялось служение религии. Все, что не было непосредственно связано с нею, считалось безнравственным. «Обычно пуританин отвергал образность, предназначенную лишь для того, чтобы ею восхищались, он использовал лишь те средства, которые могут облегчить понимание истины, причем предпочитал, чтобы они чер пались непосредственно из Библии... Все, что задевало чувства настолько сильно, чтобы помешать сосредоточенной работе ума, казалось ему опасным» 1 .
Утилитаристский подход к искусству, которое мыслилось пуританами исключительно в «прикладном» качестве, препятствовал развитию свет ского искусства. Их враждебность искусству наряду с задачами, которые выдвигала необходимость освоения континента,— одна из главных причин того, что в американской литературе XVII в., в которой ведущая роль принадлежала Новой Англии, слабо представлены художественные жан ры. В прозе, помимо названных «записок» и хроник, доминировали жанры богословских сочинений. В поэзии преобладали религиозно-пиетистские мотивы. Драматургия отсутствовала вообще.
Основные черты литературы того времени определялись тем, что в ее основе лежало сугубо религиозное сознание. Истоком всех жизненных представлений и высшим авторитетом являлась Библия. Жизнь мыслилась как проявление божественного предопределения, в силу которого происхо дящее есть результат волеизъявления божественной силы и в свете кото рого открывается его истинный смысл. С провиденциальностью мышления пуритан связана и другая его черта — эмблематичность, выражающаяся в трактовке предмета или явления как знака или символа действия трансцендентных сил. Такой подход не оставлял места случайности и свободе выбора, а вся человеческая деятельность превращалась в испол нение верховной воли бога. Из этого вырастало у пуритан ощущение исключительности собственной миссии: явить погрязшему в грехах и скверне миру образец общества, где царствует божественный закон.
Один из самых интересных памятников, воплотивших характерные черты своего времени,—дневник Уильяма Брэдфорда (1590—1657) «О Плимутской колонии». Хотя опубликовано это сочинение первого гу бернатора колонии было лишь в 1856 г., по существу оно сделалось до стоянием общественной мысли еще в XVII в. Брэдфорд прибыл в Америку в 1620 г. на борту «Мэйфлауэра» и в дневнике запечатлел важнейшие события из жизни колонии, уклад и нравы пуританской общины. Что еще существеннее — в нем нашли отражение взгляды и настроения пер вых поселенцев, раскрыты особенности их мышления. Пуритане сознавали себя участниками мировой драмы, и это ощущение сообщало суровую величавость страницам дневника Брэдфорда.
стало знаменитое соглашение на «Мэйфлауэре», утвердившее принципы ковенанта как основу социального устройства колонии и сы гравшее важную роль в дальнейшем развитии американской обществен ной мысли. Как справедливо указывал крупнейший исследователь в этой области В. Л. Паррингтон, на «Мэйфлауэре» «были завезены в Новую Англию два кардинальных принципа, по сути дела слившихся в один,— принцип демократической церкви и принцип демократического государ ства» 2 .
Брэдфорд не был автором соглашения, хотя как один из наиболее влиятельных членов пуританской общины, вероятно, принимал участие в его составлении. Зато он сохранил для потомства этот ценнейший доку мент эпохи, приведя его в дневнике полностью.
Описывая историю возникновения и существования колонии, Брэдфорд как истинный пуританин заострял внимание на потаенном значении со бытий, открывающем их провиденциальный смысл. Много места занимают в его дневнике и рассуждения о греховности человеческой природы, но в отличие от большинства представителей пуританской верхушки он не был склонен к религиозному фанатизму. Рациональность суждений, основан ных на здравом смысле, нередко одерживала у него верх над пуритан ской догмой. Повествование заканчивается рассказом о ликвидации Плимутского поселения, члены которого под влиянием различных бедст вий приняли решение о слиянии с колонией Массачусетского залива. Этот конец был по-своему эмблематичен, явив крушение великой пури танской утопии — создание в Америке «града господня».
Аналогичным образом развертывались истории и всех последующих пуританских хронистов. Но даже и тогда, когда американская мысль освободилась от покровов теологии, повествование Брэдфорда не утратило своего значения, явившись как бы прообразом произведений, отражаю щих крах идеи избранничества Америки, ее особых исторических судеб.
Пуританских авторов связывали с Брэдфордом не только общие идей ные установки, но и представления о стиле повествования. Брэдфорд сформулировал требования «простого стиля», которым неуклонно следо вал в дневнике. Впоследствии они были восприняты в качестве своеоб разной нормы, сохранившей значение вплоть до конца XVII в.
—1649), одного из -крупнейших деятелей пуританской Новой Англии начального периода. Он разделял общее убеждение пуритан относительно двойственной при роды всех явлений, в которых за видимым существует скрытый эмбле матический смысл. Страницы его дневника пестрят сообщениями о все возможных ничтожных событиях (например, о схватке мыши со змеей или о сгрызенном мышами катехизисе), которым неизменно приписыва лось провиденциальное значение.
Разделял Уинтроп и идею избраннического предназначения колоний Нового Света. В проповеди «Образец христианского милосердия» (1630), произнесенной на борту отплывшей в Америку «Арабеллы», он опреде лял миссию пуритан как создание божьего «града на холме». На форми рование взглядов Уинтропа оказали влияние аристократические предрас судки, и его пуританская утопия приобрела ярко выраженный элитарный характер. Сторонник суровой ортодоксии в религии, он выступил в поли тике поборником авторитарной власти, которую подкреплял ссылками на признание церковью верховной власти бога. Характеризуя позицию Уин тропа, американский исследователь П. Миллер писал: «Словно сверхъесте ственным образом почувствовав, что может значить Америка для простого люда, Уинтроп принял меры, чтобы напрочь выбить у них из головы представление о том, что в пустыне бедные и убогие когда-либо достигнут такого самосовершенства, что превзойдут в достоинстве богатых и знатных» 3 .
Наиболее полно развиты социальные теории Уинтропа (утверждавшие закрепление навечно имущественного неравенства и отвергавшие сти хийно эгалитарные стремления более демократического крыла пуритан ства) в речи о магистратской власти, воспроизведенной в дневнике. Любое неподчинение властям Уи н тропом трактуется как покушение на верховную власть бога. Как правитель Массачусетса, проповедник и идео лог пуританства он содействовал утверждению в колониях Новой Англии теократии.
Среди позднейших пуританских хроник-дневников обращает на себя внимание дневник С. Сьюолла (1652—1730), также одного из видных представителей пуританской общины Новой Англии. Сохраняя черты, общие для мировосприятия пуританских авторов, его дневник вместе с тем вносит новые акценты за счет усиления элементов интроспекции и эмо ционально-индргвидуального начала. Сьюоллу принадлежит первый опубли кованный в Америке трактат против рабства «Продажа Иосифа» (1700).
Большое значение имела в духовной жизни колонии проповедническая литература. В устных проповедях и теологических сочинениях столпов пуританской церкви Джона Элиота (1604—1690), Джона Коттона (1584— 1652) и связанных с ним кровными узами Инкриза Мезера (1639— 1723) и Коттона Мезера (1662—1727), если только назвать виднейших, развивались основные положения пуританской доктрины, отстаивались принципы теократии. Для них характерна крайняя нетерпимость в вопро сах веры, враждебность всякому инакомыслию. Эту же роль в сущности играли и многочисленные апологетические по духу жизнеописания вид ных деятелей пуританской общины, из которых самым грандиозным по замыслу был фундаментальный труд Коттона Мезера «Великие деяния Христа в Америке» (1702).
— 1647?) попытался перенести на американские берега ренессансные традиции. Следуя древним английским обычаям, он устраивал народные празднества на Веселой горе, водил дружбу с индейцами и безо всякого почтения относился к пуританским пастырям. Последние не пожелали терпеть рядом подобной скверны, арестовали и выслали его из колонии, повторив это дважды, когда он осмелился нарушить их запрет. В 1637 г. в Амстердаме Мортон выпустил книгу «Новоанглийский Ханаан», где в сатирическом духе изобразил пуритан, отвергавших радости бытия ради христианской догмы, а вместе с тем движимых алчностью под маской благочестия.
После Мортона попыток возрождения ренессансных традиций в Новой Англии не предпринималось. Часто к этой традиции относят Ната ниэла Уорда (1578—1652). Его «Простой сапожник из Агавама» (1647) пользовался в свое время немалой популярностью благодаря острому сло гу, сдобренному грубоватым юмором. По существу же книга направлена на защиту пуританских догматов, в чем автор единодушен с отцами церкви.
После изгнания Мортона и угасания даже слабых отблесков культуры Возрождения, которую он тщетно пытался привить в Новой Англии, борь ба направлений в американской мысли велась вплоть до начала XVIII столетия исключительно в рамках теологии. Хотя положения, вызывав шие острую полемику, облекались в теологические покровы, их смысл далеко не исчерпывался вопросами веры, церковных установлений или обрядности. В выступлениях против пуританской ортодоксии находило выражение недовольство низших слоев властью теократической элиты, сковывавшей духовную жизнь требованиями беспрекословного подчине ния как в сфере общественных отношений, так и в сфере интеллектуальной.
Наиболее радикальную позицию среди противников ортодоксального пуританства занимал Роджер Уильям c (1603—1683), за что он и был изгнан из Массачусетской колонии. Он не только выступил против же стоких гонений, которым пуритане подвергали своих идейных противни ков. В противовес пуританскому ригоризму Уильям c обосновал принцип свободы сознания, призывал к веротерпимости, распространяя право сво боды сознания не только на христианский, но и нехристианский мир. Глубоким демократизмом отличалась выдвинутая им теория государства, в основу которой была положена исходящая из естественного права тео рия договора и народного суверенитета. Наконец, Р. Уильяме первым вы ступил в защиту прав индейцев, объявив незаконным присвоение коло нистами их земель. Это позволяет рассматривать его как одного из непо средственных предшественников философии Просвещения.
Свои взгляды Р. Уильяме изложил в сочинениях научно-философско го характера, по большей части принимавших форму религиозного трак тата. В их числе «Ключ к языку Америки» (1643), «Кровавый догмат преследования за убеждения» (1644), «Кровавый догмат, еще более окро вавленный» (1652). Сходными настроениями пронизаны и стихотворения Р. Уильямса. Наряду с характерными мотивами медитативной поэзии XVII в. (утверждение бренности мирских благ перед светом истины и доб ра, призывы к нравственному совершенствованию) в них представлены темы, отражающие широту его философских и социальных взглядов.
ленным естественным благородством души, предвосхитив просветитель ский образ «благородного дикаря».
К демократической оппозиции примыкал и Томас Хукер (1586—1647). Его взгляды по вопросам религии и социального устройства колоний пе рекликались с идеями Р. Уильямса, хотя он более умерен в критике тео кратии и основ кальвинизма. Идеи Хукера были изложены в «Обзоре церковного устава» (1648), а также нашли отражение в «Основных уло жениях Коннектикута» (1639). Наиболее характерной для него формой была проповедь, многие из которых широко распространялись в списках, сохранивших значительную часть наследия Хукера.
Собственно литературные задачи играли в произведениях подобного рода подчиненную роль. Единственное, в чем они непосредственно сопри касались с художественной литературой,— это стиль. Предъявляемые к н ему требования — точность описания, выразительность кратких харак теристик, способность легко переходить от конкретных описаний к рас суждениям отвлеченного, как правило, метафизического, религиозного ха рактера и т. п.— оказали немалое воздействие на формирование стиля американской литературы в его важнейших, сущностных компонентах. Но роль этих ранних памятников не ограничена в дальнейшем воздейст вием лишь на стиль американской прозы. Наличие длительной, сущест вовавшей на протяжении двух столетий традиции документально-хрони кальной литературы заметно повлияло на развитие американского рома на, зарождение которого относится к концу XVIII в., приведя к устой чивому закреплению в нем «документальности» (безусловно отличной от документализма современной литературы) как эстетического качества.
В середине XVII в. в североамериканских колониях появляются пер вые поэтические произведения. Тесно связанная с пуританством, поэзия, в которой господствовали религиозно-пиетистские настроения, развива лась в основном в двух направлениях: в жанре дидактической поэмы, как правило религиозного содержания, и медитативной лирики. Нагляд ное представление о том, как понимали пуритане назначение поэзии, дает поэма Майкла Уигглсуорта (1631—1705) «Судный день» (1662). Она написана в духе самого сурового кальвинизма и носит откровенно мора листский характер. Ее тема — неотвратимость божьей кары, ожидающей грешников. Центральное место отведено описаниям уготованных им мук. Мрачность картины отнюдь не отталкивала пуританскую аудиторию, находившую в ней то, что более всего отвечало ее духовным устремлениям,— прилежное изложение пуританской доктрины, не допускавшее ма лейших отклонений от основ кальвинизма. На протяжении столетия поэма пользовалась необычайным успехом, оспаривая пальму первенства у Библии и Катехизиса, и неоднократно переиздавалась. Но одной лишь убежденности автора в истинах, которые он преподносит в назидание читателю, недостаточно для того, чтобы превратить его в поэта. Не озаренный подлинным поэтическим чувством, «Судный день», не поднимается выше обычной версификации.
Иное впечатление производит творчество старшей современницы Уигглсуорта Энн Брэдстрит (1612—1672), чьи наибольшие успехи связа ны с обращением к лирике. Ее первый поэтический сборник под красно речивым названием «„Десятая муза", недавно объявившаяся в Америке» был опубликован в Лондоне в 1650 г. Как и Уигглсуорт, Брэдстрит про являет себя в поэзии правоверной пуританкой.
темы нередко, особенно в поздних стихотворениях, оживлены лич ными переживаниями. За общими идейными и нравственными установ ками пуританства в поэзии Брэдстрит отчетливо вырисовывается инди видуальность. Субъективность восприятия ощутимо сказывается и в кар тинах окружающей природы, и в зарисовках семейной жизни, придавая им задушевность звучания. Теплота чувства, согревающая стихи Брэд стрит, делает их притягательными и для современных читателей.
Вершина пуританской поэзии — творчество Эдварда Тэйлора (1645— 1729), крупнейшего поэта Америки колониального периода. Подобно другим пуританским авторам, Тэйлор не мыслил поэзии вне связи с ре лигией и свою задачу видел в донесении света христианских идей. В его творчестве мы обнаруживаем оба ведущих жанра того времени: дидак тическая поэма представлена «Предопределением Господним относи тельно избранных» (дата написания не установлена), медитативная ли рика (наиболее ценная часть поэтического наследия Тэйлора) — двумя сериями «медитаций». Он писал их на протяжении всей жизни, по боль шей части параллельно с проповедями на соответствующий библейский текст. Имеется также небольшая группа стихотворений, написанных по разным случаям.
Развиваясь в русле характерных для метафизической поэзии XVII в. идей и тем (бренность земного существования и мирских благ, греховность человеческой природы, спасение души и т. п.), поэзия Тэйлора несет на себе отпечаток самобытности и индивидуальности. В ней нет и следа характерной для пуританского мышления холодной рассудоч ности, назойливой назидательности, прагматически-примитивного понима ния задач и назначения поэзии. Лирика Тэйлора глубоко интроспектив на и ставит целью не устрашение грешника, а достижение божественно го откровения в индивидуальном переживании. На фоне аналогичных явлений английской и американской поэзии того времени ее особенно от личает огромный внутренний драматизм, бурное кипение страстей, смелость и неожиданность образов, взволнованность поэтической речи, в чем, несомненно, проявились черты поэтики барокко.
Тэйлор-поэт неизвестен современникам. Его наследие согласно воле автора хранилось в рукописи и было извлечено на свет в XX в. Первые публикации его стихов относятся к 1939 г. Тот факт, что в свое время поэзия Тэйлора не могла быть оценена по достоинству, не заслонил ни ее подлинной ценности, ни ее своеобразия: ныне она удостоилась чести встать рядом с лучшими образцами английской метафизической поэзии XVII в.
Если литературная традиция пуритан достигала в поэзии своей вер шины в творчестве Э. Тэйлора, то апогеем ее развития в прозе явилось творчество Джонатана Эдвардса (1703—1758). Хотя современные иссле дователи нередко говорят о поэтической природе его дарования, сам Эд вард c никакой тяги к творчеству как самоцели не испытывал. Искусство и для него оставалось служанкой религии. Круг философских проблем пуританства определил содержание всего, что написано Эдвардсом. Он отверг новые веяния, принесенные Просвещением, хотя помимо воли ис пытал на себе их воздействие. Это прежде всего относится к трактату Локка «О человеческом разуме», утверждавшему чувственный опыт как основу познания. Но выдвинутые временем вопросы о сущности бытия, свободы воли, человеческой природы Эдвард c решал, оставаясь в пределах метафизики.
из создавшегося положения Эдвард c видел не в разрывав с пури танством, а в его укреплении. Этому делу он отдал блестящий интеллект философа, воображение и красноречие поэта. В таких сочинениях, как «Личное описание» (1739, опубликовано в 1830 г.), «Грешники в руках разгневанного бога» (1741), «Свобода воли» (1754), «Природа истинной добродетели» (1755), «В защиту великой христианской доктрины перво родного греха» (1758), Эдварде отстаивал идеи, занимавшие центральное место в системе взглядов пуритан (верховной власти бога, предопреде ления, порочности человеческой природы как следствия первородного греха и т. д.). Но в их истолковании он несколько отходит от устояв шихся канонов. Рядом с разгневанным и карающим богом кальвинистов у него появилась фигура милосердного бога, рассуждения приобрели от тенок пантеизма, а система аргументации осложнилась драматизмом мысли.
Ныне более всего сочинения Эдвардса обращают на себя внимание ощущением беспредельного трагизма бытия, которое он первым ввел в американскую литературу, и пластической выразительностью образов. Духовная изоляция Новой Англии, с которой связал свою судьбу Эдварде, губительно повлияла на его творчество. Он отверг призывы Века Разума в пользу догм пуританства, ограничив свои возможности как мыслитель и художник поисками того, что уже в его время уходило в прошлое. Тем самым он обрывал связь с Америкой, которая сделала иной выбор.
Творчеством Эдвардса по существу завершается первая фаза развития американской литературы колониального периода. Ее достижения были довольно скромны. Однако с точки зрения становления национальной литературы они не выглядят малозначащими: в это время складывается ряд ее существенных признаков и характерных черт, хотя до завершения этого процесса было еще далеко. Объясняется это не столько особенностя ми собственно литературного развития, сколько условиями формирования нации. В XVII в. были заложены основы национального самосознания, но по существу оно оставалось колониальным с характерной для него зависимостью от метрополии.
Решительный поворот в сознании североамериканских колоний про изошел в XVIII в. и связан с эпохой Просвещения и войной за независимость. Он составляет вторую фазу колониального периода. XVIII век явился важной вехой в развитии американской литературы. Впервые за все существование колоний общественная мысль сбросила теологические покровы, обратившись непосредственно к области политических и соци альных доктрин. То же наблюдалось и в литературе. Она стала светской и о проблемах политики заговорила наконец языком политики.
Это привело к существенному перераспределению литературных жан ров. Теологические сочинения (хотя произведения подобного рода продолжали появляться и в XVIII в., и позднее) уступили ведущее положе ние публицистике, пережившей в то время подъем, равного которому она не знала за всю историю американской литературы. Расцвет публицисти ки был вызван одновременно и значительностью стоявших перед литературой общественных задач, и тем, что на протяжении большей части столетия она оставалась едва ли не единственной областью литературы, воплощавшей духовные поиски народа.
«художественная литература». Но почва для него была подготовлена, что подтвердило ее развитие в следующую эпоху — эпоху романтизма. Идейной основой этого перелома стала идеология Просвещения, которая и в ряде европейских стран с развитой литературной традицией отдавала предпочтение философско-публицистическим жанрам.
Идеология Просвещения сообщила мощный стимул развитию нацио нального самосознания. Учение о естественном праве с вытекающими из него идеями всеобщего равенства стало одним из главнейших постулатов, на которых строились доказательства правомерности свержения колония ми власти метрополии и образования самостоятельного государства. В нем увидели американские философы и политические деятели фундамент то го общественного здания, которое они собирались возвести после уничто жения колониального гнета, намереваясь превратить страну в царство свободы и справедливости. Тяготение колоний к метрополии сменилось оппозицией, недовольство произволом властей — осознанием узурпации короной права народа на самоуправление.
Сочувственно был воспринят в колониях просветительский идеал «но вого человека», выдвигавший в качестве мерила ценности личности не знатность и положение в обществе, а ее собственные достоинства. Осо бое внимание уделялось чертам, способствовавшим воспитанию «полезного гражданина». Живой отклик встретила в Америке объединявшая всех просветителей вера в Разум как средство совершенствования человека и общества. В этом вопросе европейские теории были дополнены и расши рены американскими философами, осмыслившими революцию как рычаг общественного развития.
Существенные расхождения наметились между американским и евро пейским Просвещением и в подходе к ряду других политических вопросов, в частности к теории «просвещенного монарха». Социальные и по литические доктрины Просвещения, ставшие идейной основой Американ ской революции, окрылили литературу североамериканских колоний. Участие в борьбе за национальную независимость подготовило почву для ее подлинных свершений, а произведения ее идеологов и вдохновителей до сих пор сохраняют значение как ценные памятники общественной и художественной мысли XVIII в.
Но с завоеванием политической свободы вопрос об освобождении от наследия колониального периода еще не получил окончательного решения. Хотя важнейшие предпосылки для этого были завоеваны в ходе революции, без достижения независимости в сфере духовной собственная госу дарственность могла обернуться лишь новой формой рабства. Именно по этому национальное самосознание так активно вело в это время поиски форм художественного самовыражения. Свои плоды это принесло в иную художественную эпоху, но корни, питавшие эти плоды, уходят в эпоху pеволюпии. Ею заканчивается первый, самый длительный период в раз витии американской литературы. Следует заметить, однако, что этим не завершается период ее становления. В силу особенностей формирования американской нации и государства процесс этот в результате длившегося около трех столетий продвижения на Запад и включения новых регионов прошел несколько стадий и завершился по существу лишь к началу XX в.
уступают место связям-влияниям, в которых Соединен ным Штатам принадлежит уже роль и воспреемника, и генератора идей. Переход совершался постепенно, но начало ему положила именно эпоха революции.
Открывает эпоху американского Просвещения творчество Бенджами на Франклина (1706—1790), живого олицетворения просветительских идей о самоценности личности, мерилом которой является талант и труд. Огромное влияние на формирование его взглядов оказали произведения английских, а впоследствии французских писателей-просветителей (Коллинза, Шефтстбери, Мандевиля и др.). Это нашло отражение в одном из ранних сочинений Франклина — «Рассуждение о свободе, необходимости, удовольствии и страдании» (1725), проникнутом духом деизма. В то же время появились две серии его очерков под псевдонимом «Сайленс Дугуд» (1722 — примерно соответствует выражению «молчание — золото») и «Любопытный» (1728—1729), ставивших целью исправление общественных нравов.
Дидактическими задачами определялось содержание и характер «Альманаха Бедного Ричарда» (1732—1758), однако в отличие от не сколько прямолинейного назидания первых сочинений Франклина теперь наставления и советы облекались в остроумную, занимательную форму, напоминавшую меткой афористичностью народные поговорки. Многие из них действительно вошли в обиход народной речи, дав толчок развитию национальной фольклорной традиции, а образ Бедного Ричарда (хотя он и не является героем литературного произведения в обычном смысле слова) стал первым художественным образом, вошедшим в историю американской литературы. Поскольку чаще других переиздавалась часть альманаха, озаглавленная «Путь к изобилию» (1757), где собраны рассуждения о пользе накоплений, бережливости, вреде транжирства, последую щие поколения нередко видели в герое поборника буржуазного накопительства, превознося или порицая за это автора, но редко проявляя в подходе к его наследию подлинный историзм.
Предреволюционный период обозначил новый этап в творчестве Франклина, ознаменовавшийся обострением интереса к политической и социальной проблематике. Перемещение внутреннего фокуса его произ ведений с вопросов морали на вопросы общенационального политического значения сопровождалось изменением и средств художественного воздействия. Они приобретали ярко выраженный публицистический характер, а сочный простонародный юмор сменился острой сатирой («Исторический очерк конституции и правительства Пенсильвании», 1759; «Допрос доктора Бенджамина Франклина в английской палате общин», 1766, и др.).
Вначале Франклин считал необходимым сохранение союза колоний с метрополией. Он был уверен, что зло проистекает из отдельных зло употреблений, и возлагал надежды на законодательные меры. Убедившись, в невозможности мирного разрешения конфликта, Франклин жестоко об рушился на врагов независимости колоний («Эдикт прусского короля», 1773, «Руководство к тому, как из великой империи сделать малую», 1773, и др.). С точки зрения жанров он отдал особое предпочтение тем, которые глубоко бытовали в современной просветительской литературе Европы,— притче, условной восточной сказке и т. д.
«История Нью-Йорка» (1809), тоже носит переходный характер, но элементы романтизма играют в ней более существенную роль. В ее основе лежит характерная для романтизма анти теза естественного состояния и цивилизации, которая воплощается в ан тиномии прошлого и настоящего. Современности Ирвинг противопостав ляет времена первых голландских поселений, на месте которых сложился впоследствии Нью-Йорк, как эпоху, стоявшую ближе к естественным человеческим отношениям и потому более овеянную поэзией. В «Истории Нью-Йорка» заострилась сатирическая линия творчества Ирвинга. Глав ным объектом его насмешек была буржуазная Америка с ее деловитостью и грубым меркантилизмом. Ирвинг не порывал с ней, но как бы отдалял ся, укрывшись за маской повествователя — вымышленного историка Дидриха Никербокера. В его образе воплотилась канувшая в прошлое простодушная патриархальная Америка, которая унесла с собой простоту нравов и бесхитростную премудрость здравого смысла. С ее позиций Ир винг и судит о настоящем, лишенном красочности, поэтичности, тепло ты человеческих чувств.
Этот мотив получил дальнейшее развитие в «Книге эскизов» (1819— 1820), «Рассказах путешественника» (1824), «Брейсбридж-Холле» (1826) и «Альгамбре» (1832). В жанровом отношении эти книги представляют собой смесь новелл (среди них ставшие классическими рассказы «Рип Ван Винкль», «Легенда Сонной Лощины», «Дом с привидениями», «Дольф Хейлигер», «Жених-призрак» и др.), путевых заметок, бытовых и нра воописательных очерков. Но гораздо больше сближает эти произведения единство исходной авторской позиции. Независимо от того, где происхо дит действие — в Америке, Англии или Испании,— прошлое неизменно выступает антитезой действительности. Ему, безусловно, отданы симпатии автора. Вместе с тем дает себя знать и демократизм Ирвинга, а добродушный юмор смягчает резкость противопоставления.
Именно это позволило Ирвингу создать по возвращении на родину после 15-летнего пребывания в Европе такие книги, как «Астория, или Случаи из истории одного предприятия по ту сторону Скалистых гор» (1836) и «Скалистые горы, или Сцены происшествия и приключения на Дальнем Западе» (1837), где романтическая оппозиция писателя амери канскому обществу заметно ослаблена. В них фактически снимается про тивопоставление естественного состояния и цивилизации. Вместе с ним уходит игравшая существенную роль в ранних книгах Ирвинга тема индейцев и одновременно возрастает значение достоверности изображения, точности зарисовок быта и нравов фронтира.
В последние годы жизни Ирвинг отдал много сил работе над исто рическими сочинениями, начало которым положила трехтомная «Исто рия жизни и путешествий Христофора Колумба» (1828). Завершил он свой творческий путь публикацией пятитомной «Жизни Джорджа Вашингтона» (1855—1859), но подлинную славу принесли Ирвингу «История Нью-Йорка» и романтические новеллы, прочно закрепившие за ним почетное место в истории отечественной литературы.
На годы наивысшего расцвета таланта Ирвинга приходится начало творчества Джеймса Фенимора Купера (1789—1851). Дебютировав в 1820 г. откровенно подражательным романом «Предосторожность», он уже на следующий год выпустил одну из лучших своих книг — роман «Шпион» (1821), посвященный эпохе Американской революции и слав ному подвигу одного из тысяч безвестных патриотов, в жестокой стватке завоевавших независимость своей страны. Теме революции посвящены романы Купера «Лоцман» (1823) и «Лайонель Линкольн, или Осада Бостона» (1825). Особенно замечателен «Лоцман», в котором романтика борьбы за исторически правое дело и патриотический пафос соединяются с романтикой морских странствий. «Лоцман» положил начало одному из излюбленных жанров американской литературы прошлого столетия — «морскому роману».
торых в Европе было в его время еще сильно. Демократизм был одним из живительных истоков куперовского патриотизма. Впоследствии это ашло отражение в цикле европейских исторических романов Купера («Браво», 1833, и др.), где он обрушивался не только на аристократию, но и на сам феодальный уклад как источник человеческих страданий и несправедливости. Однако стихийно-эгалитарные устремления низших слоев американского общества отпугивали Купера. Из противоречивости его отношения к американской демократии вырос цикл романов о Кожаном Чулке, острая политическая сатира «Моникины» (1835), трак тат «Американский демократ» (1838). В цикле поздних романов, напи санных в защиту земельной ренты («Сатанстоу», 1845, и др.), возобла дали антидемократические тенденции.
Лучшее из всего, что создал Купер,— это цикл романов о Кожаном Чулке, в который входят «Пионеры» (1823), «Последний из могикан» (1826), «Прерия» (1827), «Следопыт» (1840) и «Зверобой» (1841). Их объединяет вынесенная в центр повествования фигура Натти Бумпо, охот ника и зверолова, топором прокладывающего путь сквозь непроходимые чащи девственных лесов. Он чужд корысти и не стремится ни к достат ку, ни к комфорту. Натти привык к суровой кочевой жизни и более все го дорожит красотой непокоренной Природы, своей свободой и истин ной дружбой. Купер наделяет героя открытым, мужественным нравом, благородством и искренностью чувств, верностью данному слову. Ег o лучшие друзья — индейцы: мудрый вождь Чингачгук, благородный юный Ункас.
Однако цельность пенталогии держится не только единством героя, судьба которого прослежена в них. Она основана на общей социально философской проблематике, не утратившей значения и поныне. В сущности писатель поставил в ней одну из коренных проблем американской цивили зации, не только не получившую до сих пор разрешения, но и пре дельно обострившуюся со времен Купера. Суть ее в том, что законода тельно возвратив человеку отторгнутые у него естественные права, осно ву всего просветительского учения, американская цивилизация на деле безжалостно отняла их. Эту трагическую историческую метаморфозу и воплощает судьба Натти Бумпо. Едва ли он хоть отдаленно знаком с теориями просветителей, но его стремления в полной мере соответство вали просветительскому идеалу «естественного человека».
Более всего на свете Натти хочет жить в единстве с природой, вдали от людской суеты и корысти, в окружении верных друзей, готовых прий ти на помощь по первому зову. Но цивилизация, от которой он бежит, неумолимо, словно рок, преследует его. Расстояние не спасает: чем дальше уходит Натти, тем неизбежнее развязка. Не он уходит — его гонят и в конце концов непременно нагонят. Так завершается роман «Прерия», со ставляющий по времени действия финальную часть цикла. Здесь Натти — беспомощный старик. Могучий вал движения пионеров вынес его туда, где нет девственных лесов. Он чувствует себя чужим среди людей, но уже не в силах жить в одиночку и влачит жалкое существование, сознавая свое бессилие перед наступлением цивилизации. Парадоксальность его положения заключается в том, что он сам прокладывал ей путь, был ее первым гонцом и орудием. Та же участь постигла и «благородного дикаря», первообраз «естественного человека» — индейца. Возросшее на собственнической основе общество опрокинуло и растоптало просвети тельскую мечту, под флагом которой утвердилась американская демократия.
Трагическое решение философ ского конфликта Природы и цивили зации, воплощенное в образе Натти, было подсказано Куперу американ ской действительностью. Но многое было и предугадано писателем, по существу предвидевшим судьбу пио нерства задолго до того, как это вы явила история. Романы о Кожаном Чулке, исполненные силы, которая придает им необычайную притягательность и полтора столетия спустя, вошли в золотой фонд американской литературы.
с творчеством писателей, выдвинувшихся в середине 30-х го дов XIX в., особенно в Новой Анг лии. В известном смысле их можно рассматривать как группу, поскольку мировоззрение этих писателей складывалось под влиянием трансценден тализма, а некоторые даже входили в кружок трансценденталистов.
Главным идеологом трансцендентализма был Ралф Уолдо Эмерсон (1803—1882). Он был воспитан в традициях новоанглийского пуритан ства, что заметно сказалось на формировании его взглядов. Стремясь пре одолеть ограниченность пуританской мысли, зависимость философии от теологии, Эмерсон оставался все же на позициях идеализма. Другим источником его учения была посткантианская немецкая философия. В то же время идеализм Эмерсона был реакцией на засилье грубо материального, торгашеского духа, характерного для стремительно набиравшего силу американского капитализма. Это определило критическую направленность его творчества. Философия Эмерсона исходила из примата духа над ма терией. Над миром видимым и вещным, открытым познанию посредством чувственного восприятия, возвышается мир идеальный, трансценден тальный, воплощающий высшие истины и доступный лишь интуитивному познанию. Разум, опирающийся на чувственное восприятие и логику, бессилен перед ним. Подобная трактовка познания и разума говорит о том, что Эмерсон разделял общую для романтизма «реакцию на Просвещение».
Выступал Эмерсон в основном в жанре философско-публицистического эссе, уделяя внимание главным образом нравственно-этической проблематике. Особенно выделяются по своему значению эссе «Доверие к себе», «Американский ученый», «О литературной морали», «Природа», «Молодой американец». Впоследствии они послужили основой книг Эмерсона, наи большей популярностью из которых пользовались два сборника «Эссе» (1841 и 1844) и том «Представители человечества» (1850).
Выражая недовольство американским обществом, погрязшим в утили таризме, уродующим человеческую личность, которая представляет для этого общества ценность исключительно как объект извлечения пользы. Эмерсон считал необходимым изменить существующее положение вещей и даже выдвигал это перед молодым поколением американцев как самую насущную задачу. Возможность ее осуществления он связывал с мораль ным и — шире — духовным самосовершенствованием личности. Начинать, полагал он, нужно не с изменения внешних условий, в результате чего изменилось бы содержание общественной жизни, а, напротив, с трансфор мации духа, которая в конечном счете приведет к изменению общества. Истины, которыми оно руководствуется, ложны, подчинены власти чистогана, поэтому опору для своего преобразования человек может найти только в самом себе.
Так родился знаменитый тезис Эмерсона «доверие к себе». Человек должен отринуть все принятые обществом понятия и. прислушаться к тому, что говорит его внутренний голос. Таким образом совершится его приобщение к высшим, трансцендентным истинам и ценностям, непод властным растлевающему воздействию общества. Разрыв с идеологией накопительства и утилитаризма приведет, в свою очередь, к более глу бокому разрыву с обществом: духовно преображенная личность выклю чится из процесса приумножения богатства. Согласовался с этой доктри ной и тезис о необходимости единства человека с Природой, которое Эмерсон понимал как условие духовного раскрепощения личности, по скольку лишь она не подвержена уродующему влиянию торгашеских от ношений. Являясь воплощением высшей трансцендентной идеи, Природа заключает в себе те истины, постижение которых составляет смысл че ловеческого существования.
избежать общей печальной участи. Однако предложенные им средст ва разрешения социальных противоречий не отражали сущности сложив шихся в обществе отношений и ограничивались лишь сферой действий индивидуума.
Так как согласно доктрине «доверия к себе» личность выступает не только источником высших истин, но и единственным критерием истин ности, философия Эмерсона в конечном счете явилась проповедью бур жуазного индивидуализма. Она носила положительный характер в той мере, в какой поддерживала человека в его неприятии законов и ценно стей буржуазного общества, но вместе с тем вопреки воле ее создателя выражала устремления самого этого общества, требовавшего полной сво боды от моральных норм и провозглашавшего благом все, что соответст вовало извлечению максимальной прибыли. Внутренняя двойственность учения Эмерсона определила ограниченность его воздействия, особенно когда с ходом времени обнажилась буржуазная природа американского общества.
Поздние американские романтики, Н. Готорн, Г. Д. Торо, Г. Мел вилл, Э. По, в творчестве которых американский романтизм достиг своей вершины, по-разному относились к трансцендентализму. Ни для кого из них учение Эмерсона не исчерпывало сущности представлений о мире, а Э. По вообще отверг его. Однако многие положения трансцендентализма находили отклик в их произведе ниях. Нередко они служили объектом острой полемики, в которой выдвигались иные сравнительно с эмерсоновским решения узловых вопросов. Это и неудивительно — философия Эмерсона рассматривала проблемы, имевшие кардинальное значение для романтического мышления и эстетики (соотношение действительности и мечты, свобода личности и возмож ность ее максимального самоосуществления, Природа как антитеза обществу, естественное и социальное в индивидууме и т. д.).
Связь позднего американского романтизма с трансцендентализмом безусловна. Однако она носит диа лектический характер, т. е. включает как моменты общности, так и спора, неприятия. Не разделяли эти писате ли, кроме Торо, и социального опти мизма Эмерсона, хотя их вера в исключительность судеб Америки оставалась непоколебимой, но и оптимизм Генри Дэвида Торо восходит к иному истоку.
Генри Д. Торо (1817—1862) родился в Конкорде, где и прожил почти всю жизнь. Мир Конкорда, его нравы и общественный климат, красота суровой природы во многом определили духовное развитие будущего пи сателя. Существенное влияние оказала на него, в частности, давняя пуританская традиция, отмеченная этическим ригоризмом и склонностью к метафизике. Торо был родом из ремесленно-фермерской семьи и на всю жизнь сохранил привязанность к демократической простоте ее уклада. Можно говорить, что она послужила своего рода первоосновой собственной этики Торо. Здесь же, в Конкорде, он познакомился и сблизился с Эмерсоном, на правах ученика которого Торо несколько лет прожил в его доме. Между учителем и учеником сложилась естественная бли зость взглядов, однако Торо никогда не довольствовался лишь перепевами учения Эмерсона. Он шел своим путем, хотя исходно во многом опирался на достижения предшественников и старших современников. Натура деятельная и радикальная, он преодолел умозрительность и доктринерскую ограниченность философии своего учителя, которому, несомненно, был многим обязан.
Но Торо не столько увлекала критика существующего положения сама по себе, сколько поиски возможностей преодоления всего, что мешало достижению подлинной духовной свободы, которая, естественно, понималась им как свобода индивидуальная. Особенно вдохновляла его восходящая к Руссо идея единения человека и Природы. Однако то, что на протяжении десятилетий оставалось лишь идеей, Торо решил воплотить в действие, подвергнуть испытанию опытом.
Как и для многих романтиков, Природа была для Торо вместилищем мировой души, символом духовного единства всего сущего. Его отноше ние к Природе заметно окрашено пантеизмом. Трансцендентное не столь ко вознесено над миром, сколько разлито в нем. Природа божественна во всем, обнаруживая это не только в признанных величественных картинах, но и в самых привычных и скромных проявлениях: в обычном пейзаже окрестностей Конкорда, в лесах и полях, в полевом цветке и снующей в прозрачных водах плотве.
Эти идеи нашли глубокое выражение уже в первой книге Торо — «Неделя на Конкорде и Мерримаке» (1849), в основу которой легли лич ные впечатления автора. В ней Торо не просто ярко воссоздает увиден ное, живописует красоту родного края. Все, что он видит и слышит — одинокая хижина, лай собаки, стайка серебристых рыбок,— служит ступенькой для перехода к размышлениям о бытии и предназначении чело века, от сугубо конкретного и частного — к универсальному. Естественно возникает в книге идея единства человечества, скрытого, по мысли Торо, различием господствующих в мире философских идей и верований. Лю дям еще предстоит открыть для себя это единство, прийти к пониманию единой «священной книги», фрагментами которой ему представляются почитаемые у разных народов Библия, Коран и т. д. Точность зарисовок, лирическая приподнятость, философски-созерцательный настрой определили как своеобразие книги, так и художественную манеру Торо. Ярче всего она воплотилась в его крупнейшем произведении — «Уолден, или Жизнь в лесу» (1854).
В основу «Уолдена» Торо вновь положил собственный опыт, но на этот раз это был сознательно проведенный эксперимент. Он ставил целью не просто доказать возможность гармонии человека и Природы. Торо ви дел вокруг себя людей, задавленных нищетой и непосильным трудом, ско ванных социальными узами, закабаленных собственностью. Удаляясь в леса, где он два года жил в построенной собственными руками хижине на берегу прекрасного пруда, Торо решил проверить, насколько в силах человека отстоять свою свободу от посягательств буржуазного общества. Первое условие его свободы — собственный труд. Но этого еще мало. Если не ограничить желаний и потребностей человека, труд вместо средства освобождения станет средством закабаления. В этом Торо откровен но полемичен по отношению к буржуазно-торгашеской Америке, искус т ственно раздувавшей стремление к роскоши и комфорту, обременявшей человека собственностью, делавшей его рабом вещей.
Уолденский эксперимент Торо утопичен, потому что был реально осу ществим, пока оставались незанятые земли, а также потому, что он пред полагал существование индивида фактически вне рамок общества. Книга отразила утопичность, свойственную демократической американской мыс ли того времени. Однако это не умаляет художественного значения «Уолдена». В нем нашла отражение как критика общественных отношений, так и высота нравственных критериев, которые, по мысли писателя, единственно способны обеспечить подлинную свободу.
этим эпизодом, Торо изложил в эссе «Гражданское неповино вение» (1849), где впервые сформулировал принципы «пассивного сопро тивления», получившие отклик в политических движениях XX в. Однако впоследствии эти принципы были в значительной мере пересмотрены Торо в связи с вопросом о рабстве. Он был всегда противником рабства. Введение закона о беглых рабах подтолкнуло его к более активному со действию делу освобождения негров; он принимал участие в переправке беглых рабов в Канаду по «подземной дороге». Следующим толчком для развития его взглядов послужила встреча с Джоном Брауном, в котором Торо увидел подлинного героя своего времени. Выступление Брауна с оружием в руках в защиту рабов привело писателя к признанию право мерности насилия, направленного против социальной несправедливости. Малопопулярный среди современников, Торо ныне признан одним иа оригинальнейших художников американского романтизма. Его произве дения стали драгоценной частью классического наследия американской литературы, с которым она и по сей день обнаруживает живую связь.
Общность истоков служит соединительным звеном между творчеством Торо и Эмерсона и творчеством Натаниэля Готорна (1804—1864). Оно также восходит к пуританским традициям Новой Англии. Ни у одного из романтиков сознательное стремление преодолеть влияние пуританской мысли и мышления не сказывалось столь отчетливо, как у Готорна, и вместе с тем ни для кого из них осмысление пуританского наследия не было столь плодотворным. Писатель обращался к нему на разных уровнях: и на уровне тематики (недаром столь важное место в его твор честве заняла тема исторического прошлого Новой Англии), и на уровне идеологии — предметом рассмотрения стали многие краеугольные поня тия и категории пуританства, сконцентрированные, как и в самом пури танстве, вокруг нравственно-этических проблем. Отчасти это сказывалось в морализаторской окраске отдельных произведений Готорна, но лучшие из них лишены узкого морализаторства.
Основа творчества Готорна, как и других романтиков,— неприятие буржуазного общества, где низкоматериальное грубо вытеснило идеаль ное. Этот общественный конфликт писатель передал через столкновение добра и зла, ареной которого было человеческое сердце. Нередко он вы ражал этот конфликт посредством аллегории, переводя абстрактные по нятия в план конкретных образов, благодаря чему действие приобретало фантастический характер.
Своим первым романом Готорн остался недоволен и сам изъял его из продажи. С конца 20-х годов он начал публиковать рассказы в различ ных периодических изданиях. Но лишь в 1837 г. ему удалось выпустить их отдельным сборником. Это были «Дважды рассказанные истории», вышедшие повторно расширенным изданием в 1842 г. В него вошли, в частности, рассказы, отразившие интерес автора к исторической теме. Поразительна при этом объективность Готорна в подходе к отечественной истории. Он с любовью воссоздает моменты, говорящие о мужестве и не сгибаемой воле предков («Седой заступник», «Эндикотт и красный крест»), однако отнюдь не приукрашивает их, показывая крайнюю нетерпимость, узость мышления и жестокость пуритан («Кроткий мальчик» и др.).
Широко представлена в новеллистике традиционная пуританская тема греха, но она получает далеко не традиционную трактовку: грехом оказываются у Готорна забвение человечности, эгоизм, подчинение умозри тельной идее. В том же русле следовали и рассказы второго сборника Го торна — «Мхи старой усадьбы» (1846), где особенно выделяются «Моло дой Браун», «Родимое пятно», «Дочь Раппачини», «Эгоизм, или Змея в груди», «Небесная железная дорога» и др. Этот сборник показал, что в творчестве Готорна нарастали трагические мотивы. Противоречия дейст вительности приобретали в его понимании все большую неразрешимость и придавали трагический масштаб его видению.
«Алая буква» (1850), в которой гений писателя нашел наибо лее полное и свободное выражение. Он создан на хорошо освоенном к тому времени писателем материале новоанглийской истории. Исходя из обычных романтических антиномий: противопоставления сердца и разу м a , «естественного» и «искусственного» в человеке и т. д., Готорн рас сказывает историю Эстер Принн, осужденной согласно обычаям того вре мени вечно носить на груди алую букву, символизировавшую ее грех — прелюбодеяние. На этом материале он ставит такие волновавшие всех ро мантиков вопросы, как свобода личности, свобода воли и сознания, крите рии и сущность добра и зла, соотношение видимого и сущего.
Образы центральных персонажей, характер пуританской общины очерчены ярко и выразительно, и все же, как справедливо заметил аме риканский исследователь Ф. О. Матиссен, «даже в „Алой букве" абстракция, идея часто представляет больший интерес, нежели ее конкретное воплощение» 6 .
Трагическим ощущением проникнут и роман «Дом о семи фронтонах» (1851), хотя Готорн и попытался отчасти снять его счастливой развязкой. В центр поставлена тема родового проклятия, обретавшая в трак товке писателя явное социальное звучание. Проклятие, тяготеющее над родом Пинченов, восходит к тому моменту далекого прошлого, когда все сильный судья Пинчен послал на виселицу одного из самых бедных жи телей колонии, Мола, обвинив его в колдовстве. Истинной же причиной было то, что Мол не согласился уступить судье приглянувшийся тому участок. Их столкновение Готорн передает в романе как легенду, вводя соответствующую такому типу повествования символику и аллегорию. Однако направленность этой легенды очевидна — писатель безоговороч но осуждает своекорыстие и стяжательство, воплощая их в символиче ском образе родового проклятия.
В том же, 1851 г. был опубликован третий сборник рассказов Готор на — «„Снегурочка" и другие дважды рассказанные истории», куда вошли принадлежащие к числу его лучших творений новеллы «Итен Бранд», «Мой сродственник, майор Молино», «Снегурочка» и др. Последние за конченные романы писателя, «Роман о Блайтдейле» (1852) и «Мраморный фавн» (1860), свидетельствовали об укреплении его трагического ми роощущения.
Первый был создан на основе собственного опыта Готорна — участия в фурьеристской колонии «Брук-Фарм». В нем писатель открыто вступил в полемику с Эмерсоном и трансценденталистами, отвергнув их прекрас нодушные теории относительно возможностей преобразования общества, исходя лишь из сознательного волевого усилия личности. В «Мраморном фавне», где основу вновь составляла диалектика добра, зла и познания, ощутимо сказались мрачные предчувствия, вызванные конфликтом Севе ра и Юга по вопросу о рабстве и предощущением надвигавшегося нацио нального кризиса, который в следующем году вылился в гражданскую войну. Готорн, веривший в превосходство американской демократии, тя жело переживал этот кризис. Он не находил в себе сил для подлинной творческой работы, и его последние произведения остались незавершен ными.
—1891). Будущий писатель был вынуж ден рано оставить учение и зарабатывать себе на жизнь. Он сменил не сколько профессий, из которых наиболее плодотворной с точки зрения его творчества оказалась служба матросом на торговых и китобойных судах, а также на военном фрегате. Она дала Мелвиллу большой фактический материал и опыт, положенный им впоследствии в основу многих произ ведений.
Его первые книги— «Тайпи» (1846) и «Ому» (1847) —носят по преимуществу приключенческий характер. Однако даже в ранних произведе ниях писатель обращался к вопросам, волновавшим его современников. Так, описание жизни дикарей Полинезии и Южных морей, занимающее важное место в структуре обеих книг, явно говорит о стремлении автора разобраться в дилемме «цивилизация — естественное состояние», которая играла существенную роль в системе взглядов романтиков. В романе «Марди» (1849) Мелвилл уже выносит эти вопросы на передний план, однако сложная повествовательная форма, основанная на аллегории, при водит к творческой неудаче писателя. В последовавших затем «Белом бушлате» (1849) и «Редберне» (1850) Мелвилл как бы вновь возвраща ется к строго «документальной» манере, характерной для его первых по вестей. Но по существу эти романы представляют заметный шаг вперед: тема социальной несправедливости и отчуждения личности, общефило софская проблематика имеют в них гораздо больший удельный вес. Эти книги явились необходимой ступенькой перехода к величайшему творе нию Мелвилла — роману «Моби Дик» (1851).
«Моби Дик» необычайно сложен и по содержанию, и по композиции. Он соединил в себе все повествовательные стихии, в которых работал писатель: жанры морского, приключенческого, социального и философско го романа. В нем органически сочетаются документальная точность изоб ражения и символика. Характеризуя идейно-художественное своеобразие романа, Ю. В. Ковалев писал: «Он не принадлежит ни к одному из этих жанров, и в то же время — ко всем. Его невозможно расчленить, не умертвив художественной ткани (...) Его синтетизм обладает монолит ностью, и элементы разных типов повествования спаяны в нем стилистическим единством» 7 .
В ходе повествования действие переносится из реального плана в сим волический — вместо обычной охоты на китов целью плавания становится погоня за белым китом, олицетворяющим мировое зло. Образ главного героя романа, капитана Ахава, несет на себе отпечаток полемики с трансценденталистской концепцией личности. Созданный на основе ро мантической поэтики образ Ахава, при всем величии запечатленной в нем свободной личности, ощутившей неисчерпаемость собственных сил, выражал неприятие Мелвиллом эмерсоновской доктрины. Вера в безграничность своих возможностей оказалась губительна как для самой личности, так и для окружающих. В известной мере роман означал крушение романтического идеала одинокого героя, противопоставлявшего миру свою волю.
Исходя из глубины философского осмысления действительности, не обычайного драматизма действия, выразительности образов, современные исследователи относят «Моби Дик» к числу высших достижений амери канского романтизма и всей литературы США прошлого века. Но у со временников роман успеха не имел; выход неудачного в целом романа «Пьер» (1852) не поправил дела. Через несколько лет Мелвилл опубли ковал исторический приключенческо-сатирический роман из эпохи Американской революции «Израиль Поттер» (1855) и сборник новелл «Повести с веранды» (1856), но, несмотря на это, был вскоре совершенно забыт.
«Проходимец» (1857), несколько стихотворных сборников, поэму «Кларел» (1876), завершив свой творческий путь повестью «Билли Бадд» (1891), которая была опубликована лишь в 1924 г. В ней Мелвилл вновь обратился к проблеме добра и зла, естества, сердечной чистоты и испорченности, которую решил в трагическом ключе.
Несколько особняком стоит в американском романтизме творчество Эдгара Аллана По (1809—1849). Если Торо, Готорн, Мелвилл, Эмерсон продолжали традиции Новой Англии, то По представлял не получившую сколько-нибудь заметного развития южную литературную традицию. Его деятельность на литературном поприще была необычайно разнообразна: По выступал как прозаик, поэт, критик, редактор и издатель.
Первой опубликованной им книгой был сборник стихов, выпущенный в 1827 г. и переизданный два года спустя в несколько расширенном и переработанном виде. Хотя у него были и предшественники среди сооте чественников—прежде всего У. К. Брайент (1794—1878), автор знаменитого «Танатопсиса» (1817), и Дж. Г. Уитьер (1807—1878), тонкий мастер пейзажей Новой Англии, непримиримый противник рабства, в те чение нескольких десятилетий принимавший активное участие в аболи ционистском движении,— По ориентировался главным образом на евро пейских романтиков (Байрон, Т. Мур и др.). Однако постепенно его голос приобретал самостоятельность, достаточно заметную в его третьем поэтическом сборнике (1831), куда вошли такие стихотворения, как «К Елене» и «Израфель».
Окончательно поэтические принципы По сложились значительно позже, но уже в этих стихах чувствовался повышенный интерес поэта к ме лодике стиха, музыкальным и звуковым образам. Среди основных моти вов его поэзии — идеал неземной красоты, его несовместимость с грубой современной жизнью, его недостижимость и обреченность.
По рано уловил одну из основных трагедий века — трагедию отчуждения, обостренную в Америке враждебностью буржуазного общества по отношению к художнику. Поэт мучительно переживал это состояние, от разившееся в болезненном настрое многих его произведений.
«готического романа». В мелодраматически на электризованной атмосфере его новелл («Береника», 1835; «Лигейя», 1838; «Падение дома Ашеров», 1839) все отчетливее проявляется ощущение катастрофичности, которой грозит разрыв идеала и действительности. Действие рассказов развивается между явью и сном, усиливая впечатле ние чудовищной фантастичности происходящего. Другая линия новелли стики По представлена такими рассказами, как «Убийство на улице Морг» (1841), «Тайна Мари Роже» (1842), «Золотой жук» (1843), к которым принято возводить начало детективного жанра в литературе.
В своей новеллистике, как и в поэзии, По не полагался на одно лишь вдохновение. Им была разработана теория, получившая название теории «единства эффекта». Он подробно изложил ее в статьях о Готорне, при надлежащих к числу лучших критических работ По. Она оказала благо творное влияние как на развитие его собственного творчества, так и на дальнейшее развитие всего жанра.
— пора наивысшего взлета таланта По. В 1840 г. выходит сборник его рассказов «Гротески и арабески», в 1845 г.— еще один сборник новелл и сборник стихотворений. В стихотворениях «Ворон» (1845) и «Аннабел Ли» (1849) и поэме «Колокола» (1849), пронизанных отчаянием и безнадежностью, поэтическое мастерство По достигает со вершенства. В это время на долю поэта выпадают редкие минуты успеха — вся Америка зачитывалась «Вороном». Но слава По была недол гой — он умер отверженным, собственной судьбой подтвердив справедли вость того, о чем писал. Возрождение интереса к его творчеству связано с именем Ш. Бодлера, благодаря усилиям которого Но стал своего рода предтечей французских «проклятых поэтов» — поэтов-символистов. Ин терес этот был подхвачен в других странах, способствовав утверждению его посмертной репутации и на родине.
По был не единственным, хотя, несомненно, самым выдающимся американским поэтом своего времени. Помимо упомянутых Брайента и Уитьера, следует особо сказать о Г. У. Лонгфелло (1807—1882), слава которого при жизни затмевала всех его современников. Меланхолическая по тону, исполненная легкой грусти поэзия Лонгфелло развивала тради ционные романтические мотивы. Она отмечена скорее спокойной созерцательностью, нежели бурными порывами чувства, тяготеет к морализа торству и нередко сентиментальна.
Отдал он дань и увлечению фольклором, в чем также сказалась его близость традициям немецких романтиков, оказавших наиболее сильное влияние на его творчество. Самым плодотворным оказалось для него об ращение к поэтическому наследию американских индейцев, в результате чего было создано одно из интереснейших произведений Лонгфелло — «Песнь о Гайавате» (1855).
в Америке и сыгравших важную роль в распространении антирабовладельческих настроений.
Подлинным подвижником освобождения рабов был У. Л. Гаррисон (1805—1879), редактор газеты «Либерейтор», посвятив ший борьбе против рабства всю свою деятельность. Страстные выступле ния аболиционистов против рабовладения, направленные в защиту бесправных невольников, развивали демократические традиции американской литературы и нашли отражение в творчестве крупнейших писателей того времени. Помимо стихов Лонгфелло, необходимо назвать сборник Дж. Г. Уитьера «Голоса свободы» (1846). Вошедшие в него стихи прозвучали «трубным гласом», взывая об уничтожении вековой несправедливости. В сатирическом ключе писал о нетерпимых порядках, царивших на Юге, Дж. Р. Лоуэлл (1819—1891). В стихотворной сатире «Записки Биглоу» (1848) он зло высмеивал приверженцев рабовладения, выражая надежду, что с их господством будет покончено.
Появился и ряд прозаических произведений, рисовавших трагическую участь рабов, требовавших уничтожить рабство. Многие из них были на писаны беглыми рабами, скорбевшими о тяжкой доле своего народа, выражали его стремление к свободе.
Наиболее выдающаяся роль выпала на долю романа Г. Бичер-Стоу (1811—1896) «Хижина дяди Тома» (1852). Пронизанная страстной нена вистью к рабству, книга взывала не столько к доводам рассудка, сколь ко к сердцу читателя, воспламеняя душу огнем благородного негодова ния. Недаром Линкольн назвал Бичер-Стоу «маленькой женщиной, которая вызвала эту большую войну». Сама писательница не разделяла радикальных настроений тех, кто требовал насильственного уничтожения рабства. В книге звучат религиозно-примирительные мотивы, она страда ет сентиментальностью. Тем не менее правдивое изображение ужасов жизни несчастных рабов, жестокости, духовной и нравственной деградации их белых хозяев, искренняя жажда справедливости вдохновляли на борьбу тех, кто выступал за отмену позорного института.
Как ни велико было значение аболиционистской пропаганды и успехи исполненной антирабовладельческого пафоса литературы, решить во прос о рабстве путем реформ, к которым призывали аболиционисты, не удалось. Нарастание конфликта привело к гражданской войне, в которой Север выступал под знаменем демократии. Немалая заслуга в этом, не сомненно, принадлежала литературе.
— середину 50-х годов XIX в., т. е. значительно позже, нежели в ведущих странах Европы, где к этому времени утверждается реалистический метод. В литературе американского романтизма также ощутимо нарастание реалистических тенденций, однако реализм как основной метод складывается в литературе США лишь после гражданской войны.
Эпоха романтизма имела огромное значение для дальнейшего развития американской литературы. Особенно заметно проявилось оно в XX столетии, когда многие писатели обнаружили в творчестве романтиков жи вительные истоки. Непреходящее значение наследия романтиков обуслов лено не только высокими идейно-эстетическими достоинствами их про изведений, но прежде всего тем, что в этот период американская литература действительно превратилась в литературу национальную.
Примечания.
1 Литературная история Соединенных Штатов Америки: В 3-х т. / Под ред. Р. Спил лера, У. Торпа, Т. Н. Джонсона, Г. С. Кэнби. М., 1977, т. 1, с. 96.
—1963, т. 1, с. 56.
5 История американской литературы. М.; Л., 1947, т. 1, с. 112.
6 Matthiessen F. О. American Renaissance. Art and Expression in the Age of Emerson and Whitman. L. etc., 1941, p. 250.