Дружинин Александр Васильевич
Джемзъ Фениморъ Куперъ.
http: //az.lib.ru/d/druzhininaw/text1848kuperoldorfo.shtml
При разсматриванiи небольшого числа замечательныхъ произведенiй, которыми Европа одолжена северо-американскимъ писателямъ, въ голове невольно рождается вопросъ: по какой причине Соединенные Штаты, страна въ высшей степени замечательная во всехъ отношенiяхъ, такъ бедна литературною деятельностiю?
Населенная пятнадцатью миллiонами образованнаго и предпрiимчиваго народа, удаленная по своему географическому положенiю отъ смутъ и переворотовъ, которые не переставали и не перестаютъ колебать западную Европу, одаренная разнообразною, могучею природою, - почему же эта страна при такихъ блестящихъ условiяхъ представляетъ намъ такъ мало именъ, на которыхъ отрадно было бы остановиться любителю взаимнаго?
Чтобъ разрешить этотъ вопросъ, надобно взглянуть на историческое значенiе самого народонаселенiя, на общественные его интересы и на отношенiя его къ двумъ великимъ источникамъ умственной деятельности: въ природе и собственной своей исторiи.
Общество северо-американскихъ штатовъ не имеетъ исторiи, не имеетъ поэтическихъ преданiй: зародышемъ его были выходцы изъ образованнаго государства, принесшiе съ собою на незнакомую землю готовыя верованiя, сложившiяся уже понятiя и стремленiе къ положительнымъ интересамъ. Отношенiя ихъ къ дикимъ племенамъ, населявшимъ обширныя территорiи вокругъ ихъ поселенiй, были самые недружелюбныя: поселенцы не желали, да и не могли покорить этихъ племенъ; постоянная ихъ политика заключалась въ томъ, чтобъ оттеснить отъ себя туземцевъ, мало-по-малу истреблять ихъ и захватывать ихъ владенiя. Европейское и американское племена оставались постоянно враждебны, чужды одно другому, и потомъ развитiе американскихъ колонiй произошло иначе, нежели развитiе государствъ Европы. Въ Европе побежденныя племена сливались съ победителями, воспринимали отъ нихъ и сообщали имъ разнообразные элементы политической и умственной деятельности; въ Америке победители удаляли отъ себя побежденныхъ, ничего изъ не дали и ничего отъ нихъ не заимствовали. Потому въ Европе каждое государство получило свой отдельный, оригинальный характеръ, свою философiю и поэзiю,-- въ Северной Америке англичане, поселившiеся въ ней сначала, остались совершенно темъ же, чемъ и пришли въ нее.
Племена американскихъ индейцевъ, оттесненныя къ Северу и теперь весьма слабыя, далеко не заслуживали презренiя и ненависти Европейцевъ. Вечное кочеванье ихъ по берегамъ рекъ, широкихъ какъ моря, посреди громадныхъ красотъ девственной природы, наделило ихъ верованiями довольно чистыми, честностью, храбростью, деятельностiю и глубокимъ поэтическимъ инстинктомъ. Языкъ ихъ былъ до чрезвычайности простъ, но образенъ, сжатъ и выразителенъ; самыя имена ихъ, особенно женскiя, носятъ на себе печать особенной грацiи и выразительности. Даже въ ваше время, выведенныя изъ терпенiя притесненiями пограничныхъ жителей, племена эти присылали въ конгрессъ депутацiи изъ своихъ старшинъ, которымъ жители Штатовъ не могли не отдать справедливости относительно ихъ кротости, сметливости и замечательнаго дара слова, но сближенiя между народами не было и не будетъ.
Общество Соединенныхъ Штатовъ хотя пользуется политическимъ спокойствiемъ, необходимымъ условiемъ для успеховъ литературы, но страждетъ избыткомъ деятельности въ экономическомъ отношенiи. Каждый гражданинъ республики работаетъ безъ отдыха, потому-что въ этомъ юномъ, деятельномъ обществе нетъ места ленивцамъ и даже спокойнымъ людямъ. Въ обществе этомъ нетъ пролетарiевъ, потому-что работы больше чемъ рукъ, нетъ людей, которыя проживали бы свое состоянiе собственно для себя, потому-кто каждый капиталъ, соединенный съ предпрiимчивостью, можетъ и долженъ приносить обильный плодъ. А предпрiимчивости въ американце бездна: судорожная деятельность вошла ему въ привычку, онъ весь поглощенъ своими интересами, ему некогда думать объ отдыхе и развлеченiи. Оттого и на роскошную природу своего отечества смотритъ онъ съ экономической точки зренiя: покуда не по всемъ рекамъ ходитъ стаи пароходовъ, пока не все берега моря заняты портами, пока не все горы изследованы въ металлургическомъ отношенiи, ему хочется действовать, а не наслаждаться красотами этихъ местъ. Говорятъ, что въ Америке нетъ хорошихъ пейзажистовъ, и что вообще ея живописцы такъ плохи, что картины, развешенныя въ комнате, возбуждаютъ невольную улыбку въ самомъ снисходительномъ европейце.
произведенiя считаются сотнями: англiйская литература равно близка имъ и по языку и по направленiю. Книгопродавцы и журналисты не нуждаются въ отечественныхъ талантахъ: они безъ церемонiи и безплатно перепечатываютъ все то, что печаталось и печатается въ Англiи, съ тою разницею, что огромные романы Диккенса помещаются сполна на десяти нумерахъ гигантскихъ газетъ, въ величине которыхъ нетъ соперниковъ Соединеннымъ Штатамъ.
И потому Соединенные Штаты не имеютъ ни одного историка, ни одного замечательнаго философа, ни одного известнаго драматическаго писателя. Нетъ сомненiя, что впоследствiи все это явится, и американская литература получитъ свое самостоятельное направленiе. Къ Америке можно применить известныя слова Гоголя: "Въ тебе ли не родиться необъятной мысли, когда ты сама безъ конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему?" Но основываясь на данныхъ, только-что высказанныхъ нами, можно заключить, что долго еще ждать этого времени.
Въ то же время только два северо-американскихъ писателя прiобрели себе европейскую известность. Писатели эти - Вашингтонъ Ирвингъ и Куперъ. Первый изъ нихъ не избежалъ общаго недостатка своихъ соотечественниковъ: произведенiя его почти все внушены европейскою жизнью, отзываются подражанiемъ европейскимъ писателямъ. Зато известность Вашингтона Ирвинга далеко не такъ значительна, какъ известность Купера, романы котораго, по своей самостоятельности и оригинальности, породили въ Европе множество подражателей.
Джемзъ Фениморъ Куперъ родился въ 1789 году въ Нью-Іоркскомъ Штате, въ городе Бёрлингтоне. Детство свое провелъ онъ въ небольшомъ городе Куперстауне, который тогда только-что начиналъ строиться. Дикая красота местоположенiя, образъ жизни и деятельность жителей только-что начинавшагося возникать города не могли не произнести сильнаго впечатленiя на душу будущаго романиста. Во многихъ его произведенiяхъ съ изумительною ясностью и увлеченiемъ описаны сцены, изображающiя борьбу европейскихъ поселенцевъ съ девственною, непокорною еще природою.
Изъ всехъ Штатовъ, составляющихъ республику, Нью-Іоркскiй особенно замечателенъ величественными красотами природы, разнообразiемъ своего населенiя и даже историческими воспоминанiями. На западъ этого штата находятся озеро Онтарiо и водопадъ Нiагарскiй; места около озеръ покрыты огромными лесами, которые более и более исчезаютъ подъ руками предпрiимчивыхъ поселенцевъ; недалеко отъ его границы протекаетъ огромная Гудзонова река, у истоковъ которой лежитъ городъ Саратога, где американскiй генералъ Гетсъ одержалъ надъ англичанами первую победу во время войны за независимость. Все эти места и названiя не разъ являются въ лучшихъ изъ романовъ Купера.
месте и заняться торговыми делами, а отчасти и литературою, которая стала награждать его и матерiяльнымъ образомъ, что довольно редко въ Америке. Несколько разъ по-своимъ деламъ ездилъ онъ въ Европу, провелъ несколько времени въ Англiи, Италiи, Германiи и во Францiи, а въ 1826 году принялъ на себя должность консула Соединенныхъ Штатовъ въ Лiоне. Тамъ онъ прожилъ три года, по истеченiи которыхъ возвратился на родину. Более намъ ничего не известно относительно незатейливой бiографiи Фенимора Купера. Вотъ какъ его описываетъ одинъ изъ французскихъ писателей, лично съ нимъ знакомый. "По фигуре Купера можно сделать верное заключенiе о смелости и энергiи его характера. Ростъ его выше средняго, сложенiе здоровое, движенiя резки и не совсемъ изысканны, взглядъ смелъ и несколько задумчивъ. Лобъ его очень высокъ; глаза несколько впалые, сохраняютъ постоянно какое-то тревожное, безпокойное выраженiе; тонкiя, сжатыя губы усиливаютъ это выраженiе. При разговоре лицо его оживляется еще более, но принимаетъ более простоты и симпатичности. Трудно его слушать и не соглашаться съ нимъ: даръ слова и способность соображаться съ понятiями слушателей развиты въ немъ до изумительной степени".
Первый его романъ: "Выборъ мужа", изданный въ 1821 году, не имелъ никакого успеха ни въ Америке, ни въ Европе. Содержанiе его взято изъ англiйскихъ нравовъ; своею моралью и мелкими подробностями семейной жизни напоминаетъ онъ скучную манеру миссъ Эджвортъ. Но первая неудача скоро была заглажена: съ 1822 во 1824 годъ Куперъ издалъ три романа, заслужившiе неимоверный успехъ и переведенные почти на все европейскiе языки. романы эти были: "Шпiонъ", "Пiонеры {Такъ называются въ Америке передовые поселенцы около самой границы.}" и "Лоцманъ". Въ этихъ сочиненiяхъ видны три разныя направленiя, которымъ Куперъ остается веренъ до настоящаго времени. Съ техъ поръ онъ написалъ много произведенiй, далеко превышающихъ и Шпiона и Пiонеровъ и даже Лоцмана, но каждый изъ его романовъ можетъ быть подведенъ подъ одинъ разрядъ съ которымъ-нибудь изъ названныхъ вами.
Въ "Шпiоне" Куперъ является подражателемъ Вальтера Скотта, подражателемъ не совсемъ удачнымъ; но содержанiе романа, взятое изъ малоизвестной интересной эпохи борьбы съ Англiею, представляющее несколько занимательныхъ эпизодовъ изъ войны за независимость, не могло не получить успеха. Въ романе много недостатковъ: излишняя подробность, бледность женскихъ характеровъ, некоторая наклонность къ морали. Кроме того Куперъ выказалъ въ немъ свою страсть описывать исключительные характеры: лица вседневныя, безъ резкихъ достоинствъ и недостатковъ не во плечу американскому романисту. Но вся книга проникнута такой любовью къ отечественнымъ воспоминанiямъ, такой горячей преданностью памяти идола американцевъ, Вашингтона, что некоторыя сцены романа получаютъ высокiй, лирическiй интересъ. Несмотря на то, что герой Америки выведенъ на сцену подъ очень неловкимъ инкогнито купца Гарнера,-- какъ грандiозно то место, когда Вашингтонъ, одинъ, передъ сраженiемъ сидитъ ночью за картою военныхъ действiй, и въ это время девушка приходитъ къ нему и умоляетъ спасти ея жениха, англiйскаго офицера, отъ позорной смерти. Герой встревоженъ и раздосадованъ; но скоро врожденное человеколюбiе беретъ верхъ: онъ утешаетъ бедную девушку, кладетъ ей руку на голову и уверяетъ, что ей нечего бояться за жениха. Въ этомъ месте Куперъ мастерски вставилъ самую популярную, привлекательную черту полководца. Вашингтонъ не былъ эффектнымъ генераломъ, онъ принялъ командованiе войсками не въ молодыхъ уже летахъ, для войны онъ покинулъ свои владенiя, свое семейство, которее любилъ съ редкой нежностью. Для американца Вашингтонъ есть не столько идеалъ военачальника и правителя, катъ олицетворенiе всехъ гражданскихъ, тихихъ семейныхъ добродетелей. Лицо Гэрвэй Бёрча, шпiона изъ любви къ отечеству, довольно натянуто, но какъ великъ этотъ шпiонъ, когда, увидевъ Вашингтона, онъ отказывается отъ всякой платы за свои услуги и хочетъ только насмотреться на спасителя своей родины!
Но успехъ Шпiона породилъ рядъ более слабыхъ произведенiй, где авторъ, держась своего оригинала Вальтера Скотта, началъ выискивать содержанiя изъ исторiй разныхъ странъ и народовъ. Чтобъ разомъ отделаться отъ этихъ утомительныхъ романовъ, мы только перечтемъ ихъ и перейдемъ къ произведенiямъ более замечательнымъ. Вотъ эти названiи: "Браво", "Гейденъ-Мауеръ", "Бернскiй палачъ", "Мерседесъ", "Лiонелъ Линкольнъ", сюжетъ котораго также относится ко времени войны за независимость, "Эва Эфингамъ", "Пакетъ-Ботъ".
Рядъ романовъ, начавшихся "Пiонерами", по справедливости принадлежитъ къ лучшимъ произведенiямъ Купера и надолго останется драгоценнейшимъ достоянiемъ северо-американской литературы. Сочиненiя эти не могли родиться ни въ какой другой стране; въ нихъ чрезвычайно много самостоятельности и чисто-американскаго элемента. Одно время во Францiи говорили и писали, что индейцы и девственная природа, выводимые Куперомъ на сцену, ворождеаы подражанiемъ Шатобрiану; но теперь, когда слава Шатобрiана начала падать въ самой Францiи, даже французы сознаются, что его индейцы (не надо забывать, что индейцами называютъ северо-американцы туземныхъ жителей) также относятся къ куперовымъ, какъ греки и римляне Расина относятся къ настоящимъ грекамъ и римлянамъ. Что касается до шатобрiановыхъ описанiй природы, то мы откровенно сознаемся, что, любя простоту слога, совершенно путаемся въ торжественныхъ, звучныхъ, тщательно округленныхъ тирадахъ автора Аталы, Рене и тому подобныхъ сочиненiй.
"Пiонерахъ", "Могиканахъ", "Патфайндере", "Степяхъ", "Дирелейере", "Пуританахъ", описаны съ удивительной верностью и художественностью. Куперъ не пропустилъ ни одной замечательной черты этихъ неизвестныхъ намъ племенъ: ихъ хитрость, постоянство, преданность къ старикамъ, тонкое глубокообдуманное обращенiе съ белыми, жажда къ военной славе, смутныя, меланхолическiя воспоминанiя о временахъ прежней славы и могущества,-- все это мастерски описано Куперомъ. Где дело доходитъ до индейскихъ племенъ, Куперъ возвышается необыкновенно: ни одинъ характеръ образованной женщины ему на удался, - все индiянки, которыхъ выводитъ онъ на сцену, грацiозны и трогательны. Его индiянки не носятъ звучныхъ именъ какъ шатобрiановы героини, говорятъ очень надо, ихъ речи переданы изломаннымъ Англiйскимъ языковъ, а совсемъ-темъ, долго спустя после прочтенiя романа, эти бледныя, покорныя, преданныя существа не перестаютъ носиться передъ воображенiемъ читателя. Но требованiя читающей публики бываютъ иногда несколько странны: они не любятъ, когда ей толкуютъ о старыхъ и избитыхъ вещахъ; зато она съ некоторою недоверчивостiю встречаетъ каждое сочиненiе, где пущены въ ходъ идеи малоизвестныя, выведены на сцену характеры оригинальные и никемъ прежде не описанные. Индейцы Купера, на созданiе которыхъ потратилъ онъ такую бездну любви, наблюдательности и терпенiя, не произвели особеннаго эффекта ни въ Европе, ни въ Америке. "Пiонеры" и "Последнiй Могиканъ" рисковали пройти незамеченными, еслибъ въ обоихъ романахъ не действовало одно и тоже лицо, отчасти исключительное, отчасти натянутое, которому суждено было возбудить живейшую симпатiю въ читателяхъ. Мы говоримъ о томъ полудикомъ, полуобразованномъ страннике, который подъ именемъ "Кожанаго Чулка", "Соколинаго глаза", "Патфайндера", "Натанiеля Бёмпо" м "Дирслейера" проходитъ целый рядъ превосходныхъ романовъ и увлекаетъ самаго хладнокровнаго читателя оригинальностiю своего характера, разнообразiемъ своихъ приключенiй.
Въ прошломъ столетiи, и даже въ начале нашего, пока еще северо-американскiя колонiи не сложились въ стройное, благоустроенное Государство, не оттеснили отъ себя и не ослабили своихъ необразованныхъ соседей, въ колонiяхъ этихъ былъ целый классъ гражданъ, жизнь которыхъ постоянно проходила среди опасностей и самыхъ разнообразныхъ приключенiй. То были люди, которые изъ предпрiимчивости или неспособности къ оседлой жизни покидали устроившiяся уже поселенiя, отходили малыми партiями на северъ или западъ, и выбравъ себе клочокъ земли, селились на немъ по соседству съ дикими племенами. Тутъ имъ предстояло выдерживать борьбу съ индейцами, которымъ не нравилось такое соседство, и кроме того бороться съ юною природою, которая не сразу поддавалась ихъ усилiямъ. Хитрый граничники (borderers: такъ они назывались) поселяли раздоры между непрiязненными племенами, помогали однимъ изъ нихъ противъ другахъ, прiобретали себе союзниковъ, работая съ оружiемъ въ рукахъ и такимъ образомъ обезпечивали себя отъ нападенiй. Скоро и природа начинала награждать ихъ усилiя, такъ-что по прошествiи несколькихъ летъ обширное селенiе строилось на томъ месте, где прежде стояли пять, шесть хижинъ. Тогда самые предпрiимчивые изъ граничниковъ снова покидали старое место и отправлялись дальше искать новыхъ пустырей и новыхъ приключенiй.
владеть веслами и ружьемъ, люди эти не имели никакой надобности сходиться кучками и въ поте лица обработывать землю. Охота доставляла имъ верный доходъ и все средства къ жизни, съ индейцами вели они дружбу, и если участвовали въ ихъ междоусобiяхъ, то единственно изъ личной привязанности къ тому или другому племени. Несколько разъ въ годъ приходили они въ ближайшiя европейскiя поселенiя, слушали обедню, сбывали свою дичь и меха, покупали порохъ и снова отправлялись въ леса, съ которыми сроднились окончательно. Такихъ людей индейцы уважали и боялись, потому-что охотники эти, не уступая индейцу въ безстрашiи, бдительности и неутомимости, сохранили всю предпрiимчивость, всю хитрость европейца.
Такое-то лицо выведено Куперомъ въ пяти романахъ, о которыхъ говорили мы выше. Мы назвали этотъ характеръ несколько неестественнымъ; но здесь неестественность происходитъ отъ изобилiя внешнихъ приключенiй, отъ множества баснословныхъ подвиговъ этого лица, а не отъ ложной концепцiи самого характера. Незачемъ было Куперу постоянно выводить своего Патфайндера ангеломъ хранителемъ всехъ страждущихъ и притесненныхъ, незачемъ было заставлять его, на каждыхъ десяти страницахъ, стрелять изъ своего длиннаго ружья, и конечно безъ промаха. Но недостатки эти внешнiе, замыселъ и художественное исполненiе заставляютъ прощать Куперу некоторыя отклоненiя отъ вероятности происшествiй.
По вашему мненiю, самыя привлекательныя черты характера Натанiэля Бёмпо, во всехъ пяти романахъ, состоятъ въ какомъ-то грустномъ, инстинктивномъ отвращенiи этого человека къ Европейскому населенiю, среди котораго онъ родился. Патфайндеръ не мизантропъ; онъ любитъ своихъ индейцевъ, не пропускаетъ случая оказать услуги отдельнымъ своимъ отечественникамъ, даже привязывается къ некоторымъ изъ нихъ, а совсемъ темъ ему тесно и тяжело жить въ населенномъ месте," среди общества, связаннаго условiями, которымъ онъ не можетъ сочувствовать. Нельзя не пожалеть, что остатки англiйскаго пуританизма помешали Куперу яснее обозначить ходъ безсознательной антипатiи, которую герой его чувствуетъ къ оседлымъ своимъ собратiямъ.
жизнь. Необразованный охотникъ редко говоритъ о лесахъ, огромныхъ рекахъ и озерахъ, слова его просты и чужды всякихъ изъисканныхъ выраженiй, а между темъ романистъ достигъ своей цели: мы понимаемъ, что безъ этихъ лесовъ, озеръ и рекъ нетъ жизни для грубаго Патфайндера. Въ описанiяхъ природы талантъ Купера весьма замечателенъ, несмотря на некоторыя длинноты; но, по нашему мненiю, когда Вашингтонъ Ирвингъ переноситъ место действiя своихъ разсказовъ въ Америку, его описанiя местности, по сжатости и образности, более заслуживаютъ замечанiя.
Морскiе романы Купера, къ числу которыхъ принадлежатъ и "Два Адмирала", написаны имъ вследствiе успеха, который доставило ему изданiе "Лоцмана". Мы скажемъ несколько словъ объ этомъ последнемъ романе.
Главная цель Купера въ "Лоцмане" состояла въ томъ, чтобъ написать романъ въ pendant "Шпiону", съ тою разницею, что "Шпiонъ" посвящался славе сухопутныхъ войскъ и полководцевъ Америки, а въ "Лоцмане" должно было описать славу морскихъ ея героевъ. Вашингтонъ действовалъ въ одномъ романе, героемъ другого быхъ знаменитый Поль Джонсъ.
Но морской романъ стоитъ гораздо выше сухопутнаго, по превосходной отделке некоторыхъ характеровъ, а также по верному художественному, общепонятному описанiю морскихъ сценъ, жизни на корабляхъ, нравовъ и обычаевъ оригинальнаго ихъ населенiя. На сцену вышли лица неодушевленныя, но темъ не менее занимательныя. Шкуна Арiэль и фрегатъ съ таинственнымъ лоцманомъ не разъ приковываютъ вниманiе читателя и съ напряженiемъ заставляютъ следить за всеми своими движенiями. Подобныхъ сценъ нельзя писать съ помощiю одного инстинкта, и здесь Куперъ извлекъ всю пользу изъ долгихъ своихъ странствованiй, изъ знанiя морского дела, къ которому постоянно чувствовалъ онъ живейшую наклонность.
Куперъ, какъ мы уже заметили, есть живописецъ исключитильныхъ характеровъ: описывая граничниковъ, индейцевъ и лесныхъ охотниковъ, онъ не грешилъ противъ истины, потому-что самые тамошнiе нравы кажутся намъ странны и исключительны. Въ "Лоцмане" тронулъ онъ новую жилу, откуда могъ извлечь тьму лицъ по своему вкусу, потому-что жизнь моряковъ имеетъ много особенныхъ условiй, подвержена тысячамъ приключенiй, которыя не могутъ не оставить следа на характере человека.
ихъ мненiю, морякъ долженъ считать жизнь копейкою, ругаться и хвастаться на каждомъ шагу, влюбляться самымъ дикимъ и зверскимъ образомъ, а при конце сочиненiя естъ человеческое мясо за отсутствiемъ съестныхъ припасовъ. Романисты эти не поняли, что есть страшная разница между характеромъ исключительнымъ и характеромъ неестественнымъ.
Куперъ понималъ эту разницу и въ своемъ "Лоцмане" вывелъ целый рядъ характеровъ, изъ которыхъ некоторые бледны, но все естественны и далеки отъ натяжки. "Томъ Длинный" - типъ честнаго и храбраго матроса, чудака, который родился на корабле и весь нетъ шатался по морю, а потому не можетъ решительно понять, зачемъ люди охотно выходятъ на берегъ, и что они тамъ делаютъ? Онъ любитъ море также горячо и безотчетно, какъ Патфайндеръ свои леса, и значительную часть своей нежности переноситъ на корабль, где ему приходится служить. Привязанность эта къ кораблю легко объясняется. Для Тома судно, где онъ служитъ, равняется целому мiру, и въ этомъ случае прекраснымъ дополненiемъ ему служитъ лицо веселаго лейтенанта Бернстебля, который, получивъ командованiе надъ маленькой шкуной, няньчится, возится съ нею безпрестанно и отъ чистоты сердца надоедаетъ всемъ и каждому болтовней о своемъ "Арiэле".
Лицо Бернстебля и въ особенности "Тома Длиннаго" послужили оригиналами, съ которыхъ Евгенiя Ею, Маррiэтъ и целая ватага морскихъ романистовъ наделали много бледныхъ копiй. По ихъ милости, типъ стараго моряка сделался такимъ же избитымъ, какъ и типъ наполеоновскаго гренадера; но обстоятельство это должно служить Куперу похвалою, а не порицанiемъ.
Третiе замечательное лицо, выведенное Куперомъ въ "Лоцмане", есть самъ лоцманъ, герой романа. Авторъ былъ такъ уверенъ въ повсеместной знаменитости своего героя, что даже ни въ одномъ месте не найдемъ его во имена. Переводчики отъ себя прибавляютъ краткое сведенiе объ этомъ лице, пользующемся въ Америке великою популярностью.
Джонъ Поль Джонсъ, капитанъ северо-американскаго флота, былъ выходецъ изъ Англiи, где, если верить англiйскимъ писателямъ, велъ онъ жизнь не совсемъ честную. Въ Соединенныхъ Штатахъ пишутъ, напротивъ, что Джонсъ терпелъ въ Англiи много несправедливыхъ гоненiй, что онъ прибылъ въ Америку съ характеромъ угрюмымъ, озлобленнымъ противъ своей родины. Какъ бы то ни было, способности его въ морскомъ деле блистательно выказались въ войне колонiй съ метрополiею. Флота у Соединенныхъ Штатовъ не было. Джонсъ нею свою жизнь командовалъ отдельными судами и мелкими флотилiями, все его кампанiи состояли въ ряде незначительныхъ битвъ съ англичанами, въ которыхъ однако же онъ постоянно оставался победителемъ. Несколько разъ мелкiя суда Джонса подходили къ самымъ берегаѵъ Англiи, пробирались между ея эскадрами, грабили и жгли мелкiе портовые города и наводили ужасъ на британскую торговлю,
"Лоцмане" Куперъ изображаетъ намъ одну изъ такихъ смелыхъ экспедицiй. Поль Джонсъ посланъ отъ правительства къ берегамъ Англiи съ важными приказанiями. Въ чемъ состоитъ его порученiе, авторъ не объясняетъ; мы знаемъ только, что знаменитый корсаръ скрывается отъ самого экипажа своихъ кораблей подъ одеждою лоцмана. Потомъ мы узнаемъ, что предпрiятiе неудалось, вследствiе чего американскiй фрегатъ отплываетъ отъ англiйскихъ береговъ и на пути пробирается сквозь непрiятельскую эскадру, которая обхватила его со всехъ сторонъ.
Заметимъ при этомъ случае, что Куперъ вратъ трескучихъ эффектовъ; онъ выбралъ чрезвычайно простое событiе изъ жизни своего героя - и, несмотря на то, съумелъ резко и отчетливо выставить передъ читателями своего оригинальнаго корсара. Джонсъ выходитъ на сцену довольно редко, но всякой разъ, при появленiи таинственнаго лоцмана, читатель увлеченъ странностiю этого лица, а любопытство разгарается более и более. Мы видимъ, что лоцмана тяготитъ его инкогнито, что ему не по душе скрываться тамъ, где онъ можетъ быть повелителемъ; какая-то гигантская гордость слышится въ каждомъ его слове.
Англiйская эскадра отрезала его фрегату отступленiе. Куперъ съ изумительнымъ искуствомъ заставляетъ насъ следить за всеми движенiями судовъ, вздрагивать, когда целыя тучи ядеръ перелетаютъ надъ головами американцевъ. Экипажъ начинаетъ унывать; капитанъ, зная, что за лоцманъ у него на фрегате, подходитъ къ Джонсу и проситъ позволенiя ободрить матросовъ, объявивъ объ его имени.
- Теперь еще рано, отвечаетъ корсаръ: - коли не будетъ надежды, коли доидетъ до абордажа, я скажу самъ свое имя.
Фрегатъ однако спасенъ, и имя остается тайною. Говоря о Вашингтоне, мы заметили какъ искусно выставляетъ Куперъ наружу самыя резкiя, отличительныя черты своихъ историческихъ героевъ. Въ ответе лоцмана, который передъ целымъ непрiятельскимъ флотомъ выражаетъ мысль, что одно его имя должно спасти слабый американскiй фрегатъ, виденъ весь Джонъ Поль Джонсъ. Все бiографы единогласно представляютъ его человекомъ въ высшей степени гордымъ и высокомернымъ. Самонадеянность его не знала совершенно никакихъ границъ после одного почти баснословнаго его подвига. Командуя плохо вооруженнымъ судномъ "Bonhomme Richard", Джонсъ въ 1779 году встретилъ у береговъ Шотландiи два Англiйскихъ фрегата {Serapis и Conhtess of Scarborough.}, изъ которыхъ каждый былъ гораздо его сильнее. После упорнаго дела оба фрегата спустили флагъ - позоръ, до того неслыханный въ британскомъ флоте. Когда Поль Джонсъ занялъ оба судна, англичане съ отчаянiемъ увидели, что собственный его корабль былъ весь избитъ ихъ ядрами, и еслибъ они продержались хотя полчаса, долженъ быхъ итти ко дну.
"Лоцмане", чтобъ показать причину успеха этого романа,-- успеха, породившаго бездну подражателей. Куперъ былъ первый въ этомъ роде; до него, если неошибаемся, одинъ только Смоллетъ пытался написать романъ изъ морской жизни.
Къ сожаленiю, намъ приходятся сказать, что первымъ подражателемъ Купера былъ самъ Куперъ. Увлекшись успехомъ Лоцмана, онъ написалъ несколько романовъ, основанныхъ исключительно на морскомъ деле. Наше мненiе такое, что морская служба, какъ и всякая другая, не въ состоянiи доставить художнику обильной пищи, и главное достоинство "Лоцмана" состоитъ въ томъ, что въ немъ сцены бурь, сраженiй и плаванiя не встречаются на каждой странице, а расположены съ уверенностью, такъ-что не утомляютъ читателя. Фрегатъ и шкуна не торчатъ безпрестанно передъ воображенiемъ, плохо знакомымъ съ морскими терминами. Что бы мы сказали о романе, въ которомъ поминутно выставлялись сраженiя и переходы, стычки и биваки, въ которыхъ действовали бы не люди, а батальоны? Изъ военной исторiи нельзя кроить романовъ, и плохъ тотъ романъ, который похожъ на исторiю.
Къ разряду менее удачныхъ морскихъ романовъ Купера мы относимъ: "Красный Корсаръ", "Морская Волшебница", "Блудящiй Огонь" и некоторые другiе. Изъ нихъ нельзя не упомянуть о "Морской Волшебнице" (Water Witch), которая самымъ своимъ недостаткамъ обязана была успехомъ.
Въ самомъ романе главное лицо сама "Волшебница", судно, безпрестанно преследуемое непрiятелемъ и всякой разъ отъ него спасающееся. Все действующiя лица романа бледны и вялы, но Куперъ умелъ разлить столько интереса на проделки своей волшебницы, что книга съ наряженнымъ любопытствомъ читается до конца. Какъ lourde force замечательнаго таланта, романъ заслуживаетъ вниманiя, и его стоитъ прочесть, чтобъ видеть, какой интересъ умелъ придать Куперъ такому бедному содержанiю, какъ погоня несколькихъ кораблей за небольшимъ, но быстрымъ судномъ. Романъ "Два Адмирала", какъ показываетъ названiе, принадлежитъ къ морскимъ романамъ, въ которыхъ, какъ мы сказали выше, Куперъ подражаетъ "Лоцману". Но прежде чемъ говорить объ этомъ довольно слабомъ произведенiи, посмотримъ на другихъ подражателей Купера, которые пользовались въ свое время большою известностью, а теперь совершенно забыты.
- Peter Simple и Тот Cringle's Log. Не входя въ дальнейшiя подробности, мы скажемъ только, что въ голове французскихъ морскихъ романистовъ стоялъ Сю, а англiйскихъ - капитанъ Маррiэтъ.
жизни, лишаетъ свою фантазiю возможности гулять тамъ, где бы ей вы захотелось. Конечно, большая часть беллетристовъ описываютъ или классъ общества, или рядъ событiй, более имъ известные, но между ними редки отъявленные поставщики романовъ морскихъ, военныхъ, административныхъ, мещанскихъ, аристократическихъ. Делить такимъ образомъ литературу, значитъ унижать ее.
Направленiе французскихъ и англiйскихъ морскихъ романовъ резко отличается одно отъ другого. Французскiе отличаются высокопарностью слога, англiйскiе - обилiемъ несбыточныхъ происшествiй. Во французскомъ морскомъ романе действующiя лица до того пьютъ, ругаются и неистовствуютъ, что скорее похожи на пиратовъ, чемъ на честныхъ моряковъ,-- въ англiйскомъ, - все моряки ведутъ себя совершенными джентльменами, все добродетельны, а если и заводятся мелодраматическiй злодей, то при конце сочиненiя онъ раскаивается и делается порядочнымъ человекомъ.
Во французскихъ морскихъ романахъ мало действiя, а каждая буря описывается съ мельчайшими подробностями; въ англiйскихъ столько бурь и кораблекрушенiй, что ихъ некогда резко описывать. Во французскихъ романахъ сраженiя кровопролитны до невероятности, въ англiйскихъ - потеря непременно вычисляется, а всякое сраженiе стоитъ англичанамъ одного убитаго и несколькихъ раненыхъ. Во французскихъ романахъ битва кончается пожаромъ или взрывомъ, въ англiйскихъ - непременно победою, въ которой британскiй флагъ покрывается безпримерною славою. Во французскомъ романе пленный морякъ, съ опасностью жизни, спасается съ понтона {Понтонами назывались старые корабли, которые во время войны обращались въ темницы для пленныхъ офицеровъ и матросовъ.},-- въ англiйскихъ, если морякъ попался въ пленъ къ непрiятелю, то онъ одинъ, съ помощiю двухъ, трехъ товарищей, овладеваетъ непрiятельскимъ судномъ и вводитъ его въ англiйскiй портъ. Въ сочиненiяхъ Маррiэта встречается множество такихъ проделокъ. Вотъ его рецептъ на взятiе непрiятельскаго корабля. Горсть пленныхъ англичанъ сталкиваетъ часовыхъ въ море и запираетъ люки, тогда-какъ одинъ изъ удальцовъ пробирается въ крюйтъ камеру и грозитъ французамъ, что онъ зажжетъ пороховой запасъ. Трусливые французы сдаются въ пленъ и еще помогаютъ своимъ победителямъ вести судно въ Англiйскую гавань.
Понятно, отчего Сю съ товарищами и Маррiэтъ съ сотрудниками прекратили дальнейшiе свои труды по части морскихъ романовъ. Публика была привлечена новостью содержанiя, къ тому же англiйскiе романы-путешествiя сообщали довольно много интересныхъ подробностей о частной жизни въ англiйскихъ и другихъ колонiяхъ, о неграхъ, о южной природе и войне съ дикими народами. Изъ-за этихъ подробностей и читались англiйскiе морскiе романы, баснословные же подвиги подвиги великобританскихъ военныхъ судовъ даже самимъ англичанамъ казались избитыми и приторными. Съ техъ поръ количество туристовъ и ученыхъ путешественниковъ увеличилось, появилось много обильныхъ сочиненiй о краяхъ мало известныхъ, и читатели убедились, что добросовестно составленное путешествiе включаетъ въ себе далеко значительнейшiй интересъ, нежели воображаемыя похожденiя флота лейтенантовъ и мичмановъ въ Гаване, Барбадосе и Австралiи.
Французскiе романы не имели и этого достоинства. Ев. Сю не разъ пытался описывать тропическiя страны и нравы тамошнихъ жителей; но какое доверiе могли иметь читатели къ романисту, самые герои котораго бросались каждому въ глаза нелепостью и дикостью своихъ характеровъ? Сцены на сухомъ пути были также кровавы, какъ и сцены на море: убiйства следовали за убiйствами, кинжалы и тому подобныя орудiя встречались на каждой страницы. Даже французская критика, самая снисходительная изо всехъ критикъ, встречала такiе романы осужденiемъ и насмешкою. И въ самомъ деле, за отсутствiемъ новыхъ книгъ можно перечитать романы Маррiэта, изъ которыхъ "Питеръ Симпль" и "Джакобъ Файтфуль" считаются лучшими; но у кого достанетъ духу развернуть во второй разъ "Пликъ и Плока" или "Саламандру"?
"Два Адмирала", романъ Купера, котораго только первая часть переведена на русскiй языкъ, принадлежитъ тоже къ числу морскихъ романовъ и хотя сцены на море въ немъ очень не многочисленны, какъ и въ "Лоцмане", авторъ не хотелъ утомлять читателей подробностями сраженiй и плаванiя, но произведенiе вышло далеко ниже своего образца. До сихъ поръ весь интересъ сочиненiя вертится на передаче именiя и баронскаго титула, по завещанiю, отъ одного лица къ другамъ. Хотя запутанность и многосложность великобританскихъ законовъ и придаетъ этому простому делу странный ходъ, но нельзя не согласиться, что такое содержанiе едва ли способно сделать романъ занимательнымъ.
Несколько интереснее отношенiя двухъ адмираловъ англiйской службы, эскадра которыхъ стоитъ на якоре близь места, где происходитъ действiе романа. Оба эти человека, несмотря на разность политическихъ мненiй, постоянно служатъ вместе, соединены тесною дружбою и никогда не разстаются. Изображенiя такой дружбы между двумя старыми сослуживцами помогло Куперу написать несколько живыхъ, прiятныхъ сценъ. Фигура лениваго, добраго, беззаботнаго контръ-адмирала Блюдатера лучше всехъ удалась американскому романисту.
Вообще, романъ, сколько можно судить изъ первой его часта, принадлежитъ къ слабейшимъ изъ произведенiй Купера. За исключенiемъ двухъ, трехъ описанiй морского берега и эскадры, маневрирующей посреди утренняго тумана, нигде не видно той смелой, художнической кисти, которая подарила насъ произведенiями, подобными Лоцману и Могиканамъ. Характеры действующихъ лицъ до того бледны и односторонни, что рождаютъ некоторое негодованiе въ читателе.
Человеческiй характеръ не можетъ не быть сложнымъ; онъ не состоитъ целикомъ изъ добра или зла. Эти два начала нераздельно действуютъ въ каждомъ человеке; устранить одно изъ нихъ, то-есть описать идеальнаго героя или исключительно злодея, значитъ итти противъ истины. Романисты понимаютъ это очень хорошо; но многiе изъ нихъ держатся одностороннихъ характеровъ, думая, что ихъ легче описывать. Въ этомъ они горько заблуждаются: легче рисовать съ натуры, нежели убегать ее и самому создавать типы по заранее данной мерке.
Взглянемъ на творенiя писателей, которыми справедливо гордится Европа. По взгляду на жизнь, по методе описыванiя людскихъ характеровъ, ихъ можно разделить на два разряда; но главе одного поставимъ мы Шиллера, живописца идеальныхъ одностороннихъ характеровъ; Шекспиръ будетъ представителемъ художниковъ, которые изъ самой жизни, изъ многосложности, неразлучной съ природою человека, извлекали созданiя, полныя величiя и естественности. На чьей стороне большинство последователей? на чьей стороне большiй успехъ и слава?
действительности. И какая же награда неблагодарному труду: удивляясь частностямъ, критика все-таки произнесетъ строгiй судъ надъ целымъ творенiемъ.
Оттого-то во многихъ романахъ Купера, писанныхъ, какъ видно, безъ особеннаго старанiя, видимъ мы столько бледныхъ характеровъ, къ которымъ самъ авторъ не могъ чувствовать никакой привязанности. Что за ничтожное созданiе героиня "Двухъ Адмираловъ", эта скромная Мильдредъ, которую переводчикъ, неизвестно изъ какихъ причинъ, назвалъ Мильдредою! Какое участiе можетъ чувствовать читатель къ холодному, безжизненному лицу молодого лейтенанта Вичекомба? Заметимъ тутъ же, что лицо адмирала Блюдатера вышло интереснее другихъ именно по той причине, что въ его характере более многосложности и даже недостатковъ. Врожденная беззаботность адмирала ставитъ его въ несколько исключительное положенiе на службе, его аристократическiя манеры составляютъ контрастъ съ простыми, грубыми выходками окружающихъ его моряковъ, приверженность къ изгнанной фамилiи Іакова II вредитъ его отношенiямъ съ лучшимъ его другомъ, адмираломъ Окесомъ, котораго политическiя мненiя противоположны его убежденiямъ.
Къ числу главныхъ недостатковъ перевода должно отнести языкъ, которымъ переданы разговоры действующихъ лицъ романа, где каждое лицо говоритъ длинными, книжными, почти непонятными перiодами.
Въ этомъ отчасти виноватъ авторъ: въ редкомъ англiйскомъ романе, исключая романовъ Диккенса, разговоръ простъ и не натянутъ; но переводчикъ могъ смягчить этотъ недостатокъ. "Два Адмирала" не такое колоссальное произведенiе, чтобъ передавать его со всеми недостатками, строго держась каждаго слова, не обделывая ни одного неловкаго оборота. При некоторой обделке, разговоръ читался бы легко, а теперь читатель иногда долженъ задумываться надъ хитрою фразой.
Въ общемъ направленiи англiйской литературы должно искать причину насыщенности слога: англiйскiе романисты, отчасти и Куперъ, раболепствуютъ передъ предразсудками публики. Холодный британецъ очень не любитъ, когда романъ дурно оканчивается, и если на сцену введено какое-нибудь очень порочное лицо. "Я хочу видеть светлую сторону жизни", говоритъ онъ, не думая того, что светлая сторона есть только одна сторона жизни,-- что сочиненiе, не выходящее изъ такой сферы, впадетъ въ односторонность и постоянно будетъ походить на китайскую картину безъ теней.
писателяхъ только тогда, если страсть эта сантиментальна, чиста и, въ заключенiе, увенчивается бракомъ. Всякой анализъ любви, всякое отклоненiе отъ тихой дороги, всякая горячность въ изображенiи этой страсти, принимаются за отъявленную безнравственность. Одинъ англiйскiй критическiй журналъ - Вiасkwood's Magasine - отдавая отчетъ о сочиненiяхъ какого-то французскаго романиста, поставилъ ему въ великое достоинство то обстоятельство, что въ сочиненiяхъ этихъ нигде не изображена "нелепая, противоестественная любовь человека къ замужней женщине".
Такимъ требованiямъ со стороны критики и публики должно приписать то, что новая англiйская литература носитъ на себе отпечатокъ какой-то безотрадной односторонности, сантиментальности и неестественности. А отъ сочиненiя, въ основанiи котораго находится неестественность, можно ли требовать простоты и натуральности въ разговоре действующихъ лицъ?
Пуританское направленiе литературы окончилось, какъ и можно было ожидать, позорною реакцiею. Въ сочиненiяхъ Герризона Энсуорта (H. Ainsworth) на сцену выступили такiя лица, которыхъ одни имена порождаютъ одни постыдныя, кровавыя воспоминанiя. Дикъ Тюрпинъ, Джемсъ Шеппардъ, воры и разбойники, нашли себе бiографовъ и выставлены были въ очень интересномъ свете. И, что еще хуже, романы, основанные за ихъ приключенiяхъ, нашли себе множество читателей. Диккенсъ, какъ талантъ первокласный, пошелъ по своей собственной дороге, равно удаляясь и отъ приторности и отъ грязи. Конечно и онъ не совершенно отступился отъ предразсудковъ, свойственныхъ его соотечественникамъ, но главная его заслуга состоитъ въ томъ, что онъ умеетъ быть естественнымъ. Влiянiе его на отечественную литературу будетъ огромно. Между прочимъ въ его романахъ, какъ мы сказали выше, видимъ мы едва ли не единственные образцы чистаго, простого англiйскаго разговорнаго языка. Естественность содержанiя ведетъ къ простоте подробностей сочиненiя.
Къ чести русской литературы, мы должны сказать, что русскiй разговорный языкъ давно установился во всей своей простоте, и въ настоящее время и сочинителю и переводчику непозволительно заставлять своихъ действующихъ лицъ говорить неестественнымъ языкомъ. Не только замечательныя, даже второстепенныя произведенiя нашихъ писателей отличаются простотою слога. Съ техъ поръ, какъ изъ литературы изгнаны на вечныя времена идеальные герои и небывалыя чувства, самое изложенiе и въ особенности разговорный языкъ получили определенную форму, которая долго не изменится.
Въ прежнее время сильно нападали на людей, который въ русскомъ обществе объясняются на иностранномъ языке. Те защищались и говорили, что нашъ языкъ не такъ еще разработанъ, не установился на столько, чтобъ годиться для легкаго разговора. Допуская это оправданiе для прежняго времени, не можемъ не сказать, что теперь оно совершенно неуместно. Кто изъ русскихъ въ наше время неловко объясняется по-русски, тотъ, значитъ, или не далъ себе труда, или, просто, не способенъ выучиться русскому разговорному языку.
при разговоре. Само собою разумеется, что мы не полагаемъ никакого различiя между разговоромъ въ обществе и разговоромъ действующихъ лицъ въ романе, повести и и сцене. Если книжный разговоръ не совпадаетъ съ обыкновеннымъ, вся вина въ неискусстве писателя.
замедляютъ выраженiе идеи и даютъ говорящему время округлить свою фразу. На русскомъ фраза должна вылиться, чуждая лишнихъ дополненiй. Понятно, что способность говорить сжато дается навыкомъ, знанiемъ языка и способностью скораго соображенiя; безъ этихъ достоинствъ сжатость переходитъ въ неполноту и въ комическiй лаконизмъ. Тотъ, кто умеетъ говорить безъ длинныхъ перiодовъ и сжато, рискуетъ темъ, что речь его будетъ умна, но скучна для слушателей, будетъ требовать съ ихъ стороны догадливости и напряженной умственной работы. Въ этомъ случае помогаетъ образность русскаго языка. У насъ названiе одного предмета можетъ быть выражено двадцатью словами, изъ которыхъ каждое более или менее достигаетъ своей цели, судя по предмету разговора. Выбрать то слово, которое вернее изображаетъ что мы хотимъ сказать, употребить именно его, и употребить кстати, - вотъ второе основанiе, которое придаетъ колоритъ разговору.
Но одной образности выраженiя недостаточно: можно говорить умно, прiятно, и все-таки вычурно. Чтобъ избегнуть этого недостатка, говорящiй обязанъ знать, въ какой мере каждое его слово доступно слушателямъ, имеетъ ли это слово право гражданства въ общественномъ разговоре, не напоминаетъ ли оно собою чего-нибудь книжнаго, вычитаннаго, устарелаго? На отношенiяхъ говорящаго лица къ слушателямъ основана простота разговорнаго языка.
Впрочемъ разговорный языкъ действующихъ лицъ дуренъ только въ несколькихъ местахъ перевода, о которомъ мы говоримъ; обстоятельство это подтверждаетъ насъ въ мысли, что переводчикъ, еслибъ захотелъ, могъ избавить своихъ читателей отъ длинныхъ тирадъ и изысканныхъ оборотовъ.
О степени знанiя морского дела, необходимаго переводчикамъ Купера, судить мы не въ состоянiи; только одно место въ целомъ томе показалось вамъ неловко переданнымъ. Одинъ старый морякъ говоритъ: "шлюпки и катера хватаютъ все призы подъ носомъ у большихъ кораблей." Мы знаемъ, что съ большихъ кораблей нередко спускаютъ гребныя суда и поручаютъ имъ атаковать непрiятеля; отдельныя же шлюбки и катера не могутъ ходить тамъ, где ходятъ линейные корабли, и забирать призы на собственную свою долю. Если мы не ошибаемся, въ подлиннике сказано: sloops and cutters (шлюпы и шкуны), названiя легкихъ парусныхъ судовъ, что не можетъ быть передано на русскiй языкъ словами "шлюпки и катера."
"Современникъ", No 10, 1848