Дружинин Александр Васильевич
Морские львы, или кораблекрушение охотников за тюленями. Роман Купера. В двух частях. Москва. 1853.
http: //az.lib.ru/d/druzhininaw/text1853morskielvyoldorfo.shtml
Морскiе львы, или кораблекрушенiе охотниковъ за тюленями. Романъ Купера. Въ двухъ частяхъ. Москва. 1853.
всехъ лучшихъ своихъ корифеевъ. Умеръ капитанъ Маррiетъ, еще недавно любители изящнаго оплакали Фенимора Купера, французскiе "пожиратели огня" вместо абордажей принялись описывать событiя еще неправдоподобнейшiя, нежели обедъ изъ человеческаго мяса или взятiе великобританскаго фрегата французскимъ линейнымъ кораблемъ. Школа, столько летъ двигавшаяся по литературному морю на всехъ парусахъ, весело распустивъ свои пестрые флаги, не существуетъ более. Все эти герои, корсары и путешественники, Поль Джонсы, Сюркуфы и Крингли, все эти железные капитаны, хорошенькiе мичинмены, свирепые первые лейтенанты, трусливые французы, вводимые на сцену единственно для того, чтобъ ихъ поражали во славу Великобританiи, сошли съ Океана, и, кажется, сошли на вечное время. Действительность сокрушила вымыселъ - вещь весьма понятная, утешительная и полезная. Действительность навеки будетъ сильнее, изящнее и увлекательнее всякаго вымысла. Лучшiй изъ морскихъ романистовъ со своимъ лучшимъ созданiемъ - не что иное, какъ нуль передъ настоящей морской действительностью, передъ простымъ описапiсмъ происшествiй и битвъ, на самомъ деле происходившихъ. Вся слава покойнаго Купера состоитъ въ томъ, что, трудясь надъ своимъ "Лоцманомъ" и "Морской Волшебницей", онъ не давалъ воли воображенiю, описывая только вещи, действительно случавшiяся, подвиги, всемъ памятные. Оттого морскiе романы Купера долго еще будутъ читаться. Но кто станетъ читать произведенiя его сверстниковъ и подражателей, имея возможность знакомиться съ настоящими героями моря, съ настоящими путешественниками и бойцами? Жизнь увлекательнее всякаго романа, и факты, действительно случившiеся, оказываются интереснее придуманныхъ фактовъ, хотя бы ихъ придумывалъ генiальный выдумщикъ. Изъ конца въ конецъ земли широкой, во всехъ литературахъ, давно уже поднялась реакцiя во славу действительной жизни, во вредъ жизни выдуманной. Въ Лондоне, книгопродавцы съ кислой миной глядятъ на рукописи романовъ и требуютъ автобiографiй или литературныхъ мемуаровъ. Во Францiи и въ Германiи продолжается пора историческихъ записокъ и эпизодовъ по части исторiи литературы. Количество путешествiй, ежегодно издаваемыхъ въ Англiи, превышаетъ все доселе виденное въ этомъ роде. Школа морскихъ романистовъ, процветавшая еще такъ недавно, развила въ публике страсть къ чтенiю путешествiй и такимъ образомъ своей погибелью совершила полезное дело. Эта школа, если позволено будетъ употребить здесь довольно тривiальное сравненiе, служила чемъ-то въ роде легкой закуски передъ сытнымъ и хорошимъ обедомъ: когда публика принялась за обедъ, никто уже не захотелъ вернуться къ закуске.
Мысленно пробегая рядъ старыхъ и новыхъ путешествiй по морю, припоминая все эти громадныя предпрiятiя, битвы и подвиги, случившiеся въ наше время съ людьми, или недавно еще жившими, или еще живущими на земле, такъ и хочется повторить еще разъ: "действительность лучше вымысла!" Чего желаете вы, любители душу потрясающаго чтенiя, джентльмены, гоняющiеся за увлекательностью разсказа? Хотите вы приключенiй въ роде синдбадовыхъ, описанныхъ въ "Тысяче и Одной Ночи" - раскройте записки Кука, такъ хорошо изданныя разъ десять въ наше время, такъ изящно иллюстрированныя, такъ ловко переведенныя на все языки. Привлекаютъ ли васъ битвы въ роде битвъ "Илiады", великiя дела, совершенныя подъ тропическимъ солнцемъ - возьмите исторiю раджи Джемса Брука, нашего современника, объявившаго безпощадную войну малайскимъ пиратамъ и изъ простого мистера Джемса Брука сделавшагося владетелемъ и преобразователемъ обширной страны, заселенной сотнями тысячь жителей. Щадя скромность лицъ, живущихъ и составляющихъ славу русской науки, мы не станемъ упоминать о нашихъ соотечественникахъ, которыхъ путешествiя и разсказы давно уже признаны всей читающей Европою за произведенiя первоклассныя, исполненныя живости и изумительнаго разнообразiя.
Школа морскихъ романистовъ, о которой мы сейчасъ говорили, очень хорошо видела свое опасное положенiе, очень хорошо сознавала ущербъ, поминутно наносимый ей действительными подвигами, действительными путешествiями, и, видя все это, на свою беду захотела потягаться съ действительностью. Имея впереди себя широкое поле для вымысла, она дала волю вымыслу, не заботясь ни о естественности целаго, ни о соразмерности частей. Куку противопоставили Синдбада-Моряка изъ "Тысячи Одной Ночи", а победы лорда Нельсона Трафальгарскаго переиначены были совсемъ, съ отнесенiемъ ихъ насчетъ разныхъ адмираловъ и коммодоровъ, существовавшихъ только въ голове романиста. Американецъ Мельвилль дошелъ до того, что сочинилъ целое воображаемое путешествiе въ воображаемыя страны; только Эльдорадо, имъ созданное, не увлекло никого изъ читателей: затея была слишкомъ стара и пахнула еще прошлымъ столетiемъ. У Маррiета то-и-дело происходило взятiе французскихъ кораблей двумя или тремя англичанами: для этой операцiи обыкновенно запирались все люки непрiятельскаго судна, часовые сталкивались въ воду, и смелый герой романа, стоя на палубе съ пистолетами, грозился убить перваго, кто высунетъ голову на палубу. Рецептъ былъ хорошъ, но его повторяли слишкомъ часто. Требовалось дать вымыслу еще более воли и удивить читающую публику такими деянiями, за которыми действительность не въ силахъ была итти следомъ. Тутъ ужь выдвинулись впередъ французскiе морскiе романисты, народъ неразборчивый и небогатый совестливостью. Благодаря этимъ двумъ качествамъ, они дошли до того, что читающая публика прямо заподозрила ихъ въ помешательстве разсудка.
- У тебя корсары, истративъ свои заряды, стреляютъ въ своего противника червонцами, говорилъ одинъ французъ другому: - я же тебя перещеголяю: вотъ тебе описанiе оргiи на берегу, где моряки, для препровожденiя времени, режутъ другъ друга.
- Это пустяки, говорилъ затронутый романистъ: - вотъ же тебе абордажъ, по окончанiи котораго все бойцы убиты, до последняго.
- А вотъ пожаръ, потопленiе негровъ, морской разбой, вместе съ разсужденiемъ о томъ, что морской разбой есть занятiе самое прiятное и благородное.
- Такъ вотъ же взятiе двухъ англiйскихъ линейныхъ кораблей французскимъ корветомъ!
- Стой, стой! возгласили тутъ великобританскiе журналы. - Европа видитъ, что вы не въ своемъ разуме. Раскройте морской календарь временъ последней войны, тамъ вы увидите, что подобнаго событiя быть не могло, потому что все ваши корабли, фрегаты и корветы, забранные съ бою, стояли въ нашихъ гаваняхъ!
Чемъ более охладевали читатели къ морскимъ романистамъ, темъ более наши романисты свирепствовали. Имъ непременно хотелось составить отдельную группу въ литературе, пустить ко дну своихъ обвинителей, составить себе свой собственный флагъ, забрать Океанъ, съ его берегами, въ свое вечное и потомственное владенiе, водрузить знамя на островахъ Тихаго моря и наполнить светъ громомъ своихъ вымышленныхъ сраженiй. Они даже прiискали себе критиковъ, очень подробно толковавшихъ о происхожденiи школы, о древнихъ морскихъ писателяхъ, и въ заключенiе сработавшихъ целую генеалогiю для Евгенiя Сю, Маррiета, Корбьера и ихъ подражателей. По словамъ критиковъ, первый морской романъ, или, скорее зародышь морского романа, есть известный "Родерикъ Рейдомъ" Смоллета, отъ Смоллета произошелъ Куперъ, съ его "Краснымъ Разбойникомъ", но темъ не менее никто не прославилъ морской школы более Евгенiя Сю, далеко оставившаго за собой и Смоллета и Купера. Само собой разумеется, сказанная генеалогiя состряпана французомъ, ибо въ ней мало здраваго смысла. Морскiе романы Сю составляютъ стыдъ литературы, а Смоллетъ вовсе не родоначальникъ школы морскихъ романистовъ. У него часть действiя происходитъ на море,-- это правда,-- и вся часть романа, происходящая на море, отлично отделана, но, по нашему мненiю, авторъ "Рендома" и "Пиккля" жилъ слишкомъ недавно для того, чтобъ быть главой какой бы то ни было школы. Если Маррiетъ и Сю нуждаются въ родоначальнике, то пусть они лучше выберутъ Фенелона, у котораго Телемакъ претерпеваетъ кораблекрушенiе,-- Рабле, такъ превосходно описавшаго поведенiе своихъ героевъ во время морской бури, или, всего лучше, Гомера, съ его Одиссеемъ, "много странствовавшимъ и много страдавшимъ" и много испытавшимъ приключенiй на корабле, и на островахъ, и на берегахъ странъ, омываемыхъ немолчно шумящимъ океаномъ.
въ последнее двадцатипятилетiе европейской словесности, на разныхъ языкахъ, появилось довольно большое количество произведенiй, посвященныхъ описанiю морской жизни, съ ея поэзiею, подвигами и опасностями,-- правда, что многiя изъ означенныхъ произведенiй носятъ на себе признаки таланта первокласснаго, правда, что, напримеръ, Фениморъ Куперъ всюду заслужилъ прозванiе морского Вальтеръ-Скотта; но всехъ условiй, здесь высказанныхъ, еще недостаточно для основанiя школы тамъ, где ея нечего основывать. Допустивъ въ исторiяхъ словесности отделъ морскихъ романовъ, намъ, придется признать существованiе романовъ судейскихъ, джентльменскихъ, писательскихъ, любовныхъ итакъ далее, смотря потому, какiе люди и какая жизнь описываются во всякомъ новомъ и старомъ романе. Такое разделенiе школъ и дробленiе видовъ поведетъ только къ одному чесанiю языка и ошибкамъ всякаго рода. Каждая отдельная школа, силясь отличиться передъ другими, начнетъ впадать въ исключительность и несообразности. Человекъ забудется, и на место человека станутъ выходить передъ публику ряды чудаковъ, бледныя олицетворенiя той или другой страсти, и, посреди ненужнаго хаоса, романисты позабудутъ о томъ, что все роды романовъ хороши, кроме разряда скучныхъ романовъ.
Еще одной причиной недавняго упадка школы морскихъ романистовъ нужно признать чрезвычайную легкость ихъ изготовленiя, при помощи одного, заразъ приготовленнаго къ тому рецепта. Эта легкость доходитъ до того, что какой нибудь литературный антрепренёръ, знающiй языки и хорошо набившiй себе руку, можетъ десятками стряпать морскiе романы, самъ никогда не бывши на море. Количество дельныхъ сочиненiй, имеющихъ своимъ предметомъ морское дело, путешествiй и изложенiй замечательнейшихъ военныхъ действiй на всехъ океанахъ, можетъ назваться огромнымъ; только одна небольшая часть этихъ сочиненiй известна вполне даже избраннейшей публике,-- обыкновенные же читатели романовъ, сидя за своимъ Дюма, знаютъ о ней столько же, сколько мы знаемъ о санскритской словесности. Немногаго труда стоитъ ловкому романисту придумать маленькую интригу и, после двухъ-трехъ главъ изъ своей головы, пустить своего вымышленнаго героя въ какую угодно часть света, на войну или открытiя, по следамъ Брюса, Росса, Перри, Бреквилля, Кука, раджи Брука, лордовъ Нельсона и Колнигвуда. Разъ решившись на такое дело и накупивъ полъ-сотни старыхъ или новыхъ книжицъ, преимущественно англiйскихъ, романистъ можетъ оставаться спокойнымъ до самой развязки романа, черпая свое готовое вдохновенiе изъ чужой опытности и приписывая созданiямъ своей фантазiи великiя дела, когда-то совершонныя великими людьми, безтрепетно приносившими свою жизнь на алтарь отечества и науки. И какими описанiями можетъ быть награжденъ ловкiй обворовыватель, и какими яркими красками станетъ онъ изображать читателю страны, никогда не виданныя ни имъ, ни читателями! Какое вдохновенiе, какая жизненная опытность способны дать составителю морскихъ романовъ десятую часть того, что дадутъ ему знаменитые моряки и туристы, если ихъ только начать обкрадывать! И бури на море, и истребленiе пожаромъ, и погоня за продавцами негровъ, и отдыхи на какомъ нибудь цветущемъ острове Тихаго океана, и льды полунощныхъ морей, и охота за крокодилами, и бомбардированiе непрiятельскихъ крепостей, и нравы дикихъ племенъ, и поэтическiя островитянки въ роде бугенвиллевскихъ! Все это проходитъ передъ читателемъ какъ ослепительная панорама, и, читая романъ, составленный въ здесь описанномъ вкусе, редкiй читатель возьметъ себе въ голову, что сочинитель романа, безъ сомненiя, жнетъ тамъ, где не сеялъ, описываетъ то, что уже гораздо ранее его было описано великими моряками и туристами, пiонерами европейской науки, миссiонерами европейскаго просвещенiя!
Заговорившись о морскихъ романистахъ и о злоупотребленiяхъ, сотворенныхъ въ литературе ихъ школою, мы только теперь находимъ возможность сказать несколько словъ о романе, находящемся передъ нами. Куперъ или не Куперъ сочинилъ "Морскихъ Львовъ" - это могутъ решить разве одни северо-американскiе ценители. Романъ плохъ, но Фениморъ Куперъ, писатель съ дарованiемъ чрезвычайно неровнымъ, писалъ романы столь же плохiе. Вопiющихъ несообразностей въ романе не имеется,-- имеются даже страницы очень живописныя; но раскройте записки мореплавателей, зимовавшихъ между льдами южнаго полюса, и вы найдете въ нихъ те же самыя страницы, вдобавокъ еще украшенныя всею прелестью истины. Содержанiе "Морскихъ Львовъ" можетъ быть передано немногими словами: въ немъ есть и смыслъ и нравственная идея, но оно уже слишкомъ откинуто на заднiй планъ, а действующiя лица романа до крайности безцветны, даже более безцветны, чемъ худшiя лица худшихъ романовъ, несомненпо принадлежащихъ Фенимору Куперу.
Въ Вестъ-Понде, небольшомъ приморскомъ городе штата Нью-Йоркскаго, проживаетъ, у своего родственника, великаго жидомора и жаднаго скряги, девица Мери, влюбленная въ молодого капитана Гердинера, юношу смелаго, предпрiимчиваго, взросшаго на море, любимаго и уважаемаго моряками, но преданнаго скептицизму и ложной философiи. Праттъ, воспитатель девицы, захвативъ у одного умершаго моряка карту, съ обозначенiемъ острововъ, обильныхъ китами, тюленями и морскими львами,-- острововъ, до сихъ поръ неизвестныхъ китоловамъ, снаряжаетъ на свой счетъ крепкую шкуну и вручаетъ начальство надъ нею безстрашному Гердинеру, непринимавшему никакого участiя въ беззаконномъ отнятiи сказанной карты. Любовники простились, и похожденiя Гердинера начинаются. На своемъ пути онъ встречаетъ другую шкуну, снаряженную наследниками матроса, владевшаго картою. Два сонерничествующiе капитана плывутъ вместе, вместе багрятъ китовъ и делятся опасностями, иногда спасая одинъ другого, иногда ссорясь и мешая другъ другу. Наконецъ они достигли знаменитыхъ острововъ, окруженныхъ льдами и действительно наполненныхъ тюленями и всякими морскими чудовищами. Началась охота, затянувшаяся слишкомъ долго и принудившая китолововъ зазимовать между ледяными глыбами. Часть романа, описывающая эту зимовку, решительно лучшая. Вотъ одно небольшое место на выдержку:
"Положенiе нашихъ моряковъ было безнадежно. Въ полдень везде въ тени мерзло. Блистающее солнце распространяло свои лучи по ледяной панораме, но такъ косвенно, что едва можно было сносить излишекъ холода. Столь далеко, какъ только могъ достичь глазъ, даже съ вершины мыса, виднелся одинъ ледъ, исключая той части большой бухты, куда не проникала еще большая ледяная равнина. Къ югу виднелось сборище огромныхъ горъ, поставленныхъ тамъ, какъ башни, и которыя закрывали все выходы съ этой стороны. Вода потеряла все свое движенiе и ледъ, весь новый, образовался на всемъ пространстве бухты, что доказывала линiя, отличающаяся белизною, предшествующая непреодолимой границе ледяной равнины.
деревянномъ доме, единственномъ убежище, представлявшемся нашимъ морякамъ, воспользоваться кожами тюленей, принадлежащими Дагге, чтобы законопатить изнутри стены этого дома, поберегать дровяной запасъ, который привезли съ собою; ограничиться, если будетъ возможно, однимъ огнемъ; быть какъ можно опрятнее, что представляетъ самое лучшее средство противъ холода; принимать почти холодныя ванны и для этого брать воду у самаго входа въ домъ, а бочку, служащую ванною, поставить подъ шатеръ; чаще прибегать къ упражненiямъ, чтобы темъ сохранить въ теле естественную теплоту, которая такъ необходима,-- вотъ почти перечень советовъ Стимсона, которые оба капитана приняли и привели въ исполненiе.
Таково-то было положенiе нашихъ моряковъ. Гердинеръ успелъ ввести свою шкуну въ безопасное место подле берега, а изъ разбитаго корабля Дагге вынули все запасы, все пособiя, которыя въ немъ заключались."
Два месяца прошли быстро. Предприняли все возможныя предосторожности и домъ или скорее клетка, въ которой жили оба капитана, доставляла более удобствъ, нежели можно было достать. Дни уже очень уменьшились, а ночи увеличились такъ, что солнце было видимо только несколько часовъ, въ которые оно очень низко проходило на северномъ горизонте. Холодъ все более и более увеличивался, хотя время подъ этими высокими широтами было также переменчиво, какъ и подъ нашей. Оттепелей не было и термометръ былъ несколько градусовъ ниже нуля. Между темъ люди обоихъ экипажей привыкли къ климату и признались, что они были въ состоянiи перенести гораздо большiй холодъ. Ничто не могло захватить родившихся въ Нью-Іорке и Новой Англiи въ расплохъ, потому что тамъ редко проходила зима, въ которую бы не приходилось переносить столь сильнаго холода какъ тотъ, который испытывали эти моряки на берегахъ Атлантическаго моря. Въ теченiи трехъ последнихъ дней, термометръ при восходе солнца былъ между семнадцатью и двадцатью градусами ниже нуля. Хоть оттепель казалась очень вероятною, но въ следующiе двадцать четыре часа ртуть опустилась на несколько градусовъ ниже нуля.
Люди, привыкшiе къ подобнымъ переменамъ и столь сильному холоду, не скоро испугаются.
Въ эту часть года напало гораздо более снега, нежели после. Этотъ снегъ былъ большимъ препятствiемъ, потому что скоро сделался такъ толстымъ, что образовалъ вокругъ дома валъ и завалилъ пространство, служившее местомъ прогулки для экипажа. Они были принуждены прорывать лопатами проходы и это дало имъ работу, споспешествующую сохраненiю ихъ здоровья, если и безполезную для чего другаго.
его оставалось только на половину времени, которое должно было провести на острове. Это обстоятельство заслуживало большаго размышленiя. Безъ топки смерть была неизбежна и не было бы средства бороться съ влiянiемъ зимы, проводимой подле южнаго полюса."
по которымъ даже удобно было прогуливаться. Въ самое жестокое время стужи, капитанъ Дагге, спутникъ Гердинера, переходитъ изъ теплаго дома въ свой корабль, котораго никакъ не хочетъ считать погибшимъ. Вестъ-пондскiе моряки, сознавая безумiе этого дела, приходятъ на помощь къ несчастнымъ и часть ихъ застаютъ уже замерзшими. Дагге умираетъ на рукахъ молодого капитана, благодаря его за дружескiя пособiя и поручая его покровительству неба.
Подъ влiянiемъ нужды, усилiй и трудностей, ложная философiя оставляетъ сердце Гердинера, а самъ капитанъ более и более убеждается въ благости Провиденiя, хранящаго его и его спутниковъ посреди льдовъ и смерти, посреди стужи и лишенiй всякаго рода. Для поддержки огня онъ приказываетъ сломать высокiя части своего корабля. Затворники не могутъ жить ни минуты безъ огня, а стужа не думаетъ прекращаться. Передъ Гердинеромъ образуется дилемма такого рода: или, щадя корабль, оставаться безъ огня на верную погибель, или, разломавъ шкуну на топливо, только отсрочить день смерти, лишивъ себя возможности вернуться на родину. Тутъ-то узнаетъ онъ весь высокiй смыслъ пословицы: "кто на море не бывалъ, тотъ Богу не маливался". Провиденiе сохраняетъ юношу и его спутниковъ. Наступаетъ весна - ледяныя горы расчищаются, и, после короткаго плаванiя, Гердинеръ, съ своимъ богатымъ грузомъ, возвращается на родину, чтобы жениться на Мери и получить наследство отъ скряги Пратта.
Романъ вообще читается, хотя переведенъ языкомъ тяжелымъ и неправильнымъ. Зимовка между льдами полюса очерчена даже весьма живописно; но разсказы или записки лицъ, действительно скитавшихся "по, льдамъ полунощныхъ морей", во сто разъ интереснее "Морскихъ Львовъ", хотя этотъ романъ и украшенъ именемъ Фенимора Купера.
"Современникъ", No 11, 1853