Виктор Финкель
Дикинсон и Цветаева
Перевод стихов Дикинсон на русский язык В. Марковой
Слово\Word 2006, 51
http: //magazines.russ.ru/slovo/2006/51/fi29.html
Наше издание считает своим долгом помогать взаимопониманию между группами людей, отличающихся друг от друга системой ценностей, языком, верованиями и, если хотите, предрассудками. Автор статьи “Дикинсон и Цветаева. Родственные поэтические души” прослеживает удивительную близость между замечательными американским и русским поэтами.
Нам кажется, что эта работа в настоящее время особенно актуальна.
Виктор Финкель
Пусть я умру –
Ты будешь жить –
И суждено опять
Заре – блеснуть,
Полудню жечь,
И времени журчать.
И будут пчелы черпать сок –
Не стихнет стая птиц,
Могу я смело взять расчет –
Курс акций устоит.
Перевод В. Марковой
Ледяной костер, огневой фонтан!
Высоко несу свой высокий стан,
Высоко несу свой высокий сан –
Собеседницы и Наследницы!
Марина Цветаева
“Что другим не нужно – несите мне”
|
|
Эмили Дикинсон и Марина Цветаева – два великих поэта. Их жизни протекали в различных временных поясах и на различных континентах. Эмили Дикинсон – неотъемлемая часть 19-го века. Её глубинная высокоинтеллектуальная поэзия развивается и существует в относительно спокойных рамках, когда гражданин государства мог принадлежать самому себе. Марина Цветаева, хотя и родилась в 1892 году, – дитя и органическая часть первых сорока лет страшного и безжалостного двадцатого века. Она существовала и писала на фоне Первой мировой войны, революции и гражданской войны в России, фашистской диктатуры в Германии, на фоне потерявшей ориентацию между двумя мировыми войнами Европы и, наконец, в начальный период Второй мировой войны. Все эти годы едва ли не любой человек Европы и России был крохотным, почти беспомощным винтиком гигантских воюющих и взаимоненавидящих систем.
Итак, совершенно понятно корневое различие судеб двух великих поэтов. Двух изначально различных мировых линий их материального существования в этом бренном мире. Вместе с тем, несмотря на различные языки, континенты, национальные особенности стран происхождения и проживания, несмотря на абсолютно различные исторические эпохи, в их творчестве обнаруживаются удивительные, почти мистические параллели и ассоциации. Это тем более поразительно, что Цветаева родилась через шесть лет после смерти Дикинсон и, насколько можно судить по полному собранию ее сочинений, не была знакома не только с творчеством Дикинсон, но и с самим её именем! Это обстоятельство отмечалось ранее Джейн Таубман (1992).
Представим сравнительный и, по возможности, количественный анализ двух великих Поэзий – Дикинсон и Цветаевой – и обозначим некоторые наиболее очевидные их пересечения.
Эмили Дикинсон цитируется по классическому изданию под редакцией Thomas h. Johnson “The Complete Poems of Emily Dickinson”(1960), Марина Цветаева – по “Собранию сочинений в семи томах”, Москва, Эллис Лак, (1994).
БОГ, РЕЛИГИЯ, ДУША
Оба поэта – христиане различных конфессий. Эмили Дикинсон принадлежала к пуританской теологической ветви Новой Англии (Пресветерианство), Марина Цветаева – певец русского православия. Обе Поэзии насыщены религией как по сути, так и терминологически. Спектры религиозных компонент поэзии Дикинсон и Цветаевой близки. В целом в 1775 стихотворениях Дикинсон содержатся не менее 764 терминов этого направления. В творчестве Цветаевой (примерно 1933 произведения) религиозно нагруженных терминов, фраз и словосочетаний не менее 2338(!)
Оба поэта многократно используют слово “Душа”: Дикинсон – не реже 102 раз, Цветаева – не менее 148 раз.
Отношение Поэтов к Высшему смыслу характеризуется абсолютной верой. Поэтому Дикинсон пишет: “The Scientist of Faith” (№1241). Вместе с тем оно включает и элементы дискуссии. У Дикинсон это может быть, например, № 185:
"Faith" is a fine invention
When Gentlemen can see -
But Microscopes are prudent
In an Emergency
– прекрасное изобретение
Для "зрящих незримое", господа.
Но осторожность велит – тем не менее -
И в микроскоп заглянуть иногда.
(Перевод В. Марковой)
У Цветаевой дискуссионные, а нередко и греховные элементы выражены заметно резче: “Бог! – Я живу! – Бог! – Значит ты не умер!” (1919). А в стихотворении "Эмигрант” (1923) – и того хуже:
Заблудившийся между грыж и глыб
Бог в блудилище.
СМЕРТЬ
Творчество Эмили Дикинсон и Марины Цветаевой неразрывно связано с категорией смерти. Это один из неотъемлемых ингредиентов поэзии и восприятия мира двух поэтов.
Анализ контрольных слов показывает, что слово “Смерть” и смежные с ней термины (Death, Perish, Dead, Grave, Tomb, Graveyard) встречаются на страницах Дикинсон не менее 364 раз, т. е. почти в каждом пятом стихотворении. У Цветаевой терминология смерти и ассоциативных понятий и словосочетаний еще концентрированней – они упоминаются не реже 628 (!) раз, то есть в 32 процентах произведений!
Эмили Дикинсон испытывала поразительный интерес к смерти как к явлению и процессу. Смерть для неё – едва ли не основной Персонаж, масштаб любого явления. Более того – это Наука. Поэтому в № 539: “The Science of the Grave”. Более того, Дикинсон воспевает Смерть, и в этом направлении она явно достигает трудно осмысливаемой обычным человеком крайности: “I like a look of Agony”. Сродни этой позиции постоянное присутствие Смерти на страницах Цветаевой, все творчество которой неразрывно связано с этой категорией. Смерть – один из неотъемлемых компонентов её поэзии и восприятия мира, как и глубинно суицидный её настрой: “Мазурка – море – смерть – Марина” (“Уедешь в дальние края”, 1918).
Столь поразительный интерес Дикинсон к смерти и удивительная тяга Цветаевой к смерти, завершившаяся в конечном итоге общеизвестным актом суицида, позволяют – в чисто предположительном плане – выдвинуть гипотезу о серьёзном душевном надломе этих двух великих поэтов, причем надломе подобном. Не случайно Цветаева писала (“Руки заживо скрещены”, 1920): “Вдоль души моей – трещина./Мое дело – пропащее”.
МУДРОСТЬ
Контрольными словами Дикинсон, определяющими эту категорию, избраны, в частности: Infinity, Immortality, Eternity, Life, Everlasting и многие другие из этого мудростно-нагруженного ряда, а также их сочетания. Их количество в оригинальной поэзии Эмили Дикинсон не менее 234. Семантически близкую компоненту мудрости содержит и поэзия Цветаевой – у нее используется эта терминология не реже 106 раз.
РАЗРУШЕНИЕ
Поэзия Дикинсон и Цветаевой – прeпарирующая. Это поэзия со скальпелем в руках. Сердцевиной её является разрушение. Подобный хирургический анализ близок к детской практике разрушения игрушки с целью понять её устройство. Продемонстрируем лишь один пример тождественности мышления Дикинсон и Цветаевой в этом направлении. Он относится к безжалостности поэтического анатомирования. У Эмили Дикинсон (стихотворение № 861):
Split the Lark – and you’ll find the Musiс –
Bulb after Bulb, in Silver rolled –
Scanty dealt to the Summer Morning
Loose the Flood – you shall find it patent –
Gush after Gush, reserved for you –
Scarlet Experiment! Sceptic Thomas!
Now, do you doubt that your Bird was true?
Вскройте жаворонка! Там музыка скрыта –
Лепесток в лепестке из серебра.
На нее скупятся для летнего утра.
Она про запас –
Когда лютня стара.
Отомкните поток! Он насквозь неподделен.
Из горла бьет за струей струя.
Багровый опыт!
Теперь ты веришь,
Фома, что подлинна птица твоя?
(Перевод В. Марковой)
Сопоставим приведенное со стихотворением Марины Цветаевой “Леты подводный свет” (1922):
Леты подводный свет,
Красного сердца риф.
Застолбенел ланцет,
Не раскаленность жёрл,
Не распаленность скверн –
Нерастворенный перл
В горечи певчих горл.
Го’ре горе’! Граним,
Плавим и мрем о вотще.
Ибо нерастворим
В голосовом луче
Жемчуг...
Железом в хрип,
Тысячей пил и свёрл –
Неизвлеченный шип
В горечи певчих горл.
Проведем простейшее сопоставление этих произведений. Прежде всего, основная базисная их формула тождественна: вскройте певчее горло – там сокрыта музыка. Что такое музыка? У Дикинсон это – серебро, у Цветаевой – перл, жемчуг, железо. Излученный звук уподобляется потоку жидкости. У Дикинсон это два слова – струя и поток, у Цветаевой на жидкое состояние указывают подводный свет, риф и слово “плавим”. Бесчеловечный, кровавый характер поэтического эксперимента выражен у Дикинсон через “багровый опыт”, у Цветаевой – через “раскаленность жёрл”, “распаленность скверн”, “тысячи пил и свёрл -/Неизвлеченный шип”. Категория прошедшей вечности: у Дикинсон – “Когда лютня стара”, у Цветаевой – “Леты подводный свет”. Чистота, монохроматичность звукового потока у Дикинсон передана посредством “Он насквозь неподделен”, у Цветаевой – “Нерастворенный перл”, “нерастворим/В голосовом луче”.
Итак, возможны лишь два варианта: либо это вольный перевод Цветаевой стихотворения Дикинсон (что никем и ничем пока не доказано), либо это независимые всплески одной и той же безжалостной гениальной поэтической, а не исключено – и Божественной – души – в 1896 (Дикинсон) и в 1922 (Цветаева).
Дополним сказанное еще одним общим в поэзии Дикинсон и Цветаевой: боль не имеет ровным счетом никакого значения. Она остается за рамками эксперимента. Дикинсон ею просто пренебрегает. Скальпель хирурга – Поэта не предваряется анестезией (№ 1736):
Proud of my broken heart, since thou didst break it.
И это особенно хорошо чувствуется в физически трудно переносимом (№ 1764):
An ear can break a human heart
We wish the ear had not a heart
So dangerously near.
Способно ухо – как ножом –
По сердцу полоснуть,
Ведь сердце глухо – но к нему
Сквозь слух короткий путь.
(Перевод В. Марковой)
Отстранена от боли и поэзия Цветаевой. Полная бесчувственность, обезболенность встречаются неоднократно. Например: “Это ж оловом соловью/Глотку залить...” или “Глотка –трещиной” (“Молодец”, 1922), или “Сулемы хлебнув...” (“Бог, внемли рабе послушной! 1920”), “Я учу: губам полезно/Раскаленное железо” (Але. 1919), “Стеклянный, в груди осколок” (“Сон Разина”,. 1917). Представляется, что демонстрируемое вслух словесное, ментальное неприятие боли или её реальное нечувствие, так называемое отсутствие синдрома боли, неестественно для здорового человека и, в свою очередь, свидетельствует о душевном надломе или прямом душевном нездоровье. Явно параллельные линии!
МАТЕРИАЛОВЕДЕНИЕ
Эмили Дикинсон широко использует в поэзии термины из материаловедения, точнее, – из того направления, которое в Америке называют Material Science. Их у неё насчитывается не менее 201 (!).
Поэзия Марины Цветаевой – это подлинный экскурс в материаловедение. Здесь представлены чистые металлы, сплавы, кристаллические материалы, драгоценные камни и пр. Общее количество упоминаний такого рода – не менее 279!
В частности, у Дикинсон встречается дважды слово “Carrara”. Имеется в виду Каррарский мрамор: “…Her Carrara Guide post” (№795) и “Who wrought Carrara in me” (№1046). У Цветаевой это слово также встречается по меньшей мере дважды. Один раз – в классических строках из “Попытки ревности”(1924): “После мраморов Каррары/Как живется вам с трухой/Гипсовой?”. Второй – в “Фортуне”: “А на каррарском мраморе – взамен/Орнаментов и прочего витийства – Пусть будет так: “Ее любил Лозэн”. Различия, конечно, очевидны. Однако печать вечности, пусть с различными оттенками, но существует и там, и здесь.
Слово мрамор (Marble) встречается у Дикинсон не реже 7 раз. Это “how dreary – Marbles –” (№ 231), “Marble Disc” (№ 310), “Lids of Marble” (№ 457), “my Marble feet” (№ 510), “Marble names” (№ 610), “marble tea” (№ 1743). У Цветаевой – не менее 25 раз. В частности, в “Молодец”(1922):
Прадедовы мрамора...
Мраморных оторопей...
Гудит в мраморах...
Грядет в мраморах,
Пыл–в мраморах,
Пар-в мраморах,
Жар-в мраморах
Таким образом, тяга к этому слову у двух поэтов сомнения не вызывает.
НАУКА
Строфы любого Великого поэта – суть Божественного происхождения. И творчество Дикинсон и Цветаевой позволяет нам лишний раз убедиться в этом. Поэзия этих выдающихся поэтов содержит информацию о реальной конструкции природы, причем иной раз их информированность явно опережает свое время!
О чем бы ни писала Эмили Дикинсон, она прежде всего мыслитель, аналитик и... почти физик (Виктор Финкель, 2000). И это касается основной группы реперных слов из математики, физики и астрономии.
Уже простое сопоставление с научной терминологией, содержащейся в поэзии Марины Цветаевой, показывает соразмерное их присутствие у поэтов: математика – у Дикинсон 93 раза, у Цветаевой – 37 раз; время – у Дикинсон 46, у Цветаевой – 37; физика – у Дикинсон 237, у Цветаевой 208; астрономия – у Дикинсон 72 раза, у Цветаевой – 31раз.
Но дело не только в числовой созвучности. Имеются пересечения настолько удивительные и маловероятные, что о случайности говорить не приходится. Дикинсон в стихотворении № 834 (1864 г.) пишет о завтрашнем дне науки, когда время будет взвешено, и вес этот будет ничтожно мал, порядка “веса света”:
Before He comes we weigh the Time!
‘Tis Heavy and ‘tis Light.
В стихотворении “Н. Н. Н.” (1920г.) у Цветаевой есть четыре строки:
Ты на солнечных часах
Монастырских – вызнал время?
На небесных на весах –
Взвесил час?
О формальных совпадениях: у Дикинсон “Он”, у Цветаевой “Tы”; у Дикинсон о Божественной религиозной компоненте говорит большая буква “H” в “He”, у Цветаевой о том же свидетельствует слово “Монастырских”. У той и другой речь с безусловностью идет о взвешивании времени. И, наконец, у Дикинсон “свет” содержится в явном виде, у Цветаевой он закамуфлирован в “солнечных часах”. В целом, оба поэта получили Свыше и послали нам намек на связь времени и веса во Вселенной! Это физика завтрашнего дня!
I was to Heaven -
'Twas a small Town -
Lit – with a Ruby -
Lathed – with Down -
Это маленький Город
Освещен рубином -
Выстлан пухом – как голубь
(Перевод В. Марковой)
… не излучать его! Но допустим, это поэтическое преувеличение, игра воображения. Однако в стихотворении № 1463 (1879г.) есть строчки, позволяющие посмотреть на всё совершенно иначе:
A Route of Evanescence
With a revolving Wheel -
A Resonance of Emerald -
A Rush of Cochineal -
Вихрь крошечных колес -
Брызги изумруда -
Рубина резонанс.
(Перевод В. Марковой)
не один раз на протяжении по меньшей мере шестнадцати лет:
Never a Fellow matched this Topaz -
And his Emerald Swing -
Использованные Дикинсон слова – Lit, Ruby, Resonance, Swing – оказались привязанными к физической реальности нашего века.
(Stephen 1989,1997):
"LASER. A device that uses the principle of amplification of electromagnetic waves by stimulated emission of radiation and operates in the infrared, visible, or ultraviolet region. The term laser is acronym for light amplification by stimulated emission of radiation, or a light amplifier."
"A laser amplifier can be made into a laser oscillator by arranging suitable mirrors on either end of the amplifier. These are called the resonator. Thus the essential parts of a laser oscillator are an amplifying medium, a source of pump power, and a resonator. Radiation that is directed straight along the axis bounces back and forth between the mirrors and can remain in the resonator long enough to build up a strong oscillation".
(Van Nostrand's 1995):
"…the laser is an oscillator whose output depends upon the selective amplification of one of the single-frequency modes of the resonant cavity containing the active laser medium".
"Early Ruby Laser. It is recorded that the first optical laser was demonstrated by Maiman (Hughes Aircraft Research Laboratories) in 1960. Maiman used a ruby (active laser medium), which is a single crystal of aluminum oxide doped with chromium impurities."
– конечно, в ориентировочном и условном виде – то, что в 1960 году стало великим научным открытием. И состоялось это Провидение за 98 лет до собственно открытия лазера!!!
Обратимся к творчеству Цветаевой. Не вызывает сомнения то, что Цветаева, конечно же, читала толстовский “Гиперболоид инженера Гарина”. Сочетание геометрической оптики с гиперболоидом могло привести к серии стихотворений, в которых мощный световой луч способен разрушающе влиять на окружающий мир,вплоть до поражающего, почти военно-полевого светового луча (“На красном коне”, 1921):
Солдаты! Какого врага – бьем?
В груди холодок – жгуч.
И входит, и входит стальным копьем
– луч.
Итак, цветаевский световой луч способен убивать. Возникает вопрос – это фантастический литературный луч гиперболоида Гарина или невольный, неосознанный и некристаллизованный взгляд в будущее? Впрочем, не такое уж и далекое будущее – на каких-то 38 лет вперед! Ответ содержится на страницах поэзии Цветаевой. Прямого указания на лазер там нет... Но косвенное – существует. Прежде всего, Цветаева по меньшей мере четырежды упоминает слово “гранат”. В “Поэме горы” (1924): “Персефоны –зерно гранатовое”, дважды – в стихотворении “Не умрешь, народ!” (1939): “Сердцем дал – гранат,…Жаркий, как гранат”. И четвертое, самое интересное, приведено в стихотворении “Народ” (1939):
В твоей груди зарыт – горит! –
Гранат, творит – магнит.
... Что радий из своей груди
Сегодня невозможно восстановить ход мыслей в мозгу Цветаевой. Да и не при чем здесь её мозг! Он был попросту не готов к анализу лазерных проблем. Цветаева об этом не имела, да и не могла иметь ровным счетом никакого понятия. Поэтому при написании “Народа” связка из двух слов “Гранат” – “Магнит” была для читателя не более чем словесной эквилибристикой или наукообразной абракадаброй. Однако если сопоставить этот словесный дуэт с нашим сегодняшним уровнем знаний, ситуация оказывается совершенно иной... Прежде всего, итриево-алюминиевый гранат, активированный ионами неодима, является диэлектрическим кристаллом, обладающим лазерным эффектом! И тогда “В твоей груди зарыт – горит! –/Гранат...” звучит совсем по-иному: гранат излучает свет! Об этом же идет речь и в приведенном выше стихотворении “Париж”(1939): “Жаркий, как гранат”. Если же добавить к этому то обстоятельство, что свет – это электромагнитная волна, то “Гранат, творит – магнит” и означает: гранат, т. е. лазер, излучает электромагнитную световую волну!!! Добавьте сюда и последние две строчки со словом “радий”. Ведь это слово, к которому все привыкли, происходит от латинского Radium, вытекающего из radius – луч. Общеизвестно, что радий является мощным источником a-, b- и g-лучей. Первые и вторые представляют собой потоки частиц, а вот третьи – жесткие, короткие электромагнитные волны – коротковолновые братья света.
Итак, слово “радий” в стихотворении “Народ” не является случайным – оно подчеркивает логическую, а точнее, трансцендентальную, линию поэта: “Гранат” создает “Магнит” (т. е. электромагнитное, в частности, световое излучение) и излучение (в частности, g- излучение) от светоносного “Радия”. Ну, и наконец, сегодня существуют лазеры, излучающие g-лучи!
Таким образом, Цветаева интуитивно чувствовала, а точнее, ей было подсказано Сверху то, что через 21 год будет названо великим открытием человечества – открытием лазера и мазера!!!
Итак, Цветаева, спустя 77 лет, в своей форме, в рамках своего поэтического воображения продолжает линию Дикинсон и предсказывает открытие лазера, а возможно, и мазера.
Поэтические технологии Дикинсон и Цветаевой близки, а в некоторых отношениях – эквивалентны. Перечислим лишь некоторые точки их пересечения:
1. Спеллингование и сепарирование логических элементов – раскалывание, дробление понятий на составные элементы – поэтическое дифференцирование. Дикинсон зачастую использует категорию разрушения для четкого пространственного, смыслового, логического и временного разделения понятий и качественно отличных состояний (№ 305):
The difference between Despair
And Fear – is like the One
–
And when the Wreck has been.
Отличие отчаянья
От страха – как разлом –
За миг до катастрофы –
– потом.
Иной раз Дикинсон требуется предельное дробление. Именно подобным необратимым разрушением объясняется ею атомная структура струны (№ 410):
She said her Strings were snapt –
Her Bow – to Atoms blown –
Cпеллингование у Цветаевой может быть и линейно очевидным, как, например, в “Пожалей” (1920):
…
Зако – ла – чи – вай!
и почти по-Дикинсоновски разрушающим – “Плач цыганки по графу Зубову” (1923), “Расколюсь – так в стклянь” (1923) или “Ночные шепота: шелка” (1922):
И в эту суету сует
Сей меч – рассвет.
оператором такого рода является, в частности, тире (Виктор Финкель 2000). Особенность его – в безусловной внесинтаксичности использования.
У Марины Цветаевой тире – самостоятельно действующий персонаж поэтических страниц, смыслов и текстов. Поэт с мистическим уважением относится к тире. (“В седину – висок”, 1925):
Как на знак тире –
Что на тайный знак
Брови вздрагивают.
“Заповедей не блюла, не ходила к причастию”, 1915:
Буду грешить – как грешу – как грешила: со страстью!
Из 1775 стихотворений Дикинсон не менее 810 оканчиваются тире. Ни о каких опечатках или синтаксической безграмотности не может идти речи. Это система, способная означать очень многое. Простейший вариант истолкования заключается в следующем. Эти произведения должны были быть продолжены в будущем. Может быть, самой Дикинсон, а возможно, и другими – своего рода приглашение к танцу, поэтическому танцу… Марина Цветаева воспроизвела это послание в будущее, этот уникальный метод не менее 16 раз!
Уникальным является и завершение стихотворения пустотой. Ни точки, ни тире, ни запятой, ни восклицательного знака – ничего! Эта ситуация встречается у Дикинсон не реже 61 (!) раза. У Цветаевой – лишь два таких случая. Но они есть!
3. Создание метода поэтического интегрирования – образование словесного компаунда из взаимонерастворимых, несмачиваемых, непроникающих понятий. У Дикинсон даже есть фраза, отображающая и обозначающая эту логику: "Elegy of Integrity" (№1395). Это могут быть: "The Phosphorus of God" (№1598), "a Brittle Heaven" (№680), "Litanies of Lead" (№364). Цветаева тоже использовала слово “интеграл” и писала в “Крысолове” (1925):
Начинал.
Интеграл.
Интервал.
Но гораздо важнее, что она широко использовала эту методику и создала немало словесных образований. Приведем только пример из “Широкое ложе для всех моих рек” (1922):
Навек-человек!
…
Простор-человек,
Ниотколь-человек,
Прошел-человек.
И две строчки из “Стихов к сыну” (1932):
В наш-час – страну! в сей-час – страну!В на-Марс – страну! в без-нас – страну!
4. Беспрецедентная образность. Проиллюстрируем близость Дикинсон и Цветаевой лишь двумя примерами из представления о времени. У Дикинсон это стихотворение № 1473:
’
RacesAnd the hoof of the Clock -
Мы говорили – без слов –
Слушая дикую гонку секунд –
И копыта часов.
У Цветаевой это – “Через снега, снега” (1916):
Это твой слуга
С тобой говорит, Господин мой – Время.
Черных твоих коней
5. Мощная экспрессия. Два примера, в которых есть общий знаменатель. У Дикинсон речь идет о стихотворении № 384:
No Rack can torture me –
My Soul – at Liberty –
Behind this mortal Bone
–
You cannot prick with saw –
Nor pierce with Scimitar -
Дыба не сломит меня –
Душа моя вольна.
– смертных – костей
Есть другие – сильней.
Палачу до них не достать.
Бессильна дамасская сталь.
(Перевод В Марковой)
– классическое стихотворение “Ятаган! Огонь!” (1924):
Ятаган? Огонь?
Поскромнее, – куда как громко!
Боль, знакомая, как глазам – ладонь,
Как губам –
Сближения и пересечения элементов поэзии Эмили Дикинсон и Марины Цветаевой проанализированы по 23(!) принципиальным позициям и направлениям, таким как: бог, религия, душа; смерть, мудрость, разрушение; отстранение от боли, материаловедение, мрамор; наука, математик, время, физика, астрономия и другие направления, в которых присутствуют предельные сближения или полное совпадение текстов.
Перечисленное позволяет заключить, что поэтические души Эмили Дикинсон и Марины Цветаевой предельно близки. Допустимо предположение, что это искры одной и той же Божественной поэтической Души, функционировавшей в различных исторических эпохах, на различных континентах и существовавшей в различных телах.
ЦИТИРУЕМЫЕ РАБОТЫ
Джейн Таубман. Тире у Эмили Дикинсон и Марины Цветаевой. Марина Цветаева. 1892 – 1992. Норвичский симпозиум. Том. 2. Нортфилд, Вермонт, 1992.
Марина Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. Москва, Эллис, Лак 1994.
Виктор Финкель. “Поэзия Эмилии Дикинсон через призму русского перевода в бывшем Советском Союзе”. Russian Language Journal, Winter – Spring – Fall 2000, Volume 54, Numbers 177-179, p. 201-238.
Jacobs, Stephen F., Schawlow, Arthur L. McGraw-Hill. Concise Encyclopedia of Science and Technology, Second Edition, 1989, p. 1041.
Jacobs, Stephen F., Schawlow, Arthur L., Pantell, Richard. McGraw-Hill, Encyclopedia of Science and Technology, 1997, v. 9, p 651.
’s Scientific Encyclopedia, Eighth Edition, 1995, p. 1845.