Кулькина В. М.
Коллективный индивид Пола Остера (на примере «Нью-йоркской трилогии»)
Вестник Адыгейского государственного университета.
Серия 2: Филология и искусствоведение, 2016
Начало нового века в литературе США характеризуется ломкой внутренних категорий американского постмодернизма, связанной с реакцией на события 11 сентября 2001 г. Точка зрения СМИ воспроизводилась в сюжете многих новых американских романов. Американские литературоведы (А. Келли, Б. Макхейл и др.) обращались к истории как источнику «сюжетных линий», обстоятельств, возможностей, которые формируют историческую метапро-зу. Писатель получает возможность предъявлять свое право на изображение событий прошлого [1]. В итоге американская деконструкция, т. е. набор аналитических приемов и критических практик, которые призваны показать, что любой текст всегда отличается от самого себя в ходе его критического прочтения (в том числе собственным сознанием) [2], претерпевает своеобразную метаморфозу.
Современный американский роман пребывает в состоянии т. н. «постмодернистского разворота», возвращения к традиционному/старому [3]. Повествовательная цепь постпостмодернистской прозы, представленная в виде рассказа, заключенного в одной или нескольких историях, определяется рядом факторов. Их сформулировал американский литературовед Р. Маклафлин [4]. Во-первых, это политический и культурный консерватизм, противостоящий авангардной культуре постмодерна и стремящийся переосмыслить духовную и культурную деградацию масс. Во-вторых, это исчерпанность иронии, приведшая к истощению языка и идеологическому цинизму в обществе, заимствование литературных черт масс-медиа (таких как фрагментарность). В-третьих, это шок от событий 11 сентября 2001 г., который разрушил надежду на возрождение метанарратива о Востоке и Западе [5]. И, наконец, глобализация - основополагающий фактор экономических, международных и межкультурных отношений, с помощью которых Запад определяет мир с точки зрения получения прибыли, источников дешевой рабочей силы, открытых рынков для инвестиций. Связь постмодернизма как художественного метода и формами производства первым определил Ф. Джейми-сон. Заслуга американского философа и критика состоит не только в осмыслении определённой мировоззренческой ситуации, представляющей постмодернизм теоретическим отображением мироощущения современного человека, дезориентированного миром новейших технологий и властных структур, но и в попытке отыскать и показать пути её преодоления.
«Джеймисон выделяет три основные стадии капиталистического развития:
1. Рыночный капитализм, складывавшийся в ХVШ-ХIХ вв. (преимущественно в Западной Европе и Северной Америке) на базе парового двигателя, связан с эстетикой реализма.
3. Мультинациональный или потребительский капитализм, сложившийся после Второй Мировой войны (с упором на перераспределении и потреблении благ), ассоциируется с развитием электронных и ядерных технологий, а в искусстве - с эстетикой постмодернизма» [6].
Следуя этим «экономическим» рамкам культуры, американская литература XX века тематически развивалась в ипостасях двух «национальных идей» 1) сделай себя сам (У. Фолкнер, Ф. С. Фицджеральд, Т. Драйзер); 2) дом, семья, достаток (Ф. Рот, Дж. Апдайк, Т. Капоте).
Пол Остер выбрал стык для своего творчества, наиболее «просторное» поле деконструкции романной формы. Темой его изучения стала цивилизация, взявшая на себя роль Бога в контроле над истиной, в поисках которой пребывает каждый человек. В его сознании формулируется возможность свободы от противоречий современного мира, допускается, что «возможность» может превратиться в реальность. Но для этого необходима воля человечества, что приравнивается к утопии. Один из признаков классической утопии - совпадение рассказа свидетеля о действительности с ее описанием героем / писателем. Антиутопия выступает как контрапункт утопии. Один из признаков антиутопии - посвящение в тайны исчезающего пространства, изображение распадающегося мира, смятение чувств и мыслей наблюдающих за этим процессом людей.
Пол Остер описывает кризис действительности как истину, не нашедшую отражения ни в утопии, ни в антиутопии. Он видит существование эмпирической реальности этого реального мира и таким образом избегает лжи. Словами героя «Нью-Йоркской трилогии» профессора Колумбийского университета Стил-лмена, писатель выражает свою позицию: «Ложь - это грех. Солжешь - пожалеешь, что на свет родился. А не родиться на свет - значит быть проклятым. Быть обреченным жить вне времени. А когда живешь вне времени, ночь не сменяется днем. Тогда даже смерть обходит тебя стороной. Ложь невозможно искупить. Даже правдой. Как отец я хорошо это знаю. Помнишь, что случилось с отцом-основателем нашей страны? Он срубил вишню, а потом сказал своему отцу: «я не могу солгать». Вскоре после этого он выбросил в реку монетку. Эти два события имеют для американской истории основополагающее значение. Джордж Вашингтон сначала срубил дерево, а затем выбросил деньги. Ты понял? Тем самым он поделился с нами высшей правдой. Деньги, хотел сказать он, не растут на деревьях. Оттого-то у нас такая великая страна. Теперь портрет Джорджа Вашингтона красуется на деньгах». Таким образом, Стиллмен - представитель американского истеблишмента (Колумбийский университет как часть «Лиги плюща», Стиллмен как ее представитель) - воплощает в себе приоритет интересов государства, осуществив эксперимент над собственным сыном. Так он подтверждал право власти над своим населением, над реальными людьми.
«Нью-йоркской трилогии» стало применение идеи пяти ипостасей человека. Для того чтобы прояснить сложность внутреннего мира человека в ситуации глобальной реструктуризации бытия и противоречий геополитики, Пол Остер персонифицирует внутренние противоречия личности в образах героев первого романа трилогии «Стеклянный город»: самого автора, Даниэля Квинна, Макса Уорка, Уильяма Уил-сона. Индивид предстает в расщепленной форме отдельных личностей, несовпадение личностных свойств которых отражает парадоксальные внутренние противоречия современного человека. Перед читателем раскрывается образ «коллективного индивида». Это определение носит не правовой или социальный, а философский характер, в основе которого лежит философия интуитивизма.
Сама идея о сложности личности и актуальности роли самосознания влияет на формирование нового подхода к гносеологии: «Если классический рационализм с его чрезмерной склонностью к «чистому интеллектуализму» пошел по этому пути вполне сознательно, то эмпиризм оказался на нем de facto. Справедливо указав на опыт как на основу всякого знания, он, однако, свел его к чувственному восприятию реальной действительности и тем самым привел к "обессмысливанию" последней» [7: 216-217].
Проза Пола Остера ориентирована на созидание себя, но не как «дельца», творца материальных благ. Она переориентирована на духовное познание мира, в частности на интуитивизм. «Интуити-вистская онтология исходит из идеи признания трех основных видов бытия: реального, идеального и металогического. Реальное (материальное) бытие, как низшая его ступень, имеет пространственно-временную форму, доступную чувственной интуиции. Основной формой истинной бытийности, обусловливающей бы-тийность материальной реальности, является идеальное бытие. И, наконец, металогическое бытие является в образе некоего "сверхкосмического принципа", именуемого то Богом, то Логосом» [7: 221].
Один из последних романов писателя «Невидимый» («Invisible», 2009) поднимает вопрос невозможности рационального подхода к познанию противоречий современной жизни, т. е. логика уже не способна отделять плохое от хорошего, видеть границы добра и зла. Человек должен учиться улавливать разницу и чувствовать невидимое. В этот момент автор и предлагает познавать себя в пространстве своего художественного мира: «Познание становится реальностью, когда заканчивается пассивный процесс восприятия объекта и начинаются активные действия субъекта, связанные с ответной реакцией с его стороны на сигналы объекта таких, как внимание, сравнение, различение и т. п.» [7: 221]. В случае Д. Квинна к действию его обращает встреча с Остером, он принимает на себя личину писателя, при этом выдавая себя за сыщика, и начинает вести дневник, в котором пишет: «Самое же главное: помнить, кто я такой. Помнить, кем я должен быть. Непохоже, чтобы это была игра. С другой стороны, пока никакой ясности нет. Например, сам-то ты кто? У меня нет ответа. Могу сказать только одно: слушай меня. Меня зовут Пол Остер. Это не настоящее мое имя» [8: 71].
Однако, исходя из логики русского интуитивизма, знание таковым становится тогда, когда под его основой формируется опыт, обусловленный не действиями субъекта (в нашем случае Квинна), а самим Квинном, его мировоззрением и оценкой окружающего мира. А знания о мире у него поверхностны, они в его книгах, в детективах, которые он пишет по две штуки в год. Держателем (и содержанием) его знаний является герой этих детективов - Макс Уорк, «от лица которого велось повествование, он раскрыл целую серию тяжких преступлений, прошел через нечеловеческие испытания, был неоднократно бит, несколько раз едва избежал смерти, и Квинна его подвиги несколько утомили» [8: 25]. Такая «опора» для субъекта, источник его «синтетического опыта», или содержание его знания - предикат, третья ипостась сущности человека.
«Уорк и Квинн сблизились. В отличие от Уильяма Уилсона, который оставался для Квинна абстракцией, Уорк с каждой следующей страницей обретал плоть и кровь. В этой триаде Уилсон был своего рода чревовещателем, сам Квинн -объектом, а Уорк - исходящим из "чрева" голосом, ради которого все и затевалось. Если Уилсон и был иллюзией, он тем не менее оправдывал существование Квин-на и Уорка. Если Уилсон не существовал, он тем не менее был мостом, который соединял Квинна с Уорком. И мало-помалу Уорк вошел в жизнь Квинна» [8: 25]. Такой синтетический опыт, полученный объектом через выдуманного персонажа, объединенный с таким же иллюзорным Уилсоном, стали рассудком Квинна, путем которого он анализировал и проводил опыты (в своих книгах) над окружающей его реальностью. Бессилен Квинн оказался исключительно перед последней своей ипостасью - интуицией. «Эффективность и надежность интуиции, как инструмента формирования знания, и состоит в том, что она "схватывает" объект "в подлиннике", а не в отраженном облике, не в копии» [7: 227]. Телефонный звонок, как некий вызов в иную реальность, мир за пределами книг героя, заставляет Квинна искать свою истинную сущность - объекта, т. е. Пола Остера, человека, которого вызывает металлический голос из телефонной трубки, и которым, с третьей попытки, Квинн назвал себя в ответ на звонок. Другими словами, «смысловое содержание текстового фрагмента личности (персонажа), которую автор вкладывает в свое высказывание» его герой «затем использует с целью представить информацию сквозь призму видения определенной реальности» [9: 25]. Квинн встречает Пола Остера, тот обещает содействие и не имеет ничего против использования его имени другим человеком. Так Квинн начинает свой путь в металогическое бытие, в мир «сверхкосмического принципа», именуемого Логосом.
Как правило, понятие коллективного индивида представляет собой альтернативное название нации как части объективной реальности (государства), обладающее базовыми потребностями, общей волей, самосознанием, способностью единого и целенаправленного коллективного действия. Однако идея Остера - поведение «многоликого» субъекта, формирующего объект как коллективный индивид в сообществе индивидов (объектов). Писатель «разворачивает» ипостаси человеческого индивида с потребительства материальных благ на интуитивное видение себя частью человечества. Таким образом Остер заставляет читателя совершать духовный скачок от веры в истинность своего бытия (избранность США среди всего человечества) до сакральной истины (видение американской нации как части человечества).
Примечания:
1. Siegel J. The plot against America: Philip Roth's Counter-plot to American history // MELUS. Storrs: Univ. of Connecticut, 2012. Vol. 37, N 1. P. 132.
4. McLaughlin R. L. After the Revolution: US Postmodernism in the Twenty-First Century // Narrative. Columbus: The Ohio state univ. press, 2013. Vol. 21, N 3. P. 285-295.
5. Метанарратив - это исторический нарратив, будущее в нем предстает одновременно как прогнозируемое и как желаемое. Метанарратив содержит одновременно и предсказание о том, как будет, и предписание, как должно быть, и эти аспекты в нем соединены в нерасторжимое целое. См.: Маслов Е. С. Понятие «метанарратив» Ж. -Ф. Лиотара в контексте нарратологии // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2015. № 2 (52): в 2 ч. Ч. II. C. 150-152.
7. Новиков А. А. Пять ипостасей русского интуитивизма // Философия науки. М.: ИФ РАН, 2000. Вып. 6. С. 215-228.
9. Гитинова И. К. Текстовый фрагмент личности: семантический компонент // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер. Филология и искусствоведение. Майкоп, 2014. Вып. 3 (145). С. 24-29.