Наталья Пахсарьян
«Искусство для искусства» – в массы: Эдгар По и Теофиль Готье
Тезисы доклада на международной конференции “Приключения Эдгара Аллана По во времени и культурном пространстве” (к 200-летию со дня рождения). МГУ 23 – 25 апреля 2009.
http: //natapa.org/biblio/articles/poegautier
«искусства для искусства» и одновременно – участником формирования массовой литературы XIX в.
С новеллистикой Э. По сравнивали прозу разных французских писателей – Ж. Верна, Э. Сю, Г. Флобера. Имя Готье также достаточно часто появлялось в компаративных исследованиях об Э. По, но, насколько известно, ни одно из них не было посвящено именно этому вопросу специально.
Между тем не могут не бросаться в глаза многочисленные параллели между писателями, их творческой судьбой – и творческой манерой. Оба писателя занимают особое место в истории романтизма, отличаясь от романтического канона художника и его творчества; у обоих обнаруживают рационализм и своего рода «материализм» – удивительную вещность, плотность описаний – даже фантастико-онирических; оба, будучи сторонниками искусства для искусства слывут маргиналами и сумасбродами в эстетической области; оба – видели единственную цель в служении Красоте, отворачивались от идеи любой пользы искусства – в том числе и моральной, но при этом оба были связаны с работой в журналах и публиковали в периодике как свои статьи, так и художественные сочинения. – и т. д., и т. п. Правда, в отличие от Т. Готье, Э. По – один из популярнейших персонажей литературы, театра и кино. Трагизм судьбы, сложные взаимоотношения с родными, женщинами, загадочность смерти – все это составляющие легенды об Э. По. Жизнь Готье – гораздо менее благодатный материал для сотворения легенды, не говоря уже о репутации его как «бесстрастного» сочинителя, любителя красивых форм. Эту репутацию стремились разрушить еще в XIX в., но судя по всему – безуспешно, поскольку и сегодня литературоведам приходится подчеркивать, что Т. Готье бывает разным – в том числе внутренне взволнованным, встревоженным темой смерти, бегства времени, зачарованного разрушением красоты и т. д.
Очевидно и удивительное сходство тем новеллистики Э. По и Т. Готье – смерть, мертвецы, мумии, метемпсихоз, маска, театр, двойничество, зеркало, безумие – тем, не просто характерных для романтизма, а можно сказать – романтических общих мест. Варьирование, «переутверждение романтических клише»[1] становилось у обоих писателей основой мастерской игры читательскими ожиданиями, позволяющей говорить о новых принципах взаимоотношениях между сочинителем и его аудиторией.
Литературоведы не раз отмечали, что теория эффектов Э. По, в отличие от того, как ее интерпретировали символисты, предполагала воздействие на широкого читателя. Что же касается Т. Готье, то исследователи большей частью проходят мимо тех утверждений писателя, какие мешали бы целостному представлению о нем как о жреце изысканной и незаинтересованной красоты. Любопытно, например, что вскоре после создания знаменитого манифеста «искусства для искусства» (предисловия к роману «Мадемуазель де Мопен», 1835) 27 декабря 1836 г. в «Пресс» Готье заявлял: «Лучше иметь красивые ходики, которые чему-то служат, чем плохую статую, которая не служит ничему; боясь прослыть ремесленниками, художники ничем не занимаются; и я спрашиваю, для чего нужны скульпторы и художники, если не для того, чтобы проектировать нам здания, делать нам столовое серебро, мебель, писать наши портреты и расписывать наши дома. Конечно, я бы предпочел свободное и одинокое искусство, искусство, подобно Нарциссу, влюбленное в себя самого. Но как бы он ни был очарователен, Нарцисс умер, склонившись в печали над своим отражением в источнике, изойдя слезами, напрасно простирая к нему свои исхудавшие беломраморные руки; и если искусство будет продолжать изолировать себя от всего подобно печальному подростку, боюсь, что его постигнет та же участь».
между собой в непримиримом эстетическом конфликте, их антиномия снимается иронической рефлексией о литературе и обращенностью к своего рода избранной аудитории.
Ведь читатель массовой литературы может принадлежать и к социальной элите, он ставит перед писателями самые разные задачи – отнюдь не только те, что до сих пор были обозначены специалистами по массовому: «сделайте мне красиво» – не менее страстное желание, чем «сделайте мне трогательно, нравственно, поучительно»; «сделайте мне страшно, таинственно» – не менее мощный призыв, чем «сделайте мне понятно и просто», и. т. д. Иными словами: массовым может быть не только лубок, но и гламур.
Если возвратиться к Э. По и Т. Готье, то необходимо подчеркнуть: эти писатели позволяют, во-первых, понять многоликость не только (может быть, даже не столько) национальных, сколько эстетико-социальных вариантов романтизма, обнаружить отсутствие антиномии между «искусством для искусства» и желанием быть популярным у публики, по-новому поставить проблему массовой литературы, выйдя из дихотомии элитарного-массового модусов, трактуемых как статическое абсолюты.
[1] Harvey C. Théophile Gautier, romancier romantique. Québec: Nota Bene, 2007. P. 196.