А. А. Петрушина.
Саратовский государственный университет, кафедра зарубежной литературы и журналистики
МОТИВ ЗЕМНОГО РАЯ В АМЕРИКАНСКОЙ ПРОЗЕ XIX ВЕКА (Генри Дэвид Торо, Вашингтон Ирвинг, Натаниэль Готорн)
Известия Саратовского университета. 2009. Т. 9. Сер. Филология. Журналистика, вып. 1
Долгое время одной из ключевых тем американской прозы и поэзии была Америка как земной рай. С момента открытия континента люди воспринимали его как некое благословенное место, где осуществляются желания и где каждый человек имеет право на счастье. Эмигранты со всего света стремились в Америку в надежде обрести в ней обетованную землю. Такое восприятие недавно открытой страны поддерживалось рядом факторов, из которых первыми и главными стали религиозные догматы, занимающие тогда господствующее положение в жизни общества. Под влиянием Церкви сформировалась вера в появление расы Божьих избранников, которая обоснуется в отдельном уголке земного шара, далекого от мирских сует, и там будет вести по-настоящему добродетельную жизнь в пример остальным народам. Америка с ее девственной природой и отсутствием социальной иерархии как нельзя лучше соответствовала духовным исканиям религиозно-ориентированных индивидуумов той эпохи.
Вторым существенным фактором становятся многочисленные хвалебные отзывы путешественников, посетивших новый континент. Эти истории окончательно убедили людей в том, что Новый Свет - место безграничных возможностей для достижения искомого ими благополучия, как материального, так и духовного. «Американская лихорадка» охватывает европейцев, которые были недовольны положением дел на родине и полны решимости навсегда покинуть родные края с тем, чтобы заново построить жизнь на новом месте1.
Америка того времени действительно визуально напоминала райский уголок, и здесь ключевым компонентом была природа. Местные флора и фауна существенно отличались от европейских; густые леса изобиловали дичью, а реки - рыбой, и повсюду, насколько хватало глаз, простирались удивительные по красоте пейзажи. Более того, в отличие от европейских стран, жить на лоне природы в Америке было делом естественным и даже необходимым ввиду топографических особенностей континента.
Нет ничего удивительного в том, что природа имеет исключительное значение для понимания специфики национального характера, и именно она оказала существенное влияние на его становление. В дальнейшем природа становится центром трансцендентального учения, которое приписывает ей божественное начало и мировую душу.
на вечное блаженство.
Мотив земного рая наиболее ярко проявляется в творчестве американских писателей XIX в.
Несмотря на жанровые различия произведений, основные концепции райского уголка остаются практически идентичными. Более того, отдельные фразы и предложения буквально повторяют друг друга, хотя, исходя из хронологии, их авторы никак не могли быть знакомы с работами друг друга. Мы подробно остановимся на параллелях между книгой Генри Дэвида Торо «Уолден» и краткой прозой писателей-романтиков Вашингтона Ирвинга и Натаниэля Готорна.
Начнем с «перекличек» между «Уолденом»2 Торо и «Книгой эскизов» Ирвинга (точнее, одной из ее новелл - «Легенда о Сонной Лощине»3 подтверждающих знакомство Торо с литературными работами Ирвинга. Тем не менее отдельные предложения «Легенды о Сонной Лощине» и «Уолдена» кажутся написанными одной и той же рукой.
Так, в самом начале своего рассказа «Легенда о Сонной Лощине»4 Ирвинг предлагает читателю идеальное, с точки зрения автора, место для жизни человека. Описание «райского уголка» заканчивается следующим образом: «И хотя с тех пор, как я бродил среди дремотных теней Сонной Лощины, миновало немало лет, я все еще спрашиваю себя, не произрастают ли в ее богоспасаемом лоне все те же деревья и те же семьи»5 (с. 41).
У Торо одна из глав также начинается со своеобразного панегирика природе американской глубинки и заканчивается похожими словами: «Кажется, что тот же зверобой растет на лугу из того же вечного корня»6
Данные высказывания схожи по своей стилистике и концепции. Различаются только подходы авторов: у Ирвинга - более романтический и обобщающий (trees, sheltered bosom), в то время как Торо прибегает к точной констатации (johnswort, pasture). Тем не менее суть приведенных высказываний едина - оба автора говорят о своеобразном рае, который предлагает человеку окружающий его мир. Здесь необходимо отметить, что и у Торо, и у Ирвинга речь идет не о человечестве в целом, а непосредственно об уроженцах Новой Англии. Их врожденная любовь к природе не должна ослабевать с возрастом (как это случилось с персонажем «Легенды о Сонной Лощине» Икабодом Крейном). Ее необходимо сохранить и поддерживать в себе в качестве источника истинного счастья и естественных наслаждений, не боясь прослыть чудаком или бездельником (как это было в случае с Торо). Индивид, сберегший в себе такие юношеские чувства и идеалы, будет достоин наивысшего блаженства, которое только способен дать окружающий мир.
По мнению обоих писателей, главной составляющей рая на земле является природа. В качестве основных атрибутов «благословенного уголка» приводятся леса и водоем (пруд у Торо, река у Ирвинга). Эти компоненты дают знающему человеку умиротворение и блаженный покой. Нужно уметь насладиться предлагаемой красотой, и дано это отнюдь не каждому. Ирвинг и Торо показывают, что для глухого к красоте человека такой рай - просто декорация, не приносящая ни морального, ни физического удовлетворения. Отсюда и возникает ирония образа Икабода Крейна - заезжего педагога в Сонной Лощине. Янки по происхождению, он все еще хранит в себе некое подобие любви к природе. Однако это светлое чувство в нем заметно деформировалось под влиянием прогресса и новых, материальных, ценностных ориентиров. Словно по велению предков, Икабод постоянно совершает ночные прогулки по лесу. Но его сознание уже безвозвратно утратило священную связь с природой, которую, по мнению Торо, должен испытывать каждый сын Новой Англии. Суеверный ужас ни на секунду не отпускает педагога, лишая его способности созерцать: «Как часто и с каким наслаждением, окончив после полудня занятия в школе, растягивался он на пышном ложе из клевера у берега маленького, журчащего около школьного здания ручейка и предавался здесь изучению старинных, полных ужасов повестей Мезера, пока сумерки не обволакивали печатную страницу непроницаемой сеткою мглы! И потом, когда он направлялся мимо болот, ручья и жуткого леса к дому того фермера, где на этот раз стоял на постое, всякий звук, всякий голос природы, раздававшийся в этот заколдованный час, смущал его разгоряченное воображение: стон козодоя, несущийся со склона холма, кваканье древесной лягушки, этой предвестницы ненастья и бури, заунывные крики совы или внезапный шорох потревоженной в чаще птицы. И даже светляки, которые ярче всего горят в наиболее темных местах, время от времени, когда на его пути внезапно вспыхивала особенно яркая точка, заставляли его останавливаться. И если какой-нибудь бестолковый жук задевал его в своем несуразном полете, бедняга готов был испустить дух от страха, считая, что он отмечен прикосновением колдуна <....> Какие только жуткие тени и образы не подстерегали его среди тусклого и призрачного освещения вьюжной ночи! Сколько раз останавливался он, полумертвый от страха, перед запорошенным снегом кустом, который, точно привидение в саване, преграждал ему путь! Сколько раз леденел он от ужаса, заслышав на мерзлом снегу свои собственные шаги и боясь оглянуться назад, чтобы не обнаружить у себя за спиной какое-нибудь чудовище, преследующее его по пятам! Сколько раз, наконец, порыв завывающего между деревьев ветра доводил его почти до потери сознания...» (с. 45-47).
Абсолютно иные ощущения от ночных прогулок испытывает и в некоторой степени даже пропагандирует Торо: «Когда я допоздна задерживался в поселке, было очень приятно выйти в ночь, особенно в темную и непогожую, из светлой комнаты или клуба, вскинуть на плечо мешок с ржаной или кукурузной мукой и держать путь в свою надежную лесную гавань; я плотно задраивал люки и спускался в рубку со всем экипажем веселых и приятных мыслей, оставив у штурвала одну лишь свою телесную оболочку; а когда плавание предстояло нетрудное, то и вовсе покидал штурвал. И пока я так «плыл», мне было хорошо в каюте, наедине со своими мыслями. И ни разу я не терпел бедствия и не шел ко дну, хотя вынес немало бурь. Даже в обычную ночь в лесу темнее, чем думают многие <...> Заблудиться в лесу в любое время доставляет странное и незабываемое ощущение, к тому же поучительное» (с. 110-111).
По словам Торо, такие прогулки были не в новинку для обитателей Новой Англии. Ночной лес воспринимался «настоящим» янки отнюдь не как царство теней, а скорее как место, позволяющее отвлечься от будничных дум и способствующее более глубокому восприятию красот естественного мира.
«природный рай», оба автора считают одиночество. В «Легенде» призыв писателя к одиночеству звучит в свойственной ему романтической форме: «Если я затоскую когда-нибудь об убежище, в котором я мог бы укрыться от мира и его суетности и прогрезить в тиши весь остаток своей беспокойной жизни, то мне не найти уголка более благословенного, чем эта маленькая лощина»7 (курсив наш. - А. П.) (с. 40).
В описаниях преимуществ одиночества Торо проявляет себя более категорично: «Общество, даже самое лучшее, скоро утомляет и отвлекает от серьезных дум <...> Ни с кем так не приятно общаться, как с одиночеством» (с. 89).
Оба писателя, каждый в своей манере, дают установку на некий идеальный, «естественный» образ жизни, оставляя за своим читателем право выбора.
Что же касается хронологического несоответствия, то мы можем предположить, что общие умонастроения Америки XIX в. не могли не сказаться на творчестве обоих авторов. Однако, помимо витающих в воздухе идей, сохранились документальные записи о том, что Торо придирчиво изучал творчество своих соотечественников. Принимая во внимание тот факт, что Ирвинг в то время уже был официально признан европейским читателем, существует большая вероятность, что Торо просто не мог оставить без внимания его произведения. Нельзя исключать и возможность того, что книги Ирвинга пришлись по душе утонченной натуре «поэта природы», а некоторые строчки «Уолдена» стали данью уважения и солидарности по отношению к своему соотечественнику. Кроме того, композиционная структура «Уолдена» отличается большим количество скрытых цитат, обращающих читателя к поэтам, писателям и философам различных стран и эпох. Вполне возможно, что приведенные нами параллели между произведениями есть скрытые цитаты, которые остались незамеченными как переводчиками, так и исследователями.
вопрос примером собственной жизни - пруд, лес, хижина. Ирвинг изображает противостояние карикатурного героя, чьи несуразные попытки воссоединиться с окружающей красотой вызывают лишь ироничную усмешку, «настоящему» янки, которое заканчивается полным разгромом первого. Стоит отметить, что подход обоих писателей к проблеме (добровольное уединение на лоне природы) был отнюдь не характерен для большинства их сограждан (пример отношения американцев к созерцателям прекрасного можно увидеть в новелле Ирвинга «Рип ван Винкль»), но эта концепция стала основополагающей для других американских писателей-романтиков XIX в.
Во время написания «Книги эскизов» Ирвинг мог только предощущать те идеи, которые начали детально обсуждаться лишь в 30-е - 40-е гг. XIX в., когда лидирующие позиции в интеллектуальной среде Новой Англии занял трансцендентализм. Его основоположником стал писатель, мыслитель и ученый Ральф Уолдо Эмерсон. Впоследствии к трансцендентальному кружку примкнули Генри Торо, Бронсон Олкотт, Уэллери Чаннинг, Маргарет Фуллер и другие выдающиеся умы Новой Англии. Одним из членов клуба числился и Натаниэль Го-торн - один из известнейших писателей той эпохи. Именно его творчество (а точнее, некоторые его моменты) мы можем сопоставить с «Уолденом». Речь в данном случае идет об очерке Готорна, посвященном салемскому источнику, и главе «Пруды» у Торо. Так, Готорн воспевает «веселую и неутомимую струю воды, одинаково радостно утоляющую жажду богачей и бедняков»8. Писатель восхищается «этим неутомимым источником жизни, из которого черпали влагу индейские вожди и первые губернаторы колоний и который будет по-прежнему жить, когда истлеют в земле кости современников»9. Похожее отношение к воде Готорн выразит в одной из лучших своих новелл - «Дочь Рапачини»10 (1844).
«Струи воды, однако, по-прежнему взлетали в небо, весело переливаясь в ярких лучах солнца. Их нежное журчание доносилось до окна комнаты, и молодому человеку чудился в нем голос бессмертного духа, который поет свою бесконечную песнь, равнодушный к свершающимся вокруг него переменам, в то время как одно столетие заключает его в мрамор, а другое превращает эти тленные украшения в груду обломков»11.
«Вероятно, не одно племя пило из него, любовалось им, мерило его глубину и исчезало с лица земли, а его вода все так же зелена и прозрачна. Никогда не иссякал этот источник» 12 (с. 116).
Сходство приведенных выше цитат очевидно. Несмотря на то что данные произведения не пересекаются хронологически, объяснить эту параллель значительно легче, чем предыдущую. Оба писателя были хорошо знакомы по кружку трансцендентали-стов, а в записных книжках Готорна неоднократно упоминаются регулярные визиты в уолденскую хижину и беседы с её хозяином. В привычках Готорна и Торо также было много общего, взять хотя бы их страстную приверженность к одиночеству и любовь к родным краям. Нет никаких сомнений в том, что Торо был хорошо знаком с творчеством Готорна, а их долгие беседы на лоне природы свидетельствуют о родстве идей. Наряду с Ирвингом они считают водоём необходимым условием для достижения умиротворенного состояния. Более того, в их сознании вода - главный источник жизни. Она хранит в себе вековую мудрость, ей чужды социальные условности, она дает жизнь всем без исключения, начиная от индейцев и заканчивая представителями нынешней цивилизации. Источники у Торо и Готорна несут в себе частицу той сверхдуши, которую видел в природе Эмерсон.
Можно сказать, что тема рая на земле рассматривается упомянутыми нами авторами в идентичном ключе. Для них этот рай заключался в природе, в ней они искали и находили гармонию, именно в любви к ней видели предназначение индивида. Различие между писателями состоит лишь в том, что Торо не видел необходимости доказывать свои убеждения путем создания вымышленных персонажей и ситуаций. Свою теорию он подтвердил собственной жизнью и увековечил в творчестве. Ирвинг и Готорн ввиду ряда причин не могли позволить себе такой опыт добровольного отшельничества, но их идеи во многом совпадали с идеями Торо.
1 См: The Penguin History of Literature //American Literature to 1900. Penguin: Harmonosworth, Midlesex, 1993;
Проблемы истории литературы США. М., 1964; Романтические традиции американской литературы XIX века и современность. М., 1982; Литературная история США: В 3 т. М., 1977. Т. 1.
2 Thoreau H. D. Walden: or, Life in the Wood//The Harper American Literature: Harper Collins College Publishers, 1987. Vol. 1. Далее цитируется это издание с указанием страниц.
«Though many years have elapsed since I trod the drowsy shades of Sleepy Hollow, yet I question whether I should not still fi nd the same trees and the same families, vegetating in its sheltered bosom». (Ирвинг В. Легенда о Сонной Лощине // Маска Красной Смерти. СПб., 1993. С. 66). Далее цитируется это издание с указанием страниц.
5.«Almost the same johnswort springs from the same perennial root in this pasture» (Thoreau H. D. Op. cit. Р. 1445).
6. Topo Г. Д. Уолден, или Жизнь в лесу. М., 1962. Далее цитируется это издание с указанием страниц.
«If ever I should wish for a retreat, wither I might steal from the world and its distractions, and dream quietly away the remnant of a troubled life, I know of none more promising than this little valley». (Irwing W. Op. cit. Р. 65).
8 См: Левинтон А. Предисловие // Готорн Н. Новеллы. М.; Л., 1965. С. 14.
10 Hawthorne N. Rappaccini's Daughter // Hawthorne N. Selected Stories and Sketches, 1970. Далее цитируется это издание с указанием страниц; Готорн Н. Дочь Рапачини // Готорн Н. Новеллы. М., 1965. Далее цитируется это издание с указанием страниц.
«The water, however, continued to gush and sparkle into the sunbeams as cheerfully as ever. A little gurgling sound ascended to the young man's window, and made him feel as if the fountain were the immortal spirit that sung its song unceasingly and without heeding the vicissitudes around it, while one century embodied it marble and another scattered the perishable garniture on the soil» (Hawthorne N. Op. cit. P. 330).
12. «Successive nations perchance have drank at, admired, and fathomed it, and passed away, and still its water is green and pellucid as ever. Not an intermitting spring» (Thoreau H. D. Op. cit. Р. 1458).