В. Н. Шейнкер
ПРОБЛЕМАТИКА И СТРУКТУРА РОМАНА КУПЕРА "ДОЛИНА УИШ-ТОН-УИШ"
2000 ВЕСТНИК НОВГОРОДСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА №15
http: //www.admin.novsu.ac.ru/uni/vestnik. nsf/all/9F6EC96571244CB5C3256ABF0024DDFD/$file/Thenker.pdf
«Долина Уиш-тон-уиш», вышедший в свет в 1829 г., в течение долгого времени оставался вне поля зрения исследователей. Американские литературоведы в своих монографиях о писателе, останавливаясь прежде всего на тех его произведениях, которым сопутствовал явный читательский успех, либо вообще не уделяли внимания «Долине», либо отводили ей от нескольких строк до 1-2 страниц. Эти краткие обзоры сводились к пересказу содержания и выводам о том, что Купер здесь главным образом критикует пуритан или, что звучало значительно чаще, что он якобы утверждает невозможность контактов между красной и белой расами [1].
Причина такого невнимания объясняется традиционным взглядом на «Долину» как на творческую неудачу писателя, как на произведение малозначительное, не интересное ни для читателя, ни для исследователя и уступающее не только общепризнанным шедеврам Купера, но даже и таким его романам «второго ряда», как, например, «Лайонель Линкольн» или «Браво». Лишь в последние десятилетия некоторые американские ученые [2] обратились к более тщательному анализу этого полузабытого произведения и отметили его немалые достоинства. Тем не менее, насколько нам известно, в зарубежном, в том числе американском, литературоведении, нет ни одной статьи, которая была бы специально посвящена этому роману.
В нашей отечественной науке о «Долине Уиш-тон-уиш» вообще не написано ни единой строки. О ней не упоминают ни М. Н. Боброва в своей монографии о писателе, ни А. Н. Николюкин в своей книге об американском романтизме, ни автор этих строк, посвятивший в свое время докторскую диссертацию специально романам Купера 20-х годов. Таким образом, данная статья ставит своей целью восполнить пробел в изучении наследия писателя и пролить дополнительный свет на проблематику и художественные принципы его творчества.
* * *
В своей книге «Романтизм в американской литературе XIX века» М. Н. Боброва утверждает: «Тема «пуритане Новой Англии» была литературным открытием Готорна» [З]. Однако более тщательное изучение вопроса показывает, что задолго до «Алой буквы» и даже «Дважды рассказанных историй» в молодой литературе США уже с самого начала 20-х годов существовал острый интерес к прошлому Новой Англии как к первому, самому раннему этапу американской истории. Между анонимной «Сейлемской колдуньей» (1820) и «Алой буквой» (1850) было опубликовано 25-30 романов из новоанглийской истории XVII в. [4]. Правда, имена этих авторов остались в лучшем случае лишь достоянием истории литературы, но именно «Долина Уиш-тон-уиш» была первым романом о пуританах XVII в., написанным не рядовым, а великим писателем, причем романом, в ряде моментов предваряющим произведения Готорна.
нескольких дней, тогда как в основу композиции этой книги положен дискретный принцип: роман разбит на две как бы составляющие одну фабулу, но по сути резко контрастные части, отделенные друг от друга 12-13 годами, и в каждой из них есть немало ключевых эпизодов, внешне как будто повторяющих друг друга, но по сути глубоко противоположных, поданных как бы с обратным знаком.
В первой части романа изображаются события, разыгравшиеся в 1660-х годах в глухой коннектикутской долине Уиш-тон-уиш, где обосновалась группа пионеров, возглавляемых старым и благородным пуританином Марком Хискоутом, который переселился из Хартфорда в лесную глушь, на Запад, чтобы там «воздвигнуть свой собственный алтарь» [5] и жить по законам совести, не вступая с ней в сделки, неизбежные при жизни в городе. Образ жизни семьи Марка, казалось бы, идеален: они избегают насилия, никому не приносят зла, стараются следовать библейским заповедям. Но это лишь субъективно, а объективно — пусть даже вопреки своим желаниям — они несут уже начала зла, неизбежно связанного с продвижением цивилизации на Запад, что Купер в самом начале романа как бы символизирует таким пейзажным штрихом: изображая в целом мирный пейзаж (на что еще будет обращено наше внимание), он отмечает бревенчатый забор, «построенный зигзагом, наподобие рядов осаждающих, которые осторожно приближаются к вражеской крепости» (22), — т. е. к девственному лесу, являющемуся всегда в романах Купера эмблемой нетронутой, созданной Богом Природы. Однако, повторяю, это только предуказывающая, намекающая деталь.
В доме Марка находится захваченный в плен индейский мальчик Конанчет, сын убитого не без помощи белых вождя племени наррагансетов. Однажды на общину Марка нападают индейцы, которые хотят отомстить за своего вождя и освободить его сына. Они сжигают дотла все постройки Хискоутов, но большинству пуритан удается спастись в колодце, расположенном под полом блокгауза. Конанчет, думая, что все они погибли, забирает с собой Руфь, маленькую внучку Марка, которую он спас во время осады, и уходит вместе с племенем.
Во второй части действие переносится сразу в 1676 год, во времена грандиозного восстания индейцев, вошедшего в историю под названием «Войн короля Филиппа». Причем, по словам Купера, именно убийство отца Конанчета и было той первой искрой, которая разожгла пламя войны. Скромная некогда ферма разрослась в процветающий, насчитывающий более сорока домов поселок с церковью, гостиницей, мельницей. Однако население его уже отличает значительно более низкий нравственный уровень, чем прежде. (Можно предположить, что этот художественный прием — временной разрыв более чем в 10 лет был использован Купером не без влияния очень популярного «Рип ван Уинкля» Вашингтона Ирвинга, где герой, проспав двадцать лет, обнаружил в своем поселке совершенно иные жизнь и нравы. Но если звучание знаменитой новеллы смягчает мягкий юмор, то «Долину» американский исследователь Купера Арвид Шуленбергер справедливо назвал «самым трагичным романом писателя» [6]).
На поселок вновь нападают индейцы. Поселенцы оказываются в критическом положении, так как туземцев неизмеримо больше и, доведенные до крайности жесткостью и несправедливостью белых, они не склонны щадить врагов. Вся семья Хискоутов попадает в плен. Однако Конанчет, ставший теперь вождем наррагансетов, узнает Марка и велит своим людям на только освободить пленных, но и вообще снять осаду и уйти из поселка, ибо благородный вождь помнит доброе отношение к себе. Кроме того, он стал мужем спасенной им Руфи. И хотя благородство Конанчета очевидно, белые, исполненные фанатического гнева и презрев принципы Марка, настаивают на мести вождю индейцев. С их согласия Конанчета, спасшего их, предательски схватывают и убивают. Руфь, которую только что вновь обрели родители, умирает, потрясенная гибелью любимого мужа. Она и есть та «оплаканная», о которой говорится в оригинальном заглавии романа (The Wept of Wish-ton-Wish).
а именно: американская цивилизация, ее плюсы и минусы, ее материальные успехи и усиливающиеся по мере ее развития нравственные уроны. Купер здесь предвосхищает и воплощает в сюжете и образах романа мысль Эмерсона об американском обществе: «Оно становится цивилизованным, богатым, образованным, в нем повсеместно распространяется христианство. Но эти изменения не означают, что оно становится лучше. За каждое приобретение приходится платить какой-то утратой. Общество овладевает новыми ухищрениями, но теряет старые естественные чувства» [7].
Следует отметить, что «Долина Уиш-тон-уиш» занимает особое место среди романов Купера, исследующих проблему американской цивилизации, ибо здесь писатель обращается к самому раннему периоду отечественной истории, которого он когда-либо касался в своем творчестве, и показывает, что пороки современной цивилизации зародились не вчера и даже не в середине XVIII в. (как это будет изображено в «Зверобое»), но много раньше, еще в XVII в., когда она делала свои первые шаги. Отсюда же представляется неточным мнение американских литературоведов о том, что главным объектом критики для Купера были в этом романе нравы пуритан Новой Англии. Новоанглийская история использована писателем лишь потому, что она была наиболее ранним первоначальным этапом в развитии американской цивилизации.
По мнению писателя, коренной порок этой цивилизации, заложенный еще в те далекие времена, заключается в том, что она в самих своих истоках предала забвению нравственный закон, под которым Купер, как и большинство романтиков, подразумевал вневременные принципы абсолютной справедливости, установленные Богом и явленные людям в библейских заповедях и в самой Природе. Вследствие этого писатель часто отождествляет понятия «божественного», «естественного» и «нравственного» законов, которые должны стать основой законов гражданских [8]. Таким образом, справедливость в политике, государстве, обществе возможна лишь тогда, когда гражданские законы и поведение людей исходят из законов естественных, божественных. Зло цивилизации Нового света как раз и проявилось в том, что она приняла свои собственные эгоистические интересы за естественные, за исполнение воли Господа. Отсюда все углубляющийся разрыв между нравственным законом и ее гражданскими установлениями, ее реальной практикой, ибо когда соображения выгоды, политической и экономической целесообразности вступали в противоречие с нравственным законом, поселенцы, не колеблясь, предавали последний забвению.
Как это видно из всех романов Купера, пренебрежение нравственным законом на протяжении истории страны особенно полно выразилось в ограблении, изгнании, истреблении индейских племен. Вопреки широко распространенному и практически официальному взгляду XIX века на индейцев, Купер уже в предисловии к «Долине» говорит о своем восхищении ими, считая, что и «король Филипп» и Конанчет (который тоже был историческим лицом) «доказали, что они были достойны лучшей участи, и погибли столь славно и за такое дело, что принадлежи они к более развитому обществу, их имена числились бы среди самых достойных имен эпохи». И потому автор рассматривает свою книгу как «запоздалую дань уважения их высокой отваге и дикому величию» (7, 9).
Первопричиной распрей, конфликтов между обеими расами фактически всегда является коварное поведение белых, которые своими действиями порождают зло, кровавые войны и ненависть индейцев. Уничтожение фермы в Уиш-тон-уиш и второе нападение наррагансетов изображены на фоне неоднократных упоминаний о победах белых в масштабах всей страны, чем подчеркивается, что изображенные два набега индейцев были лишь частными ответными действиями. Купер здесь поднимает проблему, которая неоднократно рассматривалась впоследствии Готорном: ответственность человека, гражданина за грехи его народа, общества, проблема «сопричастности» каждого. Автор как бы заставляет читателя задуматься над фактом «сопричастности», когда во время первого нападения индейцев маленькая Руфь спрашивает у матери: «... А почему они хотят причинить нам зло? Разве мы тоже когда-нибудь причиняли им зло?.. А где живут эти кровожадные враги? У них тоже есть долины вроде этой? И туда тоже врываются по ночам христиане и проливают их кровь?» (140). Вопросы, сформулированные, кстати, совсем не в детских выражениях, повисают в воздухе, но на них во второй части отвечает автор: сначала устами «короля Филиппа» (тот говорит, что перед его глазами встают «индейское селение, пылающее посреди снегов; молодые люди, убитые ударом в спину; отчаянно кричащие девушки; дети, поджаривающиеся на углях, и старики, умирающие как собаки... Это пришли англичане» (282)), а затем и в прямой авторской речи, когда заявляет, что бойня, устроенная белыми и повлекшая за собой второе нападение наррагансетов, была настолько жестокой и несправедливой, что даже породила «сомнения в умах наиболее честных верующих относительно законности их дела. Рассказывают, что был сожжен поселок из 600 вигвамов и что пламя поглотило тела сотен убитых и раненных» (229). К тому же в отличие от событий десятилетней давности Хискоуты сами были причастны к этой кровавой расправе: «В этой операции большинство жителей Уиш-тон-уиш под командованием Контента (сына Марка. — В. Ш.) сыграло весьма заметную роль» (290).
настоящего Америки, и именно тогда началась борьба за американскую свободу, был создан фундамент демократического общества, предпосылки революции и независимости. Известный общественный деятель первой половины XIX в. Руфус Чоут восклицал: «Тот дух свободы, который привел их сюда, рос и укреплялся, пока наконец... не подвел к взрыву и не совершил чудо революции» [9]. Купер исходил из совершенно противоположной концепции постепенной нравственной деградации, которая не может быть оправдана никакими успехами. И если писатель разделяет точку зрения ряда историков, что первые переселенцы — «отцы-основатели» (их олицетворяет в романе Марк) стремились, чтобы их дела не расходились с библейскими заповедями, то для последующих поколений было как раз характерно трагическое по своим последствиям расхождение между словом и делом.
Роман, состоящий из 32 глав, разбит на две симметричные части, отделенные друг от друга, как уже говорилось, промежутком в 12-13 лет. При этом основным структурным средством, используемым Купером, является антитетическое сопоставление внешне повторяющихся событий первой и второй частей (жизнь обеих общин, нападение индейцев, чудесное спасение главных персонажей, появление представителей администрации колонии, встающий перед пуританами вопрос о прощении или мести, характер проповедей и молитв и их влияние на действие персонажей и т. д.). Но, повторяю, во второй части все эти моменты поданы с обратным знаком по своим качествам и результатам. И эта антитетичность относится не только к событиям, но и к людям и пейзажу.
Основатель общины, участник английской революции, друг юности Кромвеля Марк Хискоут не на словах, а на деле руководствуется высокими принципами гуманности и завершает почти каждую свою молитву просьбой, «чтобы ни один член его семьи никогда не лишил жизни человека, не готового к смерти, кроме как защищая свою жизнь, веру или законные права» (19), — таков главный принцип его поведения, его нравственный закон. Когда индейцы уничтожили его дом, он посылает своих людей в другие поселки, чтобы они известили о происшествии и попросили о помощи: «Но пусть ни один человек не вооружается, чтобы не причинить зла грешным и заблудшим (так называет он индейцев. — В. Ш.) <...> Идите и помните, что вы посланцы мира и что ваша миссия не должна пробуждать чувство мести» (177).
Во второй части романа Марк, которому уже 90 лет, передает гражданскую власть в поселке в руки своего сына Контента (Content), человека, значительно менее принципиального и благородного, чем отец. Помощником Контента становится некий Дадли (Dudley), с гордостью говорящий, что не без его участия был в свое время убит отец Конанчета, вождь наррагансетов. Духовная власть оказывается в руках лицемерного фанатичного священника Мика Вулфа (Мееk Wolf), ученика почтеннейшего теолога Калвина Поупа. Высшим интеллектуальным авторитетом для жителей поселка становится доктор Эргот (Еrgot). С точки зрения антропонимики все эти имена весьма многозначительны. Если в первой части романа главную роль играли люди с библейскими именами Марк, Руфь или с именами, говорящими сами за себя: Фейс (Faith), Чэрити, то во второй части Руфь-младшая, в вслед за нею ее мать Руфь и дед Марк умирают, а ведущую роль приобретают и, судя по последним страницам, еще долго живут совсем иные люди. Контент («довольство, «довольный»), которого не терзают угрызения совести за преступления колонистов. Имя Дадли, вероятно, ассоциируется с «dud» («никчемный человек»). Эргот, чье имя происходит от латинского «еrgo», носитель сухого рационализма, идущий не от фактов жизни, а пользующийся, как и доктор Бэт («Летучая мышь») в романе «Прерия», дедуктивными методами, которые были высмеяны Купером еще в том романе, ибо ход истории показал, что априорные теории относительно жизни общества, не опирающиеся на реальные факты, чаще всего как раз и ведут к моральной деградации индивида и общества.
Особенно ярко воплощается зло в фигуре Мика Вулфа. Само это имя состоит из взаимоисключающих понятий. Он постоянно провозглашает смирение перед волей Провидения и одновременно олицетворяет кровожадный фанатизм. «Достопотченный Мик Вулф представлял редкое сочетание смиреннейшего самоуничижения и свирепой религиозной нетерпимости. ... В одной руке он держал Библию, которую поднимал высоко как священное знамя для своих последователей, а другой — размахивал палашом так, что его лезвие представляло явную опасность для всякого, кто приблизился бы к нему» (241). Его фанатичная вера в справедливость каждого своего слова и действия передалась и его пастве, которая была уверена, что она состоит из святых, выполняющих предназначенную Богом миссию построить Новый Иерусалим, что давало им право прибегать к любым жестокостям по отношению к тем, кто стоял у них на пути. В отличие от проповеди Марка после битвы в первой части романа, проповедь Мика Вулфа полна ненависти. В структуре романа она столь же важна, сколь будет важна в «Моби Дике», написанном два десятилетия спустя, проповедь отца Мэппла, который как бы предрекает гибельный путь, избранный Ахавом, сравнивая капитана с Ионой, не подчинившимся Богу. Призывая к беспощадной мести дикарям, Мик в своей проповеди фактически наставляет прихожан отбросить Христовы заветы и тем тоже как бы невольно предсказывает дальнейший нравственно ущербный, с точки зрения романтика, путь американской цивилизации. По мысли автора, в мировоззрении Вулфа заложены семена того зла, которое с течением времени, перестав быть только атрибутом религии пуритан, проникло в светские отношения и способствовало моральной деградации, тому «моральному затмению» среди своих сограждан, о котором постоянно говорил Купер в своих письмах и публицистике. (Впоследствии эти мотивы будут не раз звучать в новеллах и романах Готорна). Очень важна и проповедь Вулфа во время похорон убитых поселян, ибо она полностью контрастирует с тем, что когда-то говорил Марк, просивший у Господа прощения за индейцев, которые «не ведали, что творили». Мик Вулф призывает к кровавой расправе над «слугами дьявола»: «Он говорил о жуткой бойне во время прошлой зимы, когда белые не щадили никого, не взирая ни на пол ни на возраст, как о торжестве справедливого дела и как примере действовать в том же духе» (290).
«отличалась редкой естественной красотой земли, леса и воды», а труд Хискоутов превратил ее в «место, которое привлекало не только удаленностью от мирских соблазнов, но и своим сельским очарованием» (17), хотя, как уже говорилось выше, символические зерна зла уже крылись в характере построек, как бы предупреждая, что скоро настанет конец этой идиллии.
В конце первой части картина уже совсем иная: обугленные дымящиеся развалины, над которыми возвышались закопченные трубы, обгоревшие участки леса и полей, примыкавших к постройкам, вывороченные частоколы — вот все, что осталось от еще недавно ласкавшей взор картины мирной фермы с ее «спокойным дымком, вившимся над трубами» (22). Таков печальный итог очередного звена в цепи зла, развязанного белыми, невольными жертвами которого стали Хискоуты.
Вторая часть начинается с описания, которое контрастирует с тем, что изображалось в начале и в конце первой части: перед нами «поселок, находящийся в состоянии процветания и быстрых усовершенствований» (186). Слово «improvements» — «усовершенствования» играет важную роль в романах Купера. Оно было самым ненавистным для Кожаного Чулка словом, в которое он вкладывал все свое неприятие пороков цивилизации. Любопытно, что в первой части «Долины» это слово ни разу не употреблялось. Леса, которые прежде вплотную подступали к жилищу Хискоутов, теперь отступили далеко во все стороны от поселка, да и там, вдали были видны безобразные следы вырубок. Иными словами, поселок процветает, но в ущерб и морали его обитателей и самой природе, которая, по мнению многих американских романтиков и даже теологов, является главным откровением Бога людям. Ущерб ей равносилен ущербу лучшим нравственным качествам людей.
разросся: «the hamlet has increased to a village» (360), дома стали больше и удобнее, кругом царит атмосфера благополучия. Но с другой стороны, заросли травой полуразвалившиеся остатки прошлых укреплений, некогда молодой и цветущий сад стал уже «старым и запущенным, хотя деревья его все еще стоят как свидетели ужасных сцен, разыгравшихся здесь», — потому, подчеркивает Купер, — «с их существованием связан глубокий нравственный смысл» (360). Через посредство пейзажа писатель хочет показать, что эти мир и благополучие куплены ценой большого зла и несправедливости. И последний мрачный минорный штрих создается тем, что в заключительных строках описываются кладбище и поросшие мхом могилы главных персонажей романа. (21 год спустя этот прием использовал Готорн в «Алой букве»). И завершает роман надпись на могильной плите Руфи-младшей, повторяющая заглавие романа: «Тhe Wept of Wish-ton-Wish».
Это не совсем понятное название книги немало озадачивало и читателей и критиков. Сам Купер в начале романа указывал, что таково было искаженное местное название птицы «козодоя жалобного»: «В память о первой птице, которую увидели здесь поселенцы, и была названа долина, где обосновалась семья Хискоутов» (27-28). Учитывая трагическую судьбу героини, оплаканной всей семьей и жителями долины, такое заглавие придает роману дополнительный трагический смысл. В других странах роман издавался под более понятными для читателей названиями. В Англии — «Тhe Borderers» или «Тhe Heathcotes», во Франции — «Les puritans americans», а в русских предельно сокращенных переводах-переделках XIX в. с французского и немецкого языков — «Американский пуританин, или Долина Вис-тон-Вичская (1831), «Конанчет — индейский вождь» (1897). Однако ни одно из этих названий (равно как и предложенное нами) не передает всего замысла автора. Как справедливо отметил В. П. Григорьев, заглавие «представляет собой если не перифразу (например, в случае однословного заглавия), то некоторую «» аббревиатуру текста» (курсив наш.— В. Ш.) [10]. В этом смысле заглавие «Тhe Wept of Wish-ton-Wish» несет не только препозиционно-информативную функцию, указывая на художественное пространство в хронотопе романа, но и концептуальное значение, ибо подчеркивает не просто судьбу Руфи, но и трагедию слепого отчужденного движения цивилизации, нарушившей нравственный закон и потому достойную оплакивания. Не функционируя в полном виде внутри текста, заглавие впервые повторяется в последней строчке в виде так называемого послеглавия, обрамляя, скрепляя, таким образом, произведение, подчеркивая его смысл: не сбывшиеся надежды Марка, не сбывшуюся американскую мечту.
— сюжет, понимаемый как система событий и развитие действующих лиц, многообразные описания, многочисленные пейзажные картины и авторские отступления,— служат главной цели Купера: история Уиш-тон-уиш становится для него моделью того нравственного падения, гибели лучших людей, когда прагматические соображения подавляют собой нравственные, естественные законы.
1. Последняя мысль, высказанная еще в XIX в. Лонсбери, автором монографии о Купере (1883), нашла свое наиболее полное воплощение уже во второй половине нашего столетия в нашумевшей книге Fiedler L. Love and Death in the American Novel. N. Y., 1960. В той или иной мере эта идея варьируется в трудах авторов других монографий, написанных в те же годы: Grossman J. James Fenimore Cooper. Stanford, 1967; Dekker G. James Fenimore Cooper: the Novelist. L., 1967; House K. S. Cooper's Americans. Columbus, 1967.
2. Ringe D. A. The Pictorial Mode. Space and Time in the Art of Bryant, Irving and Cooper. Lexington, 1971; McWilliams J. P. Political Justice in a Republic. Berkley, 1972; Franklin W. The New World of James Feniore Cooper. Chicago, 1982.
5. Cooper J. F. Works. N. Y., n. d.: John W. Lovell Company. Vol. XVI. P. 19. В дальнейшем ссылки на страницы романа приводятся в тексте статьи в круглых скобках.
6. Shulenberger A. Cooper's Theory of Fiction. N. Y., 1972. P. 33.
9. Choate R. Life and Writings. Boston, 1862. Vol. 1. P. 353.
10. Григорьев В. П. Поэтика слова. М., 1979. С. 194.