Игорь Сибирянин
Эзра Паунд - поэт и фашист
http: //www.stihi.ru/2009/10/04/5301.html
"Любой поэт, родившийся в этом веке, или в последнее десятилетие прошлого, который может честно сказать, что он не испытал влияния Паунда или не научился на его работах массе вещей, достоин даже не упреков, а - жалости..." (Э. Хемингуэй)
«Признаюсь, это одна из немногих книг, написанных моими современниками, которую я читаю с невероятным наслаждением. Впрочем, об этом сборнике следует говорить отдельно; однако стоит подчеркнуть, что для начинающих поэтов «Cantos»— золотое дно бесконечных стилистических открытий...» Т. С. Элиот (1928)
Паунд – одна из наиболее противоречивых фигур XX века. С одной стороны, он — дерзкий модернист, новатор, реформатор англоязычной поэзии, демиург имажизма, мудрый гуру и наставник молодых писателей. Влиянию Паунда подверглись многие замечательные писатели и поэты, ставшие уже классиками мировой литературы. Только из тех, кто впоследствии стали Нобелевскими лауреатами, а в те годы обращались к нему за поддержкой, читали ему свои произведения в поисках одобрения или критики, можно составить длинный список: Хемингуэй, Элиот и даже Уильям Батлер Йейтс, у которого молодой Паунд был литературным секретарем, но признавал его влияние. Джеймс Джойс, Роберт Фрост, Уильям Карлос Уильямс, Мэриан Мор, Чарльз Резникофф, Луис Зукофски и другие многим обязаны Паунду. При этом в искусстве он почти никогда не ошибался. Паунд впервые опубликовал “Портрет Художника в юности” и “Улисс” Джойса, “Пруфрока” и “Бесплодную землю” Элиота, стихи Фроста, Хильды Дулитл, и многих-многих других. С другой — изгой западной цивилизации, заклеймленный за сотрудничество с фашизмом, чьей казни требовали левые интеллектуалы вроде Артура Миллера и Лиона Фейхтвангера, признанный безумным и заточенный в психиатрическую больницу. Паунд одновременно маргинал и столп культуры прошедшего века. А приближающееся 125-летие со дня рождения поэта тем более заставляет разобраться в истоках его бурной, неосторожной, зачастую преступной деятельности, плоды которой беспокоят и будоражат творческие легкомысленные умы до сих пор. К тому же сегодня в России происходят такие изменения, из-за мирового кризиса, которые вполне вписываются в катастрофическую ситуацию, полную ожиданий и несбывшихся надежд 20-х-30-х годов прошлого века, разрешившуюся, как известно, кровавым фейерверком и переделом мира в ходе Второй Мировой войны.
"Make it new" - "Сотворить заново" - эта формула Паунда, ставшая скрижалью завета поэтов-модернистов, для ее автора заключала в себе много большее, чем просто требование "новой формы". Увидеть мир свежим взглядом и поведать об этом в слове, в пластическом образе - значило усилием творческой воли вернуть мир к изначальному, непадшему состоянию. Художник становился "проводником" Абсолюта, пророком, магом. Ощущение этой пророческой миссии Паунд пронесет через всю жизнь. Именно оно заставит его вмешиваться в политику, писать письма президентам, вынашивать экономические теории, способные изменить жизнь Европы... Однако Паунд антисимволист и не метафизик. Он стремился всего лишь “угнаться за точным или скорее буквальным словом”. Предельно рациональный на фактурном уровне, он иррационален на уровне структуры — не отдельного текста, а поэтического “мирообраза”, поэтического “я”, собственной жизни в искусстве.
В какой момент Паунд-поэт превратился в Паунда-фашиста? А так ли страшен был лик фашизма на фоне послевоенной неврастении и революционной резни? Вспомним Блока «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем. Мировой пожар в крови – Господи, благослови!» Вот определение фашизма в философском словаре:
«ФАШИЗМ, национал-социализм (лат. fasio; итал. fas-cismo, fascio — пучок, связка, объединение) — 1) тип общественного и государственного устройства, противоположный конституционно-плюралистической демократии. В Европе 20 в. это Португалия при режиме Салазара, Испания — при Франко, Италия — при Муссолини, Германия — при Гитлере. В рамках Ф. как особого социально-политического режима принцип многопартийности отрицается в интересах антидемократически и антилиберально ориентированной правящей партии или группы, т. е. меньшинства, насильственно захватившего власть и отождествляющего себя с государством. Итальянский Ф., опираясь на государственную партию, наделял правительство неограниченной властью при сохранении ориентации на консервацию традиционных общественных структур. Режим гитлеровского Ф. в качестве несущей конструкции использовал не столько государство, сколько материально воплощаемый идеал нации или даже расы (именно на этой основе планировалось преодоление пагубной классовой неоднородности общества, порожденной индустриальной цивилизацией). 2) идеология, теория и практика правоэкстремистского политического движения 1920—1990-х в Европе, характерными чертами которого выступают: воинственный антидемократизм; антимарксизм; антисемитизм; расизм и идеи расового превосходства; шовинизм; мистический вождизм; культ тоталитарного государства и социального насилия; концепция нации как вечной и высшей реальности, основанной на общности крови; готовность к борьбе за порабощение "низших" народов и рас; оправдание геноцида последних.
"Коммунистический Интернационал" от 4 ноября 1922: "У фашизма и большевизма общие методы борьбы. Им обоим все равно, законно или противозаконно то или иное действие, демократично или недемократично. Они идут прямо к цели, попирают ногами законы и подчиняют все своей задаче".) 3) интеллектуально-эстетическая традиция, которая в исходных своих основаниях отождествлялась рядом европейских мыслителей (особенно немецких) с закономерным результатом всей истории развития западной метафизики от Платона до Гегеля. Предполагалось, что предельным выражением последней необходимо становится "воля к власти" с ее многомерной совокупностью ритуалов и процедур обретения органического единства собственного Dasein ("здесь-бытия") индивида с исторической судьбой его народа, с коллективистской трансформацией этого Dasein и его заменой наличным бытием. Так, Хайдегтер усматривал в Ф. своего рода форму национального эстетизма, мышления, объединяющего сферы искусства и политики, благодаря или в результате чего само общество становится воплощением тотального спектакля, произведением искусства, в котором видение художника (или воля фюрера) больше уже ничем не отличается от мыслей и стремлений людей. Такое мышление, по мнению Хайдегтера, отождествляет высшее политическое добро с образом идеально организованного сообщества, объединенного интимными, национально-культурными связями.
Предтечами подобного национал-эстетизма правомерно считать Шиллера с его "идефикс" эстетического образования как средства преодоления ненавистных антиномий разума и природы, субъекта и объекта, свободы и необходимости; Ницше с тезисом, согласно которому "только как эстетический феномен бытие и мир оправданы в вечности" и т. д.»
Для меня фашисты – преступники, захватившие власть в стране для террора и войны. Для меня фашизм не связан с мирным процветанием граждан. Фашизм – это рак на теле государства и нации. Но и сам фашизм возможен только в период экономической депрессии и разложения демократических институтов власти. Какое социальное равенство может существовать при фашизме, когда согласное большинство терроризирует несогласное меньшинство, опираясь на государственный аппарат насилия и принуждения? Лично я не хотел бы жить при фашистском режиме. А вот Паунд захотел. Да еще был убежден, что это фашизм – это благо. Но это сегодня мы знаем, что фашизм – необходимое зло, а на тот момент это еще было неочевидно. Мир был охвачен послевоенной хандрой и унынием, и только в Италии, да еще в СССР шло бешеное строительство нового мира и стремительное формирование новой личности. Я считаю, что фашизм и был создан в противовес коммунизму, будущая война между которыми была неизбежна, потому что и те и другие стремились к мировому господству, к созданию нового человека.
Выступая за социальное равенство, за контроль государства над финансами и экономикой, Паунд, как американец, был при этом поборником индивидуализма и свободы личности, несовместимой с подобным контролем. Ещё будучи сотрудником “Нового Века” (“New Age”), поэт познакомился с теорией социального кредита майора Кларенса Дугласа, военного инженера, ставшего экономистом, и стал её сторонником. Паунд был убежден, что эта новая экономическая программа уничтожит одну из главных причин войны, сведя к минимуму зависимость от долгового финансирования, ссуд капитала и борьбы за иностранные рынки. Паунд, как и Дуглас, был противником частных банков, боролся против ростовщичества и процентного рабства. В “Cantos” он страстно обрушивается на пороки капиталистического общества, а в “Canto LXV”, в духе пророка Исайи, выражает гневный протест против Юзуры, ростовщичества, которое предстает в образе мирового зла, "Usura" - это имя дьяволицы, с женским латинизированным окончанием, образовано от английского "usure" - "ростовщичество", "извлечение выгоды". С метафизической точки зрения ростовщичество - один из тяжелейших грехов, ибо ростовщик посягает на то, что принадлежит Богу - время. Данте помещал ростовщиков в самой глубине Ада. Однако средневековые ростовщики имели дело хотя бы с реальными деньгами. В мире, каким его видит Паунд, предметом ростовщических сделок становятся уже сами духовные дары. В рост пускается талант, влияние... "Usura" - это нечто большее, чем вопрос о кредитах, банковском проценте и экономической системе, и интерес Паунда к экономике - вовсе не странное увлечение поэта, а попытка понять метафизическое зло в чистом виде. Его концепция соответствует аристотелевской, согласно которой одалживание денег в рост противоестественное явление, поскольку монета не может рожать монету. Паунд, который уделял очень большое внимание терминологическим вопросам (он заявлял о необходимости создать систему терминологии и логической аргументации, которая могла бы на строго научном уровне противостоять официальной науке, и даже ввел понятие "экономическая ортология"), так определяет ростовщичество: "налог, взимаемый с покупательной способности без ссылки на производительность, а подчас и без ссылки на саму производительную способность". Паунд во многом связывает начало нынешнего торжества ростовщичества с образованием в 1694 году Английского банка, — "банк извлекает выгоду из процентов на монету, которую он творит из ничто". Интересно, что аналогичную мысль можно обнаружить и у Маркса. В конце первого тома "Капитала" Маркс пишет строки, которые вполне можно встретить и у Паунда: "В действительности кредиторы государства не предоставляют ему ничего, поскольку одалживаемая сумма превращается в якобы обратимые облигации, которые в их руках продолжают действовать как наличные деньги. Помимо народившегося таким образом класса бездельников, живущих на возвращаемые проценты, и внезапного богатства финансистов, которые делаются посредниками между государством и нацией, а также помимо налоговых подрядчиков, коммерсантов, частных фабрикантов, для которых добрая часть любого займа государству играет роль капиталов, падающих с неба, государственный долг разбудил общество для действия, для продажи всего и вся, для ажиотажа: одним словом, разбудил биржевую игру и современную банкократию". Именно против этой банкократии протестовал Паунд, указывая на наличие пропасти между финансовым капиталом и капиталом, задействованным в производстве реальных товаров и услуг. Такое несоответствие послужило основной причиной как Великого краха 1929 г., так и депрессии 30-х, из которых Америка вышла, как пояснил Гэлбрэйт, только благодаря поставкам товаров на фронты Второй мировой войны. А следовательно, через обращение к принципу государственного регулирования экономики.
А вот что писал Гитлер в своей книге «Моя борьба» по поводу процентного рабства: «После первой же лекции Готфрида Федера "О необходимости сломить процентное рабство" я сразу же понял, что на стороне Федера теоретическая правда и что правда эта имеет бесконечно великое значение для всего будущего нашего народа.
борьбы против капитала вообще как фактора, необходимого для сохранени независимого народного хозяйства. Я слишком хорошо понимал уже теперь создавшуюся новую обстановку, чтобы не видеть, что на очереди дня стоит уже не борьба против враждебных государств, а борьба против интернационального капитала. В лекциях Федера я сразу ухватил великий лозунг борьбы на целую эпоху.
Позднейшие события опять показали, насколько правильным было тогдашнее наше чувство. Теперь уже наши мудрые буржуазные политики перестали нас высмеивать; теперь уже и эти политики, поскольку они не являютс сознательными лжецами, вынуждены сами признать, что международный биржевой капитал не только был главным виновником войны, но и теперь после окончани войны делает все возможное, чтобы превратить в ад состояние мира.
С тех пор борьба против интернационального финансового и ссудного капитала успела уже стать важнейшим программным пунктом борьбы всей немецкой нации за ее экономическую независимость и свободу.»
Паунд считал, что поэт – «антенна расы». Он первым принимает энергетические импульсы грядущего и передает их всем.
В условиях безраздельного, с точки зрения Паунда, господства ростовщической банкократии он обращается именно к фашизму как политической и экономической системе, способной разбить узы этого господства. Лично я не вижу в этом выборе ничего удивительного. Новое правое антикоммунистическое и антилиберальное политическое движение, ничем себя не запятнавшее. На фоне леворадикалов и коммунистов фашисты даже выгодно отличались. В то время как большевики-коммунисты победили только в России, чернорубашечники победили только в Италии, но те и другие жаждали подмять под себя всю Европу. Практически в каждой стране между ними шла ожесточенная борьба, иногда, как это было в Испании, выливающаяся в гражданскую войну. Немало сторонников фашизма и национал-социализма было в начале 30-х в США. И представители творческой элиты тоже пытались участвовать в этой борьбе, исходя из своих политических и метафизических пристрастий. Английский поэт У. Х. Оден, например, долгое время сочувствовал коммунистам, даже переводил русские песни о Ленине, а написанную прокоммунистическую поэму «Испания» потом еще долго стеснялся, изымая из собрания сочинений. Паунд же изначально был настроен антикоммунистически. Либеральные и демократические идеи не устраивали его мятущуюся душу.
«Моя борьба» («нем. Eine Abrechnung») был опубликован 18 июля 1925 г. Второй том, «Национал-социалистическое движение» («нем. Die nationalsozialistische Bewegung») — в 1926 г. Первоначально книга называлась «4,5 года борьбы против лжи, глупости и коварства». Издатель Макс Амман, сочтя название слишком длинным, сократил его до «Моя борьба». Вот что Гитлер пишет об Италии: «Относительно одного государства мы во всяком случае можем сказать, что оно настолько прочно стабилизировано и служит исключительно интересам своей нации, что тут никаким еврейским влияниям не удастся преодолеть те тенденции, которые являются политической необходимостью для данного государства, Я говорю об Италии.
Борьба, которую фашистская Италия ныне, пусть и бессознательно (я-то лично думаю, что далеко не бессознательно), ведет против трех главных орудий еврейского влияния, служит порукой тому, что Италии удастся хотя бы и окольными путями вырвать ядовитые зубы еврейской силе, пытающейся стать над всеми государствами. Итальянское правительство запретило франкмасонские тайные общества, преследует прессу, которая хочет стать над нацией, и прочно пресекло всякое влияние интернационального марксизма. С другой стороны, итальянское правительство неизменно ведет политику укрепления фашистского образа правления. Вот почему нельзя сомневаться в том, что итальянское правительство не поддастся шипению еврейской мировой гидры и чем дальше, тем больше будет руководиться единственно интересами итальянского народа.»
В том же 1925 году, когда была опубликована книга Гитлера, поэт и гражданин США Эзра Паунд переехал в Италию в Раппало, где стал ярым сторонником Муссолини, в том числе из-за любви к Италии и к Данте, с которым любил себя сравнивать. Дуче даже удостоил Паунда личной аудиенции, витиевато рассуждал о роли поэта в обществе, хвалил "Сantos"... В «Доктрине фашизма» итальянского тирана можно найти немало привлекательных и обворожительных фраз для легкомысленной творческой личности. "Что касается финансовой системы, можно сказать, что страна, где можно было купить практически все, за десять лет превращена Муссолини в страну, где даже попытка подкупа правительства представляется крайне опасной" – утверждал Паунд. Конечно, Муссолини, использовал Паунда и других интеллектуалов в своих целях. Но так поступали и поступают любые диктаторы и тираны."Каждый поэт сам немного фюрер: он хочет владеть умами, ибо он искушаем мыслью, что «ему лучше знать», а отсюда всего шаг для осознания, что ты и сам лучше."- заметил Иосиф Бродский, анализируя стихотворение У. Одена "1 сентября 1939"
Фактически Паунд так и остался идеалистом и романтиком, дилетантом в политике и экономике, который слишком поверил в собственные интеллектуальные возможности и решил вмешаться в схватку. Русский композитор Игорь Стравинский тоже восторгался Муссолини, особенно после того, как дуче принял его в Palazzo Venezia. Известно, что в тридцать шестом году Стравинский открыл свой авторский вечер в Неаполе исполнением «Джовеннеццы», фашисткого гимна.
Известный русский религиозный философ Павел Флоренский, будучи в тюрьме, в статье «Предполагаемое государственное устройство в будущем» (1933) в частности писал: «Никакие парламенты, учредительные собрания, совещания и прочая многоголосица не смогут вывезти человечество из тупиков и болот, потому что тут речь идет не о выяснении того, что уже есть, а о прозрении в то, чего еще нет. Требуется лицо, обладающее интуицией будущей культуры, лицо пророческого [склада]. Это лицо, на основании своей интуиции, пусть и смутной, должно ковать общество. Ему нет необходимости быть ни гениально умным, ни нравственно возвышаться над всеми, но необходимой [.. J гениальная воля, — воля, которая стихийно, может быть даже не понимая всего, что она делает, стремится к цели, еще не обозначившейся в истории. Как суррогат такого лица, как переходная ступень истории появляются деятели вроде Муссолини, Гитлера и др. Исторически появление их целесообразно, поскольку отучает массы от демократического образа мышления, от партийных, парламентских и подобных предрассудков, поскольку дает намек, как много может сделать воля. Но подлинного творчества в этих лицах все же нет, и надо думать, они — лишь первые попытки человечества породить героя. Будущий строй нашей страны ждет того, кто, обладая интуицией и волей, не побоялся бы открыто порвать с путами представительства, партийности, избирательных прав и прочего и отдался бы влекущей его цели. Все права на власть [...], избирательные, (по назначению) — старая ветошь, которой место в крематории. На созидание нового строя, долженствующею открыть новый период истории и соответствующую ему новую культуру, есть одно право — сила гения, сила творить этот строй. Право это, одно только не человеческого происхождения, и потому заслуживает название божественного. И как бы ни назывался подобный творец культуры - диктатором, правителем, императором или как-нибудь иначе, мы будем считать ею истинным самодержцем и подчиняться ему не из страха, а в силу трепетного сознания, что пред нами чудо и живое явление творческой мощи человечества». Русский националист Василий Шульгин, принимавший отречение Николая 2, являлся сторонником итальянского фашизма и считал Столыпина предтечей Муссолини.
в попытке искусственного “возрождения” несуществующей в реальности традиции. Тоталитарные идеи того или иного вида в тридцатые годы разделялись многими, но Паунд — помимо того, что он зашел дальше большинства других — и пришел к ним довольно экзотическим для поэта путем: через увлечение экономическими теориями. Паунд считал, что деньги — это просто “талоны” на получение известных товаров (именно в такой функции они, кстати, существовали в СССР ), а извлекать прибыль из денежного обращения — аморально. Это было мировым поветрием: кризис протестантской экономической этики; возрождение средневекового страха перед “ростовщичеством”, интерес к государственному регулированию. Некто иной, как еврей Вальтер Ратенау, министр финансов Веймарской республики, ненавистный немецким националистам и убитый ими в 1922 году, был автором “синдикалистской” экономической модели, нашедшей воплощение в Третьем Рейхе, а некоторые высказывания теоретиков рузвельтовского New Deal мало чем отличаются от самых бредовых паундовских монологов.
«Государство имеет кредит.
Дистрибуция производится посредством маленьких кусочков бумаги.
Если вы не будете следить за всем этим, вы станете рабами. Если вы не знаете, как они делаются, кто их делает, кто их контролирует, вас надуют со всяким заработком, как надували миллионы когда-то живших людей испокон веков и так, как надувают миллионы ныне живущих. Мечом «можно защищать пахотные земли", … и т. д. … от чужеземных завоевателей, но не от хитрости ростовщика. Против ростовщичества мечом не воспользуешься.
хвастовством, и бравадой. Они настаивали на точности при подсчетах. Как только были сделаны ставки, они начинали подсчитывать каждый процент, каждую десятичную.
которых военная доблесть выступает лишь в качестве кастета»
Он издает том своих экономических штудий, доказывающих "несомненные преимущества" системы Социального кредита на фоне "изъеденной кризисом" экономики Англии и Америки, публикует бесконечные политические памфлеты и ежегодно пишет около 1000 писем, адресованных ведущим политикам, предупреждая их об опасности новой мировой бойни, перед которой оказалась Европа, которая , в конце концов, и началась.
какой-нибудь дополнительный источник доходов. Предложение время от времени выступать в программах итальянского радио на английском языке пришлось тут как нельзя кстати. Работа на радио давала Паунду надежду быть услышанным не избранными, а многими - за это заблуждение он расплатился, в конце концов, обвинением в предательстве. Менее всего он был пропагандистом или апологетом политики держав Оси (Германия, Италия и Япония). Другое дело, что в этих передачах выплеснулось резкое неприятие Паундом курса президента Рузвельта, переходящее в личное раздражение. При этом Паунд называл его евреем, переименовав его во Франклина Финкельштейна Рузвельта и Рузвельтштейна. "Я на сто один процент считаю себя американцем и патриотом. Просто я против Рузвельта, " - сказал Паунд в одном из интервью корреспонденту "United Press".
Уже после Первой Мировой войны антисемитизм Паунда всё ярче проявлялся в высказываниях, книгах, стихах и Cantos, а его радиопередачи изобиловали антисемитскими выпадами. Трагическим парадоксом жизни Паунда было то, что, обвиняя евреев в том, что у них не было настоящих корней и, соотвественно, привязанности к дому и патриотизма, Паунд сам всю сознательную жизнь провел в скитаниях.
Первая передача, которую вел Паунд - называлась она "Американский час" - состоялась в январе 1941. До 7 декабря 1941 года это не считалось преступлением, лишь отказ Паунда покинуть Италию после того, как гражданам США было рекомендовано это сделать, создало юридическую возможность для обвинения в предательстве. Как бы то ни было, Паунд остался в Италии. Его программы регулярно выходили в эфир - открывались они преамбулой, гласившей, что "Доктор Паунд выступает у микрофона дважды в неделю. Определено, что он не будет затрагивать вопросы, идущие вразрез с его убеждениями или противоречащие его долгу американского гражданина." 26 июля 1943 года окружной суд США в округе Колумбия возбудил дело по обвинению Эзры Паунда в государственной измене. Американские войска вошли в Рапалло 1 мая 1945 года. На следующий день на пороге квартиры, где жил Паунд, возникло два итальянских партизана с автоматами. Паунд спокойно выслушал весть о своем аресте, накинул пальто, сунул в карман текст Конфуция, который он переводил перед приходом конвоиров, взял китайский словарь и вышел из дому. Передавая соседке, жившей этажом ниже, ключи, он провел ребром ладони по шее, давая понять, что, очевидно, его ждет повешенье.
об аресте широко обсуждали американские СМИ. Один из корреспондентов добился от оккупационного командования права взять интервью у знаменитого поэта, которому, может статься, грозил электрический стул. Отвечая на его вопросы, Паунд заявил, что он ни о чем не сожалеет, он делал лишь то, что считал нужным - и если за свои убеждения придется отдать жизнь - что ж, на то они и убеждения. После предварительных допросов Паунда перевели в Пизу, где располагалась центральная гауптвахта сухопутных сил США в Италии. Здесь содержались мародеры, насильники, убийцы.
«Ах, какие были встречи. Еще одно незабываемое знакомство произошло у меня в тот итальянский период.
Выдающийся американский поэт Эзра Паунд посещал дом моей тети. В 30-е годы его знаменитыми кантатами зачитывалась вся молодежь. Родился он в Бостоне, в хорошей американской семье. В Италии поселился на вилле у американцев с юга, мистера и миссис Кроуффорд. Я играл в теннис с двумя их сыновьями. Эзра прекрасно говорил по-итальянски, любил Италию и в Риме сделался активным фашистом и проитальянцем. В нашем доме он часами говорил о политике, мечтал о свержении советского режима и приходе к власти в России человека, равного Муссолини, перед которым преклонялся. Как только началась война, итальянцы пригласили его диктором на радио для американских военнослужащих. Он, конечно, вел профашистскую пропаганду, что спровоцировало настоящий скандал. После войны американцы арестовали Эзру, казнить великого национального поэта не решились, посадили в тюрьму. Я служил в американской армии и встретил его в конце 45-го года в Чехословакии, где Эзру поймали после побега из Италии. Как сейчас помню, капитан Сегал провел меня в камеру. Я заговорил:
— Как дела?
— Сам видишь. Скверно.
— Это твоя вина. Ты получил по заслугам. Он заплакал и перешел на итальянский:
— Вовсе нет, я так и остаюсь фашистом. А ты?
— И я остался тем же, кем был. Ты получаешь вино и спагетти?
— Ничего приличного здесь не дождешься. Сыр в жестянках и бисквиты. Черт знает какая тоска.
— Говорите, пожалуйста, по-английски. Я удивился:
— Почему?
— Это государственный преступник.
Потом Эзру перевели на несколько лет в сумасшедший дом: выпускать предателя было нельзя. Мне кажется, что в России бы его расстреляли без лишних рассуждений. Умер он в 70-х годах и завещал весь архив городу Венеции. Последние годы жил на деньги от публикаций своих книг, У меня есть уникальная фотография: Эзра, примерно тридцатилетний, моя тетя и итальянская королева Маргарита. Считаю, что, как бы ни складывались судьбы людей великих, значительных, судить их нужно только по наследию».
население может сделать попытку освободить "именитого" узника. Охранникам было запрещено с ним переговариваться. Изоляция, одиночество, палящее солнце и пыль - к этому Паунд не был готов. Сознание его не выдержало и надломилось: он теряет память, перестает узнавать окружающих, его преследуют галлюцинации и кошмары. Много лет спустя, пытаясь выразить то, что произошло с ним в Пизе, он скажет: "На меня обрушился мир". Эта фраза - и непохожесть написанных после заключения песен "Сantos" на предыдущие - даст некоторым исследователям повод говорить о том, что Паунд пережил тогда то, что древние греки называли катарсисом - в истинном, а не литературно-критическом значении этого слова.
В ноябре поступает приказ о пересылке Паунда в Америку, в Вашингтон, где должен состояться суд. Американские друзья - Лафлин, Хемингуэй, Элиот - начинают предпринимать судорожные попытки спасти Паунда от электрического стула. Они всерьез опасаются смертельного приговора - слишком неблагоприятно американское общество было настроено по отношению к поэту-изменнику. В конце концов, организуется медицинская экспертиза, которой руководит доктор Оверхолсер - бывший выпускник Гарварда, относившийся к Паунду с большим пиететом. Диагноз "паранойя", им поставленный, должен был спасти Паунда от суда - а со временем, когда шум уляжется, решение комиссии можно будет пересмотреть - однако в отличие от светил психиатрии у персонала лечебницы, куда поместили Паунда, на этот счет оказались свои соображения. В истории болезни, которая велась в госпитале святой Елизаветы, где Паунд находился на "излечении", можно встретить множество курьезных записей типа: "среди болезненных симптомов, указывающих на то, что в течении болезни не наблюдается улучшений, следует назвать беспорядок, устраиваемый в комнате пациентом, отказывающемся держать свои "рабочие записи" в шкафу" - или: "больной одержим маниакальным стремлением к написанию писем, которые он рассылает по несколько штук ежедневно". Присуждение Паунду в 1949 году за "Пизанские песни" Боллингенской премии, самой "интеллектуальной" литературной награды США, никак не повлияло на отношение психиатров к их подопечному. Что касается широкой публики , то для нее Паунд был своего рода "национальным пугалом". Одену даже пришлось пригрозить издателям готовящейся литературной антологии "Поэтические шедевры" снять подборку своих стихов, если они "выкинут" из книги ранние тексты Паунда. В результате стечения всех этих обстоятельств Паунд провел в доме скорби двенадцать лет, и только личное обращение Роберта Фроста к президенту США, петиция, подписанная Жаном Кокто, Грэмом Грином, Игорем Стравинским и Уильямом Сарояном, а так же ходатайства Хемингуэя и Элиота в 1957 году сделали возможным его выход на свободу. Едва ли Паунд раскаялся, т. к. прощаясь с родиной, Паунд отдал ей на глазах фотографа из "Нью-Йорк таймс" фашистский салют.
"Cantos": - "Престолы". Дом Паундов становится своего рода местом паломничества: журналисты, молодые поэты, восторженные поклонницы - и немногие оставшиеся в живых друзья. Последних с каждым годом становится все меньше: в 1957 уходит из жизни У. Льюис, в 1961 – стреляется Хемингуэй, на следующий год - Каммингс. Паунд начинает чувствовать себя последним поэтом поколения, уже самим этим фактом обреченным на непонимание и изоляцию. Его еще приглашают почетным гостем на поэтические фестивали, зовут выступить по радио, но все это уже мало его трогает. Единственное, что он хочет - успеть перед смертью дописать "Cantos" , что, он понимает, вряд ли выполнимо. Ему кажется, что всю поэму надо бы было сделать иначе - но теперь на это уже не осталось ни сил, ни времени. В 1965 году среди посетителей, гостивших у Паунда в Раппало, был Ален Гинзберг. Покуда гость цитировал Паунду буддистские мантры, ставил записи "Beatles" и Боба Дилана, тот хранил молчание, но стоило спросить его о "Cantos", которыми Гинзберг искренне восхищался, Паунд ему сказал, что “Cantos” – бессмыслица, везде тупость и невежество, что он слишком многое в поэме непоправимо испортил, по недомыслию впустив в текст политику, и что самой худшей ошибкой было его “тупое провинциальное предубеждение против евреев, которое одно всё испортило”. Весьма много и горько говорил Паунд о политике и в киноинтервью, снятом в 1965 году Пьером Паоло Пазолини, - подробно и последовательно отвечая на самые жесткие вопросы, касающиеся фашизма, которые задавал ему режиссер, известный своими левыми взглядами.
Дороти, его первая жена, вернулась в Англию, а Паунд провел последние годы жизни с другой своей возлюбленной, Ольгой Радж, в Венеции. Свой восемьдесят седьмой день рождения он встретил в постели. На праздник собралось около дюжины гостей - ближайшие друзья и родственники. Сам Паунд к столу выйти не смог, но гости по одному поднимались наверх, чтобы выпить бокал шампанского в честь именинника. Ночью ему стало хуже, и Ольга Радж отвезла его в больницу. Она почти до утра дежурила у постели мужа, говорила с ним, покуда он не задремал, где и умер 31 октября 1972 г. на следующий день после своего 87 дня рождения. Могила Паунда находится на острове св. Михаила в Венеции, рядом с могилами Дягилева, Стравинского и Бродского. Судьбы Паунда и Бродского во многом схожи и прах их покоится на одном кладбище по соседству, только, по мнению очевидцев, могилу русского поэта можно найти благодаря могиле Паунда, тропа к которой не зарастает до сих пор. Еще в молодости Паунд перевел с китайского языка две эпитафии, привожу их в моей интерпретации:
ФУ 1
Фу 1 любил далекое облако и холм,
Ли По
Он пытался обнять луну
При подготовке статьи были использованы публикации А. Нестерова, Я. Пробштейна, Н. Казаковой, А. Гениса, А. Карагодина, К. Чухрукидзе об Эзре Паунде из открытых источников интернета.
© Copyright: Игорь Сибирянин, 2009
Свидетельство о публикации №109100405301