12. Отречение
1913 год оказался "самым плохим годом". Помимо пожара, его страшной кульминации, Джека постигли другие бедствия - бесконечные болезни и ссоры, неудачи на ранчо и в остальных делах. У него случился аппендицит. Призовую племенную жеребую кобылу нашли на пастбище пристреленной. Урожай был на корню погублен засухой, которая к тому же способствовала размножению вредителей, поразивших виноградники.
Положение Джека было серьезным. После пожара он вполне мог объявить себя банкротом, но решил сполна уплатить подрядчикам. Он задолжал более 100 000 долларов, но траты не уменьшались. У него был доход богатого человека. Кроме гонораров, которые приносили книги и журнальные публикации в Америке, Джек получал деньги за издание своих произведений почти во всем мире. Он писал Бернарду Шоу, Г. Уэллсу, Уинстону Черчиллю и другим известным писателям, конфиденциально спрашивая, как платят им английские и американские издатели. В 1913 году он заработал примерно 75 000 долларов, но истратил вдвое больше.
Ему приходилось содержать четыре дома. Флору, жившую в Окленде с "мамой Дженни", которая присматривала за ней. Затем Бесс: по мере того как девочки подрастали, расходы увеличивались. Элиза со своим сыном жила в коттедже на территории ранчо. Все вместе взятое составляло довольно тяжелое бремя, но все же меньшее, чем остальные расходы. Главным источником расходов оставалась щедрость Джека. Он поддерживал целое племя бродяг, раздавал деньги и подарки любому встречному, кормил и поил гостей. Дорого обходилась и его мечта о великолепии "Ранчо Красоты". За несколько месяцев до пожара он снова написал Бретту, прося денег. Что-то должно уйти на "Дом Волка", но главное - надо уплатить за только что приобретенные 500 акров земли (теперь его владения простираются до вершины горы Сонома) и за "самого лучшего в мире жеребца-производителя, какого я видел. Это английский тяжеловоз. Я купил его за 2500 долларов".
"деловые" проекты. Джек как-то заметил одному из журналистов: "Я получаю ежегодно примерно сто предложений, сулящих золотые горы, а кроме того, не меньше ста проектов вечных двигателей и других изобретений, включая лекарства от всех болезней". Однако он и сам увлекался подобными идеями: мексиканская земельная реформа и кампания надежных займов вместе обошлись ему в 1913 году в 10 000 долларов. За год до этого он вложил деньги в "Миллерграф" - новый фотомеханический способ печати, с которым его познакомил Джозеф Ноэл, "очень близкий, очень старый и очень верный друг"; дело лопнуло, и дружба закончилась.
В начале 1913 года Джек с актером Гобартом Босвортом основал компанию по экранизации своих книг. Прося у Бретта очередные 2500 долларов, он писал:
"Если затея с кинематографом оправдает хотя бы на одну пятую наши теперешние надежды, я не буду беспокоить вас из-за авансов в течение нескольких лет". Они предполагали начать с "Морского волка" с Босвортом в роли Ларсена. Неприятности начались немедленно. Выяснилось, что "Бальбоа Эмьюзмент продьюсинг компани" делает одноименный фильм без ссылки на автора и при этом не нарушает закона, по которому автор утрачивал право на свое произведение после журнальной публикации.
Джек находился под огромным впечатлением от игры Босворта, но считал, что о фильме не может быть речи, пока есть закон, разрешающий пиратское использование литературных произведений. Он вступил в недавно организованную Лигу американских писателей и разослал своим издателям письма с просьбой пересмотреть их договоры с ним и уступить ему права на все его произведения. Он повел самую ожесточенную борьбу за "Морского волка", съездил в Нью-Йорк, где в первый раз за много лет встретился с Анной Струнской (она была замужем за "социалистом-миллионером" Уильямом Инглишем Уоллингом). Процесс против "Бальбоа компани" он выиграл. Их фильм показали одновременно с картиной Босворта, хотя его пришлось переименовать в "Дьявольский корабль", что, естественно, повлияло на популярность картины. Вмешательство Джека оказалось весомым вкладом в борьбу, которую вела Лига.
Все это, однако, увеличивало список потерь и расходов "самого плохого года". Джек поговаривал о постройке "Дома Волка" заново, но без особой уверенности. Он был готов, как всегда, залезть в долги, но все деньги, какие ему удавалось достать, уходили на борьбу с угнетавшим его кризисом. Он опять предпринял путешествие вдоль побережья на "Ромере" вместе с Чармиан и Накатой. Джоан приписывает его возрастающую тягу к странствиям, к "уединению" потребности забыть разочарования и необходимости решить, как жить дальше. Возможно, она в чем-то права, но главная причина представляется куда более прозаической: Джека преследовали кредиторы. Во время одного из путешествий он писал: "Делаю бешеные деньги, чтобы сводить концы с концами. Я боюсь возвращаться из-за судебных повесток, ожидающих меня. За каждым углом меня подстерегает судебный исполнитель". А Чармиан говорил: "В финансовых делах я сам себе вырыл яму; но я не беспокоюсь - ты ведь знаешь, что я в ней никогда не засиживался. Буду работать еще больше".
Вера-Крус, а Вилья и Сапата подняли народное восстание, Джек принял предложение "Кольерс", в условия которого входили немедленный отъезд, оплаченные расходы и 100 долларов в неделю. Существует мнение, основанное па свидетельстве Чармиан, что таким образом Джек жаждал взять реванш за неудачу в Японии в 1904 году. Гораздо вероятнее, что он просто ухватился за возможность уехать и заработать деньги. В соглашении с "Кольерс" было оговорено, что он одновременно продолжает работать и над художественными произведениями.
17 апреля 1914 года он направился в Галвестон, чтобы получить корреспондентскую карточку и отплыть на транспортном военном корабле в Вера-Крус. Удостоверения Джеку не выдали, хотя других корреспондентов ими уже снабдили, и они были готовы к отплытию. Всякий раз, когда Джек пытался обратиться к генералу Фанстону, адъютант его выпроваживал. Наконец Ричард Хардинг Дэвис, помогший Джеку в Японии, открыл ему глаза. Оказалось, что удостоверение задерживается из-за "Примерного солдата", статьи с нападками па милитаризм, которая распространялась теперь в виде листовки, а первоначально появилась в "Интернэшнл сошиэлист ревью" в октябре 1913 года и была подписана "Джек Лондон".
Встретившись с Фаистоном, Джек яростно отрицал свое авторство: "Я дал ему честное слово, что не писал эту "утку", и, поверив моему честному слову, он на свою ответственность включил меня в уже укомплектованный корпус корреспондентов". Джек сел на военный корабль, а Чармиан, приехавшая вместе с ним в Галвестон отплыла на пароходе "Ралф коуст компани", чтобы встретиться с ним в Вера-Крус. Когда они туда прибыли, война уже кончилась. Американское правительство не собиралось захватывать Мехико; для преследуемых целей оказалось достаточно простой демонстрации силы. Джек остался в Вера-Крус и посылал статьи в "Кольерс", по через два месяца заболел и вернулся в Калифорнию.
Он по-прежнему настаивал, что "Примерного солдата" написал другой. По приезде домой он сразу же поместил в "Арми энд нэйви джорнэл" опровержение, где назвал это сочинение одним из "тысячи образцов прямой лжи и газетных уток", которые связывались с его именем в течение многих лет. Когда разразилась "великая война", он столь же настойчиво продолжал отрицать свое авторство и в конце концов многих убедил, что немцы сами состряпали "Примерного солдата" и приписали ему.
Одним из самых серьезных доказательств, что именно он автор статьи, является язык произведения:
"Юноши! Самое плохое, что может случиться с вами в жизни,- это стать солдатом. Примерный солдат никогда но старается отличить хорошее от плохого. Он никогда не думает и не рассуждает, а только подчиняется. Если ему прикажут стрелять в своих сограждан, друзей, соседей, родственников, он выполнит приказ без колебаний.
Если ему прикажут стрелять по уличной толпе, состоящей из голодных, требующих хлеба, он выполнит приказ и увидит седины, обагренные кровью, узрит жизнь, истекающую вместе с алой кровью из груди женщины, и не почувствует при этом ни сожаления, ни угрызений совести.
Если ему доведется быть во взводе, которому приказано расстрелять героя или человека, творившего благо, он выстрелит без колебаний, хотя и сознавая, что его пуля пронзит благороднейшее сердце, которое когда-либо билось в человеческой груди.
Примерный солдат - слепое, бессердечное, бездушное орудие смерти. Он не человек. Но и не животное, ибо животное убивает, только защищаясь..."
Заметно общее сходство со стилем Джека. Высказывались предположения, что стиль был имитирован, что это испорченный Джек Лондон, но именно так он и писал тогда. Как пи странно, его манеру очень легко воспроизвести. Чармиан в своей книге, вероятно бессознательно, подражает стилю его писем и заметок. Эдвард Пейн выпустил спиритуалистический трактат, озаглавленный "Душа Джека Лондона", в ротором утверждал, что получал послания от Джека после его смерти; в них действительно можно заметить сходство со стилем Лондона, хотя стилем не лучших его произведений...
"У рабочих Соединенных Штатов нет никаких оснований для вражды с мексиканскими рабочими",- говорилось в ее заявлении. В журнале "Мэссиз" Джон Рид, находившийся в армии Панчо Вилья, призывал американских радикалов поддержать мексиканских повстанцев - Джек делал то же самое три года назад. Эти высказывания и призывы, по-видимому, следует оценивать с учетом опыта борьбы за независимость в более поздние годы XX века. Если бы повстанцы победили, их правительство стало бы в интересах национальной экономики разрабатывать нефтяные месторождения и пеоны, возможно, были бы разочарованы. Однако в тот исторический момент крайние проявления открытой империалистической политики вызывали негодование, и переход Джека Лондона в лагерь противника не мог не вызвать болезненной реакции.
Эптон Синклер считал, что переход Джека на другие позиции был неким самообманом, что его взгляды в основном не изменились: "Капиталистический делец, рассчитывающий на поддержку Джека Лондона, похож на ребенка, играющего на фабрике взрывчатки". Но это уже не соответствовало действительности. Перемена началась давно, и очень немногие отдавали себе отчет в происшедшем. В какой-то мере Джеку удавалось скрывать перемену во взглядах, поскольку он продолжал именовать себя социалистом и иногда запевал боевую песнь восстания. Но им владели жажда превосходства, желание видеть мир, управляемый сильнейшими и лучшими, и уверенность, что он из их числа. Чармиан сообщает о его восхищении прошлым с его политикой силы: "Из этого материала сделана ты, белая женщина, и я, и все мы, кто побеждает себя и обстоятельства!"
В перемене его позиций сыграло роль и другое. Он устал, был несчастен и озабочен материальными делами; он все больше и больше пил и слабел физически. Его ум обленился, и Джек уже не искал первопричины всего того, что произошло. Он окружил себя людьми, которые восхищались силой его интеллекта, слепо им веря, и: отдалился от тех, с кем мог бы оттачивать его.
Он вернулся в Глен-Эллен больной плевритом и дизентерией. Осень провел на "Ромере", кончая роман, о котором говорил, что тот будет несравненно выше всех его прежних произведений. "Я почти уверен, что именно к этому я шел всю свою писательскую жизнь и теперь накануне свершения. Книгу от начала до конца пронизывает издавна присущая мне энергия, хотя трудно поверить, что именно я ее написал - она необычайно свежа, но очень отличается от того, что я писал раньше". Речь идет о "Маленькой хозяйке Большого дома". Это любовная история, полная дешевой сентиментальности, написанная уверенно и небрежно, действие которой происходит на ранчо. Изданную в 1913 году "Лунную долину" критиковали за те же недостатки, но она не вызвала такого разочарования, как "Маленькая хозяйка". Андре Трюдон из "Нью-Ревью" связывал творческий упадок Джека с признаниями, содержащимися в "Джоне Ячменное Зерно". Более того, в этой статье откровенно говорилось о том, что он исписался: "Я понимаю, что с творчеством Лондона что-то случилось. Его лексика оскудела, воображение как будто покинуло его, он откровенно повторяется, его рассказы стали столь же благополучны, как и у любого другого популярного беллетриста. Прочтите "Джон Ячменное Зерно", и вы сразу же увидите, что гнетет автора. Он сам вам все расскажет, и трагедия заключается в том, что он, кажется, и сам не понимает, как далеко зашел по этому пути".
Когда он был в отъезде, Элиза послала ему по почте ультиматум: бродяги или она. Джек нанимал их в разное время поодиночке, но теперь они все оказались у нее под началом, и она не могла ни платить им, ни заставить работать. Джек уступил без сопротивления. Он понимал, что стал жертвой паразитов, хотя и делал вид, что его это не волнует. После пожара "Дома Волка" он пришел к заключению, что, возможно, виновником был кто-то из тех, кому он покровительствовал. На его счет делалось большинство покупок в деревенских лавках, о чем он до сих пор не знал. Он согласился, чтобы Элиза сама, без его вмешательства, занималась наймом и увольнением рабочих.
"красотой своих владений", но после 1913 года он понимал, что ранчо не принесет ему дохода. Сначала он полагал, что сумеет возродить земледелие и скотоводство в Калифорнии и на том разбогатеет: "Владелец ранчо, который выводит хорошее поголовье скота и бережно относится к земле, может быть уверен в успехе". В припадке энтузиазма он возводил силосные башни и образцовые свинарники и закупал скот, но сам не знал, что это: отдых или мотовство. В конце 1914 года он писал Бретту: "Чертовски тяжело объяснить моим друзьям, что значит для меня ранчо. Дело вовсе не в доходе. Моя самая безрассудная, тщетная, несбыточная надежда состоит в том, что через шесть или семь лет ранчо себя оправдает и не будет приносить убытки. Оно значит для меня примерно то же, что для других актрисы, скаковые лошади или коллекционирование марок".
Когда в 1914 году началась война, он обратился к "Кольерс" - ему хотелось поехать корреспондентом в Европу. Но ему ответили, что пи одна из воюющих сторон не предусматривает наличие журналистов на фронте; время военных корреспондентов прошло. Джек, подобно многим другим, считал, что большой войны быть не может. В посмертно опубликованном эссе "Движение человечества" он утверждает, что современное оружие придает войне такой характер, который человек, "обладающий высшей мудростью и высокой моралью", отвергнет. Когда началась война, оп принял сторону Англии и резко выступал против Германии. Поразительно его заявление: "В настоящее время цивилизованный мир проходит очищение, как в троицын день, и это очищение может принести человечеству только благо".
Сам же Джек был болен. Его мучила уремия и приступы ревматизма. Он заметно потолстел. В 1902 году, в двадцать шесть лет, он весил сто семьдесят фунтов, в тридцать девять лет - около двухсот, и это при росте пять футов девять дюймов. Ему пришло в голову переменить климат. Вместе с Чармиан они провели часть января 1915 года на "Ромере", скрываясь от кредиторов; Джек готовился к отъезду в Панаму, вновь по заданию Херста. Чармиан, не желая оставаться одна на ранчо, решила навестить кузину, Жившую на Гавайях; однако поездка в Панаму сорвалась, и Джек присоединился к ней.
Они пробыли там пять месяцев и вновь возвратились туда в следующем году. Джек заговорил о переезде на Гавайи, где он хотел поселиться навсегда. Он работал над двумя рассказами о собаках, позднейшими вариациями "Зова предков" и "Белого клыка", действие которых происходило па островах Южных морей. Их существование на Гавайях носило странный, неприметный характер - продолжительный отдых в надежде на поправку здоровья, лежание на пляже в ярких кимоно, его выпивки в яхт-клубе, бридж вместо покера. Он чувствовал себя все так же, и нервное напряжение не покидало его. Он принялся за чтение Фрейда, Юнга и других психоаналитиков. Он беспрерывно звал Чармиан, чтобы прочесть вслух тот или иной отрывок; временами он так взвинчивал себя, что ей приходилось оставлять его в одиночестве.
Во время отдыха он написал, по существу, свое последнее политическое произведение. Сделано это было в качестве личного одолжения. Эптон Синклер составил антологию, посвященную общественным проблемам, и назвал ее "Взывая к справедливости"; он послал ее Джеку и попросил его написать предисловие. Мнения о качестве предисловия разошлись. Естественно, высоко оценил его сам Синклер, а Филип Фонер в 1947 году писал о нем как "об одном из самых волнующих и поэтических произведений, вышедших из-под пера Лондона". Другие, напротив, считают, что предисловие полно банальностей и написано слабо, отмечают, что здесь нет ни одного упоминания о социализме, а в качестве средства борьбы против социальной несправедливости предлагаются "служение делу" и "благородство мыслей".
шести кабинок и провести водопровод для двух душей. Под его руководством все было сделано за три дня. Доктора рекомендовали ему гольф в качестве оздоровительного средства; он послал десятника найти подходящее место для площадки и заявил, что сам ее разметит. Клуб "Богема" собрался устроить очередной "День бурного веселья" - летний пикник на Рашен-ривер к северу от Сан-Франциско. Джек принял в нем участие и вернулся в обществе художника Ксавьера Мартинеса, Джорджа Стерлинга и еще нескольких человек, оставшихся на ранчо, где начался долгий запой.
Его мания войны усилилась после гибели "Лузитании" (это было во время их каникул на Гавайях) и убийства медсестры Кэвелл. Вновь возник призрак "Примерного солдата", и любое упоминание о нем вызывало у Джека поток сердитых писем. В 1916 году, отвечая на вопросы армейского офицера, он почти отрицал какую-либо причастность к политике: "Насколько я представляю себе историю этого произведения, его первоначально издали и распространили в Германии, а потом доставили в Соединенные Штаты в переводе на английский и с добавлением моего имени. И уже отсюда оно пошло гулять по свету. Если вы прочтете мои книги и газетные репортажи, то узнаете, что для газет я писал исключительно военные корреспонденции и отчеты о поединках боксеров-профессионалов и что критики превозносят меня как отца прозы "красной крови".
подход. Ввиду наличия разных точек зрения в руководстве партии Национальный Исполнительный комитет поставил эту проблему на референдум осенью 1915 года. Раскол был вызван вопросом, следует ли исключать члена партии, если он, участвуя в выборных государственных органах, голосовал за ассигнования на военные цели. Многие во время референдума воздержались, но большинство проголосовало "за".
Джек пришел в ярость. Он пригрозил отправиться в Нью-Йорк и задать жару тамошним радикалам. Выход Эдварда Пейна из партии ускорил и его собственный. Пейн вступил в местную ячейку в Глен-Эллен, скорее всего, потому, что находился под влиянием Джека; трудно вообразить, чтобы он разделял идеи социализма. Пейн вышел из рядов партии не в связи с войной, а потому, что не одобрял агрессивного тона полемики. Джек узнал об этом на Гавайях и продиктовал следующее заявление: "Я только что узнал о недавнем выходе товарища Эдварда Б. Пейна из рядов местной ячейки, точная дата не указана.
Настоящим письмом сообщаю о своем выходе из рядов местной организации в Глен-Эллен по совершенно противоположной причине, нежели товарищ Пейн. Я выхожу из партии, ибо она утратила свой боевой пыл и дух и перестала уделять внимание классовой борьбе.
заслуги в борьбе за общее Дело и сегодня, по прошествии немалого времени, еще не окончательно забыты. Воспитанный в традициях классовой борьбы, как она велась Социалистической Рабочей партией (и, по-моему, велась правильно), я верю, что, сражаясь и сплачиваясь, не вступая в соглашение с врагом, рабочий класс мог бы завоевать себе свободу. В связи с тем, что за последние годы социалистическое движение в Соединенных Штатах перешло на позиции примиренчества и компромисса, мой разум более не одобряет пребывания в партийных рядах. Таковы причины моего выхода из партии.
И последнее. Справедливость, свобода и независимость по природе своей столь грандиозны, что не могут быть ни подарены, ни навязаны расам или классам. Если угнетенные расы или классы не восстанут и усилиями своего разума и мускулов не вырвут справедливость, свободу и независимость у мира, они никогда не получат их вовремя; а если эти грандиозные по самой природе своей явления власть имущие щедро преподнесут им на серебряном блюде, они не будут знать, что с ними делать, не сумеют их использовать и останутся тем, чем были в прошлом, - низшими расами и низшими классами.
".
В письме довольно много интересного. В нем не упоминается война и отношение к ней. Взятое вне исторического контекста, оно кажется явным утверждением социалистических принципов в противоположность оппортунизму и духу компромиссов, разъедающим эти принципы. Более того, Джек и раньше критиковал руководство партии, заботившееся в первую очередь о респектабельности, а не о революции; в письме 1913 года он замечал, что социалистическое движение в Америке, кажется, "обречено превратиться в оплот консерватизма". Неужели прозорливость Джека в тот момент помогла ему подняться над предрассудками и пристрастиями, и его последнее заявление стало первым, в котором он увидел Социалистическую партию такой, какой ей всегда следовало быть?
всегда не хватало боевого духа классовой борьбы; за исключением немногих ученых-марксистов оно состояло преимущественно из людей радикальных взглядов, но без ясной цели, поэтому критика Джека была справедлива. Однако, изложив свои идеи в общей форме, он умолчал о том, чего хотел от социалистического движения и рабочего класса: он не пояснил, как они должны были бороться и против каких врагов. Каков бы ни был ответ, ясно, что важную его часть составляла поддержка Англии в войне с Германией.
Тон письма сделал разрыв необратимым. Раскол в Социалистической партии по вопросу отношения к войне увеличивался, многие вышли из ее рядов. Но те, кто соглашался с Джеком и хотел, чтобы Америка вступила в войну, как раз были сторонниками тактики компромиссов, чей политический радикализм вовсе не предполагал классовой борьбы. Число революционеров, которые выступали против войны, но чьи убеждения полностью совпадали с высказанными им в последнем абзаце письма, было невелико. Таким образом, не приняв по разным причинам позиции обеих сторон, он разорвал еще сохранившиеся связи.