ГЕНРИ ВОДСВОРТ ЛОНГФЕЛЛО
(HENRY WADSWORTH LONGFELLOW, 1807-1882)
Всемирно-известный поэт, любимый и самый популярный из современников у себя на родине, Лонгфелло привлекал сердца проникновенностью и гуманностью своих стихов, их поразительной простотой и звонкой мелодичностью.
Он не принадлежал к определенному литературному направлению, не входил в «школу» или группу. В равной мере его можно назвать романтиком и сентименталистом, поэтом, у которого сильна дидактическая струя, характерная для просветителей XVIII в. При всем этом он не эклектичен, не противоречив. Напротив, его поэзия целостна, своеобразна.
«Мэйфлауэр». Дед поэта — генерал Лонгфелло — был героем войны за независимость, дядя поэта Генри Лонгфелло — морской лейтенант — потопил корабль и погиб вместе с командой судна в 1804 г., не желая попасть в руки врагов. В семье жили героические традиции, оказавшие большое влияние на будущего поэта.
Стихи и прозу Лонгфелло стал писать, еще будучи студентом Боудоинского колледжа. Окончив его, он впервые отправился в Европу для изучения языков, провел там три года (1826—1829), побывал во Франции, Испании, Италии и Германии и описал свое путешествие в книге очерков «За морем» («Outre-Mer. A Pilgrimage Beyond the Sea», 1835). По возвращении он стал преподавателем новых языков в Боудоинском колледже, позже — профессором Гарвардского университета в Кембридже, где в течение восемнадцати лет читал лекции по литературе.
Вторично побывав в Европе (Германия — Швейцария) в 1835 г., Лонгфелло опубликовал в 1839 г. роман «Гиперион» («Hyperion») и поэтический сборник «Голоса ночи» («Voices of the Night»). Два года спустя появились «Баллады и другие стихотворения» («Ballads and Other Poems»). Если в ранних стихах Лонгфелло подражал немецким поэтам, то в названных сборниках он вступает уже на свою собственную поэтическую стезю — это американский поэт с бурно растущей славой.
Возвратившись в 1842 г. из своего третьего путешествия в Европу, Лонгфелло выпустил в свет знаменитые «Невольничьи песни» («Poems on Slavery», 1842), отозвавшись ими на величайший политический конфликт своего времени.
В 40-х годах поэт занялся переводами и создал интереснейшую антологию «Поэты Европы» («The Poets of Europe», 1845), куда вошли стихи всех европейских народов, переведенные самим Лонгфелло и другими американскими поэтами. Эта работа столь увлекла его, что он продолжал ее четверть века и в конце 70-х годов издал наиболее значительную из всех опубликованных в США антологий «Поэзия всех стран» («Poems of Places»), состоящую из тридцати одного тома.
«Башня в Брюгге и другие стихотворения» («The Belfry of Bruges and Other Poems») и в нем — любимая автором «Стрела и песня». Вскоре была написана первая наиболее значительная поэма в американской литературе «Евангелина» («Evangeline», 1847), на сюжет, подсказанный Готорном, вызвавшая бесчисленное количество сентиментальных подражаний и немало пародий. Лонгфелло дал американский вариант извечной темы в мировой литературе. В гекзаметрах была воспета пуритански строгая и верная Евангелина, в день свадьбы потерявшая жениха, взятого в солдаты, и после долгих поисков нашедшая возлюбленного умирающим в госпитале. На протяжении тридцатилетия эта сентиментальная и трогательная история была любимым и популярным чтением у американского читателя.
Лонгфелло не оставляет прозы, пишет «Кавана» («Kavanagh», 1849)—образец «интеллектуального романа» со слабо развитым действием, малым количеством событий и узким кругом действующих лиц.
Стихи разных лет собраны в книгу «У моря и очага» («The Seaside and the Fireside», 1849), которая открывается проникновенно-патетическим стихотворением «Постройка корабля». Оно имело шумный успех. Сохранился рассказ о том, как президенту Линкольну подарили эти стихи; он растроганно воскликнул: «Какой чудный дар — так волновать души людей!».
В творчестве Лонгфелло все большее значение приобретают эпические произведения, посвященные прошлому. Написана поэма «Золотая легенда» («The Golden Legend», 1851), представляющая переработку средневековой поэмы Гартмана дер Aye о «Бедном Генрихе»; герой поэмы излечен был кровавой жертвой, которую принесла его возлюбленная. Создается знаменитая «Песнь о Гайавате» («The Song of Hiawatha», 1855). Появляется поэма «Сватовство Майлза Стендиша» («The Courtship of Miles Standish», 1858), где романтически восславлены предки поэта. Чтобы выдержать эпически монументальный тон поэмы, автору пришлось обращаться к гекзаметру и мифологической образности. Литераторы- романтики заполняли «вакуум»: создавали для США величавое героическое прошлое.
В 1858 г. был опубликован лирический сборник «Перелетные птицы» («Birds of Passage»). Он считается вершиной творчества Лонгфелло. Стихи, действительно, глубоки и философичны, широки по социальной тематике, подкупающе задушевны.
«Рассказы придорожной гостиницы» («Tales of a Wayside Inn»), свидетельствующие о тяготении Лонгфелло к реалистической эпической форме.
Близилась к концу гигантская работа, которую поэт вел на протяжении многих лет. В 1867 г.. американские читатели получили перевод «Божественной комедии» Данте. Через год Лонгфелло предпринял свое последнее, четвертое, путешествие в Европу для получения ученой степени в Оксфордском университете. К этому времени он был широко известным поэтом с мировой славой; имел ученые степени пяти европейских и американских университетов, был членом русской Академии наук, испанской Академии и других ученых обществ. Слава его была так велика, что порою превращалась для стареющего поэта в тяжкое бремя.
Он беспрерывно работал — писал стихи, баллады, драмы, переводил с других языков. Поздний Лонгфелло — видный американский сонетист. Сонеты — «жемчужины » его поэзии («Чосер», «Шекспир», «Милтон», «Поэты», «Настроение» и др.) В последнее десятилетие его жизни вышли в свет: «Три книги песен» («Three Books of Songs», 1872) вместе с апокрифической трагедией «Иуда Маккавей» («Judas Maccabaeus»), «Маска Пандоры » («The Masque of Pandora», 1875), поэма «Керамос» («Keramos and Other Poems», 1878), последняя книга стихов «Ultima Thule»1 с эпиграфом из Горация: «Дай мне здоровье, чтобы я радовался достигнутому, чтобы прожил непозорную старость, чтобы ясен был ум и звучала моя лира» («Ода к Аполлону»). Незаконченной осталась драматическая поэма «Микеланджело» («Michael Angelo»), где рассматривается главнейшая эстетическая проблема — соотношение искусства и жизни.
Смерть Лонгфелло последовала через месяц после того, как страна торжественно и шумно отметила его семидесятипятилетие.
***
Литературно-эстетические взгляды выражены в его произведениях: он не писал статей и рецензий.
«За морем» характеризует вкусы автора: его интересуют предания и легенды «прекрасных провинций Нормандии», баллады о Робине Гуде, бытующие на севере Франции, он погружается в философские раздумья при осмотре знаменитого кладбища Пер-Лашез, где захоронены поэты, философы и политические деятели. В Испании его влекут старые баллады, типы и нравы Кастилии, религиозная поэзия; он переводит и помещает в книгу стансы древнего Кадикса и прославленной Кордовы, сонеты и мадригалы, рассуждает о том, как «история становится романсом, а романс — историей». В Италии он занят трагической жизнью Торкватто Тассо, величавыми памятниками Вечного города, римскими монахами, римской пестрой толпой. Эту книгу молодого Лонгфелло можно назвать прологом к его будущей литературной деятельности — в ней есть все, что позже появится в его поэзии: те же самые мысли, темы, эмоции, настроения.
«Гиперион», где действующим лицом является Поль Флеминг — страдающий и одинокий молодой человек, путешествующий по Рейну, Италии и Швейцарии, написан в элегических тонах. Ноты грусти, печали и христианского смирения, первый раз появившись, никогда уже не уйдут из творчества Лонгфелло. «Гиперион» назван романом, но это скорее сборник новелл, слабо объединенных присутствием Поля Флеминга. В последней части он представляет собой растянутый литературно- эстетический диспут, в котором дается оценка искусству Европы (архитектуре, музыке, поэзии); целая глава посвящается Гете, которому брошен упрек в том, что он «только копирует природу».
Спор на эстетические темы продолжен в романе «Кавана». Здесь дан образ деревенского учителя Черчилля— потенциального романиста без художественного чутья. Черчилль не способен видеть то, что находится рядом, соприкасается и перекрещивается с его собственной жизнью. Всем сюжетом своего произведения автор показывает, что объектом внимания романиста должна быть реальная действительность, а не вымышленные, книжные схемы. Незадачливому Черчиллю, которому «жизнь представлялась сфинксом с его непрерывными загадками реального и идеального», автор подсказывает, что литература должна быть зеркалом духовной и эмоциональной жизни человека, в ней следует отражать великое и малое, причем литератор обязан исходить из собственного, им самим приобретенного опыта.
К этому, собственно, и сводится литературно-эстетическое кредо Лонгфелло; этим принципам подчинена вся его поэзия.
Она очень универсальна по тематике, содержанию и тональности. Прежде всего она дидактична. Будучи сам глубоко религиозным человеком, обращаясь к религиозным читателям, поэт чувствует себя наставником, выбирает легко запоминающуюся афористическую форму, дает стихам названия, связанные с духовными песнопениями («Псалом жизни», «Гимн ночи»), старается быть простым и понятным даже тогда, когда предлагает афоризмы философской окраски: «Жизнь есть подвиг!».
На биваке жизни будь —
Не рабом будь, а героем,
Закалившим в битве грудь!
(«Псалом жизни», пер. И. Бунина)
Чтоб в песках времен остался
След и нашего пути.
И тем не менее в стихах Лонгфелло немало романтически беспредметных стремлений («Excelsior!»), утешительных обещаний счастья («Эндимион») и романтической печали по поводу несбывшихся надежд («Мост», «Данте», «Перемена», «Вечерний звон»). Лонгфелло называют поэтом домашнего очага, и это верно. Он умеет нарисовать трогательную картину счастливого общения с детьми («Час детей», «Открытое окно», «Строитель замков»), но почти всегда в такие стихи врывается зов большой жизни, горечь утрат и ярость сопротивления:
Сдаться? Ни за что на свете!
(«Ветер в камине», пер. Б. Томашевского)
Начав с поверхностной описательности, с популярных метафор («когда бушует ветер злой», «в румяном свете утренних лучей», «в серебряной одежде туч», «дремали молчаливые леса» и т. п.), поэт с годами изменяет строй образов природы, придает им философское значение; они становятся глубокими и емкими по смыслу; он находит для них чеканную форму сонета («Отлив и прилив», «Летний день у моря»). Образы природы входят в поэтическую ткань, получают драматические функции, усиливают аллегоризм («птицы» становятся символом движения жизни, символом плодотворного искусства); появляются многозначительные поэтические метаморфозы — огнедышащая Этна предстает в виде титана-богоборца Энкелада, якобы погребенного под вулканом, но все еще грозного для тиранов («Энкелад»).
Поэзии Лонгфелло присущи обличительные мотивы. Автор стихов: «Битва у Ловелз-Понда», «Индеец-охоткик», «Гонимому облаку», «Месть индейца Дождь-в-лицо » — неизменный друг угнетаемого индейского народа, его бытописатель и нравоописатель, выразитель его гнева и ненависти. Горячее сочувствие питает Лонгфелло и к неграм, находящимся в рабстве.
В цикле стихов «Невольничьи песни» он далек от революционных инвектив, и, тем не менее, стихи эти показались столь смелыми, что по выходе в свет сборника буржуазные журналы не желали рецензировать книгу, в названии которой стояло слово «рабство». В цикл входит восемь стихотворений, и первое из них посвящено Уильяму Чаннингу — пламенному поборнику аболиционистских идей. Каждое из стихотворений имеет четкий сюжет, реалистически изображает картины жизни негров в США. Жнец, истомленный работой и зноем, заснул на поле, «сжимая серп рукой»; ему снится родная Африка, жена и дети и он сам — на гордом скакуне. Видение свободы обрывается ударом бича; негр насмерть засечен рабовладельцем («Сон раба»). Вот еще одна впечатляющая картина:
В болотных тростниках.
Он видел отблеск фонарей,
Он слышал близкий храп коней
И лай собак в кустах.
«Невольник в черном болоте», пер. М. Касаткина)
Плантатор продает в рабство свою дочь («Квартеронка»); на затонувших кораблях «рабы — товар живой, рабы гниют в цепях» («Свидетели»)... Подобно Бичер Стоу в «Хижине дяди Тома», Лонгфелло предсказывает революционный взрыв — негры, как библейский титан Самсон, как мифологический Энкелад, потрясут основы общества:
Пока еще он заключен в оковы,
Но ждите! Он восстанет в грозный час.
(«Энкелад», пер. А. Энгельке)
«Предостережение». «Невольничьи песни» были написаны за восемнадцать лет до начала Гражданской войны, когда вооруженное столкновение с рабовладельческим Югом еще не казалось неизбежностью. Когда же началась война, Лонгфелло вначале был против военного конфликта2, но позже признал разумным «раздуть огонь» (записи в дневнике за январь 1861 г.), т. е. бороться с рабовладельцами с оружием в руках.
«Если бы я имел сто рук, они все были бы заняты «Гайаватой»,— писал поэт в период создания произведения. «Песнь о Гайавате» принесла Лонгфелло мировую славу. Интерес к творчеству индейцев возник у него лет за тридцать до появления поэмы. Еще в студенческие годы он изучал книжные источники будущего произведения, позже встречался с вождем племени оджибуэев, многое заимствовал из записей легенд, преданий, песен и обрядов индейцев, сделанных Скулкрафтом.
«Индейскую Эдду», как Лонгфелло сам называл свою поэму, он создал на основании легенд и преданий нескольких племен. В этих легендах рассказывалось о полуреальном - полулегендарном пророке и учителе, который научил индейцев искусствам и ремеслам. Однако образ Гайаваты у Лонгфелло отнюдь не только индейский. В нем собраны и запечатлены черты героев и богов античного мира (Орфея, Геркулеса, Прометея, Диониса) и европейского народного эпоса (Зигфрида, Беовульфа, русских богатырей, героев финской «Калевалы»). «Песнь о Гайавате» написана четырехстопным ямбом. Из античной мифологии и средневекового европейского эпоса заимствованы аллегории, ситуации, метаморфозы, описания быта.
Когда поэма вышла в свет, ее автор оказался под перекрестным огнем критики. Респектабельные бостонские газеты представили «Гайавату» как «легенды диких аборигенов», «не вызывающие симпатии у читателей». Либеральные критики упрекали Лонгфелло в том, что он изобразил в розовом свете «блага цивилизации». Концовка поэмы, действительно, тенденциозна: колонизаторы обрисованы как «братья» индейцев. Умирая, Гайавата завещает своему народу заботиться о пришельцах, которых он поселил в своем вигваме: «чтоб... им всегда были готовы и приют, и кров, и пища». Зачем понадобилась поэту эта идиллическая концовка? Ведь он сам в поэме «Сватовство Майлза Стендиша» писал о ненависти индейцев к первым колонистам, а через три года после появления «Гайаваты» опубликовал «Месть индейца Дождь-в-лицо», где была такая строфа:
В ловушку эту, через дол
Вождь белых с желтой гривой,
И там все триста полегли,
Мечтавших из чужой земли
Прийти домой с поживой.
Очевидно, Лонгфелло был искренне убежден, что, если бы первые поселенцы не начали грабить и убивать индейцев, то две расы могли бы мирно ужиться на американском континенте. При этом намеренно забывалось, что главной целью всех европейцев, устремлявшихся в Новый Свет, был только грабеж. Золото, серебро, меха, табак, хлопок, богатая земля — вот что влекло их в Америку, принадлежавшую индейцам.
Еще одна цель была у Лонгфелло, когда он рисовал картину «братства» пришельцев и индейцев. В середине XIX в. формировалась оригинальная национальная американская литература. Лонгфелло рассматривал «Песнь о Гайавате» как первый шаг к созданию национального эпоса. Фольклор индейцев был для него частью американской самобытной культуры, ее специфически колоритной чертой. Вот почему в поэме пришельцы представлены как преемники и наследники традиций, творцом которых является легендарный Гайавата.
Его образ — глубоко поэтический, сказочно фантастический, романтически приподнятый — свыше ста лет пленяет воображение читателей всего мира. Гайавата, «сын нежной страсти и печали», рождается от дочери луны Веноны и коварного западного ветра Меджекивиса. Он обладает непомерной силой, может сокрушать скалы, «раздроблять в песчинки камни», у него волшебные мокасины, в которых «с каждым шагом Гайавата мог по целой миле делать». Ко всему тому, он обладает чудесным даром: «изучил весь птичий говор», «всех зверей язык узнал он».
Лонгфелло строго соблюдает традиционные для народного эпоса художественные приемы: вокруг Гайаваты все одушевлено и очеловечено — ветры, облака, птицы, звери, растения. Маис представлен юношей с золотистыми кудрями, с которым борется и которого побеждает Гайавата. Удивительно поэтична картина постройки пироги: Гайавата просит коры у молодой березы, ствол и корни — у крепкого кедра, смолу — у ели, у ежа — иглы, которые ярко окрашивает соком трав и ягод и расцвечивает ими свое творенье. Поэтически представлены и другие формы труда человека: посев и возделывание растений, рыбная ловля, охота. Гайавата-полубог несет своему народу знания и радость искусства. Он учит индейцев возделывать хлебные злаки, выделывать кожи, строить лодки, собирать дикий рис в лугах, устраивать праздники, наслаждаться песней и пляской, творить заклятья от воров и недругов, чтить память предков. Он же — творец искусства рисования и письма, первый врачеватель.
— венец природы; по труду, по силе ума и воле к победе он непревзойден. В этом — основная философская мысль поэмы. Она роднит Лонгфелло с Купером, с Эдгаром По, Мелвиллом. Эпическая картина битвы Гайаваты со своим отцом Меджекивисом (традиционная для эпоса батальная картина) имеет глубокий подтекст: лишь человек, хотя он сам частица природы, способен обуздать стихии и заставить их служить себе.
Гайавата ратоборствует не только с силами природы; он побеждает злого волшебника — Духа богатства — и раздает сокровища чародея народу. В поэму врывается и другой социальный мотив: Гайавата преследует коварного По-Пок-Кивиса, научившего индейцев играть в кости. Злодей превращается в бобра, казарку, орла — он так же многолик, как и пороки человека; победа над ним требует от Гайаваты ума, настойчивости, терпенья. В фантастическую поэму автор вводит уже совсем реальную беду — голод! Голод унес кроткую красавицу Миннегагу — жену Гайаваты.
Поэма многопланова; в этом поэтическом иносказании представлены главные события в жизни человека: рождение и смерть, веселье и труд, любовь, творчество, дружба, битвы с врагами. Дидактизм автора лишен здесь своей прямолинейной назидательности. Создав венок чудесных мифов,
... сказки и легенды
С их лесным благоуханьем,
Голубым дымком вигвамов,
«все народы к совещанью»:
Закурите Трубку Мира
И живите впредь как братья!
— характерные его черты. Классический перевод поэмы на русский язык, принадлежащий И. А. Бунину, сохраняет дух и стиль выдающегося произведения.
Примечания.
1. «За пределами» (1880) (лат.).
2. Он запретил своим сыновьям — Чарлзу и Эрнсту принимать участие в войне. Но Чарлз ушел воевать и был ранен в бою