ПОСЛЕСЛОВИЕ
«Романтическое искусство характеризуется резким разрывом идеала и действительности, — утверждает советский исследователь В. В. Ванслов. — Идеал же приобретает характер противостоящей жизни неосуществленной мечты» 1.
Благодаря особенностям романтического видения мира происходит некое «парение» над обыденным, абстрагирование, которое делает более четкими положительные качества героя или явления; они кажутся более обаятельными. Возвышенный образ романтического героя пленяет и волнует воображение читателя.
«Романтизм — наиболее человечное настроение... он преувеличивает добрые начала, свидетельствуя этим, как велика жажда добра в людях»2,— говорит А. М. Горький.
Свободолюбие, ненависть к угнетателям и обидчикам, неукротимая жажда действия и титанизм усилий, захватывающая дух удачливость, драматическая судьба — все это окружает романтического героя неувядаемым ореолом.
И тем не менее романтики всегда вызывали скрытое или явное недовольство. Фенимора Купера при жизни упрекали в том, что его индейцы не похожи на «настоящих». Герману Мелвиллу ставили в вину «неправдоподобие » Белого Кита и «безумного» капитана Ахава. Эдгару По не прощали пристрастия (и до сих пор не прощают!) к «извращенной» человеческой натуре. В Готорне привыкли осуждать пессимизм и приводить слова из дневника: «Человеческое сердце может быть сравнимо с пещерой— мрак и ужас лежат в глубине...», не принимая в расчет конца фразы, столь типичной для существа творчества этого американского романтика: «... Но еще глубже все же есть вечная красота»3.
В наше время различают романтику, романтическое — с одной стороны, и романтическое направление как конкретно-историческое литературное явление — с другой. Выполняя свои историко-литературные задачи в качестве господствующего литературного направления, американский романтизм шел на поиски закономерностей жизни — социальных, этических, психологических, эстетических; свой ракурс жизни, наблюдения, обобщения и эксперименты предлагал читателю как художественную находку.
При исследовании творчества американских романтиков убеждаемся, что никто из них не замыкался в «башню из слоновой кости», наоборот, все они жили интересами своего времени.
критический реализм появился на два-три десятилетия позже европейского и романтики США объективно выполняли функции реалистов. Но часто при этом оставались в сфере романтического метода, или, в крайнем случае, как говорят историки литературы, «проявляли реалистические тенденции». Вот тогда-то все их традиционные романтические художественные средства становились особенно резко подчеркнутыми — «бросались в глаза читателю», который хорошо видел «ножницы» между конкретной жизненной задачей и гиперболизмом художественной условности.
Короче говоря, романтизм как метод изживал себя в США быстрее, чем в Европе: он вынужден был работать «двойной тягой» — за себя и за реализм, еще не сформировавшийся, и тем самым, «изнашиваясь», обнажать свои наиболее уязвимые места.
А его «ахиллесова пята» тоже представляла не что иное, как быстрое развитие общественного (а, следовательно, и литературного) сознания.
В. Г. Белинский утверждает: «Человеческое развивается по мере его освобождения от естественной непосредственности» 4.
Процесс этот, начавшийся еще в античном мире, характеризуется разрушением наивного сочетания (почти тождества) вымысла и действительности. Пережив это на пороге бытия и создав чарующую прелесть античной мифологии, античного и средневекового эпоса, человечество как будто медлило до конца расстаться с чарами своего детства и периодически пыталось возродить эту сопряженность вымышленного и действительного. Искусство, литература разных веков в той или иной мере стремились выполнить эту задачу.
чуть ли не осязаемым.
Не случайно в арсенале художественных средств романтиков XIX в. утопия занимает немалое место. Картины лучших идеальных миров, картины совершенных человеческих взаимоотношений—самое притягательное, что есть в творчестве романтиков. Даже когда это «микроутопия »— палуба корабля в романе «Морская волшебница» или лесное содружество Зверобоя и Чингачгука.
Вместе с тем историческая судьба романтиков (особенно американских) была такова, что они оказались самыми бескомпромиссными и нетерпимыми врагами победившего в буржуазных революциях XVIII—XIX вв. правящего класса. Выполнение функций «судий общества», «совести страны'», «учителей жизни» подразумевало усиление интеллектуального начала в их творчестве, а следовательно, закономерный отход от наивной патетики пленительного вымысла и «естественной непосредственности». Не случайно у «поздних» романтиков исследователи чаще всего обнаруживают «реалистические тенденции». Кстати говоря, романтические утопии к концу XIX в. (80-е годы) поступают «на вооружение» к критическим реалистам: за короткий срок в США появляется свыше 50 утопических романов и все они, подобно прославленному роману Эдуарда Беллами «Спустя сто лет» (1887), представляют собой симбиоз двух начал: критического и утопического. Романтики передавали литературную эстафету новому направлению.
Исчезала историческая эпоха, породившая романтизм как литературное направление, иными, более сложными становились социальные условия жизни. Человечество вступало в новую формацию. И становилось на новую ступень своего художественного развития. В наследство от романтиков ему осталось главное: романтическое видение мира, нашедшее свое место среди художественных средств реализма, и воинствующий критицизм, всегда придающий литературе черты высокой морали и гражданственности.
Примечания.
2. Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 14. М., 1951, с. 103.
3. Цит. по кн.: Wagenknecht Ed. Nathaniel Howthorne. Man and Writer, p. 16.
4. Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. 10, с. 29.