Глава 17
К середине апреля 1933 года Эрнест глубоко полюбил Кубу и увлекся рыбалкой на марлина – Куба была лучшим местом для охоты на марлина, какое он обнаружил на сей день. Около 12-го числа Эрнест отплыл к кубинскому побережью в двухмесячную экспедицию с Джо Расселом на его «Аните» в сопровождении кубинского рыбака Карлоса Гутьерреса. Иногда Эрнест ночевал на катере; в другие дни, особенно когда ему хотелось окунуться в знаменитую ночную жизнь Гаваны или отправиться на вечеринку к Мейсонам за пределы Гаваны, он снимал номер в отеле «Амбос Мундос», на углу Обиспо и Меркадереса. Этот отель, построенный в 1920-е годы в самом центре колониальной Гаваны, напоминал нью-йоркский Флэтайрон-билдинг. Комнаты сдавались всего за два доллара за ночь.
Позднее сын Эрнеста Джек передавал рассказанную ему отцом историю, будто Джейн пыталась залезть к нему в номер в «Амбос Мундос» по фрамуге. Надо заметить, что это хвастливое признание было маловероятным не только с технической точки зрения (история, скорее всего, появилась в шутку), но и само происшествие не соответствовало характеру тогдашней дружбы между Эрнестом и Джейн. Джейн очень любила рыбачить с Эрнестом и в самом деле была несчастна в браке. У них с Грантом был маленький приемный сын Тони, позже они усыновили еще одного ребенка, однако материнство тоже не стало приоритетом в ее жизни. «Слишком много талантов, и ни одного заметного» – такая надпись будет вырезана на ее надгробии, однако в положении Джейн не было ничего смешного. Позднее Эрнест признавался, что написал рассказ «Какими вы не будете», о Нике Адамсе в 1918 году в Италии, чтобы пояснить Джейн смысл того, что он вынес в название рассказа: Джейн никогда не будет такой, как Ник, сломанный не только войной, но самой жизнью.
Но той весной Джейн действительно как будто надломилась. Во-первых, когда она ехала в машине с Джеком, Патриком и своим сыном Тони, часть фотографий, лежавших у нее на коленях, вылетела из окна. В замешательстве она съехала с дороги, автомобиль перевернулся и продолжал лететь до самой набережной. Двери заклинило, но Джейн с детьми сумела выбраться через открытое окно; все были невредимы. После этого она провела несколько дней на «Аните» с Эрнестом и его друзьями. Несколько дней спустя, в своем доме в Хайманитасе, Джейн выпрыгнула в низкое окно и сломала позвоночник. Ее отправили в гаванскую больницу, где она прошла лечение от «нервного потрясения» и травмы, а потом Грант Мейсон перевез ее в «Докторс хоспитал» в Нью-Йорк.
просьбе Эрнеста Арчи навестил Джейн в больнице; в двух разных июньских письмах к Арчи Эрнест просил друга еще раз заглянуть к ней. И между ними вспыхнуло какое-то сексуальное соперничество, по-видимому, разгоревшееся благодаря неотразимой комбинации блондинки и постели. Кажется, между Джейн и Арчи произошел какой-то сексуальный контакт, хотя и довольно сдержанный из-за гипса. Путаное письмо от очевидно пьяного Эрнеста к Арчи, написанное три года спустя, содержит эротическое, но загадочное упоминание Джейн.
Впрочем, всякий эротизм, связанный с Джейн, можно отнести лишь к Арчи, не Эрнесту. Хемингуэй искренне волновался за Джейн, как она там одна в больнице, призывал Арчи навестить ее и привести с собой «миссис Паркер». Но причина, почему Эрнест не попытался завести роман с привлекательной, неотразимой и чувственной Джейн, была очень простой: в 1933 году он был глубоко влюблен в свою жену. Действительно, они наслаждались своего рода вторым медовым месяцем, и Эрнест сходил с ума по своему неизменному сексуальному фетишу, волосам. И он, и Полин делились эскападами с окрашиванием волос в переписке с Джейн, причем именно любование ее белокурыми волосами, кажется, и дало начало сексуальным играм.
Первым свои волосы обесцветил или покрасил Эрнест. Джозефин Мерк, подруга из Монтаны, навестила Эрнеста и Полин в 1933 году. Она вспоминала, что волосы Эрнеста «выгорели от солнца», однако маловероятно, чтобы его темные волосы «выгорели» под солнечными лучами. Почти сразу же после этого Джозефин увидела его с рыжими волосами, и когда она спросила Эрнеста об этом, он рассердился. Из письма Полин мужу мы можем понять, какого цвета волосы были у него той весной: «О твоих волосах, – писала она, – не знаю, как превратить рыжий в золото. Как насчет перекиси водорода? – или лучше пусть с рыжими волосами. Рыжие тебе к лицу». Видимо, Эрнест чувствовал сожаление, если не из-за самого окрашивания, то из-за выбора неправильного цвета. «Эрнест немного подавлен, хотя и не сильно, из-за своей стрижки, – писала Полин Джейн, – в Гаване, на лодке, его волосы превратились в яркое золото… и он в бешенстве остриг их по самые корни».
Полин стала блондинкой. Однажды она уже осветляла волосы, во время медового месяца в Андае, незадолго до того, как они уехали в Валенсию; это ужасно возбуждало Эрнеста. В те годы красители для волос были другими: они неприятно пахли, были вредными, тяжело ложились на волосы, и достичь правильного оттенка было очень трудно, особенно блондинкам. Полин пришлось постараться, чтобы ее светлые волосы не стали слишком розовыми. Эрнесту интереснее было разнообразие светлых оттенков. В какой-то момент волосы Полин были «бледно-золотыми», в другой раз – «глубоко золотыми», а этим летом она стала «пепельной блондинкой». Каждый раз, как она меняла цвет волос, в его воображении представала другая женщина. Со временем даже простое описание оттенков волос станет для него почти невыносимо возбуждающим действом; он будет систематизировать оттенки с заметным эротическим удовольствием.
Эрнест рассказал друзьям об этом только после того, как все закончилось и Полин вернулась к своему обычному темному цвету. Полин чудесная, говорил он Джейн. Она окрасила волосы для него, и никто не мог поверить, что они не всегда были такого цвета. Арчи Эрнест написал (назвал Полин именем, придуманным Бамби – получившимся от соединения слов «Полин» и «знает»), что «Полизнает» была великолепной блондинкой, но теперь она снова темноволосая; когда она была белокурой, ее внешность могла соперничать с внешностью Ады Маклиш, от которой Эрнест долгое время был без ума. То лето было прекрасным – с белокурой женой, которая перемещалась между Гаваной и Ки-Уэстом, – и если он и скучал по Джейн Мейсон, то только как по другу. В редкий момент откровенности Эрнест в том же письме признался Арчи, что, хотя он любил жену, он не всегда был лучшим из мужей, особенно когда слишком много пил.
«Эсквайром». Издатели были достаточно богатыми людьми43 , и со второго, ноябрьского выпуска журнал стал выходить не раз в квартал, а раз в месяц и поступил в продажу во все магазины, а не только магазины мужской одежды. Положение «Эсквайра» было еще довольно шатким44 , но Гингрич сделал Эрнеста постоянным сотрудником в надежде, что его имя привлечет других тяжеловесов, включая Эзра Паунда и Теодора Драйзера, и за ними – множество литераторов-мужчин, знаменитостей двадцатого века. Гингрич поманил Эрнеста двойной ставкой, которая быстро выросла вместе с продажами «Эсквайра» . Эрнест скучал по журналистке, и ему нравилось писать что-нибудь и помимо художественной прозы, особенно о тех местах и событиях, где он бывал и которые любил. Он предложил издателям написать серию «писем» из любого города, где бы он ни оказался; возможно, он был вдохновлен примером своей подруги Джанет Флэннер, чье «письмо из Парижа» стало популярной рубрикой в «Нью-Йоркере» с 1925 года. Первая статья Эрнеста, «письмо с Кубы», опубликованное осенью этого года, под названием «Марлин у Морро» упоминало крепость у входа в Гаванский залив.
Гингрич хотел, чтобы письма выходили регулярно, каждый месяц, и как можно скорее, но Эрнест согласился писать статьи, только когда ему хотелось. Редактор попытался соблазнить его рекламными предложениями своих рекламодателей; Эрнест любезно сообщил размеры воротника (17½), рубашки (44 дюйма о’кей, но 46 лучше), обуви (11) и брюк (33 талия, 34 длина). Если Гингрич пришлет что-нибудь, Эрнест пообещал «износить» его подарок. Скорее всего, он острил, намекая на свой небрежно-неопрятный вид, в сравнении с аккуратным и всегда безупречным гардеробом Гингрича. Как заметил однажды обескураженный Гингрич, Эрнест производил «общее впечатление, будто [его] одежда осталась после распродажи на барахолке».
Одной из самых привлекательных черт Гингрича, вызвавшей расположение Эрнеста, было его нежелание редактировать собственных авторов. Говорили, что девизом Гингрича было: «Чем меньше редактируешь, тем лучший ты редактор». В специальной заметке, написанной им позже по поводу редактирования рукописи Хемингуэя для «Эсквайра» , Гингрич говорил: «Мы… всегда опирались на то, что я не буду вносить никаких изменений, но буду предлагать правки телеграммой или по телефону, только если потребуется из-за клеветы, вторжения в частную жизнь и непристойности». Так Гингрич, подобно Горацию Ливрайту и Максу Перкинсу, вступил в ряды легендарных редакторов, которые никогда не касались рукописей Эрнеста. Как и они, он не делал обидчивому автору одолжений. Со временем Эрнест все больше будет нуждаться в хорошем редакторе, который не боялся бы показаться бестактным, выполнить над произведением хорошее построчное редактирование и предупредить, когда Эрнест начнет двигаться не в том направлении.
как и Маклиш – оба ссылались на нехватку денег, но в действительности просто боялись, что дружба с Эрнестом не переживет путешествия. Чарли Томпсон по-прежнему собирался ехать, и Полин, которая планировала провести лето в Нью-Йорке с сестрой и, возможно, осенью уехать в Париж, в последнюю минуту приняла решение присоединиться к Эрнесту, потому что понимала, что Эрнесту будет недостаточно Чарльза в качестве компаньона и слушателя. Четвертого августа Хемингуэи прибыли в Гавану с Джеком и Патриком, а Грегори отправили на лето с няней Адой в ее родные Сиракузы, в штат Нью-Йорк. Старая няня-француженка Патрика, Генриетта, должна была присматривать за Патриком и Джеком в своем доме в Бордо, а осенью отправить Джека в школу в Париж. Следующие полтора месяца Эрнест и Полин провели в Испании вместе с Джинни, а в начале осени сестры уехали в Париж. Эрнест не появлялся на корриде до последнего дня августа, если верить его «Письму из Испании» в январский номер «Эсквайра» 1934 года. Он помогал своему другу Сидни Франклину с переводом одного испанского романа для «Скрибнерс», с жадностью читал в испанских газетах политические статьи (правые победят на ноябрьских выборах) и новости о новых матадорах и проводил по многу часов в Прадо и в любимых кафе в Мадриде.
Когда пришло время сочинить к следующему номеру «Письмо из Парижа», Эрнест большую часть заметки потратил на рассказ о встрече с лосем, с которым он столкнулся в Монтане год назад, и описал несколько профессиональных боев между французскими боксерами. В конце он говорил о возможной войне в Европе: «Но вот что заставляет вас действительно чувствовать себя плохо, так это то, как абсолютно спокойно здесь [в Париже] все говорят о будущей войне». И наконец, он признавал, что Париж «очень красивый» и «замечательный город, в котором хорошо жить, когда ты молод» и что «мы все любили его когда-то». Но Париж, писал Эрнест, похож на «любовницу, которая не стареет, и у нее теперь другие любовники… [Париж] всегда одного возраста, и у него всегда новые любовники».
Чарльз Томпсон присоединился к компании Полин и Эрнеста в Париже на благородном положении оруженосца. Он привез с собой новое оружие, которое они с Эрнестом купили для сафари. Эрнест встретил его в вокзале в берете, сжимая в руке большую бутылку шампанского, и немедленно повез друга в экскурсию на такси по Парижу. В последнюю ночь в городе Эрнест, Полин и Чарльз развлекали за ужином Джеймса и Нору Джойс, с которыми Эрнест, пока жил в Париже, был знаком поверхностно. По какой-то непонятной причине Эрнест не раз рассказывал об этом ужине на протяжении всей своей жизни. Он рассказывал, что Джойс беспокоился, будто его произведения «слишком провинциальные», а Нора сказала, что было бы здорово, если б ее муж пристрелил льва – но этот подвиг, как признался Джойс, был для него невозможен из-за плохого зрения. Возможно, Джойс обратил внимание на намек Эрнеста, будто темы его произведений, Джойса, скучны по сравнению с хемингуэевскими – которые после сафари станут еще более интересными. Впрочем, Эрнест произвел превосходное впечатление на выдающегося писателя-модерниста, который потом напишет: «Он нам нравится. Он большой и сильный крестьянин, сильный как буйвол. Спортсмен. И готов жить той жизнью, о которой пишет».
Двадцать второго ноября Хемингуэи и Чарльз поднялись на борт «Генерала Метцингера» , направлявшегося из Марселя в Порт-Саид. Проплывая через Суэцкий канал, Эрнест в письме Патрику писал, что они прошли мимо пустыни, пальм и австралийских сосен, точно таких же, как деревья у них во дворе на Ки-Уэсте, а затем через Красное море вышли в Аденский залив. Далее корабль проследовал вдоль побережья до Момбасы, где вся компания сошла на берег. Друг Томпсона позднее описывал прибывших: Эрнест вытащил коричневую фетровую шляпу с широкими полями и выглядел спортивным в рубашке, а Чарльз потел в пальто и галстуке. Полин вся была в белом, от зонтика с оборками до платья, доходящего ей до лодыжек, и перчаток. «Мы с Полин были похожи на миссионеров, – позднее рассказывал Чарльз, – а Эрнест выглядел как заправский торговец виски».
Они добрались на поезде до Найроби, где остановились в роскошном отеле «Нью стэнли» (Полин признавалась потом, что скучала по его комфорту), а затем компания отправилась в Мачакас, на ферму к Филиппу Персивалю. Легендарный «белый охотник», Персиваль побывал на сафари вместе с Теодором Рузвельтом еще в 1909 году – именно благодаря этой экспедиции африканские приключения завладеют всеобщим воображением. В 1930-е руководители экспедиций-сафари были своего рода знаменитостями, весьма предприимчивыми людьми, часто выходцами из британских семей, у которых либо не было денег, либо имелись другие причины покинуть Англию. Эти романтические персонажи занимались тем, что открывали перед людьми с деньгами экзотический мир, где те могли ощутить будто бы настоящий риск – и на самом деле часто рисковали жизнью. Жизнь в лагере была простой, но довольно комфортной; участники экспедиции спали в больших палатках и мылись в парусиновых ваннах. Искатели приключений, как и Хемингуэи, перед поездкой отправлялись в магазин «Эберкромби и Фитч», где покупали одежду цвета хаки, куртки с ремнем и пробковые шлемы или шляпы с мягкими полами. (Тогда этот вид казался намного более экзотичным, чем сегодня.)
«Танганьика гайдс, лтд». Не кто иной, как друг Джейн Мейсон Дик Купер, отправил компанию к Персивалю, которого позднее Хемингуэй увековечит в «Зеленых холмах Африки» как «Попа» [в рус. переводе – Старик. – Прим. пер. ]. Чарльз Томпсон появится в повести под именем Карла, а Полин – Б. С. М., сокращенно от Бедная старая мама [в рус. переводе – Мама. – Прим. пер. ] (Потом, когда Эрнест будет жаловаться на холодные ночи на ранчо «Л-Бар-Т» в Вайоминге, Полин станет называть его Б. С. П. – Бедным старым папой). Персиваль, в свою очередь, звал Эрнеста Попом. Он заслужил восхищение Эрнеста не только доблестью охотника и храбростью, но и тем, что был известный бабник, циник и бонвиван. Персиваль послужит прототипом героя по имени Роберт Уилсон в «Недолгом счастье Фрэнсиса Макомбера», который спит с женщинами-клиентками.
Хемингуэи и Томпсон оставались на ферме в Мачакасе и ждали Персиваля, а пока совершали набеги на равнину Капити в сопровождении проводников-африканцев, охотились на газелей ради мяса и на антилоп ради трофейных голов. Двадцатого декабря, уже под руководством Персиваля, они направились к равнине Серенгети. К северо-востоку от них возвышалась гора Кения, а к юго-западу – Килиманджаро.
За группой следовала большая свита, в том числе два грузовика с припасами и транспорт для охотников, по сути огромная платформа. Их сопровождали многочисленные африканцы, помогавшие с приготовлением пищи и другими обязанностями по лагерю, а также носильщики, кожедеры, оруженосцы и механик. Эрнесту нравилось течение их дней: они завтракали еще в темноте, выходили на рассвете и охотились прохладным утром, а с полудня до четырех часов дня пили, ели и потом спали или читали в тени, под дуновением легкого ветерка. После вечернего ужина они отдыхали в шезлонгах у костра, пили виски и рассказывали всякие небылицы. Как отмечал с удовлетворением Эрнест, на следующий день они «выгоняли с потом» алкоголь, выпитый накануне вечером. Эрнест не мог себя представить без Полин: «Единственный человек, который был мне по-настоящему небезразличен, помимо детей, был со мной, и у меня не было желания разделить эту жизнь с кем-то еще, кого там не было, будучи абсолютно счастливым жить такой жизнью и очень уставать» («Зеленые холмы Африки» ). [Переводчики Н. Волжина и В. Хинкис. – Прим. пер. ] Кенийцы, особенно М’Кола, полюбили Полину. Возникло какое-то общее ощущение, что она должна застрелить первого льва на сафари. В начале января они заметили хищника в сумерках. Полин опустилась на колено, прицелилась и выстрелила из винтовки Маннлихера. В то же мгнование выстрелил и Эрнест и убил зверя. Весь отряд воздал Полин должное, которая изящно приняла похвалы, но позднее написала в своем дневнике, что ей жаль, что льва убила не она. На Рождество компания закатила пир с жареной газелью.
Всего через две недели после начала экспедиции, накануне Нового года, Эрнест свалился с амебной дизентерией. К середине месяца он потерял пугающее количество крови, кишечник частично выпал наружу. Персиваль вызвал пилота на небольшом самолете с местами для двух пассажиров, на котором Эрнест был доставлен в Найроби. Поскольку нормальных больниц не было, Эрнест лечился инъекциями эмитина в своей постели в отеле «Нью стэнли». Пока Эрнест выздоравливал в Найроби, он познакомился с другим легендарным белым охотником, бароном Брором фон Бликсен-Финеке, который был одним из деловых партнеров Персиваля. Бликси, как Эрнест стал его называть, аристократ родом из Швеции, был широко известен благодаря своей первой жене Карен, писавшей под псевдонимом Исак Динесен; среди его клиентов был принц Уэльский. В «Нью стэнли» вместе с Бликси был Альфред Вандербильт, с которым они собирались отправиться на сафари. Эрнесту понравился Вандербильт, которому тогда было двадцать с небольшим лет и он был необыкновенно скромным. Они разговаривали о том, что после сафари можно было бы поехать на глубоководную рыбалку в Индийском океане.
диких животных, среди которых были леопарды, гепарды, антилопы канна и сернобык. Они убили четырех черногривых львов и теперь искали черную антилопу, носорога и куду. Персиваль отвез их на юг к Киджунгу. Охотникам особенно хотелось встретить большего куду-самца, животное, похожее на газель, но с изогнутыми спиральными рогами, благодаря которым он считался очень ценным трофеем. К ужасу Эрнеста, на каждого убитого им зверя приходился, казалось, более крупный экземпляр, убитый Томпсоном. И хотя Эрнест опишет их соперничество в «Зеленых холмах Африки» с юмором, каждый, знавший его, понял бы, что ситуация едва ли была смешной. Однако Чарльз категорически отказывался попадаться на эту удочку и оставался безмятежным и дружелюбным.
рога носорога, убитого Эрнестом. Казалось, даже пылкость конкурентной природы Эрнеста почти не омрачала его счастья в Африке.
В середине февраля охотничья экспедиция подошла к концу. Томпсон и Хемингуэи перебрались в Малинди на побережье Кении и поселились в роскошном отеле «Палм-Бич». Там они встретили Бликсен-Финеке и Вандербильта и не смогли удержаться, чтобы еще несколько дней не поохотиться с Бликсен-Финеке в прибрежных холмах около Лушото. Эрнест уговорил Филиппа Персиваля выйти порыбачить в открытое море, и тот присоединился к компании на «Ксанаду» в Малинди. Рыбалка была приятной, но неинтересной, потому что им даже не попался ни один гигантский парусник, тунец и марлин, на что они надеялись. Зато они поймали дельфина, королевскую макрель, морского окуня, желтохвоста и один очень скромный парусник.
Богатые путешественники стойко переносили длительные переезды до того, как получили широкое распространение авиаперелеты, но Хемингуэев можно назвать героями. По завершении двухмесячной экспедиции в Африку они поднялись на борт «Грипсхольма» вместе с Бликсеном-Финеке и Вандербильтом и направились в Палестину. Там они встретились с Лорайн Томпсон, прибывшей с Ки-Уэста, которая встретила их в Хайфе, и затем отправились с однодневной экскурсией по Галилейскому морю. Они высадились с судна, направлявшегося во Францию, в Вильфранше, чтобы сыграть в Монте-Карло, и в Ницце сели на поезд до Парижа. Лорайн пробыла в Париже лишь несколько дней, и потом они с Чарльзом вернулись на Ки-Уэст. Эрнест и Полин оставались в городе еще девять дней.
Лорайн привезла с собой несколько фотографий Грега и Патрика, и Полин чуть не расплакалась, потому что по лицам детей поняла, как они скучали по ней. Прошедшей осенью Грегори жил с Адой в Сиракузах, в штате Нью-Йорк, а Джинни с Патриком вернулись в США в октябре. На День благодарения и Рождество она привозила его в Пигготт. На Ки-Уэсте за мальчиками присматривали Ада, Джинни и Урсула со своей дочерью Гейл.
В Париже Полин и Эрнест снова встретились с Джойсом за ужином в «Мишо». На этот раз с ними были Джанет Фланнер и ее подруга Солита Солано. Джойс, видимо, напился и почти все время молчал. Один раз днем они посетили Сильвию Бич в ее книжной лавке. Здесь Эрнест наткнулся на эссе о себе под названием «Немой бык» авторства Уиндема Льюиса. Эрнест так разозлился, пока читал текст, что резко повернулся и опрокинул вазу с тюльпанами; по одним версиям истории, он попросту швырнул вазу, по другим – ударил по вазе кулаком. (Ноэль Райли Фич говорил, что он сделал «правильный апперкот».) Эрнесту пришлось дать Сильвии чек на 1500 франков, чтобы покрыть ущерб.
этого художника и писателя знали многие, он считался фанатиком и консерватором по политическим взглядам. Самая известная книга Льюиса, «Обезьяны Бога» (1930), прославилась резкими нападками на литературный мир Лондона, и многие читатели сочли ее антисемитской. Эссе Льюиса, посвященное Хемингуэю, появилось в июньском номере «Америкен ревью» в 1934 году. Пока Эрнест читал эссе в лавке «Шекспир и компании», он все больше наливался яростью, его лицо стало «багровым», по словам Фитча. Название статьи обращалось к определенному антиинтеллектуализму – на грани глупости, писал Льюис. Хемингуэевский герой, по мнению Льюиса, был «тупоумным, здоровым, односложным простачком… страдающий от запора, бестолковый, несостоявшийся… неотесанная, приземленная и придурковатая марионетка с неповоротливым умом». Тупым Эрнеста не называли, наверное, с песочницы. Но больше всего его разозлило, насколько тесно связывал Льюис его творчество с творчеством Гертруды Стайн. Он говорил о «стайнизации Хемингуэя» в ранний период творчества и утверждал, что сочинения Хемингуэя и Стайн настолько похожи, что различить их можно только по выбранной теме: если речь шла о профессиональных боксерских боях, войне или корриде, значит, автором был Хемингуэй. В процессе «стайнизации» Хемингуэй украл у Стайн «все без исключения». Таким образом, как писал Льюис, «трудно понять, где начинается настоящий Хемингуэй и заканчивается Стайн».
Эрнест прочитал последнюю часть «Автобиографии Элис Б. Токлас» в августе прошлого года в Испании. Тогда книга привела его в ярость. Сравнение с женщиной, которая во многом ни на кого не была похожа так, как на Грейс Холл Хемингуэй, бесило его, и, конечно, было до смерти обидно, что его произведения называли производными (или украденными) от писательницы, которая публиковалась лишь в маленьких журналах, а ее книги печатались по частным заказам. Впрочем, так было до того, пока ее «Автобиография» не появилась в «Атлантик мансли» ( том самом журнале, который покупала Грейс, чтобы, по мнению Эрнеста, казаться интеллектуалкой) и позднее не была напечатана в издательстве «Харкурт и Брейс». «Автобиография Элис Б. Токлас» одномоментно стала бестселлером и завоевала блестящий успех у критиков, вроде Эдмунда Уилсона – а это, Хемингуэй хорошо знал, был настоящий подвиг. Гертруда Стайн собиралась отправиться в свое знаменитое турне по Америке, которое сделает ее по-настоящему известной почти в каждой американской семье.
Замечания Уиндема Льюиса о «стайнизации» Хемингуэя были как соль на открытую рану. Эрнест никогда больше не встречался с Льюисом, но позже описывал его в «Празднике, который всегда с тобой» как «гнусного» человека, чье лицо напомнило ему лягушку. По дороге домой он пытался придумать, что же Льюис напоминает: «блевотину», решил Эрнест. Он постарался вспомнить лицо Льюиса под черной широкополой шляпой, но смог представить только глаза. Когда Эрнест увидел эти глаза в первый раз, то подумал, что это глаза «насильника-неудачника». К сожалению, Уиндем Льюис умер в 1957 году и не узнал об изобретательном оскорблении.
* * *
В конце марта на борту «Иль де Франс» Эрнеста и Полин ждала интересная встреча. Среди пассажиров была актриса Марлен Дитрих, которая находилась на корабле со своей восьмилетней дочерью, Марией. По легенде, актриса хотела присоединиться к вечеринке в столовой, но увидела, что ей придется стать тринадцатым участником. Марлен была суеверна и хотела уже отказаться, но тут вперед вышел Хемингуэй и заявил, что готов стать четырнадцатым. С этого дня началась долгая дружба между Эрнестом и женщиной, которую он всегда называл «Капуста» [нем. kraut – довольно обидное прозвище немцев, «квашеная капуста», «фриц», «немчура». – Прим. пер. ]. Она звала его Папой, он обращался к ней Дочка и разыгрывал целый спекталь с объяснениями в любви в каждом письме к ней. Однако их отношения были целомудренными.
Кроме Марлен на борту находилась 27-летняя Кэтрин Хепберн, которая только что закончила съемки в драме 1932 года «Билль о разводе» и пережила не так давно провал с бродвейской постановкой «Озеро» . Хотя Хепберн и Эрнест, похоже, так и не стали близки, они подшучивали друг над другом на нью-йоркской пристани для прессы, и Эрнест сказал Хепберн на прощание: «Не переигрывай». По словам биографа Хепберн, именно Кэтрин была той таинственной женщиной, которая вдохновила Хемингуэя на образ «богатой суки» из «Снегов Килиманджаро». Эта загадочная женщина, по рассказу Хемингуэя, предложила профинансировать вторую экспедицию в Африку, вместе с ней и Полин в качестве сопровождающих. Он стал возражать; возможно, это предложение было случайным и несерьезным – оплатить расходы на сафари на троих человек было не под силу никому во время Депрессии (кроме, может быть, дяди Гаса). И все же весьма интересно, что эта мимолетная встреча – Эрнест так и не раскрыл инкогнито женщины – дала жизнь одному из лучших его произведений. Интересно также, что он не стал продолжать дружбу с Хепберн. Возможно, она была слишком независимой – и не могла стать Дочкой.
«Иль де Франс» бросил якорь в Нью-Йорке, Полин отправилась на поезде на Ки-Уэст, а Эрнест занялся важными делами. Он хотел катер. После недолгих поисков он нашел модель, которую ему хотелось, в каталоге «Уилер шипъярд». Он отправился в Бруклин взглянуть на склад и выбрал тридцативосьмифутовый прогулочный катер из линейки «Плеймейт». Эрнест договорился с «Эсквайром» об авансе 3000 долларов и затем прибавил к этой сумме 2500 долларов от «Скрибнерс» (катер стоил 7495 долларов). Сейчас он платил собственными деньгами, не деньгами Полин или Гаса Пфайффера. Эрнест назовет катер «Пилар» – таким был пароль, который они с Полин использовали в письмах во время стодневной разлуки. «Пилар» была построена из разных пород дерева, в первую очередь из канадской ели и красного дерева из Гондураса, и покрашена в черный цвет, а не привычный белый. Катер вмещал до шести человек, на нем был установлен двигатель «Крайслер краун» мощностью 75 лошадиных сил и резервный двигатель «Лайкоминг» на 40 лошадиных сил. Кроме того, Эрнест попросил установить на катер резервуар для морской воды (для хранения наживки и мелкой рыбешки), четыре топливных бака на 75 галлонов каждый, если он вздумает отправиться в длительную экспедицию, и опускающийся транец для приманивания крупной рыбы; позже он пристроит продольный мостик. В конце апреля катер прибыл в Майами, и Эрнест перевез его на Ки-Уэст вместе с Бра Сондерсом и представителем «Уилера». Все, что он делал, относилось к подготовке к будущей рыбалке. По пути в Майами Эрнест заехал в Филадельфию, где встретился с Чарльзом Кадваладером, руководителем Филадельфийской академии естественных наук, который занимался изучением промысловой рыбы, в особенности марлина. Эрнест согласился встретиться летом с Кадваладером и Генри Фаулером на Кубе, чтобы вести наблюдения за марлином.
для старшего брата. Эрнест напускал на себя еще более грозный вид, когда Лестер, казалось, бездельничал. Всего через год после смерти отца Эрнест потребовал, чтобы Лестер стал выполнять свою долю работы. В письме Кэрол о Бароне (как они называли Лестера между собой) Эрнест перечислил собственные обязанности 45, которые выполнял еще со школы, чтобы внести вклад в семейное благополучие: разносил местную газету «Оук ливз», работал в школьной столовой и каждое лето выполнял много подсобной работы. Еще в 1930 году Эрнест писал матери, что Лестеру нужно устроиться на работу, иначе он рискует получить взбучку. Эрнест напоминал матери, что в семье найдется авторитетная фигура, он может приехать в Оак-Парк и как следует взяться за Лестера.
Лестер с детства мечтал повидать мир. Первый год средней школы он провел на Гавайях со своей тетей (сестрой Эда), Грейс Ливингстон, и ее семьей. Лестер собирался поступить в Мичиганский университет, однако, когда пришло время подавать документы, он был где-то в другом месте, и больше не делал попыток пойти в колледж. Как и старший брат, Лестер видел себя писателем и в конечном счете стал зарабатывать на жизнь журналистикой.
Лестер сам, за 600 долларов, построил 17-футовый парусник и назвал его «Сыщик». Он собирался пройти под парусом до Южной Америки. На Ки-Уэст Лестер приехал с Алом Дудеком, своим приятелем из Петоски, и без умолку рассказывал истории о своем путешествии из Мобила, штат Алабама, за которое он пережил семь крупных штормов, и каждый раз ему приходилось спускать паруса и дрейфовать на якоре. Эрнест, заметивший, что на Ки-Уэсте давно стоит умеренная погода, засомневался в рассказе, но с радостью принял младшего брата, точно так же, как принимал молодых друзей, к которым часто относился как к младшим братьям. Последним таким посетителем оказался Арнольд Самуэлсон, двадцатидвухлетний почитатель его творчества, который добирался до Эрнеста на грузовых поездах из Миннеаполиса, надеясь узнать, как стать писателем. Эрнест сказал, что будет платить ему доллар в день и кормить, если тот будет ночевать на «Пилар» и помогать с вылазками на рыбалку. Позднее Самуэлсон напишет о том, как провел год на «Пилар», и подробно опишет одну из первых рыболовных экспедиций.
«Форде» модели А с большим куском льда, привязанным к заднему бамперу. Он передал Самуэлсону лед, полную коробку пива, провизию, бутылку джина и одну бутылку виски, кефаль для наживки, обернутую в газету, плетеные стулья, взятые из дома Хемингуэев, которые они поставят на палубе, удочки и снасти. На борту находились Чарльз и Лорайн Томпсон, Полин, Арчи Маклиш, Лестер, Ал Дудек и Бра Сондерс. Это была первая поездка Полин на катере, и Эрнест все время спрашивал ее, нравится ли ей. Она неизменно отвечала «прекрасно», «чудесно» или, когда он по-настоящему на нее нажимал, «идеально». Эрнест рассказывал Самуэлсону, что цвет воды говорит о различиях в рельефе дна, и показывал ему птиц вдоль темно-фиолетовых вод Гольфстрима – по птицам и летающим рыбам почти всегда можно было угадать Гольфстрим. Вся компания приходила в восторг, когда в воздух выпрыгивала рыба-парусник, танцевала на хвосте и потряхивала носиком. Арчи поймал две королевских макрели, а Томпсон – пеламиду и двадцатифунтовую барракуду. Потом их окружила стая бледно-зеленых дорадо (махи-махи), которые плавали прямо у поверхности, и восемнадцать из них Эрнест с друзьями вытащили за пять минут. Они пойдут на удобрение для клумб, которые устроила Полин.
То была его «прекрасная эпоха», признавался Эрнест брату. По утрам он работал над рукописью, которая поначалу была рассказом об Африке и вскоре превратилась в повествование о сафари – все-таки не художественная проза, несмотря на похожую форму. Он пытался описать свои переживания «по-настоящему», если мы употребим слово, которое снова и снова будет появляться в речи и прозе Эрнеста. Отсюда такие приемы, как измененные имена, собирательные образы, ретроспективные сцены и всеведущий рассказчик в первом лице. Как и во время работы над «Смертью после полудня», Эрнест записывал все, что с ним происходило, и потом редактировал записи; здесь, впрочем, повествование было линейным. Обе книги полны Хемингуэя, и обе очень обаятельны. При этом Эрнест был небрежен с обеими – слишком долго задерживал внимание на определенных темах, делал собственные наблюдения, иногда писал и переписывал заново. Если бы Эрнест был дисциплинирован, то «Смерть после полудня» и будущие «Зеленые холмы Африки» могли стать великими произведениями, а не беспредметными, непоследовательными, неровными (хотя часто очаровательными) описаниями, которыми в итоге и стали. Если бы Эрнест призвал на помощь дисциплину, он бы составил план и создал два «документальных романа», предвосхитивших романы Нормана Мейлера «Армия ночи» (1968) и «Песнь палача» (1979), написанные через тридцать и сорок лет.
Но, так сказать, Эрнест работал над «Зелеными холмами Африки» левой рукой. О весне и лете 1934 года Арнольд Самуэлсон писал: «Рыбалка стала нашим делом и нашим образом жизни». Они планировали отправиться на Кубу в мае, в сезон марлина, как Эрнест сообщил «ученым» из Филадельфии. Но кубинский рыбак Карлос Гутьеррес, которого Эрнест собирался взять штурманом и консультантом, прислал с парома сообщение, что марлина почти не видно, и Эрнест отложил экспедицию до середины июля.
В начале 1930-х Куба была охвачена волнениями, произошла попытка революции. В августе 1933 года диктатор Херардо Мачадо бежал из страны. Вскоре после этого военные, возглавляемые Фульхенсио Батистой, взяли бразды правления, во время так называемого «Сержантского мятежа», в свои руки. Ситуация на Кубе оставалась нестабильной. Первого мая, когда Дос Пассос и Хемингуэй были там, снайперы стреляли по марширующим радикалам, и из-за этого начался бунт.
которые дожидались возвращения рыбацких лодок, надеясь, что рыбаки, если им не понадобится большая часть добычи, отдадут им улов.
«Пилар» в Гавану к пристани «Сан-Франциско». Скоро он уже выходил в море каждый день. «Ученые» думали составить ему компанию на десять дней, но задержались сначала на две недели, а потом и на тридцать дней, они снимали фотографии и собирали образчики тунца и марлина. В последний день на море Кадваладеру наконец повезло. Он подцепил самого большого марлина, которого команда «Пилар» видела в том году, но потерял рыбу из-за того, что она перерезала леску хвостом. И все же ученый признался Эрнесту, что не испытывал таких «острых ощущений» за всю свою жизнь. Впрочем, промысловый сезон в этом году оказался «катастрофическим», по мнению Арнольда Самуэлсона. Он зарегистрировал всего двенадцать марлинов за три месяца. К тому времени, когда «Пилар» со своей командой пришла осенью в гавань Ки-Уэста, наступил сезон ураганов, и выйти в море дольше, чем на один день, стало невозможно. И все-таки Арнольд Гингрич и Дос Пассос приехали к Эрнесту осенью на рыбалку.
Эрнест чувствовал себя спокойным, хотя и немного виноватым из-за того, что долго не писал. Исключением были статьи для «Эсквайра» , которые появлялись, пусть не регулярно, но без двухмесячных перерывов. С самого начала статьи для «Эсквайра» принесли ему известность среди многочисленной читательской аудитории. Эти «письма», в которых он иногда писал о рыбалке, иногда об охоте, а иногда и о политике, во многом утвердили его образ как сурового человека, много пьющего, бесстрашного искателя приключений, который жил жизнью, о которой мечтало большинство его читателей (мужчин). Но в 1930-х годах возник острый спрос на социальную художественную прозу – «пролетарский роман», и Эрнест пришел к выводу, что создавшийся образ не всегда работает в его пользу. Глубоководная рыбалка или охота на крупную дичь, которыми он так увлекался, были далеко за пределами возможностей обычного читателя эпохи Депрессии. Когда Эрнест будет слышать критику в адрес своего образа жизни, он станет думать, что ему завидуют, что у его критиков «пена изо рта… при мысли, что я хорошо провожу время или имею какое-либо право хорошо проводить время». Макса Перкинса беспокоило иное соображение, которое не волновало самого Эрнеста: что поклонники образа мужественного Хемингуэя не всегда считали его серьезным писателем или не воспринимали его творчество как серьезную прозу.
В этот момент, казалось, все его внимание было направлено на африканскую книгу, и осенью он регулярно писал страницу за страницей. Но Перкинс – после «Смерти после полудня» и сборника рассказов «Победитель не получает ничего», вышедшего в 1933 году – хотел роман. И Хемингуэй это знал. Он написал рассказ «Один рейс» о Гарри Моргане, хозяине рыболовецкого судна, который в эпоху Великой депрессии, когда рыбаков-спортсменов почти не осталось, вынужден был заняться преступной деятельностью. Эрнест продал этот рассказ «Космополитен» за 5500 долларов, самый крупный гонорар, полученный им за рассказ, и раздумывал, как превратить этот текст в начало романа. Он размышлял и над африканской книгой – рассказом, который становился все длинее и длиннее («длинная сука») и обретал все большее сходство с романом.
«Зеленые холмы» с охоты (на которую они вышли под конец экспедиции) на крупных самцов куду, когда Эрнест отчаянно пытается добыть более крупный экземпляр, чем его друг Карл (Чарльз Томпсон). Поскольку его попытки обречены на провал, читатель сразу же понимает, что повествование – не художественный вымысел – не превратится в очередной хвастливый отчет, тщеславный рассказ на предложенную тему. Хотя в законченной книге много самомнения, Эрнест сумел взглянуть на себя со стороны и даже посмеяться над собой. Персонаж Полин – Мама – нередко попадает в юмористические ситуации, нежная привязанность к ней рассказчика кажется очевидной. Рассказчик включает остальных героев, в том числе Кандиски, прототипом которого стал австрийский охотник, встреченный компанией во время экспедиции, в споры о литературе и называет Генри Джеймса, Стивена Крейна и Марка Твена лучшими американскими писателями. Строки «Вся современная американская литература вышла из одной книги Марка Твена, которая называется «Гекльберри Финн», стали, бесспорно, одной из самых известных цитат Хемингуэя. В характерной для него манере он выступает против критиков, называя их «червями для наживки, набитыми в бутылку и старающимися урвать знания и корм от общения друг с другом и с бутылкой».
Книга начинается с того, что рассказчик терпит неудачу на охоте, и заканчивается эпизодом, в котором он наконец-то убивает куду и тут же узнает, что Карл, т. е. Чарльз, застрелил быка, рога которого намного больше – точно так же, как раньше Карл превзошел его в охоте на носорога. «Отравленный завистью», рассказчик решается сравнить своего куду и куду Карла и говорит Старику (Филипу Персивалю): «Я очень рад за Карла. С меня хватит того, что я добыл». Для Хемингуэя затронуть тему соперничества и признать себя превзойденным значило, что он достиг точки наивысшей уверенности и может позволить себе сдать позиции. Рассказчик из «Зеленых холмов Африки» – редкое явление в произведениях Хемингуэя: он счастливый человек.
«Зеленые холмы Африки», как и «Смерть после полудня», не достигли планки, заданной романами «И восходит солнце» или «Прощай, оружие!» , эти произведения представляют собой занимательный образец документальной литературы, показывающей человека, увлеченного своим делом, удивительно откровенного и самокритичного. Эрнест нисколько не поскромничал с оценкой романа. Он ликовал, когда закончил книгу, и сказал Максу Перкинсу: «Это шикарная вещь… Я думаю, лучшее из всего, что я написал». Он понимал, что Макс ждет роман, и, может быть, поэтому упоминал о той «длинной штуке» или «длинной суке». Эрнест начинал писать рассказ, но движущая сила сюжета несла его вперед, пока он не закончил всю историю сафари целиком. Он точно не знал, как охарактеризовать рукопись: «Придется подумать, что с ней делать – пожалуй, семьдесят тысяч слов многовато для рассказа – она может быть книгой сама по себе!» И все же он раздумывал, как бы роман «выпустить на свободу» вместе со сборником из пятидесяти четырех рассказов, публикацию которого они с Максом обсуждали. «Настоящее повествование, увлекательное и вместе с тем литературное, встретишь очень редко… Нужно создавать страну – не описывать ее. Это так же трудно, как рисовать Сезанна – и я единственный ублюдок, который может это сделать прямо сейчас». К облегчению Эрнеста, Макс решил публиковать «Зеленые холмы» книгой и не включать в сборник – впрочем, он тоже беспокоился. Ему хотелось, чтобы книга больше напоминала роман, а не отчет туриста: Макс надеялся, что «в книге наличествует элемент воображения, нечто полностью отличное от обычного рассказа об экспедиции». «Художественная» составляющая не только сделает чтение более приятным, но и поможет продать больший тираж, чем получилось бы с книгой о путешествии или документальным повествованием об Африке. При этом Перкинс не ждал много от «Зеленых холмов» и в письме Скотту Фицджеральду называл этот роман и «Смерть после полудня» «второстепенными» произведениями. У Перкинса были опасения еще и по иному поводу, потому что, с его точки зрения, общественность по-прежнему обходила Хемингуэя молчанием («Волна против него поднялась сильная»).
В феврале 1935 года Эрнест сдал «Зеленые холмы Африки» в издательство. Хемингуэи провели отпуск в Пигготте и по возвращении обнаружили, что у Эрнеста повторный приступ дизентерии, требующий госпитализации. Он встал на ноги, чтобы поприветствовать Макса Перкинса и его жену в Ки-Уэсте и еще Сару Мерфи, приехавшую отдельно.
«Марк Кросс». Туберкулез у Патрика Мерфи вернулся в другое легкое, и несколько месяцев мальчик провел в клинике «Докторс хоспитал» в Нью-Йорке; позже его переведут в санаторий на озере Саранак в Адирондакских горах.
В начале 1935 года, в самый неожиданный момент, семью Мерфи потрясла трагедия. У Баота Мерфи, старшего сына («здорового»), после кори развился мастоидит, требовавший операции. Вскоре Баот заболел менингитом, который и унес его жизнь 17 марта, после мучительной агонии, продолжавшейся десять дней. Дос Пассосы и Хемингуэи откликнулись на несчастье с таким великодушием, что Мерфи с благодарностью телеграфировали в ответ: «МЫ ПЫТАЕМСЯ БЫТЬ ТАКИМИ КАКИМИ ВЫ ХОТИТЕ НАС ВИДЕТЬ ПРОДОЛЖАЙТЕ ДУМАТЬ О НАС ПОЖАЛУЙСТА».
Аманда Вайль, биограф Мерфи, пишет, что письмо Эрнеста к Джеральду и Саре было самым трогательным и душевным из писем друзей. «Все не так плохо для Баота, – писал Эрнест, – потому что он хорошо прожил свою жизнь, всю свою жизнь. Он сделал лишь то, что нам всем придется сделать. Просто он только что закончил с этим». Эрнест проводил грубую, но неизбежную аналогию – что чувствовал бы он сам, если бы Джек умер, – и продолжал: «Это ваша утрата [выделено Хемингуэем]: больше ваша, чем его, поэтому вы можете мужественно, по справедливости, смотреть ей в лицо. Я не могу быть мужественным, думая об этом, и в глубине души болею за вас обоих». Эрнест рисует картину: Мерфи и их друзья плывут на корабле, который, как им теперь известно, так и не доберется до порта. И раз уже им не придется больше сойти на берег, людям на судне нужно стойко переносить любую непогоду во время путешествия. «Мы должны поддерживать наш корабль на плаву и заботиться друг о друге. Нам повезло, что с нами на борту хорошие люди». После смерти Баота Эрнест с удвоенной энергией пытался подбодрить Патрика Мерфи в санатории Адирондака. Он отправил ему трофейную голову импалы, чтобы украсить больничную палату. Бедственная участь детей Мерфи вызвала у него новый прилив нежности к Саре, с которой его связывала долгая дружба (его отношения с Джеральдом безболезненно увяли).
«вспыльчивым» и «грубым» и теперь стал «огромной клеткой с канарейками», сопровождаемый «толпой кубинских зомби», которые относились к нему как к «конкистадору». Однако он по-прежнему «пытался быть оракулом» и очень нуждался в «лучшем друге» и «серьезном критике», который оторвал бы ему «длинные белые бакенбарды» (метафорически говоря).
стали называть Эрнеста «старым мастером», потому что он устанавливал законы, или «Махатмой» из-за того, что он часто оборачивал голову полотенцем, чтобы защититься от солнца. «Он стал капризнее, чем раньше, – отмечал Дос, – но если хотел, то мог быть очень смешным». В Досе, кажется, вовсе не было духа соперничества, он любил смотреть, как Эрнест сражается с крупной рыбой.
Нельзя сказать, чтобы с Эрнестом было легко рыбачить. В начале апреля он отправился на острова Бимини на Багамах, по совету старого друга Майка Стратера, который сообщил, что воды рядом с островами бороздит гигантский тунец. Эрнест вышел в море вместе с Майком, Досом и Кэти и двумя местными жителями, Бредом Пайндером и Хэмилтоном Адамсом. Едва они покинули гавань, как Эрнест подрезал большую акулу. Он вел животное рядом с лодкой и одновременно пытался забагрить его левой рукой, держа заряженный пистолет в правой (из этого пистолета он обычно отстреливал акул, мешавших ему вытащить на палубу большую рыбу). Во время маневра багор сломался, и одна его часть ударила по пистолету, который дважды выстрелил, и пули попали в обе ноги Эрнеста. Были задеты мягкие ткани, но раны тем не менее нуждались в обработке, и «Пилар» пришлось изменить курс и вернуться на Ки-Уэст. Кэти Дос Пассос очень рассердилась на Эрнеста из-за невнимательного обращения с оружием и отказалась разговаривать с ним.
Бимини оказался редкой находкой для Эрнеста. В следующие три года он будет проводить там по нескольку месяцев. Небольшой островок посреди Гольфстрима манил к себе устойчивым прохладным бризом. Вода здесь такая прозрачная – рассказывал Эрнест Саре Мерфи – что кажется, будто ты сядешь на мель, когда у тебя десять саженей под килем. На острове стояли несколько крытых соломой хижин, домики, небольшой отель и магазин-бар. В конце апреля прилетела Полин. Она обнаружила пляж длиной семь миль и сняла на лето дом для себя и мальчиков. То лето превратится для Джека, Патрика и Грегори в волшебную интерлюдию. Именно здесь будет разворачиваться действие романа «Острова в океане», единственного произведения Хемингуэя, в котором его сыновья появятся в качестве персонажей.
Недостатком Бимини была огромная популяция акул: в «Островах в океане» присутствует драматическая сцена спасения среднего сына Томаса Хадсона от нападения акул. Акулы мешали рыбалке, потому что могли объесть рыбу до «огрызка» на удочке и оставить только голову и позвоночник. Эрнест нашел выход: он стал отстреливать их; сложность была в том, что у акул очень маленький мозг, а остановить акулу можно было, только выстрелив ей в мозг. Расстроенный Эрнест стал просить автомат Томпсона у другого яхтсмена, который в конце концов отдал автомат Хемингуэю, поняв, что оружие Эрнесту так понравилось, что он явно не вернет его в ближайшее время. Кэти Дос Пассос описала нападение акул с Эрнестом и его автоматом:
– за один укус срезая двадцать пять или тридцать фунтов. Эрнест стреляет в них из автомата, ррр – но это не останавливает их – ужасно видеть, как в них вонзаются пули – акула бьется в крови и пене – белый живот и страшные челюсти – серые холодные глаза – я была в ужасе, но зрелище невероятно захватывающее.
Этот автомат стоил ему дружбы. Как-то днем на «Пилар» Майк Стратер подсек четырнадцатифутового черного марлина. Эрнест тут же достал оружие, готовый нацелиться на любого хищника. В конце концов он действительно стал стрелять в акулу; к несчастью, было так много крови, что к катеру подошли и другие акулы и рыбина Майка была изуродована. Ее вес составил пятьсот фунтов даже после того, как ее объели. Это был самый крупный черный марлин, выловленный рядом с Бимини. Майк и Эрнест, понимая, что размеры животного возбудят зависть у всех спортсменов-рыболовов, которые приезжали на Бимини, взвесили и замерили рыбу на причале и затем немного попозировали для снимков: Эрнест как хозяин судна, а Страйтер – как герой-рыболов.
Проблема была в том, что на всех фотографиях гордый, ухмыляющийся Эрнест стоит к рыбине ближе, чем Майк; он поднял руку и положил ее на один из оставшихся плавников. Сделав несколько фотографий, фотограф спросил, нельзя ли сфотографировать самого рыболова и его улов – без Эрнеста. Позднее, когда одна из первых фотографий была опубликована в «Тайм», журнал описал снимок так, как будто рыбу поймал Эрнест – и не исправил описание. Майк обвинил Эрнеста46 , во первых, в том, что тот приманил акул кровью убитого животного, и те объели добычу, а во вторых, в попытках отнести изувеченного, но все равно рекордного марлина на свой счет, хотя рыбину вытащил все-таки Майк. В июльском номере «Эсквайра» за 1935 год вышла статья Эрнеста под названием «Президент побеждает» (Стратер был президентом Клуба тунца в Мэне, и таким заголовком Хемингуэй, видимо, хотел над ним подшутить). В статье Эрнест не упоминал ни о том, что расстрелял акулу из автомата, ни о последующем пиршестве, и, по сути, говорил, что ему пришлось заменить уставшего в борьбе с марлином Стратера – это заявление Майк позже будет оспаривать. Несмотря на то что Эрнест и Майк продолжали писать друг другу еще несколько лет, дружба была кончена.
иностранцев, с которыми его объединяла общая страсть, однако когда они ближе узнали друг друга, между ними возникли разногласия. У большинства рыбаков катера были значительно больше, чем «Пилар» . Кип Фаррингтон, один из первых знакомых яхтсменов Эрнеста на Бимини, был чрезвычайно успешным биржевым маклером. Он покинул рынок как раз вовремя, перед крахом, и стал преуспевающим автором, пишущим о рыбалке. Кип был первым спортсменом, поймавшим марлина у Бимини в 1933 году, и вслед за ним пришли другие богатые рыболовы. Еще один новый друг Эрнеста, Майк Лернер, владел сетью магазинов женской одежды. Он и его жена Хелен были заядлыми рыболовами. Им принадлежал очень комфортабельный дом на Бимини с огороженной с трех сторон верандой. Лернер не раз сдавал его Эрнесту, который опишет его как дом Томаса Хадсона в «Островах в океане». Лернер был серьезным исследователем в области морской биологии. Один из пионеров промысловой рыбалки, он стал членом-учредителем Международной ассоциации любительского и спортивного лова в Музее естествознания в Нью-Йорке; сотрудником ассоциации вскоре станет и Эрнест. Томми Шевлин, с которым Эрнеста свяжет крепкая дружба, происходил из семьи, сколотившей состояние на лесозаготовках на Западном побережье. Он был отличным охотником (охотился в том числе на крупную дичь), игроком в гольф и игроком в поло. Вместе с Эрнестом Томми приехал на ранчо «Л-Бар-Т», где они охотились на гризли, лося и антилоп. Одним из первых он построил дом на соседнем с Бимини острове Кэт-Кей. Шевлину, высокому, красивому и обаятельному, был всего двадцать один год, и поэтому он играл при Эрнесте роль младшего брата. Хемингуэй любил, когда тот находился недалеко от него.
«белого охотника» этой толпе обеспеченных, склонных к соперничеству рыболовов. Он поддерживал связь с Брором Бликсен-Финеке и его второй женой, тридцатилетней Евой, и демонстративно пригласил их на Бимини. Ходили слухи, что Эрнест спал с Евой, которая была в некотором смысле авантюристкой. Однажды вечером компании, включая Брора, пришлось спать на палубе «Пилар» , тогда как у Эрнеста и Евы были каюты под палубой. Несомненно, это были просто слухи, которые в изобилии ходили по малочисленной общине яхтсменов, местных жителей и туземцев.
Ева была красивой блондинкой – но и Полин теперь была блондинкой. Этим летом она поразила мужа, перекрасив волосы в пепельный блонд. Эрнест писал Джейн Мейсон, которая вернулась на Кубу: «Она выглядит просто чудесно; шикарнее, чем всегда… не может даже представить себя не блондинкой. Я могу по-разному думать о ней, и всегда она чудесная». Полин постаралась прибыть на Бимини, когда приехали Бликсен-Финеке.
Эрнест не стал впустую тратить время, разыгрывая из себя вождя на прогулке по Бимини. Он бросил вызов: он сможет нокаутировать любого мужчину на острове к третьему раунду. Говорили, пара человек приняла вызов, и обоих он легко одолел. Позже, тем же летом, он провел несколько «демонстрационных» раундов с бывшим тяжеловесом Томом Хини, потерявшим форму, который когда-то выходил на ринг с Джином Танни. Вне ринга Эрнест нокаутировал одного своего приятеля-яхтсмена, Джозефа Фейрчайлда Кнаппа, владельца медиаимперии «Фейрчайлд». Кнапп попросил Эрнеста с компанией ночных гуляк успокоиться и назвал его «мордастой тупицей», «дутым жуликом», «паршивым писателем». Эрнест уложил его четырьмя быстрыми ударами. Об этом поединке стали слагать легенды и пели в песне, написанной местными жителями; слова песни включали фразу «мордастая тупица в гавани», причем под тупицей имелся в виду Эрнест.
«Нью массес». Этот журнал раньше точил на Хемингуэя зуб и обвинял его в отказе сотрудничать по политическим мотивам. Если он отказывается иметь дело с «пролетарской литературой», значит, он враг рабочих, считали авторы журнала – а Грэнвиль Хикс предлагал Хемингуэю со страниц «Нью массес» написать роман о забастовке.
Второго сентября по островам Флорида-Кис пронесся ураган. Он пощадил Ки-Уэст, но с полной силой обрушился на Верхний и Нижний Матекумбе. В это время велись работы на мосту и шоссе, связывающих острова с материком: это был проект Гражданского корпуса охраны окружающей среды, на котором трудились семьсот сотрудников корпуса, ветеранов войны. Вместе со своими семьями они жили на двух островах в кое-как возведенных жилищах. Несмотря на то что о приближающемся урагане и пути его следования было сделано несколько предупреждений, правительство не сделало ничего для защиты этих людей. Лагеря накрыла двадцатифутовая нагонная волна урагана, погибло более пятисот человек. Эрнест участвовал в спасательной операции, и спасателям пришлось надеть перчатки и противогазы, чтобы собрать тела, быстро разлагавшиеся под тропическим солнцем. Эрнест был в ярости: правительство направило поезд для перевозки рабочих, но не вовремя, их разместили в хлипких лачугах из древесины и картона, которые не выстояли бы даже в самый умеренный ураган, а кроме того, Вашингтон не выделил достаточного количества спасателей или материальную помощь. После того как «Нью массес» отправил Хемингуэю телеграмму с предложением написать рассказ, тот сначала отказался, как поступал в большинстве случаев, если журнал не мог позволить себе заплатить ему крупный гонорар. Но затем решил, что такое событие выше политики – или, скорее, подумал, что статья о том, кто убил ветеранов (эта фраза станет заголовком), может выступить мощным обвинением против тех, кто вершил дела в Вашингтоне.
гонорар оскорбит Хемингуэя. В любом случае, Эрнест не просил об оплате. Он настолько не привык к бескорыстным поступкам, что не смог удержаться от хвастовства о том, что бесплатно написал статью для «Нью массес» . Эрнест отправил письмо своему другу Саре Мерфи, которой так восхищался, что всегда искал ее благосклонности. В письме он говорил, что «Нью массес» «лучше было бы» напечатать следующее заявление: «Мы неодобрительно относимся к м-ру Х. и не хотим, чтобы кто-нибудь когда-нибудь был обманут чем-нибудь еще, что он мог бы написать, но он очень дорогой репортер, который оказался на месте происшествия и поскольку он не верит в то, что на убийстве надо зарабатывать деньги, он написал ее для нас задаром».
«Нью массес» не напечатал такого заявления. Только Сара Мерфи и другие друзья, которым он, вероятно, рассказал об этом, знали, что он написал статью бесплатно. Итак, игроки в поло и пролетарский журнал – это было странное лето.
43. Мэрилл сообщает, что 100 000 экземпляров первого номера были направлены в магазины мужской одежды и 5000 – в газетные киоски.
44. Мэрилл говорит о маловероятности того факта, чтобы второй номер журнала вышел тиражом 400 000 экземпляров.
каким-либо другим корреспондентам.