Глава 2.
«АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА» И «ЭТИКА УСПЕХА»
Во многих работах буржуазных авторов, посвященных «американской мечте», ее судьбам и содержанию, имеются попытки свести мечту к традиционной «этике успеха». Эти попытки далеко не всегда основательны. Как мы уже говорили выше, не существует единой «американской мечты». Точнее говорить о двух мечтах — демократической, связанной с надеждами трудящихся, и буржуазной, империалистической. Стремление к личному успеху действительно составляет внутреннее содержание буржуазного варианта «американской мечты», и здесь можно ставить знак равенства между понятием «мечты» и «успеха». Они действительно во многом взаимосвязаны и могут определяться одно через другое.
В качестве одного из главных критериев социальной и нравственной оценки понятие «успех» сформировалось еще в протестантской этике, традиции которой, как признают американские исследователи, живы и до сих пор. Протестантизм учил, что главным нравственным качеством должно быть трудолюбие. Последнее раньше или позже должно привести к зажиточности и преуспеянию. Каждый преуспевающий обязан помогать своим ближним. Бедняк же этого делать не в состоянии. Он обуза для всего общества, так как паразитирует на плодах деятельности тех, кто трудолюбив и зажиточен. Быть бедным есть грех.
Американские историки стремятся, как правило, представить дело так, что на вновь открытый континент прибыли якобы одинаково бедные люди и лишь благодаря частной инициативе одни стали богатыми, другие — бедными. На самом деле в Америку приезжали люди различных социальных и имущественных положений и богатым здесь было гораздо легче приспособиться, чем бедным. Конечно, условия неосвоенного континента, «девственной страны» требовали от людей определенных качеств — предприимчивости, инициативы,— и успех сопутствовал тем, кто ими обладал. Поэтому с самого начала успех символизировал в Америке возможность «выбиться в люди». Так возникал миф о том, что каждый чистильщик сапог может стать президентом, если, конечно, он использует свой шанс на успех.
Конечно же, стремление к успеху само по себе вовсе не является предосудительным. На протяжении веков человечество стремилось к успеху: освоить природу, облегчить свой труд, обеспечить благоприятное существование своим потомкам. Но концепция успеха в буржуазной морали характеризуется тем, что она ориентирует людей на самообогащение в ущерб другим. Человек, не достигший успеха,— неудачник, а значит, человек «второго сорта». Таким образом, буржуазная «этика успеха» основывается на концепции индивидуализма, враждебной духу коллективизма.
Миф об успехе и его творцы. В десятилетие кануна Гражданской воины в американской литературе особенно популярной стала тема успеха. Точнее говоря,— тема погони за успехом. В более поздний период ее назовут темой «крысиных бегов». Мораль успеха уже существовала в национальной психике, оформившись в поговорки типа «победитель забирает все», «первый пришел — первый взял», «победителя не судят».
является одним из самых процветающих жанров в американской литературе. Конечно же, дело не в названиях и не в популярности самих книг типа «Наверху много места», «Путешествия в дома великих американцев», а в том, что ими утверждалась для массового потребителя шкала ценностей и ценностных ориентации. Миф о преуспевшем герое призван был покорить американское воображение.
Классикой этого жанра остаются маленькие квазилитературные поделки Горацио Алджера-младшего, который считается родоначальником этого направления в литературе.
Родился Алджер в 1832 году в Челси, штат Массачусетс. Его отец был священником и искренне надеялся на то, что сын пойдет по его стопам. Однако Горацио, окончив Гарвард, отказался от сана и уехал, подобно его будущим героям, в Нью-Йорк, где после долгих мытарств устроился воспитателем в приюте у сирот. Там он и начал сочинять свои рассказы. Успех этих книжек едва ли поддается описанию. Впрочем, Алджеру это было неведомо. Живя в нищете, он продавал свои рассказы издателям со всеми правами на них за ничтожную цену. Всего он издал около 150 книг и умер больным и нищим в 1899 году. Вполне американский парадокс: творец книжонок-утешителей и мифа о доступности успеха для всех умирает никому не нужным, в нищете.
Неудачник в жизни, он сублимировал в своих фантазиях и выдумках то, чего был лишен в реальной жизни. Примечательно, пожалуй, то, что эти десяти центовые книжки, созданные одним из самых популярных мифотворцев буржуазной Америки и ее образа жизни, все же поддерживали тлеющий уголек надежды в тех, кто уже давно имел все основания разувериться не только в «американской мечте», но и в жизни вообще.
Герои Алджера были сгустком, конденсацией идеи успеха 1 книжек, их установки были гимном индивидуализму, типичным буржуазным утешительством. Конечно, с точки зрения художественной рассказы Алджера едва ли заслуживали всех этих серьезных эпитетов. Но было нечто иное— был социальный эффект оглупления людей художественно неискушенных, которым больше всего на свете хотелось, нужно было верить в то, что в конце туннеля все же есть свет.
Выражаясь языком социологии, Алджеру удалось уравнять стремление к счастью со стремлением к успеху, а стремление к успеху — низвести до погони за деньгами. Так между понятием счастья и деньгами был поставлен знак равенства. У героев Алджера в определенном смысле были предтечи — литературные и фольклорные герои, устремленные к успеху,— но в тех жила еще и романтика. Это были герои «дикого Запада», о которых мы уже рассказывали,— охотники, трапперы, следопыты, ковбои. Их эволюция от романтической героики к героике Алджера происходила медленно. Алджеровский герой, таким образом, завершил эту эволюцию, поставив все на уровень формулы, согласно которой герой тот, кто при помощи денег добился уважения общества.
Принципиальное отличие героев американского романтизма заключалось в том, что они были врагами всего урбанического; они не доверяли новой экономической системе, предпочитая добывать себе средства для пропитания в лесу, нежели приобретать их на базаре. И хотя то, что принято называть прогрессом, шло на их плечах или за ними по пятам, в литературе они всегда изображались людьми глубоко враждебными ему. Эти герои XIX века постепенно теряли связь с американской национальной действительностью, а поэтому очень скоро стали нетипичными, так как не отражали ни духа, ни национального характера надвигающейся индустриальной революции, как называли социологи эту эпоху. Романтический герой был героем уходящим, беспомощным в новых условиях. Он был не в состоянии противостоять надвигающемуся технологическому прессу, давившему все на своем пути.
Наоборот, герои Алджера начинали свою жизнь в аграрных районах страны, затем убегали в города и возвращались победителями. Впрочем, город выступал и в виде чего-то неудержимо влекущего, и в виде потогонных линий с их измождающим трудом, и мастерских, в которых гнетущим трудом уничтожалась человеческая индивидуальность. Спасением были деньги. Они были и критерием успеха, и системой отсчета, и мерой продвижения человека по социальной лестнице. Поражала скрупулезность алджеровских героев в денежных вопросах. Автор рассказывал читателям, сколько его герой получал на первой работе, сколько — на последующих. Сколько он платил за квартиру, за еду и, конечно же, сколько отложил и накопил. Герои его были немцами, ирландцами, итальянцами — одним словом, иммигрантами. Тем самым читателю представлялась возможность самоидентификации.
В 1868 году появился его «Оборвыш Дик, или Уличная жизнь в Нью-Йорке». С того времени и до начала депрессии в Америке вышло около 10 миллионов экземпляров книг Алджера. Этот рекорд, пожалуй, еще никем из писателей США не побит и по сей день. Пика успеха книги Алджера, вероятно, достигли между 70-ми и 90-ми годами прошлого столетия, когда темпы урбанизации и индустриализации были интенсивными, к тому же велик был и поток иммигрантов. Но выросли и мальчики — читатели Алджера, во всяком случае настолько, чтобы убедиться в сладостной лжи его книжек.
же естественное человеческое качество — надеяться до последнего дыхания,— помноженное на тысячи книг о том, как кто-то «из грязи» стал богатым, превратило стремление к успеху в США в своеобразную религию. По сути своей то, что предлагал обществу Горацио Алджер, сводилось к приятию «ценностей», которые навязывались средней Америке как эталон: послушание, почитание денежной мошны, благодарность хозяину. Так, Оборвыш Дик служил верой и правдой своему хозяину. А преуспев и достигнув некоторого положения в обществе, Ричард Хантер уже сам выговаривал Спичечнику Марку: «Помни, что я твой покровитель, а следовательно, вправе ожидать от тебя безоговорочного послушания и подчинения».
Эта этика была с радостью подхвачена другим пропагандистом успеха и его олицетворением — миллионером Эндрю Карнеги. В своих книгах «Триумф демократии» (1886), «Евангелие богатства» (1900) он утверждал, что консолидация богатства и власти в руках немногих не только необходима, но и неизбежна во имя прогресса. Это-де не исключает возможности проявления индивидуальной воли, но развитие общества, как он считает, целиком зависит от миллионеров. Им также отводится роль покровителей бедняков.
Следующим шагом, более циничным, было требование Джона Д. Рокфеллера, чтобы рабочий подчинил свои интересы не просто миллионеру, а интересам индустриального учреждения. Так за спиной посталджеровского героя-бизнесмена постепенно вырастало безликое божество, именуемое «корпорация».
— однофамилец миллионера. Его книга «Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей» породила серию книг в жанре так называемого «нон-фикшн» — литературы без вымысла, принадлежащей к разряду документальной, в которой американцам предлагались различные советы на тему о том, как сделать так, чтобы стать богатым, здоровым, преуспевающим, счастливым. Как стать хорошим поваром, хорошей женой, желанным мужем. Как готовить, столярничать и, конечно же, делать деньги. Вся эта бесконечная серия книг, отвечающих на вопрос, «как сделать так, чтобы...», подразумевала, что достижение того или иного совершенства в искусстве делать что-либо гарантировало человеку то самое желанное счастье. Но важнее было даже не то, что, купив эту книгу, каждый мог стать счастливым, а то, что достижение счастья наконец зависело не от кого-то, а якобы целиком и полностью — от него самого. Модель Карнеги утверждала, что человек, который может достичь материального успеха в жизни, обязательно обретет любовь и внимание к своей персоне. Внимание со стороны общества дает деньги, деньги дают внимание общества.
Успех и его герои способствовали повсеместному насаждению этой мелкобуржуазной мечты. Ее особенностью было то, что она должна была стать неотъемлемой частью убеждений простых американцев. Не случайно в 1906 году Уильям Джемс в письме Герберту Уэллсу писал: «Исключительное поклонение проклятому успеху — это наша национальная болезнь». 2
«равенство возможностей». Концепция успеха стала экстраполироваться на всю систему общественных ценностей. Успех, таким образом, превращался в критерий национальной морали. Но в обрамлении индивидуалистической морали этот успех всегда понимался в первую очередь как «личный успех». Этот «личный успех», составлявший основу традиционной системы американских ценностей, был, в частности, связан и с другой концепцией — концепцией «личной ответственности» или «надежды на самого себя».
Совершенно очевидно, что эта концепция носит открыто идеологический характер: ее идеологическая цель заключается в том, чтобы перенести ответственность за успех или неуспех с социальной системы на личность. Приписывая заслугу в достижении успеха индивидууму, буржуазные идеологи снимают с системы ответственность за неуспех большинства. Таким образом, система выводится из-под огня критики. Это вынуждены признать американские социологи Р. Клоуворд и Л. Олин: «Тенденция отождествлять успех с индивидуальными способностями, а неуспех — с личной неполноценностью помогает обеспечить стабильность и сохранение существующих установлений путем переключения критики с системы институтов на личность» 3.
Рассматривая «этику успеха» как проявление буржуазного индивидуализма, советский социолог Ю. А. Замошкин пишет: «Концепция «личного успеха», особенно в ее традиционном американском варианте, включает в качестве важнейшего элемента так называемую идею «личной ответственности» индивида в борьбе за успех. Идея эта гласит, что успех человека зависит лишь от его личных, индивидуальных качеств, от свойств его воли к победе, от его энергии. Если ты недостоин успеха, значит, ты сам и только сам виноват в этом — вот существо этой идеи»4.
Следует отметить, что принцип «надежды на самого себя» в системе американской нравственности возведен до уровня морального предрассудка, о чем свидетельствует не только его живучесть, но и его возрастающее влияние5. Концепцию успеха буржуазные социологи в США связывают и с широко пропагандируемым официальной моралью мифом о так называемом равенстве возможностей. Но поскольку речь идет об успехе личном, то, как правило, утверждается, что американский образ жизни, американская демократия основываются не на «равенстве результатов», а только на «равенстве возможностей», которые зависят от личной инициативы и личной предприимчивости. Характеризуя эту концепцию равенства, известный американский социолог С. Липсет пишет: «Наиболее примечательным в американской концепции равенства является акцент на слове «равенство», но не на равенстве положения в обществе, зарплаты или благосостояния, а на равенстве возможностей. Американский идеал основывается на открытой социальной мобильности, каждый начинает с одной и той же точки в своей погоне за успехом» 6.
лишь единицам.
Американский ученый Л. Ченовет, социолог либерального толка, посвятивший специальную книгу анализу «этики успеха», пишет: «Если разобраться по существу, этика успеха работает отнюдь не на равенство, а, совсем наоборот, на превосходство одного над другим. В соответствии с ней восхваляются люди, которым в жизни повезло, которым удалось добраться до верха, или, во всяком случае, те, которые познали удачу — они лучшие в мире. Неудачник не может быть центральной фигурой в концепции американского духа. Если человек из низов преуспел, его восхваляют; если он сломался, его забывают. Таким образом, неверно утверждать, что в основе американской демократии лежит абсолютное равенство» 7.
Американский историк И. Уилли в книге, посвященной анализу мифа о «человеке, создавшем caмогo себя», пишет: «Американские возможности действительно были великолепны, но они никогда не были надеждой для всех людей. Успех был рассчитан только для немногих, но не для каждого. Это — действительный факт, но разве люди строят свою жизнь только в соответствии с фактами?.. Люди, живущие в низших слоях общества, нуждаются в мечтах, и философы бизнеса только помогали им обрести их» 8.
Миф о «равенстве возможностей» в буржуазном обществе оказывается на деле абсолютным неравенством. В частности, этот миф искажает подлинные социальные причины наличия бедности в стране. Концепция успеха превращается в апологию существования огромного большинства обездоленных в обществе.
Действительно, концепция «равных возможностей» в буржуазном контексте служит орудием манипуляции общественным сознанием, поскольку она утверждает, что не капиталистическая эксплуатация, а несоблюдение «этики успеха» приводит к тому, что около 24 миллионов американцев живут на грани бедности. Иными словами, из этого следует, что препятствием на пути к успеху оказывается не капитализм, а сам человек. Вина за бедность, таким образом, ложится не на социальную систему, а на отдельного человека, который якобы не проявил достаточной инициативы и предприимчивости в погоне за успехом.
«Бедные остаются бедными, так как американский образ жизни не предоставляет всем равных возможностей» — только 39 процентов опрошенных ответили утвердительно, тогда как 61 процент — отрицательно. На другой вопрос: «Многие бедные потому являются ими, что не хотят упорно трудиться» — 58 процентов высказались «за»9.
Это еще раз показывает, до какой степени в сознание большинства американцев внедрена концепция «равных возможностей», которая служит средством игнорирования действительных причин бедности.
«Этика успеха» маскирует не только социальные причины бедности, но и истоки богатства в Америке, создавая миф о США как стране «неограниченных возможностей».
В основе широко пропагандируемой «этики успеха» всегда лежал миф о «неограниченных возможностях». Миф этот содержал обещания для каждого, кто проявит нужную инициативу, независимо от сферы его деятельности. Как показало исследование С. Липсета и Р. Бендикса 10, с 1900-го по 1940 год в Америке было открыто 15,9 миллиона предприятий. Эта цифра обычно используется для пропаганды мифа о неограниченных возможностях, якобы таящихся в американской системе. Однако при этом обычно «забывают», что именно за это же время 14 миллионов предприятий лопнули, а их владельцы обанкротились.
«всеобщих и неограниченных возможностях». Обратимся к сфере образования. Образование всегда рассматривалось в Америке как ключ к успеху, к благосостоянию. Вместе с тем только 6 процентов неквалифицированных рабочих имели шанс поступить в колледж. Дети людей, обладающих высоким общественным статусом, составляли 50 процентов поступающих в колледжи. В анализе, проведенном М. Ньюкамером по вопросу о том, кто занимал должности президентов и председателей советов в крупнейших предприятиях и корпорациях США с 1898-го по 1959 год, было обнаружено, что лишь от 1,3 до 3,1 процента управленческой элиты вышли из среды в прошлом неквалифицированных рабочих. Остальные были выходцами из семей власть имущих. Таким образом, попадание чужеродного элемента в «обойму» сильных мира сего оказывалось делом малой вероятности. Как говорит Ченовет, «утверждение, что американец может подняться из нищеты к богатству,— не что иное, как миф» 11. На самом деле успех, так же как и богатство, наследуется.
Для пропаганды мифа о «неограниченных возможностях» широко используется идеология потребительства. Социологи консюмеризма утверждают, что в эпоху всеобщего потребления определяющим становится не работа, не место в системе производства, а потребление. Обладание вещью провозглашается символом успеха, реализацией мечты. Идеология консюмеризма нашла свое адекватное выражение во всемогущей американской рекламе, которая не просто предлагала потребителю галстук или женское белье, а прежде всего — успех, престиж, статус: «Мы продаем не мыло, а престиж», «Все преуспевающие люди курят «Честерфилд»!»
Кризис концепции успеха. Миф об успехе долгое время казался американцам вечным и абсолютно непоколебимым. Однако уже в первые десятилетия XX века появились первые симптомы его кризиса.
«Американская мечта об успехе» обстоятельно показывает эволюцию концепции успеха. Подъем «этики успеха» был связан с 20-ми годами, то есть с периодом временной стабилизации американского капитализма.
«Период с 1870-го по 1920 год,— пишет Ченовет,— стал чрезвычайно важным в том смысле, что он показал, как извращены были наши ценности, как наши личные желания были сублимированы. Предложенный нами мир фантазии должен был заменить мысль. Этот период — наглядная иллюстрация того, что индивидуализм привел к конформизму, свобода волеизъявления — к пассивности, призывы заботиться о ближнем — к эгоистическому удовлетворению собственных интересов»12.
Не случайно поэтому основные нападки пророков успеха в 20-е годы были направлены против «красной опасности». В стране началось преследование коммунистов. Гонениям вместе с ними подвергались и радикалы и либералы. Началась депортация инакомыслящих из страны. В 1924 году был принят дискриминационный декрет об ограничении въезда под предлогом защиты страны от подрывных элементов. Врагами объявлялись все, кто отказывался видеть счастье в потребительском образе жизни. Успех понимался как нечто сиюминутное, как вспышка. Поэтому если в прошедшее десятилетие символом успеха был индустриалист, бизнесмен, то теперь его место заняли «звезды» театра, кино, то есть все те, кто олицетворял потребительскую философию. Моралисты, представлявшие в начале XIX века трудолюбие как ключ к личному успеху, были отодвинуты далеко на задний план.
Иллюзиям национального преуспеяния, извратившим изначальную мечту, был нанесен мощный удар в 30-е годы. Пятнадцать миллионов безработных, оказавшихся на улице, были своего рода вызовом американским обещаниям. Вот почему 30-е годы прошли в поисках иных решений. Громче стали слышны голоса моралистов, винивших людскую расточительность, исчезнувшее трудолюбие. «Бедные — это те, кто не хочет работать»,— заявил г. Форд. И с 1930-го по 1931 год уволил 45 тысяч рабочих. Система рекомендовала, защищая себя, искать вину в частностях: прошла волна разоблачений в жульничестве, взяточничестве, биржевых аферах, пьянстве и распутстве. Бережливость вновь провозглашалась добродетелью и кратчайшим путем к успеху. В списке индивидуальных качеств, необходимых для того, чтобы добиться успеха, фактор везения в 30-е годы перекочевал с седьмого на третье место. Это ли не было опровержением мифа о всеобщих возможностях! В ту пору деньги оставались на первом месте как критерий успеха, на втором — символы престижа, на третьем — власть.
Вторая мировая война, противостояние фашизму и японскому милитаризму бросили вызов традициям индивидуализма. Это отразилось и в новой политике Рузвельта, идея которой в конечном счете сводилась к коллективным мерам по спасению системы.
«Опыт второй мировой войны,— пишет Ченовет,— последовавший сразу же после декады депрессии, значительно ослабил и без того пошатнувшуюся веру в «этику успеха». Это привело к тому, что установки и ценности этого периода отличались от 20—30-х годов. «Этика успеха» подвергалась более резким нападкам в эту эпоху, нежели в прошлые годы...»13. Труд вновь приобретал смысл, поскольку люди стали верить в то, что их усилия могут способствовать уничтожению фашизма.
Но «этика успеха» не пережила войну. Маккартизм, как реакция на некоторую демократизацию страны, нещадно подавлял всякую тягу к реформам, даже нерадикального характера. Параноидальный в своем антисоветизме сенатор Маккарти призвал очистить страну от коммунистов, надеясь таким образом разъединить одних и объединить других под более приемлемым лозунгом. Порой эта кампания принимала смехотворные формы. Ченовет рассказывает случай, когда один из полицейских западной Вирджинии обнаружил автомат, торгующий конфетами, на этикетках которых давались географические сведения. На одной из них было написано, что Россия — самое большое государство в мире. Этого было достаточно, чтобы начать судебное дело против фабрики.
В тот период на смену былому общенациональному чувству в разрозненные души одиноких в толпе людей насаждалась «этика суперпатриотизма». Стремление к успеху превращалось в «крысиные гонки».
«Холодная война» и маккартизм, нищета, горячая война в Корее, где было убито 33 649 человек и ранено более 103 тысяч американцев (согласно данным Министерства обороны США), расовые волнения в негритянских гетто — все это едва ли могло способствовать усилению веры нации в индивидуальный успех как символ веры. Скорее, наоборот, 50-е годы проходили в США под знаком национальной фрустрации. Понемногу в Америке начинают говорить о необходимости найти иные, более осмысленные цели в жизни, нежели просто меркантильный успех. Такие ценности, как любовь, чувство удовлетворения от помощи другим, вновь начинают обретать смысл.
«этика успеха», может послужить статистика, предложенная двумя исследователями — Лео Ловенталом и Лоуренсом Ченоветом. Американский социолог Ловентал провел анализ ряда популярных американских журналов, с тем чтобы выявить, кого прославляет американская пресса, кого она предлагает обществу в качестве эталона национального героя. По его подсчетам, выясняется, что до 1914 года идолом Америки был лидер производства. Банкирам, владельцам железных дорог, крупным бизнесменам было посвящено 28 процентов статей в рассматриваемых журналах. В период до 1914 года 46 процентов статей уже было посвящено тем, кто занимался политикой. После первой мировой войны статей о бизнесменах осталось лишь 17 процентов от общего числа. Но упало и увлечение политикой — ей было посвящено всего 30 процентов статей. Зато в послевоенный период активно возрастает интерес к другому герою — к тому, кого возвели на трон пророки потребительской этики. Как отметил Ловентал, современными идолами масс оказались не те, кто вел битву в сфере производства,— «чаще всего это были люди, чьи имена появляются на афишах кинотеатров, ночных клубов» 14. «Идолы потребления» сменили «идолов производства».
Объясняя это явление, американский социолог Дэвид Рисмен в своей книге «Одинокая толпа» пришел к выводу, что в основе эволюции лежит переход от типа личности, которую он называет «личностью, ориентированной изнутри», к типу «личности, ориентированной извне». Под последним Рисмен понимает буржуазного индивида, попавшего из условий свободного предпринимательства и частной инициативы в условия буржуазной бюрократии, принуждения и манипуляции. С этим процессом Рисмен связывает падение индивидуализма, рост пессимизма и возникновение «потребительской психологии», то есть психологии обывателя, поклоняющегося «идолу потребления» (термин Ловентала).
Другой американский социолог, Лоуренс Ченовет, тоже пытался выявить героев «этики успеха», то есть тех, кто соответствует идеалам, насаждаемым массовой пропагандой. С этой целью он изучил два консервативных по своему характеру журнала — «Ридерз дайджест» и «Сатэрдэй ивнинг пост».
Обычно «Ридерз дайджест» считают отвечающим интересам того, что в США называют «мидл-мидл класс»,— интересам людей, достигших некоторых устойчивых позиций в пределах так называемого среднего класса. «Сатэрдэй ивнинг пост» — один из консервативных журналов, рассчитанный на чтение у домашнего, очага и проповедующий «старые добрые американские ценности».
—1929 годов крупный бизнесмен как герой и в том и в другом журналах занимал с достаточным перевесом первое место. На втором месте был герой сферы шоу-бизнеса — развлечений. Следом шли мелкие бизнесмены, так называемые «опора и гарантия демократического характера американской экономики» — чемпионы индивидуализма. Они уступили место героям корпорации, как бы молчаливо подтверждая ту истину, что «этика индивидуализма» — одна из несущих опор «американской мечты» в эпоху, предшествующую началу «индустриальной революции»,— переживала критическое время. Пройдет сорок лет, и те же журналы покажут, что герой мелкого бизнеса займет безоговорочно последнее место и в том и, в другом журналах. На первом месте в «Сатэрдэй ивнинг пост» твердо будет стоять герой шоу-бизнеса. В «Ридерз дайджест» он окажется на втором месте, что объясняется, на наш взгляд, лишь определенным характером ориентации журнала на этом этапе. (На первом месте здесь оказался политический деятель, дипломат.) Крупные бизнесмены переходят на третье-четвертое место в 60-х годах. В эти годы заметно стремление к поискам популярных героев в сфере развлечения. В ореоле кинозвезды всегда кто-то был, и не обязательно актер. Так, героем телевидения стал, например, писатель, охотно рассуждающий о политике, о необходимости реформы в стране. Его имидж поддерживался колонками сплетен в прессе. В списке «развлекателей» оказались актеры, режиссеры, продюсеры, писатели и музыканты. Понятие героя (такого, каким для США был Вашингтон или фольклорный первопроходец) начало девальвироваться, на его место выдвигались знаменитости.
Что касается средств достижения успеха, то есть инструментов, при помощи которых можно было стать «героем», то «Сатэрдэй ивнинг пост» и в 1917—1929-м и в 1961—1969 годах показал, что превыше всего ценятся усердие и добродетельный характер 15.
Уже к концу 50-х годов, по словам Ченовета, стало очевидно, что «этика успеха» «пуста, как рассохшаяся бочка». Тем не менее консервативная Америка цеплялась за нее, стремясь во что бы то ни стало ее сохранить. Это была ее последняя надежда, последняя уловка наполнить американскую жизнь смыслом, ибо нет ничего страшнее для нации, чем духовный вакуум, духовная опустошенность.
Расколовшие страну 60-е годы грозили окончательно уничтожить мечту американской буржуазии. Черные граждане США восстали против тех, кто слишком долго отказывал им в праве на участие в успехе и в «американской мечте», которая обещала равенство; студенты противопоставили себя университетам, которые не считались с реальностью американской действительности. «Средний класс» Америки требовал победы во Вьетнаме и не хотел признавать кризис американского духа. Молодежь ринулась в бесцельную погоню за призраком далекого прошлого, толком не понимая ее подлинно демократических ценностей. Отвергая жизнь ради накопительства, они отказывались работать, в том числе и на систему. Отцы готовы были мириться с многими выходками детей. Но смириться с их отказом от «этики успеха» они не могли. Молодежь и студенчество стали олицетворением врага Америки «среднего класса».
Но поскольку они все же были детьми Америки, то вину за их заблуждения отцы стремились найти в заокеанских влияниях. Виноватым был, конечно же, объявлен всемирный коммунизм, распространение которого нужно было остановить в Юго-Восточной Азии, дабы завтра он не появился на одном из концов голденгейтского моста. И во имя этого конформистская Америка начала убивать своих детей не только во Вьетнаме, но и в Кенте и в Чикаго. «Не стреляйте! Мы — ваши дети!» — уверяла зеленая поросль Америки — наивные идеалисты, надеявшиеся возродить демократическую мечту «отцов-основателей» с помощью «новой чувственности», секса, наркотиков и религии рок-н-ролла. А когда из этой попытки ничего хорошего не вышло, они обратились к насилию как панацее. Их научили верить, что на пути к успеху не следует пренебрегать даже насилием. С криками «черт побери все!» и «Апокалипсис — сейчас!» они совершали жестокие убийства. Кровавая волна прокатилась по стране. «Мечта» оборачивалась кошмаром.
— он был своеобразным мерилом. Даже война, в которой участвовали американцы, рассматривалась не с точки зрения ее справедливости, а с позиции необходимости победить во имя победы или проиграть. Вот почему во время агрессии во Вьетнаме истеблишмент не задавался вопросом о моральности или аморальности агрессии — его заботил лишь дух солдата, армии.
При этом именно идеология успеха была определяющим фактором. Она в разное время принимала разные формы политического убеждения. Приход к власти политических фигур тоже рассматривался с позиции «этики успеха». Политический успех Франклина Рузвельта символизировал способность человека преодолеть тяготы судьбы. Победив полиомиелит, он стал президентом. Его улыбка должна была возродить мечту после депрессии. Амбивалентность этого периода сказалась ярче всего в столкновении моралистической и гуманистической риторики с жестким прагматизмом: чтобы поддержать цены на рынке, лучше перебить свиней, чем отдать их беднякам. Радикал становится в глазах буржуазной Америки врагом ее мечты.
К 1938 году (по неполным данным) Комитет по антиамериканской деятельности заслушал 493 человека, 280 профсоюзов, 640 организаций, включая даже такие, как римские католические группы и бойскауты. Комитет пытался дискредитировать даже «новую политику» Рузвельта, утверждая, что это заговор коммунистов. Дело дошло до смешного, когда один «свидетель» заявил, будто ему доподлинно известно, что юная «звезда» Голливуда Ширли Тэмпл (ей тогда было лет десять) дала согласие, чтобы ее имя было использовано для защиты коммунистов. По этому поводу секретарь по внутренним делам Айкс саркастически заявил, что, вероятно, пришла пора сделать налет на детскую комнату девочки и в качестве свидетелей ее принадлежности к коммунистам взять ее кукол. Паранойя антикоммунизма 30-х, как и ее рецидив конца 40: х — начала 50-х годов, была вызвана, в частности, и тем, что нужно было срочно отвлечь массы от духовного кризиса, возникшего в связи с осознанием несостоятельности мечты об успехе. Объявив «крестовый поход» против коммунизма, Маккарти и его сподвижники рассчитывали поддержать искусственно единство нации вокруг мечты об успехе.
В это время, для того чтобы жить спокойно, нужно было делать вид, что в Америке и с Америкой ничего не происходит. Вот почему в ранг проблем возводились псевдопроблемы или проблемы несущественные. Стоявший у власти президент Эйзенхауэр был более известен как игрок в гольф, нежели как государственный деятель.
«мечта об успехе» определяет качество американской жизни. Правда, они несколько расходились в вопросе о содержании этой мечты. Программа Кеннеди по бесплатной медицинской помощи за счет предварительных отчислений от заработной платы трудящихся на здравоохранение вызвала резкую критику со стороны Никсона. Он считал, что всякая помощь такого рода снижает целеустремленное рвение американцев к успеху.
Для Кеннеди реформы имели особое значение, так как в этом, как он считал, выражалось широкое участие американцев в реализации национальной мечты. Но администрация Кеннеди не ограничивалась внутренними проблемами страны. Чтобы объединить Америку, была принята программа распространения «американской мечты» за рубеж, причем идеологический эксперт подкреплялся экономической помощью. Все это сочеталось с изрядной агрессивностью по отношению к странам, не желавшим принимать за эталон экспортируемый образ жизни. Во внутренней политике Кеннеди пытался соединить традиционный индивидуализм с лозунгами патриотизма. Это нашло свое выражение в его известном призыве не спрашивать, что твоя страна может сделать для тебя, а подумать о том, что ты можешь сделать для своей страны. Признавая пределы американских возможностей и тем не менее желая сохранить «этику успеха» для страны, взывая к сотрудничеству и кооперации и вместе с тем стимулируя индивидуализм, Кеннеди пытался возродить мечту о возможности личного успеха. И, не ведая, к чему это все приведет, Америка пошла за эклектической мечтой молодого президента, который выдвинул лозунг завоевания «новых фронтиров» — новых рубежей. Эти фронтиры уходили в космос и в экономику. Но Кеннеди погиб, не успев убедиться в том, что его программа, которая некоторым казалась многообещающей, ничего не дала широким слоям американцев.
Несколько внутриполитических реформ в духе «американской мечты» нация получила от Джонсона. Однако при более внимательном рассмотрении оказалось, что они были направлены на укрепление «среднего класса», а не на помощь бедноте, которая более всего в ней нуждалась. Все попытки Джонсона войти в историю в качестве реформатора, вернувшего Америку к мечте, потерпели провал. В историю он вошел как человек, начавший эскалацию американской агрессии во Вьетнаме. Война во Вьетнаме поляризовала страну, привела к кризису доверия.
С приходом Никсона в Белый дом круг замкнулся — американцев вновь вернули к традиционной буржуазной мечте об успехе. «Мы великие,— говорил Никсон,— не потому, что правительство что-то сделало для народа, а потому, что народ что-то сделал для себя». Оплотом для единства нации должно быть частное предпринимательство, заявил Никсон в своей инаугурационной речи в 1968 году. Но уотергейтский скандал с особой отчетливостью продемонстрировал моральную несостоятельность американских политиков с их безудержным стремлением к успеху во что бы то ни стало, еще раз показал несостоятельность риторики мечты как погони за индивидуалистическим успехом, обнажив пороки, присущие буржуазной идеологии.
В конце 60-х — начале 70-х годов «мечта об успехе» претерпевает наиболее серьезный кризис. Все попытки возрождения «этики успеха» как основы национальной морали, которые предпринимались в период администраций Дж. Кеннеди и R Никсона, не привели к желаемому результату. «Пройдя через эволюцию новых рубежей «великого общества» и нового никсонианства, американцы 70-х годов фактически оказались перед прежней мечтой об успехе, осуществляемой путем ультранационализма и корпоративизма, характерных для 50-х годов. Идеалы 60-х годов просуществовали лишь очень короткое время. Не успели американцы откликнуться на призывы Кеннеди, как он погиб, и весь реформистский дух испарился уже к 1965 году. Конец 60-х годов характеризует жестокость и апатия... Попытки сохранить «американскую мечту» кончились «американской трагедией» 16.
— Кеннеди, Джонсон и Никсон (то же самое мы можем сказать о Картере),—столь не похожие друг па друга индивидуально, вместе с тем выражали интересы все того же крупного капитала. Независимо от того, кто оставался в выгоде — мультимиллионеры восточного побережья, техасские нефтепромышленники или калифорнийские банки,— народ получал паллиативные решения в виде предвыборных обещаний и возвышенной буржуазной риторики.
Следует отметить, что ощущение кризиса концепции успеха постоянно сочетается с попытками ее возрождения. В этом смысле характерна автобиографическая книга президента Дж. Картера, которая символически называется «Почему не первый?»17. В ней Картер пересказывает разговор с адмиралом Риковером, который произошел в 1952 году, когда Картер обучался в Военно-Морской академии. Адмирал спросил Картера, какое место по успеваемости он занимает в своем классе. Оказалось, что Картер был 59-м в классе, состоявшем из 820 человек. «Почему же не первый?» — спросил Риковер. В своей книге Картер строит на этом факте своеобразную философию успеха. И, видимо, не случайно, заняв пост президента, Картер пообещал, что будет поддерживать конкуренцию во всех сферах американской экономики и деятельности всех общественных институтов. Философия успеха обретает свою конкретную сущность в капиталистической конкуренции, в борьбе всех против всех.
Примечания.
1. Cawelti J. From Rags to Respectability: Horatio Alger,—In: Myth and American Experience, vol. 1, 1971; Weis R. The American Myth of Success. From Horatio Alger to Norman Vincent Pcale. N. Y.—London, 1969.
3. Cloward R. A., Olilin L. E. Delinquency and Opportunity. Glencoe, 1960, p. 105-106.
4. Замошкин Ю. Л. Кризис буржуазного индивидуализма и личности. М., 1966, с. 56.
5. Brody R., Suiderman P. Coping: the Ethic of Self-Reliance.—uThe American Journal of Politicae Science", 1977, Aug.
6. Lipset S. Opportunity and Welfare in the First New Nation.— In: America's Continuing Revolution, p. 340.
8. Wyllie J. The Self-Made Man in America. N. Y., 1966, p. 174.
9. CPS 1972. American National Election Study, p. 434.
11. Chenoweth L., The American Dream of Success, p. 13.
—32.
13. Chenoweth L.. The American Dream of Success, p. 90.
—Radio Research, 1942-1943. Ed. Lazersfeld and Stanton. N. Y., 1944, p. 507.
15. См. также: Green Th. America's Heroes. Changing Models of Success in American Magazines. N. Y., 1970.
16. Donnald F. The Phaeton Ride. The Crisis of American Success. Garden City-N. Y., 1974, pp. 163—164.