ПУБЛИЦИСТИКА ФЕДЕРАЛИСТОВ
В январе 1787 г. Бенджамин Раш, один из видных американских философов-просветителей, поместил в журнале "Америкен мьюзиум" "Обращение к народу Соединенных Штатов". Он четко сформулировал мысль, которая владела в то время умами многих, составляя центральный предмет обсуждения в публицистике, в политических дебатах, в частной переписке: "Выражение "Американская революция" кажется многим синонимом слов "прошлая американская война". Война окончена, но это совершенно не относится к Американской революции. Напротив, закончился лишь первый акт драмы. Нам предстоит еще установить и совершенствовать наши новые формы правления, а после этого подготовить принципы, нравы и привычки наших сограждан к этим формам"1. По мнению Раша, эта следующая фаза революции потребует еще большего мужества и, главное, мудрости.
В самом деле, большинство "отцов-основателей", да и рядовых американцев, ощущало, что им предстоит грандиозный исторический эксперимент: построение нового государства. Те, кто, как Сэмюэль Адаме, считал, что основная политическая борьба закончилась с достижением независимости, отошли от активной деятельности. На первый план выдвинулись политики, которые понимали сложность и остроту проблем государственно-правового и социально-экономического устройства молодого государства и готовы были ими заняться.
К 1787 г. положение США было сложным. Государственный долг достиг огромных размеров, не очень удачными были первые шаги во внешней торговле и политике. Мучительно трудно продвигались мирные переговоры с Англией. Внутренняя ситуация также была напряженной. В 1785—1787 годах обширные районы страны охватили волнения и восстания. Вступившие в силу в 1781 г. "Статьи конфедерации" отдавали важнейшие функции государственной власти правительствам штатов. Однопалатный Континентальный конгресс не обладал ни реальной властью, ни авторитетом. Быстро обнаружились и центробежные тенденции в экономике, финансах, что мешало не только выплате государственных долгов, формированию и содержанию армии, но и экономическому развитию государства в целом.
Необходимость изменений была ясна всем, но суть этих изменений "отцы-основатели" представляли себе по-разному. "Проблемы государственного устройства, создания будущего аппарата власти наряду с растущими по своему значению вопросами социально-экономического развития США, социальными и идеологическими противоречиями являлись ключевыми в борьбе, охватившей страну в конце 80-х годов,— пишет в своем исследовании, посвященном первым годам существования молодой республики, В. А. Ушаков.— Они стали одним из водоразделов, деливших страну на противоборствующие лагеря"2.
С особой остротой борьба разгорелась вокруг выработанного в 1787. г. проекта Конституции США, согласно которому штаты объединялись в федерацию, возглавляемую национальным правительством, наделенным большими полномочиями.
Сторонников новой конституции и стали называть федералистами или федеральной партией, хотя это движение вовсе не было однородным. К нему примкнули те, чьи коммерческие интересы требовали устранения барьеров на внутреннем и внешнем рынках, т. е. финансисты, купцы, буржуа, для которых сильное государство было гарантом быстрого экономического развития. Но немало было и искренних патриотов, которые хотели образования сильного и энергичного государства и успели убедиться, что путь конфедерации не только такой возможности не предоставляет, а, наоборот, ведет страну к кризису.
Далеко не во всем сходились, а чаще всего расходились, во мнениях признанные лидеры федералистов — Джон Адаме и Александр Гамильтон. Сложны были и отношения со складывавшейся оппозицией. Когда последняя оформилась к середине 90-х годов в республиканскую партию, ее лидерами стали Томас Джефферсон и Джеймс Мэдисон.
Но в период борьбы за ратификацию конституции все выступили в ее поддержку3. Причины разногласий и формирования противоборствующих сил четко определил А. Гамильтон: "Он (Мэдисон*.— Е. А.) и те джентльмены, которые действуют вместе с ним, имеют в виду ту же цель, что и я, но их способ достижения этой цели существенно отличается"4.
Политическая борьба и до, и после принятия Конституции и формирования первого правительства США велась прежде всего пропагандистскими средствами. Вот почему "война памфлетов", начатая в середине XVIII в., к его концу не утихла, но лишь приобрела новое качество: противники атаковали друг друга и пропагандировали свои взгляды при помощи периодических изданий.
Их в США существовало уже множество, и некоторые имели ярко выраженную политическую принадлежность.
Так, основным "оппонентом" известной газеты республиканца Филипа Френо "Нэшнел газетт" в Нью-Йорке была "Газетт фор зе Юнайтед Стейтс" Джона Фенно. Именно в ней ведущие деятели федералистов публиковали свои сочинения. Интенсивную пропаганду идей федерализма в Новой Англии осуществляла "Массачусетс Меркури", а в Филадельфии — знаменитый "Портфолио" Дж. Денни.
—1804). Уроженец британской Вест-Индии, он приехал на континент в 1772 г. и, обосновавшись в Нью-Йорке, сразу же включился в политичеркие баталии, безоговорочно приняв сторону колонистов в их споре с метрополией. Уже тогда его памфлеты обратили на себя внимание. Как только начались военные действия в марте 1776 г., он вступил в армию, а весной 1777 г. стал адъютантом Вашингтона, возглавив канцелярию главнокомандующего, что дало ему возможность установить отношения со многими видными американскими политиками, коммерсантами, военными. После окончания Войны за независимость Гамильтон вернулся в Нью-Йорк и занялся юриспруденцией, но его реальные интересы лежали в области политики.
Еще в начале 80-х годов, практически сразу после ратификации "Статей конфедерации" он начал последовательную пропаганду идеи сильного централизованного государства, посвятив ей множество писем, памфлетов, статей. Так, например, в 1781—82 годах в газете "Нью-Йорк пэкет энд америкен адвертайзер" он опубликовал серию статей, подписанных программным псевдонимом "Континенталист". В этих статьях молодой юрист обозначил практически все те пункты, по которым развернется в последующие годы дискуссия, сформулировал основные подходы к решению проблем, характерные для федералистов, и продемонстрировал принципы интерпретации действительности и структуры мышления этого крыла американского Просвещения.
Гамильтон начал свои рассуждения с того, что попытался психологически мотивировать состояние дел. Начиная революцию, американцы смутно представляли себе, как править независимой нацией. Ярко проявился на первых порах лишь неизбежный спутник всех революций — боязнь власти, поэтому Континентальный конгресс получил мало власти, она сосредоточилась на уровне штатов. В этом Гамильтон видел проявление "человеческой природы". Общества всегда склонны предпочитать частное общему, подчиняться более прямому влиянию. Отрицательные последствия децентрализации очевидны в США, но станут со временем еше больше. Гамильтон вспоминает о чистых федерациях древней Греции, Германии, Швейцарии, подчеркивая вражду между составившими их областями. Лишь в Нидерландах "ограничителем их дурных отношений друг к другу"5 выступает авторитет штадтгальтера, поэтому там нет такой разъединенности и враждебности.
— традиционные исторические аналогии выступают примером отрицательного опыта. Из этого впоследствии и вырастет идея уникальности опыта Америки.
Второй существенный момент — организация власти. Слишком сильная власть ведет к деспотизму, поэтому, создавая сильное правительство, нужно создать и гарантии от ущемления прав сообщества. Впервые в этих статьях Гамильтон заговорил о необходимости "распределения верховной власти" так, чтобы ни одна часть не могла взять верх (5; р. 655).
"Континенталиста" и своеобразие своего подхода к анализу ситуации в стране. Письма 4—6 представляют собой основательный бухгалтерский подсчет доходов и расходов, финансовых и экономических потерь от децентрализации. Гамильтон прекрасно понимал, что именно такого рода доказательства покажутся самыми убедительными американской буржуазии, интересы которой он горячо защищал.
Действенность аргументации усиливалась манерой письма — энергичной и четкой, простым и ясным языком, композиционной продуманностью изложения. Автор редко углублялся в абстрактные рассуждения. В его статьях и памфлетах ярко проступила одна из главных особенностей американского Просвещения: утилитаризм, причины которого, впрочем, очевидны. "Отцы-основатели" США впервые в истории получили практическую возможность подготовить "общественный договор", разработать его детали, сконструировать весь механизм. Для них, как и для всех деятелей XVIII в., "социальные отношения общества, как и природа его в целом, детерминируются политическим устройством", а не наоборот6. Вот почему центральное место в дискуссиях конца века занял именно вопрос государственного устройства.
"смешанного правления", т. е. разделения законодательной власти республики между разными слоями населения. По их мнению, только такая организация власти смогла бы предотвратить как "охлократию", под которой они понимали прямое народовластие, так и олигархию. Подтверждение своим рассуждениям федералисты находили не только в теории — в первую очередь в работах французского философа Монтескье, но и в практике — в государственном строе Англии, где власть была разделена между монархом и двумя палатами Парламента. Вот почему в публицистике федералистов 80-х годов произошел существенный сдвиг: английская система из недавнего объекта поношения превратилась в модель для подражания.
Наиболее существенный вклад в пропаганду "смешанного правления" в период подготовки американской Конституции внес будущий лидер федеральной партии Джон Адаме (1735— 1826), один из ведущих идеологов периода борьбы за независимость. С конца 70-х годов он выполнял различные дипломатические миссии в Европе, что не мешало ему, впрочем, внимательно следить за событиями дома.
В октябре 1786 г. он приступил к созданию одной из важнейших своих работ: "Защита Конституции Соединенных Штатов Америки от нападок господина Тюрго", три тома, или, точнее, выпуска, которой увидели свет в 1787 г. в Лондоне, где Адаме был тогда посланником.
В этом труде слились воедино глубокое знание Джоном Адамсом классической философии, древней и новой истории, современной политической ситуации. Книга стала исследованием различных форм правления, но, одновременно, и защитой дела рук своих, ибо именно Адаме был автором конституции своего родного штата Массачусетс, в которой им была реализована идея "смешанного правления".
Просветительское начало выступило в этом памфлете предельно отчетливо. Все предшествующие правители, отмечал Адаме, претендовали на божественное происхождение. В США же впервые в истории "никто не будет утверждать, что, находясь на этой службе, беседовал с богами или испытал божественное вдохновение в большей мере нежели те, кто строит корабли и дома, занимается торговлей и сельским хозяйством". Правительства разных штатов были сформированы лишь с помощью разума и здравого смысла. Ими двигала та же творческая энергия, что живописцами Уэстом и Копли, поэтами Барлоу и Дуайтом, историками Белкнэпом и Рамсеем7"лишь более важным видом искусства". 13 штатов начали грандиозный эксперимент, и очень важно, чтобы он сразу пошел по верному пути, так как он масштабен и длителен. Этот единственный верный путь, по Адамсу,— разделение власти исполнительной и законодательной, причем последняя существует в форме "смешанного правления".
Сформулировав эти основные положения, автор погрузился в историю человечества, чтобы доказать их справедливость. Он последовательно рассмотрел государственное устройство "современных демократических республик" — Сан-Марино, Швейцарии, Нидерландов, "аристократических республик" — (или олигархии) — Берна, Женевы, Генуи, Венеции и т. д., "парламентских монархий" — Англии и Польши. Затем он обратился к истории древнегреческих полисов, проанализировал точки зрения древних и новых философов. И все для того, чтобы подтвердить основную мысль сочинения: "существование трех ветвей правления заложено в самой природе: они есть в каждом обществе, естественном и искусственном". Поэтому, если их игнорировать, правительство будет "несовершенным и нестабильным". "Законодательная и исполнительная власть различны по своей природе, и свобода и законность полностью зависят от их разделения в рамках правительства". Законодательная власть выше исполнительной, вместе с тем последняя должна иметь свои конституционные гарантии (7; р. 695).
Работа была написана очень быстро, всего за несколько недель, что ощущается и в стиле, и в композиции. Она перегружена обширными цитатами, что делает ее порой похожей на антологию, в ней много неточностей и фактических ошибок в именах, датах и т. д. Тяжеловесный язык, нечеткость построения, тяготение к абстрактным размышлениям неоднократно критиковались уже современниками Адамса. Но само это пренебрежение формой примечательно: оно показывает, сколь мало внимания автор, как, впрочем, и большинство американских "отцов-основателей", уделял литературной стороне своих сочинений. Для них публицистика была лишь средством обнародования политических идей.
Примечательна и еще одна деталь. Обосновывая столь тщательно необходимость многоступенчатой структуры власти, Дж. Адаме имел в виду отдельные штаты. Для национального правления он считал достаточным однопалатный конгресс, который был бы "не законодательным или представительным собранием, а лишь дипломатическим, как Генеральные Штаты в Нидерландах,... чтобы решать вопросы внешней торговли, национальных долгов и договоров" (7; р. 696). Иными словами, "федерализм" Адамса на начальном этапе был весьма условен. Более того, его рассуждения о центральной власти вызывали серьезные возражения даже у Т. Джефферсона, считавшего, что она должна обладать и законодательной, и исполнительной функциями. Но когда "Защита..." стала известна в середине 1787 г. в США, она была воспринята как обоснование сложной модели государства, принципов разделения власти и "смешанного правления" и в этом качестве имела большое значение для формирования платформы федерализма. Абстрактность работы Адамса позволила "отцам-основателям" прочесть ее так, как они в тот момент хотели.
17 сентября 1787 г. Федеральный конвент, собравшийся в Филадельфии, подписал после долгих дебатов проект Конституции и передал ее Конгрессу для представления общественности. Чтобы Конституция вступила в силу, ее должны были ратифицировать хотя бы девять штатов из тринадцати. Вокруг вопроса ратификации немедленно началась ожесточенная полемика, вылившаяся в новый раунд публицистической войны. Именно в это время и было создано произведение, ставшее одним из самых знаменитых в истории того времени. С 27 октября 1787 г. по 16 августа 1788 г. в нью-йоркских газетах регулярно появлялись статьи, подписанные псевдонимом "Публий". Параллельно в конце марта 1788 г. отдельными изданиями вышли первые 36 писем Публия, а в мае — остальные 49.
"Федералист" (Federalist) и был написан тремя авторами: Александром Гамильтоном, который был к тому времени членом нью-йоркской легислатуры и одним из делегатов конституционного конвента от своего штата, Джеймсом Мэдисоном и Джоном Джеем.
Джон Джей (1745—1829) был автором Конституции штата Нью-Йорк, верховным судьей, членом и даже президентом Континентального конгресса. С 1779 г. он занимался дипломатической деятельностью, участвовал в мирных переговорах с Англией, выполнял и другие поручения. Внешнеполитическая деятельность привела его к убеждению в необходимости сильного союза.
Джеймс Мэдисон (1751—1836) был одним из самых оригинальных мыслителей своего времени. Он принимал участие в составлении Конституции родного штата Виргиния и с энтузиазмом взялся за разработку федеральной Конституции, став одним из ее главных авторов.
Непосредственной целью серии "Федералист" было убедить избирателей штата Нью-Йорк в необходимости принять Конституцию. Эта идея пришла в голову Гамильтону, который и привлек к сотрудничеству Джея и Мэдисона. Однако плохое состояние здоровья заставило Джея оставить работу после написания пяти эссе, и основная тяжесть легла на двух других авторов. Всего Гамильтон написал пятьдесят одну статью, Мэдисон — двадцать девять. Авторы спешили: они писали по четыре статьи в неделю. Отсюда неизбежные повторы идей и аргументации. Очевидно, что лишь в процессе работы они стали представлять себе ее структуру и масштабы.
Статьи "Федералиста" составляют как бы несколько циклов. Эссе 1 —14 развивают тему важности союза для благоденствия граждан и процветания государства. Авторы рассматривают федерализм как первый и принципиально важный шаг к консолидации страны и ее народа, как действенное средство защиты от внешних опасностей и внутренних беспорядков. В статьях нет конкретных упоминаний, но, несомненно, что память о восстании Шейса, о волнениях ветеранов, требовавших жалования, заставила авторов так подробно рассматривать этот аспект. Кроме того, в нескольких эссе этого цикла Гамильтон развил свою идею о преимуществах централизованного государства для финансовой жизни Америки.
—22 доказывают неудовлетворительность положения дел в конфедерации, а статьи 23—36 — необходимость новых Конституции и правительства для создания мощного союза. Преимущество предлагаемых преобразований авторы видят в том, что они помогут стране совершить еще один принципиально новый, революционный шаг в своем развитии, но это будет бескровная революция, не порождающая противоречия, а снимающая их. Именно под руководством национального правительства страна достигнет расцвета в политической и экономической областях, обеспечит свободу личности.
В эссе 37—51 рассмотрены трудности формирования принципов нового государства, и, наконец, последняя часть, статьи 52— 85, анализирует предлагаемую структуру органов власти, суда, избирательную систему. Гамильтон и Мэдисон ясно увидели и всячески подчеркивали оригинальность новой Конституции, сочетание в ней национальных потребностей и интересов отдельных штатов.
До наших дней "Федералист" остается одним из самых глубоких комментариев к американской Конституции и принципов организации федерального правления. В этом его значение как политического документа. Ни Мэдисон, ни Гамильтон, ни Джей, и это важно подчеркнуть, не ставили своей задачей абстрактное теоретизирование. Статьи "Федералиста" — лишь средство в конкретной политической борьбе. В этом смысле они — прекрасный пример того, как идеи Просвещения приспосабливались американскими "отцами-основателями" к конкретной жизненной практике.
С другой стороны, пристальный анализ ситуации в стране приводил их к переосмыслению целого ряда теоретических постулатов. Так* философская идея общественного договора принимает уже самые конкретные формы. Гамильтон, например, в письме № 9 рассуждает о том, что "политическая наука... как и другие, получила быстрое развитие, и теперь вполне понятна эффективность различных принципов, которые были или недостаточно, или вовсе неизвестны предкам" "Строгое разделение власти между различными институтами; введение законодательных балансов и ограничений; ... народ в легислатуре представляют избранные им самим делегаты,— все это или абсолютно новые явления, или получившие в современности принципиальное усовершенствование"8.
управление, как это было в древнегреческих полисах. В республике народ правит и создает законы через выборных представителей. Примечательно, однако, что дальше Гамильтон и Мэдисон в своих взглядах расходятся. Для первого важнее всего то, что республика открывала неограниченные возможности для буржуазии, создавала условия для утверждения ее как правящего класса. Мэдисон же не уставал повторять, что республиканское правительство "получаст все свои права прямо или косвенно от народа; ... Основным в данном правительстве является то, что оно образовано большинством общества, а не какой-либо его частью или привилегированным классом... Для такого правительства существенным является то, что его члены назначаются, прямо или косвенно, народом" (8; р. 241). Это сближает его позицию с джефферсоновской.
главных противоборствующих группировок — республиканцев и федералистов.
Следующий шаг в практическом приспособлении философских идей к политическим реальностям сделал Дж. Мэдисон в знаменитом письме № 10. Он рассуждает о способности нового союза справляться с фракционностью, центробежными тенденциями и противоречиями в обществе. Мэдисон определяет фракцию как большее или меньшее число граждан, объединенных какими-либо общими интересами, желаниями, противостоящими желаниям и интересам других. Причины возникновения фракций заложены в самой человеческой природе, и устранить их можно, или ликвидировав свободу личности, или сформировав у всех граждан "одинаковые взгляды, пристрастия, интересы". Оба варианта одинаково губительны для общества и человеческой природы. Нужно, следовательно, подойти к проблемам с другой стороны и попытаться управлять самой фракционностью.
Для Мэдисона не подлежит сомнению тезис о разных способностях людей, из которых проистекают их разные права на собственность, а именно в "неравенстве при распределении собственности" — самая важная причина противоречий и столкновений в обществе. Защита разнообразных способностей людей — первейшая задача государства, следовательно оно должно стремиться не ликвидировать неравенство, а лишь регулировать его. "Те, кто владеет собственностью, и те, у кого ее нет, всегда составляли противоположные части общества. <...> Интересы землевладельцев, ремесленников, купцов, банкиров, многие другие менее значительные интересы вырастают в цивилизованных нациях по необходимости и разделяют их на разные классы, руководствующиеся разными чувствами и взглядами. Регулирование этих разнообразных и противоположных интересов составляет принципиальную черту современного законодательства и привносит дух партийности и фракционности в необходимые и обычные действия правительства" (8; 79).
В обширной республике, управляемой по принципу представительства, различий в интересах будет больше, но тем труднее будет какой-либо партии взять верх и навязать свою волю остальным. Мэдисон исходит из тезиса о несовершенстве человеческой природы, но предлагает не исправлять ее, а самые недостатки обратить на пользу, используя для этого как инструмент предлагаемую политическую структуру.
Идея несовершенства природы человека, и возможности управлять ею звучит во многих эссе Мэдисона. Так необходимость решать конкретные политические задачи приводит одного из видных американских просветителей к открытому прагматизму философских взглядов.
"болезнь", "смерть", "бессилие", подчеркивая безжизненность конфедерации, то одна из главных особенностей новой структуры власти — ее открытость, способность к изменению, совершенствованию, а значит — жизненность. "Изменение", "поток", "открытая дверь" — вот наиболее характерные определения.
И еще одну принципиальную особенность "Федералиста" необходимо отметить. Публицистические сочинения американских авторов XVIII в. обычно содержали множество ссылок на писателей и философов античности и нового времени, апелляцию к опыту мировой истории, что давало им возможность как бы "уравнять в правах" жителей Нового и Старого Света, обосновать и оправдать события в колониях. Памфлеты и статьи зачастую подписывались звучными псевдонимами: "Публикола", "Катон", "Марцелл", "Нованглюс", "Колумбус" и т. д. Авторы "Федералиста" также выбрали для себя псевдоним "Публий", но это представляется уже лишь данью традиции. Ссылки на античность, да и на весь предшествующий опыт человечества присутствуют в этом сочинении лишь в качестве примеров отрицательного исторического опыта. Авторы всячески подчеркивают, что происходящее в США не имеет аналогий в прошлом, что это уникальный и грандиозный эксперимент. Эта мысль прозвучала, как уже упоминалось, и в "Защите Конституции Соединенных Штатов Америки" Дж. Адамса.
Присутствует она и в других памфлетах федералистов того времени, таких, например, как "Обращение к народу штата Нью-Йорк по поводу Конституции" Дж. Джея или "Исследование основных принципов федеральной Конституции" Н. Уэбстера. Последний прямо писал о том, что американская Конституция превосходит римскую и английскую. Так, именно в публицистике федералистов конца XVIII в. оформляется тезис об американской исключительности и об особой исторической миссии США.
В результате выборов 1789 г. федералисты получили большинство в новом Конгрессе и заняли практически все ключевые посты в правительстве президента Вашингтона. Джон Адаме стал вице-президентом, Александр Гамильтон — министром финансов, а государственным секретарем, главой департамента иностранных дел (до марта 1790 г., когда его сменил Т. Джефферсон) — Джон Джей.
"Богатые землевладельцы, купцы, спекулянты, финансисты, чиновники и юристы, военные, часть интеллигенции и священников... группировались вокруг лидеров федералистов и в 90-е годы составили основу этой партии" (2; с. 43).
появлявшихся статей отстаивал свои концепции организации финансов. Вскоре, однако, одно из центральных мест в публицистике США заняла тема Великой Французской революции.
Американцы в большинстве с восторгом воспринимали известия о событиях во Франции, которые казались им продолжением того, что начала их страна. Профессиональным политикам приходилось быть осторожнее: надо было учитывать, что сближение с Францией означало конфронтацию с Англией, к чему недавние колонии не были готовы ни в экономическом, ни в военном отношении. Поэтому, в конечном итоге, и был принят курс нейтралитета.
Вместе с тем, отношение к революционной Франции было вопросом не только внешней политики. Оно определилось отношением к революции как таковой, представлениями о путях развития и своей собственной страны. Вот почему полемика в американской печати в 90-е годы вокруг французских событий оказалась едва ли не самой горячей.
Показательна в этом отношении опубликованная в 1790 г. "Газетт фор зе Юнайтед Стейтс" работа Джона Адамса "Рассуждения о Давиле". Сочинение имеет форму пространных комментариев к обширным выдержкам из "Истории гражданской войны во Франции" Энрико Катерино Давилы, итальянского историка XVI в., свидетеля и участника французских религиозных войн. На первый взгляд эти комментарии представляются абстрактными философскими рассуждениями. Скажем, один из центральных моментов работы Адамса — критика известного тезиса о том, что люди поддаются улучшению. Разумеется, говорит Адаме, век становится все "просвещеннее", знания получают все большее распространение. Но они не избавляют человека от страстей. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть, какими предстают перед публикой ученые мужи Парижа. "Сплоченными, дружелюбными, живущими в согласии друг с другом, мягкими, скромными, застенчивыми, жаждущими бескорыстно помочь? взаимно снисходительными? ... готовыми признать превосходство друг друга? рвущимися поддержать и развить в ком-то другом первые признаки гения? Спросите Вольтера, Руссо, Мармонтеля и де Мабли",— иронически предлагает Адаме, прекрасно осведомленный о непростых взаимоотношениях французских просветителей. Все дело в том, что "плохие люди так же быстро усваивают знания, как и хорошие; и науки, искусство, чувства, разум, литература используются в интересах несправедливости и тирании так же хорошо, как и в интересах закона и свободы" (7; р. 800).
Другой теоретический постулат Адамса: "каждый человек хочет, чтобы его замечали, хвалили, ценили и любили его близкие" (7; р. 798). Он вспоминает притчу о бедняке, умиравшем с голоду, но кормившем собаку. Когда того спросили, почему он не продал или не убил животное, он ответил: "А кто любил бы меня тогда?" "В этом,— пишет Адаме,— ключ к. человеческому сердцу, к истории человечества... Если человек чувствует, что его не замечают, умирают самые радужные надежды, гаснут самые сокровенные желания..." Все разнообразие человеческих чувств и амбиций зачастую связано именно со стремлением "быть замеченным другими смертными" (7; р. 798). Общество не должно пытаться уничтожить это стремление, оно должно управлять им, поощряя, но. склоняя к добру.
"Свобода, равенство, братство!" в восприятии американского публициста заключал в себе небрежение к человеческим чувствам, к природе человека. По его мнению, равенство в трактовке французских революционеров — это уравниловка, и свобода в таком случае приведет к анархии, вражде и войне всех против всех, а не к братству. Франция даже пережила однажды такую войну — в XVI в. (для иллюстрации этой мысли он и использовал сочинение Давилы). Революция тоже может обратиться в национальную катастрофу, если не будет установлено соответствующее человеческой природе правительство, а именно — то самое сбалансированное правление, в котором отдельные части легислатуры будут контролировать друг друга. Ведь в странах, которые, как Франция, "больны" абсолютизмом, большая часть нации коррумпирована, поэтому выборные институты все из-за той же человеческой природы могут превратиться в нечто призрачное без постоянного взаимного контроля.
"Рассуждения о Давиле" являются, пожалуй, одним из самых наглядных примеров различия позиций федералистов, охранявших завоевания буржуазной революции, и лидеров революционной Франции, которыми была предпринята* попытка фундаментальных изменений социальной структуры.
Очевидна и специфика восприятия Французской революции федералистами: отрицание всего, что не укладывалось в разработанную ими самими концепцию революции. Мысль об уникальности американского опыта, которая несколько лет назад помогла им выиграть борьбу за Конституцию, превратилась уже в тезис о том, что "американская модель" — это единственно возможный путь к свободе. Характерно, что федералисты не делали различия между жирондистским и якобинским этапами Великой Французской революции, термидорианской диктатурой и даже режимом Наполеона. Для них все эти периоды суть череда нарушений "прав человека" и отход от принципов представительного правления.
Но и для республиканцев поддержка Французской революции означала прежде всего отстаивание своих взглядов на революцию как постоянный процесс реализации человеческих возможностей в борьбе с устаревающими традициями, институтами, взглядами. Такой мыслили они прежде всего революцию Американскую. Вот почему, критикуя своих политических противников — федералистов, они обвиняли их в первую очередь в искажении идеалов Американской революции и Конституции и лишь во вторую — во враждебном отношении к Франции.
Так было и с сочинением Адамса. Подхватив его слова о необходимости сильной верховной власти, газеты республиканцев обвинили вице-президента в монархизме. Т. Джефферсон в частном письме назвал доктрины Давилы, на которых Адаме взводил свою аргументацию, антиконституционными (7; р. 816). А Томас Пейн прямо указал: "Я имел в виду Джона Адамса, когда писал свой памфлет ("Права человека" — Е. А.), и он задел его именно так, как я ожидал"9"Публиколы", которые появились в газете "Коламбия сентинел" в июне-июле 1791 г. и содержали критику "Прав человека" с федералистских позиций. Все сочли, что под этим псевдонимом скрылся Джон Адаме, стремившийся отстоять свои взгляды. Лишь Мэдисон, превосходный стилист, сомневался в этом, указывая, что сочинение "Публиколы" лучше организовано и не столь тяжеловесно по стилю, как писания Адамса10 борьбу. Состязаться с таким опытным полемистом, как Пейн, было очень трудно, но Джон Квинси сделал все возможное, проявив и эрудицию, и остроумие, и знание законов жанра политического эссе.
"Публикола" начал с того, что в его намерения не входит защита позиции Берка (с которым, как известно, полемизировал в своем трактате Пейн), он стремится лишь возразить против любых отклонений от правды, вне зависимости от того, кто их допустил: "мистер Берк, мистер Пейн, или блистательное Национальное собрание Франции"11. А закончил свои заметки воззванием к "беспристрастности публики", которая поможет ей отличить дискуссию от поношения (11; р. 119). Сам он вел именно политическую дискуссию, отыскивая уязвимые места в рассуждениях Пейна о Конституциях Англии, Франции, США. Много места в письмах "Публиколы" уделено анализу реальной ситуации во Франции. Так, он сразу указал слабое место французской системы — изощренно непрямой способ выборов в легислатуру. Национальное собрание создало дорогостоящую конструкцию, которая "неизбежно откроет тысячу путей для интриг и продажности", что приведет к возникновению "безответственной олигархии" (11; р. 98). В целом Джон Квинси повторил все основные федералистские постулаты: и о преимуществах "смешанного правления", и об уникальности американского опыта, и о том, что английская государственная структура обладает преимуществами по сравнению с другими странами Европы.
Письма "Публиколы" имели резонанс по обе стороны Атлантики. Во Франции памфлет был подвергнут критике, в Англии же, естественно, принят благосклонно. И в американской печати многие республиканцы поторопились ответить "Публиколе". Лишь в одной бостонской "Индепендент кроникл", к примеру, появились письма "Республиканца", "Агриколы", "Пахаря", "Стража" ... Но это была не полемика, а те самые поношения, от которых предостерегал "Публикола". Адамсов обвиняли в монархизме, аристократизме, любви к титулам.
"прокламации о нейтралитете". Федералисты намеревались использовать провозглашенный курс для сворачивания связей с Францией и сближения с Англией, поэтому "республиканские лидеры и пресса, в принципе согласные с идеей нейтралитета, осуждали "нейтралистскую" позицию правительства США, требовали решительных антибританских мер" (2; с. 228). Федералистам приходилось всячески оправдывать свои действия, и здесь опять на помощь приходила публицистика.
Через два дня после провозглашения президентом Вашингтоном курса нейтралитета в "Коламбия сентинел" начала печататься серия эссе, подписанная псевдонимом "Марцелл", в которой обосновывалась правота правительства. Американцы должны понять свое положение как "нации, чье счастье состоит в реальной независимости, не связанной ни с какими европейскими интересами" (11; р. 142). Данное воззвание к национальному эгоизму было написано Джоном Квинси Адамсом. Он же нашел в этой серии эссе ту форму оправдания курса на сворачивание отношений с Францией, которую немедленно начали использовать и другие деятели его партии. Обсуждая вопрос об обязательстве США встать, согласно договору 1778 г., на сторону Франции в случае какого-либо вооруженного конфликта, он подменяет целое частью и сводит все к обсуждению ситуации в вест-индских колониях Франции, которые "постоянно находятся в состоянии восстаний". "Было бы исключительно абсурдно и несправедливо, если бы США поддержали Францию в ее действиях по усмирению колоний в благодарность за то, что она спасла их от колониального гнета Британии" (11; pp. 144—145).
Через два месяца А. Гамильтон опубликовал на страницах "Газетт фор зе Юнайтед Стейтс" семь эссе "Пасификуса", посвященные тому же вопросу нейтралитета. Он заострял внимание на том, что в 1778 г. страны определили свой союз как оборонительный, а раз Франция сама объявила войну европейским державам, то она является "агрессором", и обязательства США теряют силу. Так формальная логика становилась средством оправдания двойной морали в политике. Рождались приемы политической пропаганды нового времени.
С другой стороны, публицистика легко становилась орудием самой прямой борьбы с противником. И в этом случае сочинители зачастую обращались не к жанру эссе, а к очерку нравов. С наибольшим успехом для себя этим жанром пользовался такой опытный публицист, как Александр Гамильтон. Так, в 1789 г. он написал 16 "Писем H. G.", в которых разоблачал губернатора Нью-Йорка Джорджа Клинтона и его антифедералистскую группировку. Пользуясь анонимностью, он пытался дискредитировать Клинтона как должностное и частное лицо, приводя сомнительные факты из биографии последнего. Самое примечательное в функции,
( в источнике пропущен лист)
"связующая персона" всегда ярко и убедительно обрисована, обладает достаточно развитой индивидуальностью. Таким был и "Мирской проповедник" — "автор" одноименной серии (1795—1812), одного из самых известных произведений Денни. Писатель сделал его убежденным федералистом. "Существует добротное, теплое, удобное для любого одеяние, именуемое федерализм", которое мирской проповедник "предпочитает церковному облачению и молится, чтобы его можно было носить постоянно"13. Это, пожалуй, первая попытка воспроизвести какие-то черты сознания рядового сторонника партии, показать, как в этом сознании преломляются идеи и формулы теоретиков движения, и вести пропаганду, так сказать, опосредованно. Вот одно из характерных в этом смысле рассуждений "Мирского проповедника". Он говорит, что, обсуждая с соседями различные политические проблемы, "понял, что некоторые беспокойные и смятенные души, скрывающиеся под благовидным названием "демократов", энергично пытаются внушить прозелитам успокоительные доктрины свободы и равенства. Свободы, подобной той, которой наслаждались торговки рыбой в Париже, обращаясь с королевой Франции, как с блудницей из публичного дома; равенства, подобного тому, каким могли гордиться какие-нибудь Лежандр и Сантер, когда мясной прилавок одного и телега другого были в революционном правительстве на одном уровне с троном" (13; р. 156). Как видим, "Мирской проповедник" вполне усвоил распространяемые теоретиками федерализма взгляды как на Французскую революцию, так и на собственную действительность.
Эксперименты Джозефа Денни, однако, стоят в американской словесности того времени особняком. В целом же публицистика федералистов осталась в рамках традиционных для XVIII в. жанровых форм. Ее значение заключается не только в том, что она способствовала определению основ буржуазного государства и наглядно продемонстрировала эволюцию взглядов "отцов-основателей" США,— в ней нашли отражение важные грани формирующегося национального сознания и особенности позднего американского Просвещения в целом, тесно связанные с судьбами американской литературы.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Цит. по: Bain R. The Federalist // American Literature, 1764—1789. The Revolutionary Years. Ed. by E. Emerson. Madison, 1977, p. 254.
3 Возражение Джефферсона вызвало отсутствие билля о правах и большие прерогативы президента. Самые принципы Конституции он принимал безоговорочно.
4 The Papers of Alexander Hamilton. Ed. by H. C. Syrett.: In 22 vv. N. Y.. and Lond., 1961, v. 5, p. 489.
5 The Papers of Alexander Hamilton, v. 2, pp. 656, 657.
6 Согрин В. В. Идейные течения в американской революции XVIII в. М., 1980, с. 180.
8 The Federalist Papers. Ed. by C. Rossiter. N. Y., 1961, p. 72.
9 Paine T. The Complete Writings. Ed. by Ph. Foner. In 2 vv. N. Y., 1945, v. 2, p. 1320.
11 Adams J. Q. Writings. Ed. by C. Worthington. In 8 w. N. Y., 1913—1917, v. 1, pp. 55-58.
13 Цит. по: Granger B. American Essay Serials from Franklin to Irving. Knoxville, 1978, p. 156.
Е. М. Апенко