ВВЕДЕНИЕ
Становление американской литературы — длительный и сложный процесс, отмеченный рядом особенностей. Он обнаруживает немало существенных отличий между ней и общеевропейской литературной традицией. Своеобразие американской литературы обусловлено взаимодействием различных факторов, среди которых первостепенная роль принадлежит историческому процессу формирования нации и национального самосознания. Однако возникшая в результате самобытность, проявляющая себя в литературе Соединенных Штатов характеристическими признаками, собственным, ни на какую другую не похожим видением, особым взглядом и голосом, не означает, тем не менее, ее разрыва с общеевропейской традицией. Напротив, американская литература сохраняет с ней и идеологическую, и эстетическую общность, выявляя в своем развитии как те специфические черты, которые присущи исключительно ей, так и основные свойства и закономерности, характерные для европейской — или, возможно, лучше говорить "западной" — модели, по отношению к которой она утверждается как самостоятельный, отмеченный подлинным своеобразием и характерностью, устойчивый национальный вариант.
Карта английских поселений XVII—XVIII вв.
1 — английские поселения ло 1660 г.:
3 - 1700-1760 гг.;
4 — граница, за которой запрещалось расселение колонистов с 1763 г.
Понятно, что в силу исторической молодости американской литературы, зарождение которой относится к XVII в., в ней не мог быть представлен ряд важнейших художественных эпох, которые прошла в своем развитии литература и культура Европы. Возникнув в начале XVII в., американская литература начала складываться в качестве своего рода ответвления английской литературы, по неизбежности на первых порах слабого и не обладающего даже в,зачатке никакими особыми приметами и свойствами, позволяющими отличать ее от литературы "старой родины". Самый момент ее возникновения означал два прямо противоположных по смыслу явления: отрыв, остановку развития и в то же время продолжение заданного историческим прошлым движения. Хотели того колонисты или нет, с переездом за океан естественный ход литературного процесса, отраженный в многовековой истории английской литературы, для них прерывался. Богатейшее литературное наследие Англии, сам ее эстетический опыт, накопленный к этому времени и запечатленный в эпических сказаниях, хрониках, песнях, сказках, преданиях, легендах, в творчестве ее поэтов, драматургов, писателей, оставались позади. Очутившись на американских берегах, покинувшие свой исторический "дом" англичане и в непривычном для себя окружении продолжали в силу инерции, особенно поначалу, следовать признанным образцам. Однако непосредственная связь с родной традицией, несмотря на разнообразные и многочисленные личные контакты, и, что еще важнее, общность языка, была утрачена. Цепь, связующая настоящее с прошлым, оказалась оборвана, и с течением времени разрыв этот все более увеличивался, становился все явственнее. Отделившееся от цепи крошечное звено в новых условиях послужило основой формирования самостоятельной литературной традиции. Различие условий существования было слишком разительно, чтобы то, что создавалось колонистами согласно принципам, не только хорошо знакомым по предшествующему опыту, но и составлявшим их родовое достояние в силу общенациональной культурной ориентации, сохраняло верность исходной модели. В изменившемся историческом контексте — географическом, духовном, социальном, бытовом — перенесенные на американскую почву и прижившиеся на новом месте традиции давали иные всходы, неизбежно трансформируясь сообразно окружающим условиям.
Исключительное значение имел для формирования американской литературы характер колонизации континента и эмиграции из Англии. Он наложил неизгладимый отпечаток на процесс образования американской нации и государственности, что, в свою очередь, отразилось на социальном и духовном развитии американского общества, американской общественной мысли и художественного сознания. Колонизация Северной Америки англичанами отличалась от колонизации южноамериканского континента Испанией и Португалией не столько меньшим масштабом и размахом, сколько характером. Британская корона не только не снаряжала в Америку военных экспедиций, подобных тем, что силой оружия покорили Южную и Центральную Америку, отдав их вместе со всем населением во владение испанскому и португальскому монархам, но и практически не участвовала в ее колонизации. Ее роЛь сводилась к выдаче хартий, предоставлявших достаточно большую свободу действий компаниям и корпорациям, вроде Компании Массачусетского залива или Виргинской компании, или отдельным частным лицам, как, например, лорду Балтимору или Уильяму Пенну, которые в дальнейшем сами определяли направление своей деятельности в новых краях. Нередко сам характер их взаимоотношений с властями метрополии и даже границы их деятельности не были достаточно четко оговорены, что оставляло немалый простор как для личной инициативы, так и для произвола. Впоследствии, однако, королевская власть стремилась утвердить полный контроль над этими землями, колонизированными английскими подданными и представлявшими для короны ценность прежде всего как источник немалого дохода. Возникшие на этой почве социальные и политические разногласия привели в конечном итоге к Американской революции, отделению колоний от метрополии и образованию независимого государства.
социальная ломка, знаменовавшая конец феодального общества. Драматический конфликт вылился в результате в Английскую революцию* Начатая при Генрихе VIII в середине XVI в. Реформация отвечала интересам прежде всего третьего сословия, включая самые низшие слои населения, на которое обрушились тяжкие бедствия в результате "огораживания" земель. Однако во второй половине XVI в. она была приостановлена, а с утверждением на английском престоле династии Стюартов фактически пошла вспять. При архиепископе Лоде англиканская церковь решительно стремилась взять реванш за уступки протестантам, которые считала временными, начались жестокие гонения на приверженцев религиозной ереси. Вызванное притеснениями недовольство объединяло противников существующей власти под знаменем пуританства. Преследования со стороны официальной церкви заставляли многих искать спасения за пределами Англии. На протяжении десятилетий многие находили убежище в протестантской Голландии. Когда же при всемогущем Лоде надежда на улучшение дел на родине улетучилась, многие, простившись с краем предков, отправились за океан.
Первые американские колонисты, основавшие постоянные поселения на северо-восточном побережье, которые получили название "Новая Англия", придерживались различных направлений в пуританстве. Их объединяло неприятие официальной англиканской церкви, которая, будучи, с их точки зрения, основана на ложном учении, подвергает истинное жестоким преследованиям, и сложившейся в Англии социальной системы. Свое переселение в Новый Свет пуритане воспринимали не просто как "перемену мест" — они сознательно обрывали связь с родиной, полные намерений создать на американских берегах новые порядки, новое общество, новый жизненный уклад. Это нашло отражение даже в топонимике: Нью-Лондон, Нью-Хэмпшир, Нью-Джерси, Нью-Йорк и т. д. Меньше всего было в этих названиях ностальгии по прошлому. Вынесенная на первое место частица "нью" — "новый" — содержала скорее вызов старому, оставленному за океаном миру, погрязшему в скверне и потому отвергнутому. Основанные пуританами поселения были призваны стать не репликой прежнего, уже известного, а символом устремленности в будущее,— подчеркивалось именно иное, новое содержание, призванное зачеркнуть прошлое.
Однако в отсутствие прежнего противника, каким была в Англии для всех протестантских течений англиканская церковь, в колониях возродились споры по вопросам богословия. Теперь крайне нетерпимую позицию в отношении иных направлений протестантизма занимало пуританство, объявлявшее себя единственно истинной религией, а все остальные течения ложными. Споры не ограничивались лишь страницами теологических трактатов или проповедническими кафедрами. Они вновь принимали знакомую по предыдущей истории форму безжалостных гонений на инакомыслящих, включая физическую расправу, изгнания, публичные наказания и казни. Особо "отличилась" в этом Новая Англия, ставшая оплотом пуританства. Обычно принято приводить в качестве примера печально знаменитый сэйлемский процесс над ведьмами в 1692—1693 годах. Однако этот эпизод следует рассматривать не изолированно, когда он выглядит чуть ли не аномалией, неожиданным всплеском посреди всеобщего благочестия и набожности, а в широком историческом контексте. Тогда расправа над "ведьмами" встает в один ряд с указами о наказании плетьми, отрезании ушей и языков, заключении в колодки и других карах, которым подвергались все, кто не разделял пуританской доктрины и осмеливался говорить об этом. Но борьба, развернувшаяся в поселениях Новой Англии вокруг религиозных догматов, по своему содержанию далеко не исчерпывалась сферой богословия. Истолкование Священного писания служило не только для утверждения фундаментальных основ веры, как они понимались приверженцами различных направлений в протестантстве, но позволяло обратиться то в открытой, то в косвенной форме к насущным вопросам общественного бытия. Дебаты по богословским проблемам давали выход политическим страстям. Сами теологические покровы этих споров были в сущности неизбежны в церкви-государстве, каким в идеале мыслилось пуританами общественное устройство колонии, вылившееся в форму теократии, до тех пор, пока не произошло освобождение общественной мысли и философии от теологии. На протяжении целого столетия они развивались почти исключительно в форме религиозных учений, да и в дальнейшем, вплоть до периода подготовки Американской революции богословие занимало в философской и политической мысли Америки, а в силу этого и в литературе доминирующее положение.
Формирование колоний на Юге проходило также на основе королевских хартий, которые в основном в виде дарственных выдавались представителям английской знати в качестве пожалований и наград. В связи с особенностями климатических и географических условий, а также специфическим характером эмиграции на освоенных землях, со временем переходивших в статус королевских владений, здесь сложилась иная, чем в Новой Англии, система землепользования, основой которой стали обширные земельные владения с плантаторским типом хозяйства. Приток в южные колонии роялистов, устремившихся в Новый Свет в поисках спасения от бушевавшей в Англии революции, не только усугубил противоречия Юга и Новой Англии, но и способствовал после реставрации монархии в Англии сохранению и развитию более тесных связей со старой родиной, нермотря на то, что и в их отношениях с метрополией бывали периоды заметных осложнений.
Группа средних колоний, существенно отличавшихся от своих южных и северных соседей, сформировалась на основе поселений, образованных до появления англичан выходцами из разных европейских стран, по преимуществу протестантских. Особенно много было голландских поселений, включавших в том числе нынешний Нью-Йорк — тогда он назывался "Новый Амстердам" (напоминание о прошлом — Гарлем), и немецких, бурным ростом числа которых отмечена вторая половина XVIII в. Последние особенно плотно располагались в Пенсильвании и на прилегающих к ней территориях, где немецкий язык и культурная самостоятельность сохранялись вплоть до середины, а в отдельных районах и до конца XIX в. Впоследствии выходцы из Германии растворились в волнах иммигрантов из Великобритании, но по сравнению с Новой Англией и южными колониями здесь сохранилась большая неоднородность национального состава. В XVII в. именно средние колонии приняли тех выходцев из Англии, которые были вынуждены покинуть ее по религиозным мотивам, спасаясь от преследований за веру, как, например, квакеры, но в то же время подверглись гонениям и в кальвинистской Новой Англии, проявившей по отношению к ним исключительную суровость. Пестрота национального состава населения, явно отличавшегося столь же причудливым разнообразием занесенных на американские берега обычаев, культурных традиций, жизненного уклада, а также религиозных конфессий, была, по-видимому, одной из причин утверждения здесь большей веротерпимости, да и всякой терпимости к проявлению инакомыслия, иных жизненных установок и принципов.
сугубо географических понятий, в результате которого "север" и "юг" потеряли свой прежний смысл, соотнесенный со странами света. Юг, разумеется, не переместился на север, но в американской мысли социум сменил географию: появились Север и Юг. Обособленность существования этих исходно американских регионов, весьма далеких друг от друга по своему социальному укладу, идеологическим, эстетическим и этическим установкам, на протяжении длительного периода наложила на них неизгладимый отпечаток. Она предопределила также глубокие различия и в их культурном и духовном облике.
Впоследствии в результате освоения западных земель к Северу и Югу постепенно присоединялись новые регионы. Всякий раз их восхождение на национальном горизонте и расцвет означали не простое расширение территории или продвижение на Запад уже сложившихся социальных норм и отношений, духовных и культурных ценностей, апробированных временем. Отмечая этапы в историческом развитии нации, сопряженные то с превращением колоний в независимое государство, то с крутой ломкой устоявшегося в старых регионах уклада, которой сопровождалось в США развитие капиталистических отношений, включение новых регионов в сферу национального бытия отражало путь духовного становления нации, эволюцию ее самосознания, выдвигая перед ней новые задачи.
Огромное значение для формирования американской литературы имел тот факт, что в Америке не возникло центра, который бы взял на себя объединительные функции, к которому бы при любых обстоятельствах тяготела культурная жизнь колоний. Для национального единства изначально не существовало предпосылок, кроме общего для колонистов прошлого. Немногочисленное население колоний было сосредоточено в небольших поселениях, разбросанных вдоль атлантического побережья, огромная протяженность которого исключала непосредственные контакты между большинством таких городков. В силу неразвитости хозяйства экономические связи между ними также отсутствовали. Не связанные между собой ни в административном, ни в хозяйственном, ни в финансовом, ни даже в военном отношении, хотя к последнему их, казалось бы, подталкивали элементарные заботы о самосохранении, они продолжали свое изолированное существование, не только не предпринимая попыток сближения, но по большей части относясь к своим близким и дальним соседям-соотечественникам с предвзятостью и подозрением, а то и откровенной враждебностью. В духовной сфере, как и в общественной жизни и экономике, возобладали тенденции к изоляционизму.
Каждый из регионов имел особые причины отстаивать свою обособленность, в результате чего сложилась их отчетливо обозначенная культурная автономия, отмеченная в каждом случае своеобразным комплексом традиций и представлений, охватывающих все сферы общественного бытия. Со временем в этих расхождениях, носивших поначалу преимущественно социально-идеологический характер, явственно проступили эстетические аспекты, хотя в приглушенном виде они, безусловно, присутствовали изначально. Осознанная ориентация на различные, нередко взаимоисключающие эстетические установки содействовала впоследствии дальнейшей изоляции регионов относительно друг друга. Их традиции нередко оказывались несовместимы, что вылилось, в частности, в антагонизм пуританского Севера и плантаторского Юга. От прямого конфликта регионов предохраняло лишь отсутствие необходимости в их непосредственном контакте. Но такое положение сохранялось лишь до определенного времени, и впоследствии, когда контакт и взаимодействие стали неизбежностью, конфликт был разрешен лишь силой оружия и ценой огромных потерь.
Культурная автономия крайне слабо связанных между собой регионов, которым еще предстояло в ходе истории обрести подлинное единство, превратила регионализм в один из главных формообразующих факторов становления американской литературы. Сохраняя эту роль на протяжении нескольких столетий, регионализм во многом обусловил существенные черты зарождающейся американской культуры. Постоянный региональный уклон, став в том числе одной из отличительных особенностей американской литературы, не ограничен рамками отдельных культурно-исторических эпох. Таким образом, литературный процесс в колониях характеризуется в целом параллельным развитием художественных традиций, различных по идеологической и эстетической направленности и практически не имеющих поначалу точек соприкосновения, внутри отдельных регионов. Региональная замкнутость закрепляется преемственностью складывающихся в отдельных областях традиций, сохраняющих свои основные характеристики и при смене художественных эпох. Она оказывает заметное влияние на динамику развития литературного процесса. При отсутствии тесной связи между регионами преемственность местных идейно-эстетических традиций, в свою очередь, усиливает их взаимную обособленность и в значительной мере затрудняет формирование традиций общенациональных. Преодоление региональной обособленности проходило чрезвычайно медленно и далеко не безболезненно. Оно знаменовало образование национальных традиций на основе синтеза самостоятельных, развитых, обладающих ясно выраженной спецификой региональных традиций, соединение которых происходило не столько за счет утраты собственного своеобразия, сколько за счет расширения общекультурного контекста.
европейских, в первую очередь английских. Это не означает, однако, что они вскоре же по прибытии обратились к имевшимся в их распоряжении богатствам. Напротив, их интерес к литературному и в целом художественному наследию Европы исходно оказался достаточно ограничен, что отразилось и на взаимодействии зарождавшейся американской литературы с хронологически современным ей литературным процессом по другую сторону Атлантики,
Первоначально связи литературы Америки и Европы носили односторонний характер, в прямом значении этого слова. Взаимодействия как такового между ними не существовало: было воздействие, и шло оно в одном направлении — из Европы в Америку. Иначе и быть не могло: это были связи-истоки, связи-корни. Дополнившие их со временем связи-влияния, несколько потеснившие по своему значению родственные узы, но не вытеснившие их окончательно, появились значительно позже, хотя по-прежнему действовали в том же одностороннем порядке. Обратное воздействие — от Америки в Европу — обнаружилось лишь на пике американского Просвещения, в эпоху Войны за независимость.
Особый характер американско-европейских литературных связей, свойственный начальному периоду формирования американской литературы, предопределил эффект своеобразного "эстетического отставания", который ощущается при знакомстве с произведениями, создававшимися первыми поселенцами, а порой дает о себе знать и столетия спустя. Отчасти такое впечатление обусловлено тем, что в их сочинениях безошибочно чувствуется сильный налет подражания: подражать можно лишь тому, что уже состоялось. Самостоятельность литературы колоний, кровно связанной с, литературой старой родины, конечно, относительна. Более того, на ранних этапах развития подражание закономерно выступает как один из основополагающих формирующих принципов нарождающейся литературы. Взор ее в буквальном смысле обращен назад не только в пространстве, к оставленной на другом берегу Атлантики родине, но и во времени. В качестве объекта подражания избирается неизменно то, что "осталось", прошло апробацию временем. К явлениям новым, не приобретшим статуса "образца", складывается скорее настороженное отношение. Однако эффект отставания создается не подражанием как таковым, но прежде всего выбором его объекта. Обособленно развивающиеся регионы обнаруживают и в этой области характерную избирательность, ориентируясь на различные традиции, сосуществующие в единой английской литературе. Продиктованная в каждом из них современными идеологическими и эстетическими пристрастиями регламентация выбора, обращение к определенной, заранее ограниченной сфере явлений в противовес полноте и многообразию также отразились в своеобразии американской литературы.
Одно из показательных проявлений подобной регламентации — литературное развития Новой Англии XVII в. Сознательно отринув художественные достижения Возрождения, она недвусмысленно предпочла им возврат к более раннему художественному опыту. Эстетические предпочтения нбво-английских авторов прямо проистекают из разделявшегося ими понимания сущности искусства, его задач и места в жизни общества. Искусство рисовалось им не просто как пустая забава, существующая лишь по прихоти праздной аристократии. Мысль пуритан в своем антифеодализме и антикатолицизме дошла до его полного отрицания. Без тени сомнения они объявляли искусство язычеством и "идолопоклонством", доказательством чему, согласно их представлениям, служила католическая церковь, которой они противопоставили свой аскетический идеал. С совершенной очевидностью это проявилось в предпринятой ими реформе церковного ритуала, в котором человек той эпохи самым непосредственным образом соприкасался с искусством, притом в сочетании чуть ли не всех его видов. Пышность и праздничность католического обряда, создававшиеся сложным взаимодействием скульптурных и архитектурных форм, звуков органа и пения, многокрасочностью живописного убранства, витражей и костюмов, декламации, освещения, благовоний, завораживали чувства. Чарующая сила театрализованного действа была отвергнута ради суровой простоты, законченным выражением которой стало торжество геометрии: прямых линий и простейших объемов, лишенных всякого декора, в формах молельного дома,— и ничем не опосредованного назидания в обряде, в котором центральное место заняла проповедь. Здесь получают распространение и достигают расцвета некоторые воскрешенные вновь формы и эстетические принципы средневековой литературы, оттесненные Возрождением на периферию литературного процесса. Они, разумеется, вошли в семнадцатое столетие не в своем первоначальном виде. Средневековые формы, к которым обратились пуритане в своих сочинениях, были все же соответствующим образом пересмотрены, прошли "очищение", что бесспорно говорит о непосредственном контакте с новой исторической эпохой. И в этом также заключалось несомненное противоречие: между вдохновлявшим колонистов-пуритан духом и избранными ими формами выражения, рожденными идеями, которые, по определению Й. Хейзинги, "давно уже миновали период цветения"1.
Дело в конечном счете заключается не столько в самом факте наличия или отсутствия подобных форм — в конце концов пуританство как мощное идеологическое течение в самой Англии дало толчок их развитию — сколько в пропорции, в соотношении литературных явлений в границах того или иного хронологического (культурно-исторического) периода. На протяжении всего XVII в. в Англии развивалась литература со всем присущим ей многообразием жанров и форм. Здесь представлена и мощная поэтическая традиция, настоящее созвездие блестящих имен, от Джона Донна и Джона Мильтона до Эндрю Марвелла, Генри Воана, Джорджа Герберта, если назвать только крупнейшие, и драма, открывшая XVII век высшим взлетом трагического гения Шекспира, за которым последовали трагедии Джона Вебстера, комедии Бена Джонсона, Бомонта и Флетчера, Уильяма Конгрива и множество других драматических произведений разных жанров, и, наконец, проза, достигшая своей вершины в "Пути паломника" Джона Бэньяна. Ничего подобного по художественному уровню и эстетической ценности, разумеется, в литературе того же времени, которая создавалась — и притом маленькой горсточкой поселенцев — в американских колониях, невозможно было и ожидать. Существенно другое — подобного многообразия форм художественного выражения не наблюдается ни в Новой Англии, ни на Юге, ни в центральных областях.
"старого дома", переселенцы естественно не испытывали поначалу родственных чувств по отношению к своему новому окружению, к освоению которого они приступили. Связь с ним постепенно создавала сама эта деятельность. Первые произведения, написанные колонистами, и возникали из потребностей, носивших преимущественно практический характер. Таким образом, начиналась американская литература, в отличие от древних литератур Европы, не с создания национального эпоса, уходящего корнями в древнюю мифологию, в своем становлении она не могла опираться на устную традицию, мощные пласты которой залегают в толще доисторических времен, складываясь изначально как литература письменная. Само возникновение фольклора относится здесь к гораздо более позднему периоду и потребовало значительно более длительного времени, чем становление собственно литературной традиции. Процесс этот при сопоставлении с литературой Старого Света идет в обратном направлении, оказывается как бы перевернут: не от устного слова к письменному, а наоборот. В силу этого американская литература не знала скрытого от нас, теряющегося в туманной дали веков дописьменного периода и растянутых во времени ранних стадий, когда медленно, исподволь шло освоение и накопление материала, лишь малая толика которого сохранялась и передавалась потомкам.
В американских колониях самый процесс зарождения литературы сделался зримым. Все, что создавалось, сразу же выступало на поверхность, на всеобщее обозрение. Ничего не отбрасывалось, не уходило в песок, оставляя лишь таинственные следы, разгадку которых далеко не всегда удается найти. Даже если отдельные сочинения оказывались в силу тех или иных причин утраченными, это все же касается частностей литературного процесса, способных, конечно, пролить дополнительный свет на его ход. Но как ни достойны сожаления такие потери, сам процесс не лишался из-за них четкости очертаний. Создавалось же в колониях поначалу, как уже говорилось, то, что отвечало насущным задачам освоения континента. Поэтому преимущественное развитие получили в колониях жанры, направленные на достоверное воссоздание облика той новой реальности, с которой поселенцы встретились на Американском континенте. Степень "достоверности" была относительной: как выяснилось впоследствии, пристрастный взгляд первого поселенца замечал никогда не встречавшиеся на американской земле виды растений и животных, таких, как, скажем, львы или соловьи,— и почти непременно включала "легендарный" пласт. Однако его присутствие само по себе не столь существенно, поскольку характер текста определяется исходной авторской установкой. В подавляющем большинстве авторы в XVII в., писавшие в колониях, явно отдавали предпочтение не художественному вымыслу, а "достоверности", какими бы "фантастическими" деталями они ее ни расцвечивали. Среди излюбленных ими жанров — разнообразные "описания", хроники, путевые заметки, дневники, мемуары, сообщения, письма и т. д.
трактаты. Рядом с живыми описаниями природы и климатических условий, ландшафта, флоры и фауны располагаются, произвольно сменяя друг друга, рассказы о чудесных происшествиях, зарисовки обычаев и нравов аборигенов, записи их преданий и легенд, исторические экскурсы, изложение фактов и событий из жизни поселений, сведения об управлении колоний и повседневном обиходе, портретные миниатюры, рекомендации относительно ведения хозяйства, дидактические наставления, отвлеченные рассуждения, богословские выкладки и финансовые расчеты.
Можно говорить, следовательно, об определенном жанровом синкретизме произведений, заложивших первый камень в фундамент будущей американской литературы. Им отмечены и произведения лихого капитана Смита, которого судьба заносила из родной Англии то в украинские степи, то в турецкий плен, то на американские берега,— "Правдивый рассказ о событиях, случившихся в Виргинии, со времени образования этой колонии" (1608) и "Общая история Виргинии, Новой Англии и островов Соммерса" (1624), и созданное в середине XVII в. повествование первого летописца Новой Англии Уильяма Брэдфорда "О Плимутском поселении", и множество других сочинений, появившихся как на протяжении XVII в., так и значительно позже.
Однако синкретизм, проявившийся в американской литературе в период ее зарождения, был весьма своеобразного свойства и принципиально отличен от синкретизма, присущего древним литературам Старого Света. Формировавшаяся в Новое время американская литература лишена легендарно-мифологического пласта, который в течение столетий питал литературу Европы или Азии, сообщая им идущий из глубины мощный импульс движения.
В известной мере оно служило также и объединяющим началом. Христианское учение могло бы стать той точкой опоры, воспользовавшись которой колонии, вероятно, сумели бы в значительной степени преодолеть свои разногласия. Однако непримиримость, а то и откровенная враждебность по отношению друг к другу многочисленных конфессий, получивших приют на американских берегах, заметно ослабляли потенциал единения регионов на почве единого вероучения.
Несмотря на это, христианство в его ново-английском варианте сыграло исключительную роль в становлении собственно литературных традиций северо-восточного региона и в силу этого — всей американской литературы. Сочинения теологического характера разных жанров, на долю которых приходится основная часть литературной продукции Новой Англии колониального периода, существенно влияют на картину литературного процесса этого времени. Употребляя по отношению к ним слово "литература", вновь приходится напомнить, что речь идет не о беллетристических жанрах, которыми далеко не исчерпывается понятие "художественная литература".
История литературы неоспоримо доказывает правомерность и обоснованность подобного различения и разграничения понятий. В равной мере доказывает она и необходимость исследования тех явлений, которые хотя и не относятся к области словесного творчества, основанного на художественном вымысле, все же с литературным процессом связаны непосредственно. Они представлены как очень древними, так и сравнительно молодыми жанрами, к которым относятся, к примеру, мемуаристика, эпистолография, публицистика, биография и автобиография и т. д. Невнимание к ним, недостаточный учет, а тем более исключение их из рассмотрения литературного процесса непозволительно сужает представление о литературе, само понятие литературности. По большей части эти жанры находятся на периферии литературного развития, но есть в истории литературы эпохи, отводящие этим "нехудожественным" жанрам ведущую роль. Достаточно назвать, скажем, античную эпистолографию, публицистику энциклопедистов, "Жизнеописание" Бенвенуто Челлини или "Житие протопопа Аввакума". Такой эпохой был в истории американской литературы весь колониальный период, охватывающий без малого два века ее развития — от зарождения до первых послереволюционных десятилетий, когда впервые встал вопрос о национальной литературе.
Если отвлечься от несомненных литературных достоинств, присущих каждому из названных явлений, возможность расширения за счет них границ литературы основана на безусловном присутствии и активном проявлении в произведениях, относящихся к этим жанрам, "эстетического качества", образного мышления, действие которого отнюдь не ограничено сферой художественного вымысла. Однако создание прекрасного еще не становится целью. "Эстетическое качество": выразительность, художественная гармония, композиционная стройность, красота слога — лишь принадлежность текста, в котором оно является подсобным средством, строительным материалом, имеющим едва ли не случайное отношение к решению стоящих перед автором задач. Литература не осознает себя литературой и потому по большей части легко и естественно объединяется с другими видами духовной деятельности, выступает в обличий не собственно литературных жанров. По своему составу американская литература колониального периода, особенно на его начальном этапе принципиально отличается от того образа, который возникает в нашем сознании при слове "литература". Ее "корпус" составляют не романы, поэмы, стихи, пьесы, на которые традиционно обращено внимание большинства исследователей. Из трех основных родов в литературе колоний XVII в. представлена лишь поэзия. В остальном она предстает в обличий не собственно литературных жанров, рядится в костюм то исторических записок, то путевых заметок, то теологического трактата, то дневниковых записей, то описания местности, что и позволяет говорить о господствующем в ней жанровом синкретизме, а сами тексты рассматривать в различных комбинациях и системах координат. Это нашло отражение и в структуре данного тома.
То, что современная американская литература многим обязана сочинениям, относящимся по определению к небеллетристическим жанрам, для большинства исследователей непреложный факт. На это обращают внимание, в частности, в своем предисловии к одной из многочисленных антологий американской литературы Клинт Брукс, Роберт Пени Уоррен и Р. У. Льюис, которые подразделяют названные явления на литературу "первичную" и "вторичную", признавая, что между ними "не всегда легко провести твердую и четкую границу...". Вопрос о том, какую из них называть первичной, а какую вторичной, представляется спорным, однако в данном контексте он не имеет самостоятельного интереса. Существенно, по мнению этих авторов, то, что "произведения, предназначавшиеся при написании для нелитературных целей, также могут обладать подлинными литературными достоинствами и даже воплощать в запечатленном в них видении могучее воображение. "Гневная проповедь", как принято считать, была прочитана Джонатаном Эдвардсом в 1740 г. в Энфилде с целью приобщения слушателей к религиозному "обращению", но современные читатели — будь то христиане, или нет — видят в ней великолепное художественное творение..." (курсив мой.— М. К.)2
"эстетическое качество" в обширной богословской и проповеднической литературе, которая начала создаваться в первые же годы существования Новой Англии. Ценный исторический источник, позволяющий в полноте воссоздавать природу и характер пуританской мысли, вероучение, идеологию, умонастроения, особенности психологии пуританства, она дает нам нечто большее. В ней донесена пуританская картина мира, в которой эстетические моменты не уступают по своему значению идеологическим. Плод общих усилий, она представляет собой художественное творение, не облеченное в форму отдельного произведения, но складывающееся из несчетного числа сохранившихся и не сохранившихся до наших дней сочинений, авторами которых были люди, приведенные в Новый Свет горячим желанием воздвигнуть "Град на Горе".
пространство, но идеологически преобразуя свое окружение, символически истолковывая его, преображая в миф. В осуществлявшейся пуританами безграничной символизации реального мира и заключались прежде всего предпосылки для активного литературного творчества, для становления литературы как таковой, несмотря на то, что сами они, как уже отмечалось, были ярыми противниками искусства. На это противоречие в сознании и деятельности первопоселенцев Новой Англии справедливо обращает внимание современный американский исследователь Ч. Файдельсон. Хотя их символы, по его словам, "были весьма худосочны, ибо сознание пуритан оставляло мало места для эстетического осознания природного мира,... в их умах постоянно осуществлялся процесс символизации"3.
Надежды пуритан на построение заветного града не оправдались. Но то, что им не удалось осуществить в действительности, осуществилось в слове. Сотворенный ими град и окружающий его мир оказались "меди нетленнее". Они живут и не только продолжают доносить голос теперь уже далекого прошлого, но и столетия спустя участвуют в живом литературном процессе, приглашая потомков к диалогу.
Этим определяется ведущая роль Новой Англии в становлении американской литературы. По замечанию Р. Беркхофера, она "намного превосходила прочие регионы в подготовке последующих литературных жанров, и в основном там совершалась воображаемая трансформация индейца эпохи исторических контактов в индейца символического и мифологического, происходившая на протяжении колониального периода истории американской культуры"4.
Заключительная часть приведенного высказывания американского исследователя заостряет внимание еще на одном аспекте американской литературы, который заслуживает особого разговора — ее полиэтнической основе.
"свободными", они столкнулись с коренными жителями континента — индейцами. Некоторое время спустя в колонии были привезены черные рабы. Неоднородность национального и расового состава оказала существенное влияние на формирование американской нации и ее духовного облика, ее мысли и художественного сознания. Встреча, хотя и не добровольная, в американской "пустыне" различных этносов и культур также предопределила одну из граней американкой литературы, складывавшейся на основе взаимодействия трех рас: культуры аборигенов в том виде, какого она достигла ко времени появления колонистов, европейской культуры белого населения, которое перенесло в Новый Свет европейские, прежде всего английские традиции, и несколько позже добавившихся к ним элементов африканской культуры, которые, несмотря на жестокие запреты и меры предосторожности, проникали на Североамериканский континент вместе с доставлявшимися сюда, насильственно отторгнутыми от родины рабами.
Это взаимодействие культур, сложившихся в лоне разных мировых цивилизаций, долгое время оставалось невыявленным — слишком велика была разница в уровне развития их носителей, слишком неравны отношения, навязанные аборигенам и африканцам белыми переселенцами, чтобы под покровом жестокого насилия, низкого обмана и расовых предрассудков различить начавшийся с первых дней процесс взаимодействия культур, которому американская литература также обязана своей самобытностью. Говоря о взаимодействии, не следует, однако, понимать его как миролюбивый, ничем не омрачаемый, равноправный обмен культурными ценностями. В реальной истории оно приняло форму растянувшегося на столетия остро драматического конфликта, упорной борьбы, в которой аборигены и выходцы с Африканского континента в столкновении с глубоко укоренившимися расовыми предрассудками, в условиях разгула расизма отстаивали не только свое расовое и человеческое достоинство, но и право на сохранение собственного исторического наследия, собственной культуры. За них аборигенам и неграм пришлось заплатить очень дорого. Истинные владельцы континента, которые силой оружия или с помощью неправедных договоров лишались своих владений, вытеснялись со своих исконных земель. В результате рушился традиционный уклад жизни индейских племен, а сами они становились жертвами безжалостного истребления. Хотя отношения с черными рабами, которые единственные из поселенцев прибыли в Америку не по своей воле, строились на иной основе, с применением иных методов, они были не менее бесчеловечны. Ставший на два с лишним столетия их уделом тяжкий подневольный труд, условия существования, в которых они содержались хуже скотов, невозможность распоряжаться ни имуществом, которого у них не было, ни собой — ввиду отсутствия свободы,— все это делало судьбу афро-американцев трагичной.
Не меньшей жестокостью отличалась и проводившаяся по отношению к ним, так же, как и индейцам, культурная политика. Ее итогом должна была стать полная культурная ассимиляция африканцев, хотя, быть может, никто так и не формулировал задачи. Не знавшая письменности, бытовавшая лишь в устных формах культура аборигенов бесследно исчезала с вымиранием или истреблением племени. Они стойко защищали самобытность своей культуры, бережно охраняя уходящее корнями в глубь веков художественное наследие, в котором памятники фольклора были предметом особых забот. Утрата родного языка из-за строжайших запретов и преследований сделала невозможным для черных рабов сохранение в полном объеме богатых традиций народного творчества, которые связывали их с Африкой. Степень их культурной ассимиляции была гораздо выше, чем у аборигенов, хотя и она не приближалась к абсолютной. Связь с африканскими традициями сохранялась преимущественно в экстралингвистических формах, в первую очередь, музыкальных. В обоих случаях в результате столкновения с европейской цивилизацией, представленной на континенте белыми поселенцами, культура аборигенов и афро-американцев утратила возможность самостоятельного, естественного развития.
Встреча цивилизаций, имевшая столь трагические последствия для судеб как самих аборигенов и негров, так и для их культуры, произошла тогда, когда человечество еще не подошло в своем развитии к пониманию самоценности другого, непохожего, отличного от того, что дает человеку привычное окружение. Столкновение с иной культурой озадачивало, ставило в тупик, тревожило, пугало. Открыв Америку, европейцы открыли мир, устроенный иначе, отличающийся от их собственного мира обычаями, верованиями, ритуалами, укладом жизни. Он казался изумительно или раздражающе странным, подогревал любознательность, будоражил воображение, вызывал восхищение, недоумение или возмущение. Нетерпимость, проявлявшаяся человеком, для которого была неприемлема идея множественности, касалось ли это вопросов веры, государственного устройства или основ цивилизации, во всех сферах бытия, возобладала над другими чувствами. Освоение чужого было известно ему лишь в одной форме — полное уподобление себе и своему миру... иначе — полное истребление. Смысл и в том, и в другом случае был один — уничтожение непохожего, "другого".
"я", интерпретировалось в таких положительных категориях, как добро, благо, красота, истина. Все, что "не-я", напротив, нагружалось негативным смыслом. Являясь в подобной интерпретации лишь замещением (отрицанием) истинного и должного, не обладая никакой самостоятельной ценностью, "не-я" должно было прекратить свое существование, либо полностью растворившись в "я", либо исчезнув с лица земли.
— "другой". Идеологически заряженная мысль превратила его в "дикаря" и в "отродье дьявола". Она же подсказала и способы борьбы с ним. Представление об одном дает поговорка американских колонистов: "Лучший индеец — мертвый индеец". Не менее эффективным средством представлялась христианизация. Принесенное аборигенам слово Божие должно было заставить их отказаться от своей сущности, перестать быть собой — перестать быть.
Как справедливо пишет известный американский исследователь Сакван Беркович, "... завоевание силой оружия и завоевание силой слова — "открытие Америки" это наилучший современный пример того, как переплетены эти два вида насилия; как метафора становится фактом, а факт — метафорой; как сферы власти и мифа могут взаимно поддерживать друг друга и как эта взаимосвязь может направлять далеко не совместимые взгляды"5.
И все же даже в этих трагических условиях происходило реальное, хотя и очень слабое, замедленное и осложненное привходящими обстоятельствами взаимодействие культур, обогащавшее зародившуюся здесь литературу историческим и художественным опытом иных цивилизаций, раздвигавшее ее духовный кругозор. На этой основе рождались первые мифы американской истории, вошедшие в код национальной культуры, имевшие кардинальное значение как для формирующегося сознания нации, так и для ее литературы. Самый яркий пример — чудесная история спасения капитана Смита, приговоренного индейцами к казни, дочерью индейского вождя Покахонтас, ставшая в системе американской культуры мифологемой встречи двух цивилизаций. Потребовалось время, чтобы эти тенденции к синтезу культур на полиэтнической основе могли начать осуществляться в полной мере. Во всяком случае на протяжении первого столетия развития литературы в колониях это, как и многое другое, находилось за пределами возможного.
неизбежен, когда история литературы рассматривается исключительно как освященное традицией собрание ее высших достижений, а все, что лежит за пределами этого довольно узкого в каждой национальной литературе круга, представляется недостойным внимания, итоги эти кажутся более, чем скромными, но такой подход исторически не оправдан. Заслуживает внимания прежде всего то, что уже тогда обнаружились определенные закономерности развития американской литературы, вступили в действие факторы, благодаря которым она со временем обрела подлинную самостоятельность и самобытность. Именно тогда, в XVII в., начал складываться специфический круг идей, мифов, образов, который, расширяясь, обогащаясь, преобразуясь в ходе времени, стал фундаментом формирующегося национального сознания и всей американской культуры. Идеологическое и эстетическое осмысление взаимоотношений человека с окружающим его американским миром (новым — и потому, что он был фактически, реально иным, чем европейский, и одновременно потому, что в значительной своей части исходно мыслился иным в перспективе активного созидания будущего), которое предлагают колонисты, подлинные первопроходцы американской литературы и культуры, составляет то ядро, которому в силу исторических обстоятельств предстояло превратиться, вырасти в американскую литературу. В этом смысле достижения начального этапа становления зародившейся в американских колониях литературы имеют непреходящее значение для всего ее последующего развития. Более того, они выводят за пределы собственно американского мира, открывая существенные грани западной цивилизации на новом историческом этапе, которые Мартин Хайдеггер совокупно называл "американизмом", определяя этим словом отнюдь не специфическую национальную сущность. Американизм, по его словам, "есть нечто европейское. ... еще не понятая разновидность пока еще раскованного гигантизма, вырастающего пока еще не из всей сосредоточенной полноты метафизического существа Нового времени"6.
Таким образом обращение к духовной жизни американских колоний, запечатленной в сочинениях XVII в., открывает путь не только к пониманию и познанию истоков американской литературы, но и сути бытия, которая неизменно составляет истинный предмет литературы любого времени.
1 Хейзинга Й. Осень Средневековья. М., 1988, с. 307.
3 Feidelson Ch., Jr. Symbolism and American Literature. Chicago, 1953, p. 78.
М. М. Коренева