ТОМАС ДЖЕФФЕРСОН
Томас Джефферсон, автор Декларации независимости и третий президент США, заслужил почетный титул "отца-основателя" великой державы наряду с Дж. Вашингтоном, Дж. Адамсом, А. Гамильтоном, Дж. Мэдисоном и Б. Франклином. Каждый из этих деятелей Американской революции, бывших идеологами и первыми строителями демократической республики, обладал яркой индивидуальностью и внес свой вклад в формулирование принципов нового государства. Как истинным сынам просветительской эпохи им были присущи широта мышления, разносторонность интересов и вкус к философскому обоснованию политической практики. В уникальных условиях Нового Света они получили возможность осуществить лелеемую еще со времен античности мечту о "философах-правителях", претворяющих свои теории и идеалы в историческую реальность. В Америке был поставлен грандиозный эксперимент, наглядно выявивший в ходе осуществления как сильные, так и слабые стороны рационалистического, телеологического мировоззрения и пределы человеческого влияния на объективный ход истории.
Томас Джефферсон, считающийся родоначальником "американизма" как идеологической системы, в отличие, например, от "прагматиков^ Гамильтона и Франклина, стал олицетворением американского идеализма. То, что подобную репутацию заслужил представитель революционного крыла Войны за независимость, искусный и активный политик, объясняется не только спецификой времени, но и свойствами национального характера, изначально заключавшего в себе противоречие расчетливого практицизма и почти религиозной веры в особое предначертание Америки. Взгляды Джефферсона отражают всю сложность американского сознания, формировавшегося под влиянием европейской культуры и колониального опыта. "Основные положения политико-философской концепции Джефферсона,— писал В. Л. Паррингтон,— представляют собой сочетание английского и французского либерализма, дополненное влиянием идей американской "границы"1. На мировоззрении Джефферсона, несомненно, сказалась
На мировоззрении Джефферсона, несомненно, сказалась и его принадлежность к Югу, патриархальный уклад которого породил особую региональную культуру.
Джефферсон (Thomas Jefferson, 1743—1826), родившийся в рабовладельческом штате Виргиния в семье влиятельного плантатора, прожил долгую, насыщенную общественными событиями и духовными поисками жизнь, отдав дань устремлениям и заботам каждого человеческого возраста. Судьба благосклонно распорядилась так, что ему удалось посвятить юность усердным занятиям^ зрелость — активной государственной деятельности, старость — книгам, наукам, переписке с друзьями и мирным семейным радостям. Изучая юриспруденцию в колледже Уильяма и Мэри в Уильямсбурге, он проявил чрезвычайную широту интересов и редкое прилежание, посвящая значительное время естественным дисциплинам, языкам и литературе, в особенности античным авторам. Немалую роль в развитии многочисленных талантов одаренного юноши сыграло наставничество покровительствовавших ему губернатора Ф. Фокье, юриста Дж. Уайза, математика и философа У. Смолла.
Неуемное стремление к разнообразной творческой деятельности сохранялось у Джефферсона на протяжении всей жизни. Передавшаяся ему от европейских просветителей вера в созидательное начало человеческой природы питала и стимулировала потребность в самовыражении, в максимальном проявлении и приложении своих способностей. Он явился автором проекта собственного дома в усадьбе "Монтичелло" и архитектурного ансамбля основанного им Виргинского университета. Причем искусствоведы довольно высоко оценивают его достижения в этой области, подчеркивая умение с помощью стиля классического символизма вы-разиув'идеологию формирующейся нации, уверенной, что "люди метут управлять судьбой и преобразовывать мир в соответствии со своей волей". Усадьба "Монтичелло" "олицетворяла многообещающее будущее новой нации и своими классическими линиями связывала Соединенные Штаты с Римской республикой — этим древним воплощением республиканских принципов"2. Джефферсон был также неплохим музыкантом и довольно усердно занимался наукой, проводя исследования в области палеонтологии, геологии, этнографии, лингвистики. Будучи сельским жителем, он с увлечением занимался садоводством, интересовался парковым искусством. Но как истинный сын эпохи Джефферосон считал своей главной и священной обязанностью выполнение общественного долга и всеми силами добивался установления в Америке справедливого государственного устройства, которое позволило бы ее гражаданам со спокойной душой и чистой совестью предаваться мирным трудам.
"Общий обзор прав Британской Америки" {Summary Views of the Rights of British America), где на основании исторических параллелей с заселением Англии саксами, утверждалось право эмигрантов, осваивавших Новый Свет, на создание самостоятельных законов. Этот памфлет, поддерживающий идею ограничения власти метрополии и призывающий к сплочению колоний против британской короны, вызвал высочайший гнев Георга III. На Континентальном конгрессе, собравшемся в разгар Войны за независимость в Филадельфии. Джефферсон вместе с Джоном Адамсом, Франклином, Р. Шерманом и РЛивингстоном, вошел в состав Комитета по составлению Декларации независимости. Имейно ему было поручено сочинение текста, принятого после обсуждения и внесения поправок 4-го июля 1776 г. и опубликованного 16-го числа того же месяца в "Пенсильванской газете".
В качестве члена палаты представителей родного штата Джефферсон активно участвовал в пересмотре местного законодательства. Предложенные им проекты новых законов носили ярко выраженный демократический, прогрессивный характер. Он требовал разделения законодательной, исполнительной и судебной властей; равноправия женщин; свободы прессы и вероисповедания; отделения церкви от государства и бесплатного начального образования; отмены пыток и смертной казни, а также наказаний за преступления против религии. Благодаря Джефферсону прекратил свое существование майорат — феодальное право первородства, что подорвало основы крупного землевладения и плантаторского хозяйства. Он также предпринял смелую, но безуспешную попытку ликвидировать рабство и-провести закон, позволяющий хозяевам освобождать своих pa6oв.
В 1779—1781 годах Джефферсон занимался делами Виргинии на посту ее губернатора, при этом никогда не забывая об интересах других штатов и оказывая им посильную помощь в войне с Англией. (Это вызывало недовольство как проанглийски, так и националистически настроенных плантаторов, без сочувствия относившихся к демократическим убеждениям Джефферсона, считавших его предателем своего региона и сословия, защитником интересов черни и федерации. После отставки Джефферсон продолжал работу в Конгрессе, принимал участие в ратификации мирного договора с Англией и установлении государственной денежной единицы. С 1785 по 1789 год он, сменив Франклина, занимал должность посланника США во Франции, где ему пришлось стать свидетелем бурных событий Великой французской революции.
Дипломатическая работа, установление экономических связей и путешествия по Европе не мешали Джефферсону с большим вниманием и заинтересованностью следить за внутренним положением в Америке, в частности, за выработкой национальной конституции, которую он предложил дополнить биллем о правах.
После возвращения на родину Джефферсон в течение четырех лет исполнял обязанности государственного секретаря в правительстве первого президента США Джорджа Вашингтона. В этот период своей политической деятельности ему пришлось вести длительную полемику с федералистами, возглавляемыми Александром Гамильтоном. Он стал лидером оппозиционной республиканской партии. Республиканцы поддерживали демократические народные общества и Французскую революцию, по отношению к которой федералисты заняли крайне отрицательную позицию. Существенные разногласия с А. Гамильтоном были у республиканцев и по вопросам государственного устройства: уДжеффер-сон ратовал за правовое государство, считая главной его функцией законотворчество, и придерживался идеи приоритета конституции перед парламентскими актами. Будучи противником регионального эгоизма, он в то же время боялся излишней централизации власти, считая ее неэффективной в условиях фронтира и усматривая в ней угрозу отлучения большинства народа от управления и базу для зарождения автократического режима. На заре американской демократии Джефферсон предчувствовал и пытался предотвратить выделение государства в самостоятельную структуру, подавляющую личность.
— президента США ознаменовалось рядом реформ в области структуры государственного аппарата, внешней торговли, армии и флота. В 1803 г. ему удалось расширить границы страны — у Франции была куплена Луизиана. По истечении срока президентства Джефферсон завершил политическую карьеру, но, отойдя от дел и живя в уединении в своей усадьбе, не переставал заботиться об общем благе и прежде всего о состоянии образования и культуры в родном штате. На своей могиле он завещал сделать надпись: "Здесь похоронен Томас Джефферсон, автор Декларации американской независимости, виргинского статута о религиозной свободе и основатель Виргинского университета". Дата смерти Джефферосона — 4 июля 1826 г., день пятидесятилетнего юбилея Декларации.
До последнего часа Джефферсон совмещал в себе мыслителя и общественного деятеля. Он был одним из тех, кто усвоил и развил идеи английского и французского Просвещения и перенес их на американскую почву, кто сделал абстрактные теории государства, морали и права фактами человеческой истории. Однако, по сравнению со многими европейскими революционными идеологами, Джефферсон, как и большинство других вождей Американской революции, отличался отсутствием идейного фанатизма, достаточной гибкостью и умеренностью. Специфика американского Просвещения заключалась в том, что здесь не было механического и буквального заимствования социальных концепций, приоритета теории перед исторической практикой и национальным своеобразием, стремления к насильственному изменению закономерного ходя событий. Национально-освободительный характер Войны за независимость, а также традиционная, мифологизированная вера колонистов в особую судьбу Америки способствовали росту национального самосознания. Американские деятели понимали необходимость следовать требованиям конкретных обстоятельств и учитывать накопленный в колониальную эпоху опыт. Революция, призванная реализовать мечты о построении справедливого государства, дала мощный толчок развитию страны, будучи одновременно и итогом пройденного пути, и залогом движения вперед
Духовная жизнь нации революционного периода была вся проникнута противоречивым и, вместе с тем, плодотворным союзом философских идей и земных деяний. Поэтому не удивительно, что в американской литературе второй половины XVIII в. преобладали документальные, публицистические жанры и типографии печатали, главным образом, политические, научные и религиозные сочинения. С помощью небеллетристических жанров удовлетворялся интерес американцев к актуальным проблемам государственного строительства и хозяйствования и, кроме того, через освоение литературных традиций осуществлялась преемственная связь отечественной и европейских культур, усваивались идеи Ренессанса, Реформации, Просвещения. Документальная литература была прекрасным выразителем национального сознания, тяготеющего к рационализму, научному знанию, практическому опыту и придающего большое значение взаимоотношениям личности с природой, обществом и государством.
"Отцы-основатели" Соединенных Штатов, являясь одновременно теоретиками, революционными и государственными деятелями, с исключительным вниманием относились к слову как средству убеждения, орудию борьбы и носителю буквы закона. Философской идее было тесно в рамках схоластических, "кабинетных" жанров, она приобретала политическую ангажированность, становилась элементом общественной пропаганды или включалась в доверительный диалог человека с самим собой, единомышленниками и оппонентами. Вся идеологическая система американского Просвещения нашла отражение в записках, дневниках, мемуарах, письмах и памфлетах, нередко обладавших немалыми художественными достоинствами и оказавших свое влияние на дальнейшее развитие национальной литературы.
Обширное наследие Томаса Джефферсона включает все перечисленные жанры, в каждый из которых эт,ому ^философу-правителю" удалось внести свою лепту. Самое знаменитое его сочинение — Декларация независимости — навсегда останется одним из ярчайших памфлетов в истории американской словесности. В революционную эпоху памфлет развивался вместе с политическими событиями, менял свою тематику и форму, приобретая идейную и художественную зрелость. Сначала он касался местных проблем и конкретных деятелей, затем перешел к фундаментальным вопросам общенационального значения, к теоретическому и моральному обоснованию справедливости борьбы с метрополией. Природа этого жанра, расцвет которого пришелся на XVIII в., соответствовала особенностям просветительского мышления с его логичностью, аргументированностью, тяготением к нравственным абсолютам и апелляцией к здравому смыслу. Критический и положительный пафос памфлета был обращен к реальной действительности и направлен на ее изменение и совершенствование.
"Декларация представителей США, собравшихся на общий конгресс" ("A Declaration by the Representatives of the United Stales of America in General Congress Assembleed" 1776), получившая название Декларации независимости, проникнута верой в революционное преобразование мира. Независимость, которую требовали колонии, должна была обеспечить им не только равный статус с европейскими странами, но и возможность создания разумного общества на принципиально новой основе, гарантирующего процветание каждого гражданина. Свобода понималась как абсолютное, неотчуждаемое право, принадлежащее и человеку, и нации в каждый момент ее истории. Америка, будучи частью мирового сообщества, могла самостоятельно распоряжаться своей судьбой и ныне, и в прошлом, и в будущем. Притязания Англии на владычество и управление народом, живущим на другом берегу океана, представлены в Декларации нарушением принципов государственного устройства, основанного на "общественном договоре", а также равных для всех людей "естественных прав". Поэтому сопротивление деспотической власти и желание свергнуть неугодное правительство полностью оправданы. Как отмечает В. В. Согрин, Декларация апеллировала не к исторически ограниченному документу — английской конституции, а к фундаментальным законам мироздания, и представляла "общественный договор" добровольным соглашением людей между собой, а не между властями предержащими и управляемыми3
Основные положения политической философии Джефферсона - о необходимости ограничения власти государства, главнаяфункция которого — не насилие, а обеспечение человеческих свобод, и о революции как средстве оздоровления национальной жизни - почерпнуты из сочинений европейских просветителей, в частности, из произведения Дж. Локка "Два трактата о государственном правлении" (1689). Это дало основание современникам Джефферсона критиковать его за "неоригинальность", заимствования из различных источников и повторение общеизвестных истин. Но такова была задача автора Декларации. Он прямо заявлял, что не ставил перед собой цель выдвижения новых идей, а стремился передать взгляды и настроения большинства. Как писал уже в наше время"критик К. Холлидей, "оригинальность была бы фатальной, так как он должен был выражать те чувства, которые волновали в течение столетия сердца людей: иначе бы его не приняли "4
Однако Джефферсон творчески подошел к заимствованным идеям и дополнил их новыми, американскими чертами. Вводя в текст Декларации локковскую формулировку "естественных свобод", он делает одну существенную поправку: право на "жизнь, свободу и собственность" заменяет правом на "жизнь, свободу и стремление к счастью". Счастье как естественное право появляется уже в виргинском билле о правах, подготовленном Дж. Мейсоном за месяц до принятия Декларации, но там сохраняется и право собственности (3; р. 131). Исключение Джефферсоном этой составляющей можно объяснить тем, что, с его точки зрения, собственность — не естественное право, а продукт исторической эволюции. Еще в "Общем обзоре прав Британской Америки" он говорил о земле как об общественном достоянии5. "Различия между отношением к собственности Локка, с одной стороны, и Джефферсона, а также ряда других американских просветителей, с другой,— пишет В. В. Согрин,— есть различие между позицией буржуазного либерала, поклоняющегося абсолютной свободе частной собственности и обосновывающего при помощи естественноправовой доктрины ее неограниченное накопление, и позицией буржуазного демократа, рассматривающего собственность как общественное установление и наделяющего государство правом регламентировать крайности ее свободного развития" (3; р. 132).
"счастье" в политическом документе вывело его из сферы личного, интимного и превратило в общественную категорию6. — цель жизни, полезность — критерий добродетели, а радость и удовольствие заключаются в благе ближних, Джефферсон сделал частный успех государственной задачей. Представление о счастье как о естественной потребности человека, несомненно, свидетельствует о светской направленности джефферсоновского мышления, далекого от пуританских догматов, обещавших достижение блаженства не в земном, а в потустороннем мире. Джефферсон был уроженцем Виргинии, где, в отличие от Новой Англии, гораздо меньше ощущался религиозный ригоризм и сильнее проявлялись элементы феодальной и ренес-сансной культуры. Занятия искусством, светские развлечения, наслаждение красотами природы составляли значительную часть жизни южных джентльменов, которые считали собственность лишь одним из факторов благоденствия и не отличались особенной меркантильностью. "Американская мечта" изначально была шире приземленного идеала материального достатка и включала в себя упоение дарами судьбы и неограниченными человеческими возможностями.
Идеи Декларации опирались на теоретически обоснованный мировоззренческий фундамент и в то же время стимулировались конкретной политической ситуацией. Документ был призван подвести философский базис под требование независимости, разоблачить противоправные действия английской короны и призвать американский народ к борьбе с тиранией. Этими задачами обусловливаются жанровые особенности Декларации, сочетающей в себе черты исторического сочинения, философского трактата, политического памфлета и манифеста. Как подчеркивает Дж. Дьюи, новаторство общественной мысли Джефферсона заключалось в ее действенности, подчиненности конкретным целям, в диктате пользы7 Эту же особенность, присущую Джефферсону как представителю американского Просвещения, отмечает и В. Л. Паррингтон: "В его исследованиях практик все время контролировал философа"(I; р. 422).
Конкретные цели Декларации определили всю систему использованных автором публицистических средств. Обращаясь прежде всего к американскому народу и выражая демократические идеи, Джефферсон стремится к доступности и простоте изложения. Он хочет показать всему миру, что требование независимости — это воля жителей Нового Света, от имени которых написан памфлет. Декларация не перегружена философской риторикой или авторскими субъективными соображениями. Она рассчитана на коллективное восприятие, на возбуждение гражданских, патриотических чувств, заставляющих людей ощутить себя частью единого целого.
В той части Декларации, где речь идет о праве колоний на самоопределение, мысли аксиоматичны, "истины очевидны", построены на общих умозаключениях и обращены к здравому смыслу и разуму читателя. Переход к обвинениям в адрес Англии и короля происходит через констатацию явного противоречия между установленными нормами человеческого бытия и "неограниченным деспотизмом" метрополии. Здесь к холодному рассудку присоединяется оскорбленное нравственное чувство — в настроении нации, "долго и терпеливо переносившей разные притеснения", наступает перелом.
"на суд беспристрастному миру" факты, уличающие Георга III в "беспрестанных несправедливостях и узурпациях", взяты из исторической реальности и рассчитаны на эмоциональный отклик. Однако и здесь Джефферсон старается, по мере возможности, не утратить высокого уровеня объективности, обобщая конкретные, хорошо известные факты, прибегая к иносказаниям. Так, например, имея в виду закон 1774 г. о передаче в Англию для судебного рассмотрения дел колонистов, обвиняемых в мятеже, он пишет об "отправлении нас за море для суда за мнимые преступления". Члены английского Парламента называются "другими лицами", Канада — "соседней провинцией". Георг III — это "он", олицетворение безличной тирании, монархической власти, бесконечно далекой, чуждой и враждебной американскому народу. В гиперболических инвективах король предстает злодеем, "который грабил нас на море, опустошая наши берега, сжигая наши города и убивая наших сограждан", а также "вел жестокую войну против самой человеческой природы" (5; с. 30, 31). В черновом варианте памфлета последний аргумент был усилен указанием на такое вопиющее преступление "христианского короля", как работорговля — "пиратская война, позорящая даже языческие государства". Однако это обвинение было вычеркнуто из окончательной редакции Декларации, поскольку слишком явно противоречило интересам виргинских плантаторов и, кроме того, было не совсем справедливым: короля упрекали в том, что он насильно навязывал Америке работорговлю.
С профессиональной дотошностью юриста Джефферсон выстраивает обличающие аргументы и произносит яркую обвинительную речь, в которой. некоторая формализованность и педантичность юридического документа сочетается с публицистической страстностью памфлета. Монотоннее повторы аналогичных фразовых структур и зачинов поддерживают торжественность тона, создают своеобразный ритмический рисунок, нагнетают напряженность и ведут к интонационной и смысловой кульминации. Лаконичность, четкость сентенций и ясность" стиля делают текст доходчивым и доказательным, высокий слог взывает к патриотическим чувствам и, убеждает в значительности исторического момента, резкие выпады против противника пробуждают гнев и готовность к сопротивлению. Последняя часть Декларации содержит упреки в адрес англичан, которые "остались глухи к голосу справедливости и кровного родства" и не выразили "порицания актам узурпации". Таким образом, автор не оставляет сомнений в необходимости, правомерности и нравственной оправданности отделения от метрополии и предлагает считать англичан "отныне, как и другие народы, врагами во время войны и друзьями во время мира" (5; с. 32). Памфлет завершается объявлением полной независимости Штатов, освобождающихся от "всякого подданства британской короне".
Декларация независимости — документ революционной эпохи, когда расчищалась площадка и создавались благоприятные условия для строительства демократической республики. На очереди было оформление идей в государственное законодательство, разработка конституции, дискуссии по поводу путей и форм развития страны. Джефферсон, принимавший самое активное участие в политической жизни, по мере возможности, пытался осуществить свои замыслы на практике и пользовался всяким случаем, чтобы убедить соотечественников в пользе предлагаемых им преобразований. Наиболее систематическое изложение его взглядов содержится в "Заметках о штате Виргиния" {Notes on the State of Virginia), представляющих собой ответы на 23 вопроса секретаря французской дипломатической миссии в Филадельфии Франсуа Марбуа, который попросил членов Континентального конгресса представить ему сведения о различных американских штатах. Джефферсон как губернатор Виргинии охотно возложил на себя эту миссию и, воспользовавшись собственными знаниями и материалами других исследователей, написал в 1781 г. небольшую книгу. Впоследствии она была частично доработана и только в 1785 г. опубликована без указания имени автора во Франции тиражом 200 экземпляров. Ее издание на английском языке в Америке относится к 1788 г.
Как следует из перечня использованных Джефферсоном источников, он был хорошо знаком с трудами своих предшественников, оставивших записки о природных богатствах и обитателях Виргинии. Перед ним была полная картина эволюции этого жанра на протяжении более чем полутора веков. В "Заметках" ощущается влияние давно сложившихся традиций, и в то же время проявлены особенности американской небеллетристической литературы второй половины XVIII столетия.
Хотя композиция книги была обусловлена содержанием и порядком заданных вопросов, в целом она соответствует принятой структуре записок, где последовательно описываются географическое положение края, его земные ресурсы, животный и растительный мир, климат, аборигены, быт колоний и принципы их общественного устройства. В "Заметках" полно фактических, научных данных, многие из которых были получены путем личных изысканий автора во время его экспедиций по штату. Здесь приводятся результаты раскопок древних индейских могильников, указываются углы наклона пластов горных пород, дается каталог местных растений, описываются останки мамонтов, оцениваются навигационные возможности peк.
во всем ищущее гармонию, целостность и завершенность, склонно к восхищению красотой. Информативное описание местности в "Заметках" может прерываться поэтическими отступлениями, изображением виргинских видов, горных водопадов или могучих рек, "неописуемых", "восхитительных" и "лучших в мире" . Недаром Джефферсон считается одним из первых певцов американской природы.
Автор строит предположения о загадочных находках морских раковин высоко в горах, ставя под сомнение легенду о всемирном потопе, размышляет о происхождении племен краснокожих, опираясь на сравнительное исследование расхождений между языками, принадлежащими к индейской или азиатской группе. С присущим просветителям рационализмом он полагается только на факты и там, где их недостаточно, выдвигает различные версии, избегая окончательных заключений. "Невежество предпочтительнее ошибки; тот, кто не знает ничего, ближе к истине, чем тот, кто обладает ложным знанием"8.
Таким "ложным знанием" Джефферсон считает теорию Бюффона, пытавшегося доказать преимущества европейского климата перед американским. Сравнивая размеры животных на противоположных берегах Атлантики, Бюффон пришел к выводу, что в Америке из-за неблагоприятных условий все живое отстает в развитии и, следовательно, краснокожие интеллектуально ниже белых, мало эмоциональны, бесчувственны и неспособны на создание цивилизованного общества. В качестве контраргументов Джефферсон перечисляет достоинства индейцев, объясняя различие культур не биологическими факторами, а спецификой жизни. Он с сочувствием и явной идеализацией пишет о племенном устройстве как образце "естественного бытия", где, по сравнению с Европой, мало законов, но мало и преступлений, требующих суровых наказаний. Исходя из гуманистической идеи врожденной человеческой добропорядочности, Джефферсон полагает, что в небольших сообществах возможно управление, основанное не на насилии, а на апелляции к особому естественному чувству. У него вполне уважительное отношение к индейской культуре, с его точки зрения, заслуживающей всяческого внимания, и к интеллектуальным способностям индейских юношей, которых он предлагает обучать в школах наравне с белыми. Как пример, свидетельствующий о высоком уровне образного мышления и ораторского искусства аборигенов, в текст включена блестящая речь вождя Логана.
Столь же неприемлемо для Джефферсона и бытующее мнение о вторичности и неплодотворности колониальной культуры, по его мнению, сделавшей за короткий срок своей истории большие успехи и сумевшей выдвинуть многих выдающихся деятелей, таких, как Б. Франклин и Дж. Вашингтон. Джефферсон предан своей родине, но его патриотические чувства лишены стихийной эмоциональности. Достоинства Америки утверждаются с помощью здравого смысла, логики и фактов, без преувеличений и резких выпадов против оппонентов. Джефферсон ощущал себя не только американцем, но и представителем всего человечества, подчиненного единым для всех природным, историческим и моральным законам. С самых широких позиций трактуются в "Заметках" проблемы религии, права, экономики, образования, рабовладения. Конкретные предложения по законодательству, по упорядочиванию жизни штатов и их благоустройству соизмеряются прежде всего с нравственными принципами и "естественными правами" человека, соблюдение которых для Джефферсона является обязательным условием. В его записках практически отсутствует элемент автобиографичности, исповедальности, равно как и местного прожектерства или партийной тенденциозности, Для Джефферсона борьба вокруг государственного устройства Виргинии — факт не столько биографический или узконациональный, сколько общечеловеческий. Америка должна была, отказавшись от отрицательного опыта Европы, явить образец подлинно демократического разумного общества, создающего благоприятные условия для проявления добродетели и подавления порока.
Поскольку многие затронутые в "Заметках" проблемы носили в 80-е годы дискуссионный характер, в соответствующих разделах содержится не только информация, но и определенная социальная программа. Не случайно это сочинение вызвало критические замечания со стороны идейных противников Джефферсона, упрекавших его в излишнем радикализме. Как последовательный сторонник народного самоуправления он с большим беспокойством относился ко всяким попыткам узурпации власти и неоднократно предостерегал об опасности установления монархического или диктаторского режима. Его убеждения согласовывались с требованиями реальной ситуации. В Америке продолжалось освоение новых земель, страна находилась в состоянии движения, подъема. Для максимального проявления предприимчивости, личной инициативы требовалась свобода действий, не сдерживаемая излишне централизованной, жесткой властью. В этих условиях правительство должно было стать избираемым и контролируемым народными представителями органом, основная функция которого — защита гражданских прав и свобод и соблюдение демократических законов. "В этих законах никогда не допускается мысль, что народ подобно овцам или иному скоту может передаваться из рук в руки, не считаясь с его собственной волей" (5; с. 55).
"Каждый благодаря собственности, которой он владеет, или в силу своего удовлетворительного положения заинтересован в поддержании законов и порядка. И такие люди могут надежно и с успехом сохранить за собой полный контроль над своими общественными делами и ту степень свободы, которая в руках городской черни Европы сразу же привела бы к разрушению и уничтожению всего народного и частного" (5; с. 100).
Однако Джефферсон прекрасно понимал, что республиканская форма правления таит в себе опасность "избранного деспотизма" и возникновения коррупции. "Следует ожидать того времени, а оно недалеко, когда коррупция в этой стране, как и в той, откуда мы происходим, охватит правительство и распространится на основную массу нашего народа; когда правительство купит голоса народа и заставит его заплатить полной ценой. Человеческая природа одинакова на обоих берегах Атлантического океана и останется одинаковой под влиянием одних и тех же обстоятельств. Настало время остерегаться коррупции и тирании, пока они не завладели нами. Лучше волка не впускать в загон, чем надеяться на избавление от его зубов и когтей после того, как он войдет..." (5; с. 53).
Джефферсон считает, что никакие политические соображения и требования, не могут оправдать уступки автократии. В поддержку своих размышлений он ссылается на конкретную историческую ситуацию 177(j—1781 годов, когда для стабилизации бедственного положения втянутой в войну страны раздавались призывы к временному установлению диктатуры. В этом месте "Заметок" нейтральная авторская речь становится более эмоциональной, в ней появляются восклицательные предложения, риторические вопросы, образные выражения. Доказывая неправомочность палаты депутатов решать вопрос о назначении диктатора и лишать таким образом каждого гражданина права выбора, он пишет: "Как должны быть поруганы и сведены на нет все его усилия и жертвы, если можно одним единственным голосованием повергнуть его к стопам одного человека! Во имя Бога, откуда у них такая власть? Неужели она проистекает из древних законов?" (5; с. 54) "Сама мысль [о диктатуре — Е. С.] была изменой, направленной против народа, против человечества в целом. Дать в руки своим угнетателям доказательство (о чем они протрубили бы на весь мир) неспособности республиканского правительства защитить народ от беды во время нависшей опасности — это все равно, что дать себя навечно заковать в цепи, под которыми сгибаются шеи" (5; с. 56).
Виргинский университет. Архитектор — Томас Джефферсон
Для того, чтобы избежать тирании и коррупции, Джефферсон предлагает разделить законодательную, исполнительную и судебную власть, а для того, чтобы обеспечить участие низших слоев населения в управлении страной,— провести реформу образования, согласно которой в колледжах и университетах могли бы учиться не только люди, имеющие благоприятные "случайные обстоятельства" — знатное происхождение и богатство, но и способные выходцы из народа, так называемые "естественные аристократы". Джеффереоном была разработана целая система субсидий, выделяемых штатом для обучения наиболее способных неимущих юношей, а также даны рекомендации по изучению тех или иных дисциплин. Наряду с естественными науками, большое внимание он уделял языкам и истории, которая, "сообщая знания о прошлом, позволит людям оценивать будущее" (5; с. 64)
Поэтому такое значение придавалось им гуманитарному знанию, не позволяющему манипулировать сознанием человека и обеспечивающему ему внутреннюю независимость. Джефферсон считал необходимым контроль за соблюдением демократии со стороны всех членов общества: "Если каждый индивидуум из массы народа будет участвовать хотя бы в какой-то степени в элементарном управлении, правительство будет в безопасности..." (5; с. 65)
Джефферсон был противником любых форм насилия над личностью, отвергая право государства вмешиваться в вопросы науки и религии. "Лишь заблуждение нуждается в поддержке государства. Истина может выстоять одна. Подвергнем мысль насилию: кого вы изберете в качестве судебных следователей? Ошибающихся людей, которыми управляют дурные страсти, личные или общественные соображения. А для чего подвергать мысль насилию? Чтобы прийти к единому мнению. Но разве единомыслие желательно? Не больше, чем одинаковые лица или рост" (5; с. 69). Свободное выражение различных взглядов полезно и плодотворно'^ принуждение же приводит к тому, что "одна половина мира становится дураками, другая — лицемерами" (5; с. 70). Мировоззрению Джефферсона, верящего в неограниченные возможности разума, был чужд догматизм. История человеческой мысли представлялась ему как приближение к истине путем "свободного исследования", постепенного избавления от заблуждения, без чего невозможен прогресс. "Если бы римское государство не разрешило свободного исследования, христианство никогда не смогло бы распространиться. Если бы свободному исследованию не потворствовали в эпоху Реформации, нельзя было бы избавиться от извращенного христианства. Если свободное исследование теперь пресечь, нынешние извращения будут защищены и новые будут поощряться" (5; с. 69).
Противник государственного насилия и подавления независимого мышления, Джефферсон не мог оставаться равнодушным к вопиющий несправедливости, бытующей в его родном штате — рабству негров. Рост работорговли вел к расширению плантаций, разорению мелких фермеров, углублению классового разделения и образованию аристократии, что ставило под угрозу демократическое устройство общества. В том, что институт рабства должен быть уничтожен, у Джефферсона сомнений не было. С подобным предложением он выступал, и не раз, чем заслужил неудовольствие и осуждение многих своих сограждан. Однако как плантатор-рабовладелец, имевший около 200 рабов и давший свободу лишь двоим, он не смог в своем отношении к рабству полностью освободиться от предрассудков белой расы, продемонстрировав типичное и неизбежное для его эпохи расхождение идеалов и практики. Для него остается проблематичным — можно ли считать черных африканцев равными европейцам по физическому и духовному развитию. Рассматривать этот вопрос он предлагает "с точки зрения естественной истории": "Не противоречит опыту предположение, будто различные виды одного и того же рода или разновидности одного и того же вида могут обладать различными качествами. Разве любитель естественной истории, рассматривающий все градации животного мира с философских позиций, не простит попытку сохранить эти градации в области человеческого рода такими же отчетливыми, какими их создала природа? Злополучное различие в цвете и, возможно, способностях — значительное препятствие для эмансипации этого народа" (5; с. 61).
"за пределы, позволяющие смешиваться [с белыми — Е. С.] ..." (5; с. 62). Необходимость депортации обосновывается также рядом причин политического и морального характера: "глубоко укоренившиеся предрассудки, свойственные белым; десятки тысяч воспоминаний о несправедливостях, перенесенных черными; новые провокации; реальные различия, созданные природой, и много Других обстоятельств будут делить нас на два лагеря и вызовут общественные потрясения, которые, возможно, окончатся не иначе как истреблением той или другой расы..." (5; с. 59). Заслугой Джефферсона является то, что он понимал разлагающее влияние рабства как на черных, так и на белых. Хозяева развращаются незаконными привилегиями и неограниченной властью над другими человеческими существами, привыкают к безделью, подают дурной пример своим детям. Слуги деградируют духовно от постоянного унизительного повиновения, не имеют возможности развить свои способности и приобретают склонность к воровству. Джефферсон не отказывает черной расе в наличии врожденного "нравственного чувства". "Ослабленное уважение рабов к имущественным законам" он объясняет "их положением, а не отсутствием морали". "Человек, на стороне которого не существует никакого права собственности, возможно, чувствует себя менее обязанным уважать законы, установленные другим. Когда мы приводим доводы в свою пользу, мы прежде всего заявляем: чтобы законы были справедливыми, они должны соответствовать праву..." (5; с. 60).
Считая нарушение "естественных прав" по отношению к черным столь же недопустимым, как и по отношению к белым, Джефферсон остается верным своему гуманистическому кредо, хотя идея депортации освобожденных рабов свидетельствует о непоследовательности его взглядов на расовую проблему. Он мыслил общечеловеческими категориями, но жил в определенном историческом времени, в условиях рабовладельческого Юга, наложивших отпечаток на его мировоззрение.9
"вождем фермерской Америки" и "мыслителем с головой аристократа на плечах плебея" (1; с. 421, 422).
В отличие от Руссо, он не усматривал зла в частной собственности и в цивилизации как таковой. Америка будущего представлялась ему не морской державой, претендующей на мировое господство, а республикой мелких фермеров, получающей промышленные изделия из-за океана и содержащей армию и флот лишь на случай защиты от внешнего нападения. Позже, в 1799 г. он писал: "Я за свободную торговлю со всеми нациями и против всяких политических связей и дипломатических отношений с какой-либо из них" (9; с. 386).
идеальному, стабильному государственному- устройству. Джефферсон пытался найти оптимальное решение вечных проблем — как привести общественную практику в соответствие с нравственностью. И при этом совершал типичную для идеалистов всех времен ошибку — умалял значение объективных исторических законов, подменяя их законами морали. Мирные занятия сельским хозяйством наиболее соответствовали просветительскому представлению о бытии "естественного человека" и американскому идеалу "нового Адама", освободившегося от пороков европейской цивилизации. Вслед за французскими физио-кpaтaми.10Джeффepcoн полагал, что только земледельческий труд способствует нравственному здоровью, тогда как ремесла и торговля служат распространению торгашеского духа и аморальности. По его мнению, несчастье Европы заключалось в недостатке свободных плодородных земель, вследствие чего люди вынуждены строить мануфактуры и селиться в больших городах. В Америке же, где продолжал существовать фронтир, каждый мог стать "избранником Бога" и "хранилищем добродетели", как Джефферсон именовал крестьян.
Таким образом, вера в исключительную судьбу Америки имела у Джефферсона прежде всего философско-этическую основу, несмотря на попытки ее экономического обоснования. Не случайно он советовал заимствовать у Европы только то, что может иметь практическую пользу, и то, что относится к области культуры и способствует развитию высоких чувств,— архитектуру, живопись, парковое искусство, но при этом предостерегал от дурного влияния европейских нравов, порожденных, монархией, феодализмом и большими городами. Джефферсон был искренне предан научному знанию, и тем не менее ему принадлежат слова: "Если наука не приносит лучших плодов, чем тирания, убийства, грабежи и падение национальной морали, я бы хотел, чтобы наша страна осталась невежественной, честной и достойной уважения, как наши дикари-соседи" (7; р. 21). Дж. Дьюи справедливо назвал идеализм Джефферсона "моральным идеализмом, а не мечтательным-утопизмом" (7; р. 28)
— на девственных просторах отдаленного от остального мира континента Джефферсон мечтал достигнуть гармонического единства свободной личности, справедливого общества и благоприятной природы. Эта концепция и обусловила смысловую целостность "Заметок", несмотря на тематическую обособленность отдельных их разделов. Книга не только констатирует существующее положение дел в стране, она предлагает коренные преобразования, пытается заглянуть в будущее и поэтому исполнена историзма, энергии и динамичности. В повествовании, затрагивающем общефилософские и общегосударственные проблемы, доминирует идеология автора, хотя он старается не вьщелять собственную личность и не раскрывать свой внутренний мир.
"Автобиографии" (Autobiography) Джефферсона, где автор-герой предстает прежде всего- как общественный деятель, участник и свидетель исторических событий. История — главное действующее лицо "Автобиографии". О своих предках, семье, учителях и перипетиях частной жизни Джефферсон пишет лаконично и фактографично, уделяя гораздо большее место родной Виргинии, ее первопоселенцам, религиозным сектам и законам. Повествуя о том или ином человеке, Джефферсон обращает внимание главным образом на его общественную деятельность и те черты, которые важны для ее осуществления. В характеристике отца он выделяет сильный ум, трезвость суждений и пристрастие к чтению, а к его заслугам причисляет участие в определении границы между Виргинией и Северной Каролиной и в создании карты Виргинии. О профессоре математики У. Смолле сказано, что он обладал "счастливым талантом общения, корректными, джентльменскими манерами и широким либеральным умом".
О себе Джефферсон пишет подробно лишь при описании тех событий, где им была сыграна важная политическая роль. Как и в "Заметках", автор пользуется случаем изложить свои взгляды по различным вопросам государственной важности и, будучи истинным американцем, не может, погружаясь в воспоминания, упустить из виду заботы настоящего. Он предлагает поправки к американской конституции, рассуждает о насущных правовых проблемах. Его интересы носят общественный характер, личные мотивы поступков отсутствуют или не раскрываются, поскольку относятся к второстепенным. Принцип, которому Джефферсон следует в "Автобиографии",— "политик должен говорить мало, но по сути дела" 11 По поводу своего губернаторства в Виргинии он пишет: "Поскольку теперь, так сказать, я отождествлен с самой республикой, написать мою историю во время моего двухлетнего правления означает написать общественную историю этого периода революции в штате" (11; р;. 63),
Бюст Томаса Джефферсона. Жан-Антуан Гудон. 1789
"я", а от "мы", ибо такие события, как Американская революция и принятие Декларации независимости, представляются Джефферсону общенациональным делом и он не хочет отделять себя от соратников и единомышленников. Личные впечатления и оценки стремящегося к объективности и документальной точности автора сводятся к минимуму. Например, в описании дебатов по поводу Декларации приводятся разные точки зрения и аргументы спорящих сторон, причем для большей аутентичности текст близок к прямой речи с ее интонационными особенностями, восклицательными и вопросительными предложениями. Джефферсон не пытается защитить и отстоять собственную позицию. Для того, чтобы она стала ясной читателю, он просто вводит в повествование сочиненный им первоначальный вариант документа до внесения в него предложенных позднее поправок. По его словам, "чувства людей можно узнать не только по тому, что они принимают, но и по тому, что они отвергают" (11,р35)
В выражении своих мыслей и эмоций Джефферсон несколько более раскован при описании событий Французской революции, во время которой, находясь во Франции в качестве представителя иностранной державы, он вынужден был поддерживать позицию нейтралитета и невмешательства. Как сторонний наблюдатель Джефферсон позволяет себе предложить собственную версию происходящего, проанализировать ошибки короля, дать негативную характеристику королеве, выразить восхищение революционерами-патриотами и с гордостью заявить о влиянии Американской революции на Французскую. "... Американская революция разбудила мыслящую часть французской нации в целом от сна деспотизма, в который она была погружена" (11; р. 80).
В "Автобиографии" Джефферсон подтверждает право восставшего народа на протест против тирании. В то же время он осуждает казнь короля и террор, предпочитая мирный, бескровный путь к смене власти. Имея возможность проследить революционный процесс с дистанции времени и отдавая должное прогрессивному значению событий во Франции для всего человечества, он не может не отметить, что пролитая кровь деморализовала нацию, ввергла мир в беспорядки, преступления и несчастья и "запятнала навеки страницы мировой истории" (11; p. 110). Peзультаты революции оказались для французов весьма неоднозначными. "... После тридцати лет внешней и внутренней войны, потери миллионов жизней, попрания личного счастья и временной иностранной интервенции на их собственную землю, они больше ничего не получили, даже безопасности" (11; р. 103). (Джефферсон понимает роль революционных преобразований, но как гуманист сожалеет о заплаченной за них цене — жизни и благополучии отдельного человека. Просветительской идеологии в целом присуще представление об общественной и одновременно суверенной природе личности, по отношению к которой государство не имеет права проявлять насилие.
То, что деятели эпохи американского Просвещения, обладая яркими индивидуальностями, мыслили себя прежде всего общественными фигурами, сказалось как на литературных сочинениях, рассчитанных на широкого читателя, так и на "интимном" эпистолярном жанре. Разумеется, в переписке с близкими, друзьями и соратниками наиболее полно раскрывались чувства, желания и человеческие качества пишущего, но и здесь был очень силен элемент публицистичности. Во многих случаях письма являлись не столько способом самовыражения, самоанализа или диалогического общения, сколько трибуной для высказывания политических, философских и этических взглядов. Они сочинялись в расчете на прочтение не одним, а несколькими лицами, поскольку часто становились достоянием всеобщего интереса, переписывались и даже публиковались. Частный документ превращался в литературное явление, включая в себя черты памфлета, дневника, трактата, эссе, путевых записок и требуя владения приемами изящной словесности. Были созданы специальные каноны эпистолярного жанра, для обучения которым издавались руководства по искусству и составлению деловых, частных, любовных писем.
"искателя приключений", "страдальца", "борца за справедливость", "сына", "покровителя", "любовника" и т. д. Собственные побуждения и поступки оценивались как бы с точки зрения стороннего наблюдателя и соизмерялись с абстрактным внешним идеалом, вследствие чего конкретные события представали как проявление общих закономерностей. Высказываемые мысли обосновывались цитатами из авторитетных источников, свидетельствовавшими об авторской эрудиции и помогавшими придерживаться высокого уровня рассуждений, чувств и стиля.
и разведены по разным полюсам. Все сущее поддавалось анализу, оценке и разумному толкованию, каждый человек был представителем рода человеческого, а его поведение регулировалось универсальными этическими нормами. Поэтому в образцах эпистолярного жанра так много морализаторства, облаченных в афористическую форму мыслей, представлявших собой не процесс, а результат мышления или автоматическое клиширование готовых формул.
К началу XIX столетия, в меняющейся культурной ситуации стиль писем начал приобретать большую свободу, легкость и индивидуальную окраску, демонстрируя способности автора к "игре ума", юмору и критическому осмыслению событий. Именно эти качества характеризуют эпистолярное наследие Джефферсона, пожалуй, самого одаренного и искусного литератора из всех "отцов-основателей" американского государства. Его переписка с многочисленными адресатами, в старости ставшая для отошедшего от государственных дел политика практически единственным литературным занятием, является настоящей энциклопедией духовной жизни эпохи. Здесь нашло отражение то, что не вошло в книги и официальные документы,— сокровенные мысли и чувства, неортодоксальные мнения, меткие характеристики политических единомышленников и противников. В посланиях к Дж. Мэдисону, Б. Рашу, Дж. Рэндольфу, Дж. Адамсу, С. Керчевалю и многим другим содержится джефферсоновская концепция демократии и республики, предлагаются соображения по поводу американской конституции, излагаются нетрадиционные взгляды на религию. Причем многие высказывания, не уступая по четкости и ясности политическим формулировкам в биллях, нередко превосходят их по эмоциональной насыщенности и образности. Некоторые изречения стали крылатыми и были взяты на вооружение революционерами последующих эпох. Хорошо известны слова Джефферсона: "Я не отношусь к тем, кто боится народа. Он, а не богатые — наша опора в постоянной борьбе за свободу" (5; с. 119), "Дерево свободы должно время от времени окропляться кровью патриотов и тиранов"12.
Во всех письмах Джефферсона стремление к соблюдению литературных норм и высокого уровня стиля сочетается с непосредственным проявлением авторской индивидуальности. Переписка Джефферсона разных лет позволяет проследить эволюцию его характера и мировоззрения и, что также важно и интересно, дает представление о самоощущении автора. Жизнерадостный юноша, опытный политик, заботливый отец семейства и ушедший на покой философ — это не только реальные ипостаси Джефферсона, но и сознательно создаваемые им в письмах образы. Желание блеснуть недавно приобретенной ученостью и остроумием и встать в позу умудренного жизненным опытом "страдальца" характерно для юношеских писем к приятелю Джону Пейджу, ставшему впоследствии губернатором Виргинии. Следуя присущей молодому возрасту смене настроений, варьируя комическую, грустную и серьезную интонацию, обыгрывая библейские и латинские изречения и пародируя высокий слог, Джефферсон описывает выпавшие на его долю "несчастья", равных которым не обрушивалось "ни на одного потомка Адама за тысячу лет" (9; р. 36),— крысы сожрали записную книжку, а дождь промочил часы и испортил портрет возлюбленной Белинды. Полушутливый тон скрывает жажду любви и надежду на признание окружающих. "Старики говорят, что мы должны читать, чтобы приобретать знания, и приобретать знания, чтобы стать счастливыми и любимыми. Чепуха! Есть ли счастье в этом мире? Нет. Что касается любви, я уверен,— более всего восхищаются тем, кто больше всех пудрится и душится, украшает себя и говорит глупости" (9; р. 38).
"превратностей судьбы" и недостижимости счастья. Его речь полна стандартных книжных образов и выражений — здесь и "жизнь-путешествие", и "бремя судьбы", и "жребий". "Таков, дорогой Пейдж, язык человека, который размышляет о своем положении в жизни, и таким должен быть язык каждого человека, пожелавшего перенести эту ситуацию как можно легче. Мало что будет его волновать и ничто не будет его волновать слишком сильно" (9; р. 41).
Гораздо глубже, уравновешеннее и трезвее размышления о жизни зрелого Джефферсона, которыми он делится с дочерьми и племянником Питером Карром. Последнему он предлагает целую программу гармонического развития души и тела, включающую занятия философией, поэзией, музыкой, наукой и спортом. Особое внимание обращается на воспитание воли и привычки во всем полагаться на доводы разума. Мировоззрение Джефферсона включало в себя элементы стоицизма, философского эпикурейства и просветительского рационализма. Он был уверен в том, что человек может сам построить свой характер и свою судьбу путем самообразования и самосовершенствования. Характеризуя умонастроение современников Джефферсона, Д. Мейер писал: "Искусство жизни предполагало постоянное следование режиму умственной, моральной и физической дисциплины, с тем чтобы преодолеть жестокость и грубую случайность существования. Целью было не только выживание, но и успех, понимаемый как достижение того трудноопределимого состояния, которое люди восемнадцатого столетия называли счастьем. Такова была задача образования" (2; р. 91).
"доверия к себе". Джефферсон считал, что личность должна искать опору и руководство в собственном разуме и душе. По его мнению, мораль — это не свод искусственных правил поведения, а имманентно присущее каждому индивидууму свойство. "Джефферсон соединил морального и естественного человека. Он не только слил их в одном теле, но показал, что они фактически неразличимы. Человек был моральным существом по природе" (2; р. 21). Наставляя племянника, Джефферсон писал: "Нравственное чувство или совесть — такая же часть человека, как ноги или руки. Оно дано всем людям в большей или меньшей степени, как сила членов дана им в. большей или меньшей степени. Его можно усилить тренировкой, как любой орган" (5; с. 49). Джефферсон, как и многие другие мыслители его эпохи, вовсе не идеализировал человеческую природу, видя в ней и доброе, и порочное начало. Но он был уверен, что отрицательные свойства могут быть подавлены, а положительные развиты с помощью просвещения, знания и культуры. Считая, что упражнения в добродетели помогают избежать непорядочных поступков, он писал: "Честное сердце — первейшее благо, знающая голова — второе" (9; р. 233).
Джефферсон обладал безусловной верой в разум. Не будучи атеистом и придерживаясь деистических взглядов, он учил сомневаться даже в существовании Бога, если к такому выводу приводят логические рассуждения, и предостерегал от слепого доверия к библейским легендам, противоречащим естественным законам и данным науки. "Твой собственный разум,— говорится в послании к Питеру Карру,— единственный оракул^ данный тебе небом, и ты ответствен не за правильность, а за честность решения" (5; с. 81, 82). Иисус Христос воспринимался Джефферсоном как основатель нраственного учения, доктрины которого, как писал он в письме к Б. Рашу, выгодно отличаются от постулатов античных и древнееврейских философов тем, что "значительно превосходят как те, так и другие в отношении филантропии по отношению ко всем, а не только к близким, друзьям, соседям и соотечественникам; он всех собирает в одну семью, скрепленную любовью, милосердием, миром, общим желанием и общей помощью" (5; с. 87). Джефферсон решился составить собственную "Библию", где собрал лишь те изречения Христа, которые считал подлинными, не искаженными толкователями.
— эмоциональной и рациональной — отводится своя сфера действия и своя функция. Одно из интереснейших писем Джефферсона к Марии Козвей от 12 октября 1786 г,, отмеченное влиянием классицистской эстетики, построено на диалоге разума и сердца автора, тоскующего от разлуки с друзьями и вспоминающего проведенные вместе с ними дни. Сердце чувствительно, не защищено от ударов судьбы, готово самозабвенно любить, принимать страдания и предаваться беспочвенным иллюзиям. Оно целиком погружено в собственные переживания, которые, приобретая самодовлеющее значение, искажают и заслоняют реальность. Речи сердца исполнены сентиментальности и патетики: "Когда небо забрало у нас предмет нашей любви, как приятно иметь грудь, на которую можно преклонить голову и на которой можно излить поток своих слез!" (9; р. 252). Разум в своих рассуждениях исходит исключительно из соображений холодного расчета и практической пользы. Его аргументы опираются на железную логику и здравый смысл, но следование им обедняет жизнь, лишая ее радости и привязанностей.
Автор не отдает предпочтения ни одной из спорящих сторон, показывая их уязвимость, ограниченность и неизбежность расхождения с истиной. Несоответствие созданного ими образа мира действительности обнаруживается в комических сценах и иронических комментариях, снижающих заданный сердцем высокий тон письма и разрушающих строгую доказательность доводов разума. Послание начинается с описания момента разлуки, где смятение чувств прощающихся друзей приводит к комическим ситуациям. "Нас запихнули в экипаж, как рекрутов, направляемых в Бастилию, и, хотя мы были не в состоянии отдавать приказания кучеру, он все же тронулся с места, поскольку сам догадался, что мы едем в Париж" (9; р. 246). Юмористическую окраску имеют и воспоминания о счастливом прошлом, когда "каждая минута была наполнена чем-то приятным. Колеса времени вращались со скоростью, о которой движение колес экипажа давало лишь слабое представление" (9; р. 248).
Нередко сердце и разум выходят из разыгрываемых ими ролей и начинают выражать авторские мысли. В полемике по поводу возможности приезда супругов Козвей в Америку Джефферсон явно поддерживает доводы сердца, произносящего монолог в защиту своей страны. Разум пытается разрушить надежды на визит друзей в Новый Свет: "Когда ты подумаешь о том, что вся Европа уверена, будто мы — необузданные бандиты, находящиеся в состоянии полнейшей анархии, перерезающие друг другу глотки и грабящие всех подряд, сможешь ли ты ожидать, что сколько-нибудь разумный человек рискнет появиться среди нас?" (9; р. 250). Сердце возражает: "Но ты и я знаем, что все это ложь, что на земле нет страны, где было бы спокойнее, где законы были бы мягче и где им больше бы подчинялись..." (9; р. 250). Взвесив реальные обстоятельства, полагает Джефферсон, Козвей рассудят, что не могут представлять опасность и "люди, занятые, как мы, расчисткой рек, прорыванием каналов, строительством дорог, возведением школ, учреждением академий, установкой бюстов и статуй наших великих людей, защитой свободы религии, ликвидацией смертной казни, реформой и совершенствованием своих законов в целом..." (9; р. 251). Сердце оказывается прозорливее рассудка, так как обращается не только к здравому смыслу, но и к нравственному чувству. Джефферсон считает, что в разных сферах человеческого бытия нужно руководствоваться различными принципами: в науке следовать подсказке разума, в вопросах морали прислушиваться к голосу сердца, а в делах политики принимать во внимание и то, и другое.
«Монтичелло». Архитектор — Томас Джефферсон
"Монтичелло". Отойдя от политики и предавшись семейным радостям, занятиям сельским хозяйством и наукой, он значительную часть своего времени посвящал переписке с друзьями, которую тщательно систематизировал и сохранял. В его письмах, глубоких по мыслям и спокойных по стилю, ощущается желание окинуть взором пройденный путь и обобщить свои взгляды. Именно в этих коротких исповедях и философских эссе Джефферсону удалось реализовать тягу к теоретическим изысканиям, от которых его отвлекали исторические события революционной эпохи. Еще в 1775 г. он писал Джону Рэндольфу, что им владеет страстное желание уйти в личную жизнь, но осуществление его возможно лишь тогда, когда исполнится желание более сильное — будут восстановлены права американского народа (9; р. 83). Только через много лет Джефферсон, наконец, смог сказать: "Никогда ни один узник, освободившийся от цепей, не чувствовал такого облегчения, как я, сбросив оковы власти. Природа предназначила меня для спокойных занятий наукой, сделав их для меня наивысшим наслаждением. Но злые силы того времени, в котором я жил, заставили меня принять участие в борьбе с ними и предаться бурному океану политических страстей" (9; р. 494). "Я отказался от газет, заменил их на Тацита и Фукидида, Ньютона и Эвклида и почувствовал себя гораздо счастливее" (9; р. 509),— признавался он Джону Адамсу.
Быть одновременно философом и правителем оказалось гораздо труднее, чем думали просветители. Философия являлась фактором общественной жизни, идеи служили действенным орудием преобразования действительности, но и практика, в свою очередь, также постоянно корректировала теорию. Джефферсон-мысдитель и Джефферсон-государственный деятель нередко находились в конфликте и вынуждены были идти на взаимные уступки. джефферсону приходилось подчинять свои симпатии и антиипатии соображениям общественной целесообразности и отказываться от того, что противоречило потребностям реальности.
Отрицание догматизма всегда лежало в основе его политических и этических воззрений, но к концу жизни проявилось особенно отчетливо, получив в письмах теоретическое обоснование. В послании к Т. Лоу от 13 июня 1814 г. Джефферсон выводит принцип приоритета практики из особенностей человеческой натуры и функционирования исторических законов: "... природа создает в качестве нормы и критерия добродетели полезность для человека. У людей, живущих в различных странах и в различных условиях, с различными привычками и системами правления, могут быть различные [нормы — Е. С.] полезности. Поэтому один и тот же поступок может быть полезным и, следовательно, добродетельным в одной стране, вредным и порочным — в другой, в иных условиях" (5; с. 108).
Для постоянного обновления общества Джефферсон ратует за пересмотр конституции каждые двадцать лет. "... Законы и учреждения,— писал он в 1816 г. С. Керчевалю,— должны идти рука об руку с прогрессом человеческого ума. По мере того, как он развивается, становится более просвещенным с новыми открытиями, установлением новых истин и изменением нравов и взглядов ввиду изменившихся условий, установленные законы должны также улучшаться и идти в ногу со временем" (5; с. 121).
республики, он писал в 1816 г. Б. Остину: "Тот, кто сейчас ратует против промышленности, введет нас в зависимость от другой нации или заставит нас одеться в шкуры и жить, подобно диким зверям, в логовах и пещерах" (9; р. 236).
Не все американские историки видят в гибкости джефферсоновского мышления свидетельство его трезвости и историчности, некоторые считают способность изменять взгляды свидетельством политиканства и беспринципности. Но прав Ф. Фонер, написавший, что Джефферсон отступал от собственных принципов только в угоду интересам общества, всегда оставаясь при этом последовательным борцом за "естественные права" человека, которые считал наивысшей и вечной ценностью13.
Джефферсон, сочетавший в себе черты идеалиста и практика, подходил ко всему с самыми высокими философскими и моральными критериями, никогда не теряя из виду гуманистические цели построения нового государства. Из всех американских президентов,— говорится в "Литературной истории США",—этот государственный деятель Просвещения более всего соответствовал "платоновскому" идеалу "философа-правителя"... Направлением своего развития и выработкой национальной идеологии Америка обязана Джефферсону больше, чем кому-нибудь другому из государственных деятелей"14. В наследии Джефферсона отражены и сформулированы многие особенности национального мировосприятия и характера: идеализм и прагматизм, умение следовать требованиям реальности и исторической оптимизм. Американский исследователь Д. Мейер, отмечая исключительную роль политических идей для объединения жителей Нового Света, не имевших общей истории, религии и традиций, назвал Джефферсона "выразителем американского национального кредо". "Он помог преобразить лозунги свободы и революции в моральную основу нашей национальной индивидуальности" (2; р. 25).
завязал дружеские отношения во время своего пребывания во Франции. "Он давал советы греку Кораи, португальцу Корреа, поляку Костюшко, испанцу де Онису и особенно воодушевил своих французских друзей Лафайета, Дюпона де Немура, Дестюта де Трасси. Он переписывался с британскими либералами, такими, как майор Картрайт, с философами — как Дугалд Стюарт, с Александром и Вильгельмом Гумбольдтами" (14; р. 262). Авторы "Литературной истории США" приводят данные о воздействии теорий Джефферсона на русского декабриста Пестеля, на французского философа-позитивиста Огюста Конта, на знаменитого критика Сент-Бева. Американское Просвещение, получив возможность претворить идеи свободы и равенства в действительность, давало Европе уроки "практической демократии". Особая роль Джефферсона в этом процессе заключается в том, что он, познав всю драматичность и противоречивость положения философа-правителя, как никакой другой деятель Американской революции, умел сохранять баланс между столетиями вынашивавшимися, дорогими для человечества идеалами и насущными требованиями исторической реальности.
1 Паррингтон В. Л. Основные течения американской мысли. М., 1962, т. I, с. 422.
2 Meyer D. H. The Democratic Enlightenment. N. Y., 1976, pp. 115—116.
4 Holliday С. A History of Southern Literature. N. Y., 1969, p. 87.
6 Koch A. The Philosophy of Thomas Jefferson. Gloucester, Mass., 1957, p. 40.
8 Jefferson Th. The Notes on the State of Virginia. Chapel Hill, 1955, p. 33.
9 The Essential Jefferson. N. Y., 1963, p. 386.
—59.
12 The American Age of Reason. Moscow, 1977, p. 124.
13 Прогрессивные деятели CUIA в борьбе за передовую идеологию. М., 1955, с. 373.
14 Литературная история США. М., 1977, т. I, с. 203.