Приглашаем посетить сайт

История литературы США. Том 1.
А. М. Зверев. Джоэл Барлоу

ДЖОЭЛ БАРЛОУ

Самая яркая личность среди "Хартфордских остроумцев", Джоэл Барлоу (Joel Barlow, 1754—1812) прожил бурную жизнь. Выходец из состоятельной фермерской семьи, он, однако, смолоду вынужденный взять на себя заботы о благоденствии своих ближних, не имел возможности учиться систематически. Свое образование Барлоу получал урывками — сначала в Хэновере, в будущем Дартмут-колледже, затем в Йейле. Тут впервые пробудились его интересы к поэзии и к политической философии, сохранившиеся на всю жизнь.

Войну за независимость Барлоу начинал полковым капелланом, а продолжил печатником, чья типография в Хартфорде выпускала многочисленные патриотические листки. Первые стихотворения Барлоу, относящиеся к этому времени, были откликами на злобу дня, хотя актуальность содержания приглушена в них обязательными для тогдашней поэзии условными формулами классицистского высокого стиля с его аллегоризмом и риторикой. К 1787 г. была дописана эпическая поэма "Видение Колумба" (The Vision of Columbus), в которой этот стиль нашел свое завершенное воплощение.

Меж тем судьба Барлоу претерпела резкую перемену. Весной 1788 г. он отплыл в Европу как юрист, представлявший интересы нескольких крупных землеторговцев. Домой он вернется лишь семнадцать лет спустя.

не исключая и Барлоу. Он близко сходится с Пейном, помогает публикации "Века Разума" и, по некоторым свидетельствам, вместе с радикально настроенным в ту пору Уильямом Блейком помогает Пейну спастись от судебной расправы. Программа Конституционного общества, выразившая основные положения радикальной просветительской идеологии, принимается Барлоу с бесконечным энтузиазмом. Он полемизирует с Эдмундом Берком, самым непримиримым обличителем якобинства. В программном политическом сочинении Барлоу тех лет "Совет привилегированным сословиям" (1792) революция — только торжество свободы и самых светлых идеалов человечества.

В Англии подобные настроения пресекались все более решительно, и Барлоу устремился непосредственно в центр событий — в Париж. Оттуда написаны письма жене, представляющие собой замечательный образец эпистолярной прозы предромантического периода. По этим письмам можно восстановить быстро друг друга сменяющие этапы духовной биографии Барлоу — типичной биографии молодого человека конца XVIII столетия, захваченного масштабом и решительностью происходящих в мире перемен. Он полон горячих надежд на коренной переворот всей системы социальных норм и этических ценностей, который должна ознаменовать собой эпоха, открывшаяся штурмом Бастилии.

Террор, жертвами которого стали многие парижские друзья Барлоу, вскоре остудит эти надежды. Ожидания сиюминутного царства справедливости и равенства не сбылись. Деятельность Барлоу как политического публициста во Франции прекращается, а вскоре он уезжает в Гамбург, где ведет дела кораблестроительной фирмы. В 1796 г. старые связи помогают Барлоу получить пост дипломатического представителя своей страны в Алжире, где, среди прочего, ему приходится вести переговоры со средиземноморскими пиратами об освобождении пленников-американцев. В Париж он вернется год спустя, обзаведясь особняком, ставшим прибежищем для обосновавшихся во Франции соотечественников, среди которых были один из его ближайших друзей Роберт Фултон — изобретатель, построивший в 1807 г. первый колесный пароход, и Том Пейн, а также Мэри Уолстоункрафт.

Барлоу стал почетным гражданином Французской республики и даже баллотировался в Национальное собрание от Савойи. Там, в ходе предвыборной кампании 1793 года написана его поэма "Скорый пудинг" (The Hasty Pudding), лучшее, что создано Барлоу на ниве изящной словесности. Однако вера Барлоу в провиденциальную миссию революционной Франции уже глубоко подорвана. Его интересы все более сосредоточиваются на внутриполитической борьбе, происходящей в Америке. В письмах конца 90-х годов он раз за разом высказывает уверенность, что юная заокеанская демократия сумеет избежать тех зол и безумств, перед которыми капитулировала республика во Франции.

Все это, впрочем, не мешало Барлоу сохранить приверженность идеалам, которыми вдохновлялись массы, совершившие две великие революции, свидетелем, а отчасти и участником которых был он сам. Картина политических раздоров и далеко зашедшей коррупции, представшая Барлоу по возвращении на родину в 1805 г., ничуть не поколебала его убеждения, что будущее принадлежит демократическим установлениям, возвещенным в Декларации независимости. Состоятельный человек, Барлоу смог теперь приобрести поместье под Вашингтоном, обустроив его так, чтобы возникали прямые ассоциации с фернейской резиденцией почитаемого им Вольтера, и занялся разработкой проекта национального университета, который должен был воплотить лучшие мечты просветителей. Джефферсон и Мэдисон усиленно склоняют его приняться за историю независимой Америки, но, как ни соблазнительны лавры заокеанского Фукидида, стихией Барлоу остается все-таки политика. Несколько стихотворений, бичующих мздоимцев и политических авантюристов, остаются лежать в письменном столе Барлоу, захваченного переработкой "Видения Колумба" в еще более масштабное по замыслу произведение — "Колумбиада" (The Columbiad). Оно увидело свет в 1807 г., убедив своих немногочисленных читателей, что Барлоу остался все тем же пламенным американским патриотом и ненавистником монархии как социального института, олицетворяющего каменный век человечества.

Америкой линию, которая была направлена на максимальное ослабление Англии при сохранении внешних политических уз с бывшей метрополией, Барлоу зарекомендовал себя едва ли не крупнейшим американским дипломатом своего времени. Император находился в русском походе, начиналось отступление, обернувшееся бегством. Неотложные дела потребовали от Барлоу свидания с Наполеоном, и он отправился навстречу разбитой армии, застав ее уже' в Польше. Здесь было написано самое известное стихотворение Барлоу "Совет ворону в России":

Умри же с голоду иль прочь лети!
И хоть меж Минском и Москвой пути
Забиты мертвецами, их не стать
Тебя под стылым небом пропитать.

Там откормись, а после дожидай,
Когда сиятельный хозяин твой
Для новой бойни новый сонм людской
В грома оденет ратей боевых,

(перев. А. Эппеля)

Самому Барлоу, однако, не судьба была снова увидеть более привлекательный пейзаж, чем заваленная трупами дорога под стылым небом. Не выдержав напряжения поездки к императору, он умер через день после аудиенции неподалеку от Варшавы.

Как публицист, писавший на самые животрепещущие темы своего времени, Барлоу добился намного более широкой известности, чем на поэтическом поприще. Сам он, впрочем, считал свои опыты в поэзии только продолжением идейной полемики, захватившей его со студенческих лет, и чаще всего просто пере-рифмовывал свои памфлеты. Характерным образчиком такого рода стихотворной публицистики была, например, поэма "Заговор королей" (1791), полная тревог за судьбу Французской республики, которой угрожают державные убийцы. Любопытно, что "Грядущий мир" (1778), большая ода, сочиненная к церемонии выпуска в Йейлс, содержит проникнутый пиететом отзыв о Людовике XVI: он поддержал колонии в освободит'ельной борьбе, а тем самым, согласно Барлоу, способствовал великому будущему, уготованному едва родившейся на свет Америке. "Видение Колумба" появилось с посвящением французскому монарху, гильотинированному шесть лет спустя.

Переезд в Европу способствовал резкому полевению Барлоу. Вплоть до казни короля, которая шокировала его и, как многих, оттолкнула от якобинцев, он, видимо, не испытывал серьезных сомнений в том, что революция знаменует собой лишь торжество справедливости и разума. Оправданность любых революционных начинаний долгое время оставалась для Барлоу внедискуссион-ной. В его памфлетах, относящихся к началу 90-х годов, изложены рационалистические доктрины общественного блага, неотъемлемых человеческих прав, равенства, справедливости,— те доктрины, которые имели широкое хождение среди участников лондонского Конституционного общества, а во Франции уже непосредственно осуществлялись.

"Совете привилегированным сословиям" постоянно обнаруживаются переклички с пейновскими "Правами человека". Барлоу отстаивает идею государства, выступающего хранителем и защитником общественного интереса, понимаемого как всеобщее достояние, т. е. исключающего сословный принцип. По мысли Барлоу, интересы общества состоят в том, чтобы предоставить всем своим членам равные возможности, покончив с системой привилегий, и лишь тогда можно говорить о справедливости. Однако равные социальные возможности остаются не более чем абстрактным идеалом, пока не обеспечено равенство условий для духовного развития, а это невозможно без всестороннего образования. Люди от природы наделены равными правами, но далеко не равны и по социальному статусу, и по объективно им свойственным интеллектуальным потенциям. Задача государства заключается в том, чтобы покончить с таким неравенством. Барлоу считает эту цель вполне достижимой в условиях демократии, помогающей всеобщему просвещению.

Эти типичные для эпохи иллюзии сохранились у Барлоу даже после всех метаморфоз, которые идея демократии претерпела во Франции. Он верил в возможность создания государства, основывающегося не на молчаливо санкционированных пороках, но на системе обуздания пороков и стимулирующего совершенствование социальных институтов, искоренение дурных страстей, прогресс искусств и наук. Согласно Барлоу, который твердо отстаивает просветительские понятия, само по себе даже идеальное общественное устройство не обеспечит ни равенства, ни счастья, пока не будут подавлены пагубные начала человеческой природы. Однако государство, действительно в'ыражающее чаяния общества, способно создать необходимые предпосылки для такого преобразования отношений, когда для каждого явится стимул развивать в себе лучшие, неэгоистические стороны характера, а тем самым будет сделан решающий шаг к осуществлению утопии, грезившейся веку Разума.

Барлоу выразил суть этой утопии, быть может, наиболее точной формулой, сказав об идеальном устройстве социума, когда "каждый член общества, насколько это возможно, независим от других членов общества и одновременно полностью зависим от общества в целом". Этот тезис обоснован в "Письме Национальному собранию Франции", написанном в период высшего взлета радикальных настроений Барлоу,— с 1793 г. они станут быстро ослабевать. Проиграв в этом же году выборы, на которых он баллотировался, Барлоу наставляет своих более удачливых конкурентов, напоминая им, что как депутаты они обязаны выполнять волю народа и помнить об опасных искушениях власти. Суверенность волеизъявления большинства должна, с этой точки зрения, составлять фундаментальный принцип демократического общества, тогда как закон, если он расходится с волей большинства, подлежит изменениям. Выборы необходимо проводить ежегодно, чтобы искушения власти не сделались для народных избранников чрезмерными. Государству предоставлены лишь строго ограниченные возможности контролировать общественную жизнь, вырабатывающую формы, наиболее органичные для достижения всеобщего благоденствия.

В своих трактатах и памфлетах начала 90-х годов Барлоу сочетает черты полемиста, бросающего вызов недоброжелателям республики, и утопического мыслителя, принявшего на веру обещания справедливости и счастья, которые принесет своим гражданам торжествующая демократия. Для Барлоу триумф республики — это триумф равенства, не признающего прав собственности, как и насилия государства над индивидуумом.

Философской почвой, на которой развивались общественные и этические воззрения Барлоу, был деизм, а их социальная подоплека определялась поверхностно воспринятыми лозунгами 1789 г. Как автор "Совета привилегированным сословиям" Барлоу был законченным мыслителем просветительской ориентации, занявшим позицию, которая вызывала резкие нападки консервативных идеологов и в Англии, и у него на родине. Книга была признана столь опасной, что английский Парламент осудил ее на сожжение, и вторую часть трактата Барлоу смог опубликовать лишь в 1793 г. уже во Франции.

его вольнолюбивая муза.

Когда в 1788 г. Барлоу покидал родные места, чтобы надолго остаться в сотрясаемой революционными бурями Европе, он уже обладал хотя и скромной, но несомненной литературной известностью, которой был обязан "Видению Колумба". Этому монументальному произведению автор предпослал несколько написанных прозой страниц, характеризующих его творческий замысел. Из предисловия явствует, что поэме придавалось значение дидактического опуса, а не только аллегории, повествующей о прошлом, настоящем и будущем американской земли. Читатель должен был проникнуться мыслью, что мораль и справедливость реальны только в условиях республики и, возненавидя монархический принцип, посвятить себя духовной работе во имя прогресса, который заключается в укреплении республиканских институтов, совершенствовании форм цивилизации, исправлении нравов.

Поэма несет на себе четкий отпечаток времени, когда она создавалась. Барлоу начал ее писать еще в Йейле, а в основном заканчивал в армии; к 1783 г. она была завершена, но не находилось средств к изданию. Барлоу обратился за помощью к сослуживцам по полку. Часть денег была собрана по подписке, и в посвящении Барлоу назвал поступок сослуживцев "величайшим проявлением патриотизма со времен осады Йорктауна".

Сама поэма тоже мыслилась как "величайшее проявление патриотизма". Она построена в характерном классицистском духе: в прологе Колумбу, томящемуся в тюрьме, является ангел и, вознеся будущего первооткрывателя континента на Гору Видений, разворачивает перед ним обширную панораму неведомой прекрасной земли, кратко повествуя и о ее прошлом, и об уготованном ей замечательном будущем. Основной текст поэмы занят этими пространными историческими и футурологическими экскурсами; кроме того, она содержит своего рода хронику плавания Колумба, которая дается в патетическом ключе и позаимствована, главным образом, из хорошо знакомой автору "Истории Америки" Робертсона, подвергшейся, разумеется, стилистической обработке соответственно классицистским представлениям об этике и о высоком жанре. Художественным образцом, которому в меру дарования стремился следовать Барлоу, был мильтонов "Потерянный Рай".

В истории американской поэзии "Видение Колумба" осталось примером высокопарной риторики и чисто подражательного художественного стиля, который, в согласии с канонами классицизма, требует непременного обилия мифологических реминисценций, условного поэтического словаря и ходульных метафорических-построений, основывающихся на прямом уподоблении событий реального мира схематически понятым сюжетам и коллизиям античной литературы. "Видение" было произведением по преимуществу ученическим и слабым. Это хорошо сознавал сам Барлоу, ровно через двадцать лет выпустивший поэму в переработанном варианте под заглавием "Колумбиада". Этот вариант не столь громоздок, в нем меньше чувствуется зависимость от расхожих образцов классицизма, но тем не менее и "Колумбиада" сохраняла уже сугубо исторический интерес даже для самых первых провозвестников романтической эпохи, да и современниками автора была принята холодно.

условностей в поэме местами пробиваются живо написанные эпизоды подлинной исторической жизни североамериканских колоний. Картины природы, создаваемые Барлоу, не лишены неподдельной поэтичности, возникающей главным образом в тех случаях, когда автор вводит характерно американские реалии и подробности. Уже и в этом раннем опыте ощутима та тенденция, которая со временем породит целое направление приверженцев "местного колорита" и в американской литературе, и в живописи. Наблюдательность Барлоу, его тонкий художественный слух и то обостренное ощущение специфичности мира, отделенного от Европы Атлантическим океаном, то крепнувшее сознание американской самобытности, которое отличало всех наиболее примечательных писателей, выступивших в первые годы после обретения независимости, придавали, если не "Видению Колумба", так "Колумбиаде", черты, свидетельствовавшие о подспудно оформлявшемся тяготении к литературной, а не только политической самостоятельности Америки.

Пророчества Ангела об уготованной новому континенту великой исторической миссии отличаются у Барлоу той же самонадеянностью и той же утопичностью, что присущи и ранним произведениям Брэкенриджа, политической публицистике времен Войны за независимость и другим памятникам ранней литературной истории США. Барлоу был убежден, что недавно завершившаяся Американская революция открывает захватывающие перспективы не только перед его родиной, но и перед всем человечеством. В этом смысле ничто существенно не изменилось и после переработки "Видения" в "Колумбиаду". Перед читателем по-прежнему была попытка создать эпос, обладающий четко обозначенной ориентацией на масштабность тематики и прославление родины. Для Барлоу настоящее и будущее величие Америки было осуществлением некоего "космического закона", повелевшего человечеству как бы заново начать собственную историю, которая в усовершенствованном варианте, каким явится история Америки, будет лишена тех зол и унижений, какие знаменовали собой монархия, феодализм, духовная нетерпимость, социальная отверженность и прочие неотъемлемые свойства европейской исторической жизни,— разумеется, они никогда не могут повториться в США.

Увлеченный этой идеей, типичной для мышления его современников и соотечественников, Барлоу даже не заметил лежащего на поверхности противоречия в самом замысле своего "Видения": поскольку открытию Америки придавалось провиденциальное значение, таким же значением наделялись и все исторические лица, сыгравшие заметную роль в этом событии, а тем самым в число героев попадала Изабелла Испанская, хотя она как раз и воплощала сурово осуждаемые грехи европейской цивилизации. В "Колумбиаде" он попробовал снять эту слишком явную нелепость, ограничив роль королевы настолько, что экспедиция Колумба оказывалась как бы осуществлением провиденциального замысла, не требовавшим земных хлопот, но такое решение лишь усугубило общее впечатление полной условности поэтического повествования Барлоу.

В предисловии, которым Барлоу сопроводил "Колумбиаду", автор не скрывал побуждений, которые им руководили: "Пусть грядущие поколения проникнутся сознанием важности республиканских институтов и укрепятся в своей вере в республику как основу основ счастья и общественного, и личного и как необходимую поруку прекрасного будущего, знаменуемого непрерывным совершенствованием природы человеческой и условий, в каких обретается человек". Видимо, ту же цель преследовало и предпринятое при переиздании расширение того раздела поэмы, где Барлоу славит Американскую революцию, по его мнению, заложившую фундамент безоблачного прогресса, заключающегося в постепенном искоренении всех социальных, политических и сословных предрассудков. Школа деизма, которую Барлоу прошел в свои европейские годы, не пропала бесследно и для его поэтического творчества: толкуя в "Колумбиаде" о прогрессе цивилизации, поэт излагает детерминистскую доктрину, согласно которой развитие носит поступательный характер и отвечает великому замыслу, заложенному в самой Природе. Библейские параллели, которыми изобиловало "Видение Колумба", после переработки уже не столь навязчивы, однако философические построения, усилившиеся во втором варианте поэмы, сообщили ей тот ощутимый привкус рифмованного умствования, который пагубно сказался на поэтической убедительности образов Барлоу. В этом смысле "Колумбиада" проигрывает даже при сопоставлении с первой версией того же произведения.

итог закономерен: все эти поэты пытались воплотить мысль об особом историческом укладе и особой судьбе своей родины, пользуясь художественным инструментарием классицизма, уже непригодным для того, чтобы отобразить бурную эпоху Американской революции. Потребовался эпический дар Уитмена, чтобы цель, к которой стремились его далекие поэтические предшественники, жившие в конце XVIII столетия, была творчески осуществлена.

"Скорый пудинг". Во Франции, где Барлоу порою овладевали ностальгические настроения, он написал свое самое американское по духу произведение. Наследуя лучшие традиции необычайно популярного в литературе XVIII в. жанра, Барлоу создал своего рода комическую новеллу о пудинге из маиса, являющемся непременным атрибутом любого пиршества в сельской Америке, и органично соединил перипетии изобретательной фабулы с лирическими воспоминаниями о своем детстве, прошедшем в Коннектикуте, о простых нравах и здоровых понятиях тамошних обитателей и обо всем укладе жизни, чье своеобразие и органичность он ощущал особенно остро, оказавшись от него оторванным на многие годы. Поэма имела большой успех, объяснявшийся как легкостью, непринужденностью стиха, так и смелостью, с какой автор использовал характерные особенности речи простого американца, тем самым не только нарушая классицистские каноны, запрещавшие просторечие даже в "низких" жанрах, но и намечая одну из самых устойчивых особенностей американской поэзии, в той или иной мере проявлявшуюся затем на всем протяжении ее развития.

Этот опыт, открывший подлинные возможности Барлоу как поэта, не был, однако, использован им при переработке "Видения Колумба", как не побудил и критику со вниманием отнестись к тенденциям в тогдашней американской поэзии, в которых действительно ощущались приметы национального своеобразия и устремления к картине реальной жизни. Барлоу неизменно оставался враждебен по отношению к творчеству Френо, пошедшего по этому пути дальше всех, а в эстетических оценках и высказываниях, которыми изобилует его эпистолярное наследие, придерживался чисто классицистских вкусов и понятий. Его судьба была типична для той эпохи, когда потребность в эстетической самобытности формирующейся национальной литературы США и в ее сближении с американской действительностью уже давала себя почувствовать в отдельных произведениях, но еще не была осознана как главная художественная задача. Именно поэтому талант Барлоу раскрылся в его творчестве далеко не полностью. Однако созданное этим примечательным художником сохраняет немалое значение для понимания процессов, происходивших в литературе США на рубеже XVIII-XIX веков.

А. М. Зверев