ДЖОН ГРИНЛИФ УИТТЬЕР
Поэт и публицист Джон Гринлиф Уиттьер (John Greenleaf Whittier, 1807—1892) вошел в национальную историю как один из виднейших представителей аболиционистского движения. Однако его место в сознании современников и в истории американской литературы не исчерпывается этой стороной его деятельности. Оказавшись у истоков романтической поэзии в США, Уиттьер стал и одним из последних американских поэтов-романтиков. Творчество Уиттьера тесно связано с его "малой родиной" — Новой Англией, где он родился и провел свою жизнь. В этом смысле оно убедительно подтверждает значение и в XIX в. изначально заложенного регионализма как одного из существенных факторов развития американской литературы и в том числе — поэзии романтизма.
Определяющую роль в формировании личности Уиттьера — человека и поэта — играло то, что он происходил из среды новоанглийских квакеров, представлявших самое мягкое и терпимое течение протестантизма. Его непоколебимая убежденность в равенстве всех людей, в их праве на свободу во всех сферах мысли и деятельности и неизменная готовность защищать эти права ненасильственными способами, подлинное человеколюбие, религиозная терпимость в сочетании с нравственной бескомпромиссностью проистекают из этого источника. Принадлежность к квакерству во многом предопределила и эстетические установки Уиттьера. В частности, он считал, что предметом художественного изображения могут служить обыкновенные люди и повседневная жизнь, а поэт должен описывать то, что ему хорошо известно из личного опыта. С квакерским культом простоты, обыденности связано также требование безыскусности и непритязательности стиля, которому он следовал в своих стихах.
Большую часть жизни Уиттьер провел, занимаясь сельским трудом в горячо любимой и воспетой им во многих стихотворениях долине реки Мерримак, где его предки начали хозяйствовать на земле еще в XVII в. В 1836 г. поэт продал отцовскую ферму и купил другую, в Эймзбери, где в основном и жил с 1840 г. Выросший в типичной фермерской семье, Уиттьер не получил систематического образования. Молодого поэта нередко называли "американским Бернсом". Именно томик стихов Бернса, подаренный ему сельским учителем, оказался к тому же одним из первых и самых сильных поэтических импульсов в жизни молодого фермера из Новой Англии: он пробудил в нем интерес к поэзии, внушил надежду, что поэтом может стать и человек, выросший в скромных условиях, что окружающая его природа и фермерский быт могут представлять благодатный объект поэтического творчества. Бернсовские мотивы не исчезают из лирики Уиттьера на протяжении всей его жизни; они заметны не только в ранних, но и в поздних, вполне самобытных произведениях 60—80-х годов. Поначалу молодой фермер писал стихи для себя, но его сестра тайком отправила их в газету, и к изумлению и восторгу автора они были напечатаны. Редактор газеты У. Л. Гаррисон неожиданно появился на ферме, чтобы познакомиться с юным дарованием и уговорить его отца помочь (или хотя бы позволить) сыну получить образование. Начался трудный путь восхождения ново-английского поэта-фермера на Парнас. Уиттьеру приходилось много работать. Он шил обувь, когда учился в Хэйверхилле, а затем во второй половине 20-х и в 30-40-е годы сотрудничал в редакциях и сам редактировал различные периодические издания.
В начале 30-х годов Уиттьер одним из первых включается в аболиционистское движение. Его огромный вклад в дело борьбы против невольничества заключался как в прямом (отчасти закулисном, но весьма весомом) воздействии на политический процесс, так и в редакционно-издательской и публицистической деятельности и в художественном творчестве. Последовательный противник рабства, заявивший о своей поддержке аболиционистских идей еще в 1833 г., когда они не встречали одобрения большинства американцев, Уиттьер всю жизнь оставался убежденным сторонником освобождения негров. Статья "Справедливость и целесообразность" {Justice and Expediency, 1833) считается одним из наиболее развернутых и аргументированных выступлений за уничтожение рабовладения. За ней последовал еще ряд высказываний в печати, в частности "Аболиционисты. Их чувства и цели", "Демократия и рабство" и др. В этот, самый бурный период его жизни Уиттьеру неоднократно приходилось противостоять мнению большинства. В 1838 г. разъяренная толпа противников аболиционизма сожгла Пенсильвания-Холл в Филадельфии, кабинет Уиттьера — редактора "Пенсильвания фримэн" — был разгромлен. В те годы поэт-квакер обнаружил не только незаурядный талант политика, но и большое мужество в защите своих убеждений. Свою деятельность участника аболиционистского движения Уиттьер считал чрезвычайно важной. "Я придаю большее значение своей подписи под "Декларацией против рабства" 1833 года, чем на титульном листе любой книги", — говорил он.
ДЖОН ГРИНЛИФ УИТТЬЕР
В конце 50-х годов становится очевидно, что активная политическая деятельность не под силу Уиттьеру, всегда отличавшемуся слабым здоровьем. Он отходит от прямого участия в политической борьбе, хотя и сохраняет верность своим принципам. С этих пор Уиттьер проводит большую часть времени на ферме в Эймз-ери и почти целиком отдается поэтическому творчеству. Его дарование развивалось на протяжении всей его долгой жизни — Уиттьер-поэт достигает зрелости после пятидесяти лет, став одним из любимцев соотечественников, признанным классиком американской поэзии. Семидесятилетний, а затем и восьмидесятилетний юбилей поэта отмечались как события национального масштаба.
Прозаические произведения составляют несравненно менее значительную часть творческого наследия Уиттьера, чем поэзия. Его проза представлена публицистикой — статьями, эссе, памфлетами, критическими очерками (главным образом об американских поэтах-современниках), письмами, рассказами о поэзии Новой Англии и воспоминаниями о детстве. Лучшим его прозаическим произведением являются "Страницы из дневника Маргарет Смит в провинции Массачусетского залива" {Leaves from Margaret Smith's Journal in the Province of Massachusetts Bay, 1848), представляющие собой удачную стилизацию под подлинные заметки молоденькой девушки, приехавшей в Новую Англию из Великобритании. "Страницы из дневника Маргарет Смит" не только содержат колоритные и достоверные зарисовки жизни и нравов первых поселенцев Новой Англии, но и дают возможность проникнуть в их внутренний мир, передают атмосферу эпохи. Избрав широко распространенную в американской литературе XVII в. форму дневника, Уиттьер пытается взглянуть на действительность глазами английской гостьи, воспринимающей местные пейзажи и обычаи как экзотические. Она впервые встречается с индейцами, суровыми пуританами, квакерами. Чередуя яркие эпизоды, диалоги, в которых сталкиваются различные точки зрения, и впечатления героини, автор демонстрирует живые картины американской истории, незаметно подводя читателя к размышлениям о проблемах исторического развития США, неизменно волновавших поэта: об экспансии белых поселенцев и их отношении к индейцам, опасности фанатичной веры и преследовании инакомыслящих. Во многом "Страницы из дневника Маргарет Смит" напоминают исторические новеллы и романы Готорна.
Эволюция поэзии Уиттьера отражает динамику американского романтизма в целом. В его творчестве отчетливо выделяются три периода. Первый относится к 20-м—началу 30-х годов — времени ученичества и создания первых романтических баллад и пейзажной лирики. Его итогом стал сборник "Легенды Новой Англии в прозе и стихах" (The Legends of New England in Prose and Verse, 1831). Следующий период, охватывающий примерно четверть века, от начала 30-х до конца 50-х годов, отмечен активным участием поэта в аболиционистском движении. Доминантой творчества Уиттьера становятся в это время гражданские мотивы. Третий, заключительный период, приходится на 60—80-е годы. Он явился временем расцвета поэтического дара Уиттьера, когда были созданы многие произведения, вошедшие в сокровищницу национальной поэзии. По своей направленности и характеру его поэзия близка установкам бостонской школы. Уиттьера объединяет с "браминами" сознательная ориентация на европейский поэтический канон, стремление претворить национальный материал в поэтические формы, освященные временем. Первые поэтические произведения Уиттьера приходятся на начальный этап американского романтизма, который Ю. В. Ковалев называет периодом нативизма, когда поэты и писатели Соединенных Штатов видели свою задачу в художественном отражении природы, истории, нравов своей страны во всем их своеобразии и стремились к созданию национальной литературы. Если классическими представителями нативизма в прозе были Ирвинг и Купер, то в поэзии он ассоциируется с именами Брайанта, Лонгфелло, Хэллека, поэтов-трансценденталистов, Лоуэлла и Уиттьера. Нативизм сыграл большую роль в становлении национальной литературы США, поскольку с ним связано проникновение национального материала и национального самосознания в художественное творчество. Немаловажное место в этом процессе принадлежало романтической балладе, одним из создателей которой был Уиттьер ("Молль-кувшин" - "Moll-Pitcher", 1832; "Могг Мегон" - "Mogg Megone", 1836). Подобно историческому роману, баллада в США развивалась под влиянием Вальтера Скотта. Образцом для целого поколения американских романтиков послужил также Ирвинг, окруживший долину Гудзона ореолом романтических легенд. Баллада, основанная на местных преданиях и легендах, становится для Уиттьера одним из излюбленных жанров — ею открывается его творческий путь и к ней же он охотно обращается и в последний, самый плодотворный период своей деятельности.
подражательного характера. Сам Уиттьер говорил позднее, что его "Могг Мегон" "наводит на мысль об огромном индейце в боевой раскраске, гордо выступающем в скоттовской клетчатой юбке". Однако даже ранние, не вполне самостоятельные произведения в духе Скотта, подобные "Моггу Мегону", имели определенное значение как первые подступы к национальному материалу.
По мнению ряда тогдашних критиков, краткий исторический опыт Соединенных Штатов не содержал колоритных событий, которые могли бы быть положены в основу баллады. О. Браунсон, например, утверждал, что американская история "по существу прозаична", никто не мог бы положить на музыку "суровое старое пуританство или окружить поэтическими ассоциациями молитвенный дом конгрегационалистов". Заслуга Уиттьера в том, что ему это удалось. Поэт-фермер, как и Лонгфелло и другие поэты-романтики, был убежден в том, что его регион представляет собой благодатную почву для баллады. В начале 30-х годов в предисловиях к сборнику стихотворений одного из ранних романтиков "Литературное наследство Дж. Г. С. Брэйнарда" (1832) и к своему сборнику "Легенды Новой Англии" Уиттьер перечисляет темы, которые могут стать основой сюжета ново-английской баллады: суеверия, ведовство и т. п. Этот новаторский по характеру сборник — если не первая, то одна из первых попыток воспроизвести ново-английский фольклор. Потомок шести поколений ново-английских фермеров, Уиттьер, как отмечал Ван Вик Брукс, "возрос на местных преданиях, рассказах о ведьмах и войнах с индейцами, повествованиях бродячих батраков и цыган"1. В юности он с увлечением изучал архивные материалы, документальные источники, стремясь осмыслить исторический путь родного региона. Поэт использует в своих произведениях и "Великие деяния" Коттона Мэзера.
В своих стихах, с их ярко выраженным ново-английским колоритом, Уиттьер прямо декларирует свой замысел — приподнять завесу прошлого, воскресить древние предания, передать образ мыслей предков:
Милы мне былого тени, отблески далеких лет,
Внешне холодны и грубы, но внутри их чистый рвет.
Со своим резцом священным, я склоняюсь у могил,
И с гробниц традиций древних я снимаю плющ и мох,
Обметаю пыль с надгробий и касаюсь бледных строк.
"Гарнизон Кейп-Энна"*
— одной из основ американской республики, какой он хотел бы ее видеть, но замечает и опасный фанатизм, и жесткую ограниченность пуритан. По-своему трактуя вольнолюбивые традиции родного края, поэт связывает их с квакерами, именно они представляются ему подлинными наследниками духа "Мэйфлауэра". Рассказывая о крестном пути квакеров, подвергаемых жестоким преследованиям, изгоняемых из обжитых мест, вынужденных селиться на неосвоенных землях, Уиттьер пишет:
Сама история вознаградит
Всех тех, кто нас свободе обучал,
Кто мыслью век свой темный обогнал
И имени Друзей не запятнал.
"Изгнанные из Массачусетса"
В этих событиях прошлого были как бы потенциально заложены все необходимые составляющие балладного жанра: напряженный драматизм, резкое конфликтное столкновение героев, сильные личности. Баллада предполагает целостность, завершенность сюжетного эпизода. В соответствии с особенностями балладного времени действие как будто происходит на глазах читателя, впечатление усиливается благодаря выразительным живописным деталям. Герои баллад Уиттьера — пуританские жестокие священники и исполнители их воли, невинные жертвы суеверий, верные своим принципам инакомыслящие ("Королевский посланец", "Венхэмская ведьма", "Изгнанники").
Особенностью баллад Уиттьера является широкое введение массовых сцен, выражающих позицию народа. Иногда толпа поддерживает власти предержащие и лишь позднее меняет отношение к жертвам, чаще же — более или менее решительно противится жестокостям, которые творят на ее глазах правители колонии ("Кассандра Саутвик"). Подлинными героями становятся в его стихах не только квакеры, но и пуритане, не желающие принимать участие в преследовании инакомыслящих, осознавшие нелепость распространенных суеверий, все, кто готов отстаивать духовную свободу. Именно такие, "свободные духом" люди являются, по мнению Уиттьера, оплотом американской республики, и он надеется, что они всегда будут служить образцом для сограждан (судья Шйк из баллады "Как женщины шли из Дувра", Мэйси из "Изгнанников", героиня баллады "В церкви Старый Юг"). Характеры Уиттьера тесно связаны со взрастившей их почвой. Суровость, сила воли первых поселенцев подобны "льду и железу" ново-английской зимы ("Пенсильванский пилигрим"). Уиттьер был мастером изображения родной природы. Как свойственно композиции баллады, произведения поэта в этом жанре обычно открываются пейзажной зарисовкой, предуготовляющей читателя к восприятию изображаемых событий. Иногда пейзажная рамка контрастна по отношению к происходящему в балладе ("Маргерит"), оттеняет драматизм сюжета. Чаще, согласно балладному жанру, пейзаж соответствует разворачивающимся на его фоне событиям; Уиттьер удачно использует параллелизм в изображении природы и развивающегося действия ("Изгнанники").
В соответствии с законами жанра, большую роль в балладах Уиттьера играет остродраматический диалог, в котором сталкиваются позиции персонажей, в полной мере выявляется противоположность их характеров.
Особенностью баллад Уиттьера является то, что большинство из них, несмотря на драматизм действия, имеет счастливый финал. Это в целом не свойственно жанру баллады, тяготеющему к трагической развязке. Вероятно, стремление поэта-квакера привести своих героев к счастливому концу обусловлено его оптимизмом, убеждением в том, что времена религиозной нетерпимости миновали, желанием показать торжество добра и справедливости, утвердить идею национального единства. Уиттьер воспринимает американский народ как сплав разных национальностей, исповедующих разную веру, но живущих в атмосфере взаимопонимания, объединенных общими идеалами свободы и гуманизма. Показательно, что героями его произведений выступают не только потомки англичан — пуритане и квакеры, но и ирландские ("Кэтлин", "Сикаморы"), и немецкие поселенцы ("Видение сапожника Кизара", "Пенсильванский пилигрим"), и Уиттьер широко использует фольклор этих народов.
Они содержат тот нравственный урок, который Уиттьер предлагает читателям извлечь из прошлого. В некоторых балладах такие финалы воспринимаются как нечто чужеродное, в других — естественно вытекают из рассказанного, по существу являя собой цель написания произведения ("Пророчество Сэмюэля Сьюолла", "Авраам Девенпорт").
Наряду с балладами большое место в творчестве Уиттьера занимает медитативно-изобразительная и изобразительная, в частности, пейзажная лирика ("Вид Монандока с Вахусета", "Картины", "Горные картины"). Эти стихи отличает обостренный интерес к местному колориту, внимание к своеобразию американской природы. Знаменитый Теннисон утверждал, что Уиттьер в некоторых описаниях пейзажа и полевых цветов мало чем уступает Вордсворту. Желая придать ореол поэтичности родной природе, прекрасной, но "невоспетой и неизвестной" ("Закат у Биркампа"), "неописанной" ("Наша река"), Уиттьер, как и Брайант и Лонгфелло, пытался внести в свои пейзажи одухотворяющее начало, соотнося их с историей страны, с легендой. Подобно тому, как Ирвинг сопровождал описание берегов Гудзона передачей бытовавших в этом краю сказаний, Уиттьер в стихах "Источник", "Лебединая песнь священника Эйвери" рассказывает романтические легенды, связанные с этими местами. Стремясь подчеркнуть национальное своеобразие изображаемых ландшафтов, Уиттьер предлагал заменить безликие и невыразительные названия индейскими, отражающими легенды и историю этого народа ("Палатка на побережье". "Озеро Кеноза"). В мелодике индейских названий Уиттьеру слышатся "последние отзвуки реквиема краснокожему" ("Невеста Пеннакука").
ФРЕДЕРИК ЧЕРЧ. НИАГАРСКИЙ ВОДОПАД. 1857.
Пейзажные зарисовки Уиттьера примечательны точностью деталей, достоверностью изображения. Стремление запечатлеть мельчайшие подробности пейзажа сочетается у него с попыткой воплотить единство конечного и бесконечного, что столь характерно для романтической натурфилософской лирики:
Волна, сильна и глубока,
Туда, где неба синий свод
Сольется с синевою вод.
"Хэмптонское побережье".
Уиттьер умел создавать колористически богатые зарисовки; используя "все гармонии звука, формы, цвета, движения" ("Среди холмов"), мог заставить читателя увидеть пейзаж в движении, меняющимся на глазах ("Закат у Биркампа", "У озера"):
Его луна посеребрит;
Другое множит пурпур гор
И неба алого простор.
"Летнее путешествие"
Бледнеет алый небосвод,
И над долиною, крылат,
Туман серебряный плывет.
"Закат у Биркампа"
гаммы ("Цветы орешника", "Летнее путешествие"). Игра красок позволяет поэту передать гармонию природы, ее вечную изменчивость. Уиттьер любил представлять один и тот же пейзаж в меняющемся освещении, особенно рисовать воду, водную гладь, прежде всего свои любимые озера ("Буря на озере Асквам", "Лето у озера", "Закат у Биркампа").
Подобно другим поэтам-романтикам США, Уиттьер охотно изображал "пейзаж простора", пейзаж с открытой перспективой, чаще всего — океан, озера. Восхищаясь величием американской природы, Уиттьер предпочитает спокойный, умиротворенный пейзаж; в его стихах редко можно найти бушующую стихию. Даже такая мощная и грозная сила природы, как океан, предстает в виде голубой глади, мерцающей в отдалении. По мнению Уиттьера, присутствие человека не нарушает гармонии пейзажа, его чистоты и величия; он нередко включает в него постройки и другие следы человеческой деятельности.
Баллады Уитгьера и его пейзажную лирику можно отнести к числу крупнейших достижений нативизма в поэзии США.
Второй период творчества Уитгьера связан преимущественно с его участием в аболиционистском движении. Стихи Уитгьера широко публиковались в печатном органе аболиционистов "Либерейтор" с 1833 по 1837 г. Отдельным выпуском они сначала были напечатаны без ведома автора в 1837 г., а первое санкционированное им издание появилось в 1838 г. Эпиграф к этому сборнику (слова Кольриджа) исчерпывающе характеризует гражданскую позицию поэта-квакера: "Бывает время хранить молчание", — сказал Соломон. Но когда я перешел к первому стиху четвертой главы Екклезиаста: "И видел я всякие угнетения, какие свершаются под солнцем: и вот следы угнетенных, и утешителя у них нет; и от руки угнетающих их насилие, а утешителя у них нет", я заключил, что это не время хранить молчание, ибо Правду следует говорить во все времена, но особенно в те времена, когда говорить Правду опасно".
Проблеме рабства были посвящены многие стихи Уитгьера, вошедшие в книги "Стихотворения"(Poems, 1838), "Голоса свободы" (Voices of Freedom, 1845), "Панорама" (The Panorama, 1856), "В военное время"(/л War Time, 1863). Аболиционистская поэзия Уитгьера пользовалась огромной популярностью и, несомненно, оказывала сильное воздействие на соотечественников (см. главу "Литература Гражданской войны" в наст. томе). Его стихи печатались на страницах периодических изданий, выходили в виде брошюр и листовок, звучали на митингах и собраниях, были положены на музыку. В художественном отношении эти многочисленные стихи неравноценны. Некоторые из них сам автор называл "политическими побрякушками". Многим из них не суждено было пережить события, откликом на которые они явились, хотя они были весьма эффективны в качестве стихотворной пропаганды. Однако аболиционистская поэзия Уитгьера включает и подлинно художественные произведения, которые можно отнести к лучшему из созданного им: "Икабод", "Из Массачусетса в Виргинию", "Прощание рабыни-матери из Виргинии с дочерьми, проданными в рабство на Юг", "Письмо миссионера методистской епископальной церкви Юга, в Канзасе, выдающемуся политику", "Охотники на людей", "Барбара Фритчи".
естественного права, наконец, на соображениях экономической целесообразности. Взгляды Уиттье-ра на тактику борьбы против невольничества постепенно претерпели изменение. Вначале поэт-квакер, будучи противником насильственных действий, надеялся добиться уничтожения рабовладения мирными, политическими средствами, но со временем был вынужден признать неизбежность вооруженной борьбы (ср. стихи "Всемирная конвенция друзей эмансипации", "Моральная битва" и "Приговор Джону Брауну", "Италия", "Слово к этому часу"). В стихотворении "Италия" Уиттьер писал:
Терпеньем, верой обрести
Свободу я мечтал,
Но нет! — Ее провозгласил
Тот, кто в крови, но полон сил,
Многие стихотворения представляют собой непосредственные отклики на события, связанные с аболиционистским движением, с борьбой вокруг Канзаса, принятием определенных законов, поимкой беглых рабов, различными столкновениями сторонников и противников рабовладения. Заслуживает внимания жанровое, стилевое, интонационное многообразие его стихотворений на эту тему: это гимны ("Laus Deo", "Гимн к празднованию эмансипации в Ньюберипорте"), элегия ("Le Marais du Cygne", "Похороны Барбера"), панегирики политическим деятелям ("Уильяму Ллойду Гаррисону", "Ритнер", "Уильяму Г. Сьюарду", "Джону С. Фремон-ту"), песни ("Канзасские эмигранты", "Песня рабов в пустыне"), плачи ("Прощание рабыни-матери из Виргинии с дочерьми, проданными в рабство на Юг"), баллады ("Охотники на людей", "Барбара Фритчи"). Примечательно обилие сюжетных стихотворений. Их эмоциональная палитра очень широка и включает язвительную иронию, негодование, скорбь, торжество победы и смирение перед божественной волей. Гневный упрек и горькая насмешка презрения звучат в голосе автора в стихотворении "Охотники на людей":
Вы слышите рог? На охоту, скорей!
На гонку, на ловлю, на травлю людей!
Вперед, через горы, леса и болота
Чу! Крики загонщиков, топот и рев,
И лай, и рычание спущенных псов...
Потешимся всласть! Благородное дело!
Дай боже, чтоб дичью земля не скудела!
—
На гонку, на ловлю, на травлю людей!
О, вид грандиозный! Узрите, народы:
В свободном краю и во имя свободы
Министр и священник, купец и солдат
—
На травлю людей, что родиться посмели
Курчавыми, с черною кожей на теле!
Ату негодяев! Они не спасутся,
Охотники бравые вихрем несутся,
—
На гонку, на ловлю, на травлю людей!
(перев. М. Бородицкой)
Ориентированная на прямое нравственное и интеллектуальное и главное — эмоциональное воздействие на аудиторию, аболиционистская лирика Уиттьера отличается эффективным использованием приемов, характерных для политического и религиозного красноречия (риторических вопросов, восклицаний, обращений, антитезы, олицетворения). Велика роль библейских аллюзий, влияние стиля Библии.
Уиттьер сочетает абстрактные понятия, священные для его соотечественников, с конкретными образами и выразительными динамичными сценами, наглядно раскрывающими ужасы рабовладения и преступное, с точки зрения автора, бездействие северян ("Корабль работорговцев", "Воскресная сцена", "В Вашингтоне"). Характерная черта аболиционистской поэзии Уиттьера — драматизация содержания. Ряд стихотворений написан от лица героя, далекого от автора по положению или по политическим взглядам. Этим особо звучащим голосом и определяется специфика стиха. Полный отчаяния голос матери пронизывает стихотворение "Прощание рабыни-матери из Виргинии с дочерьми, проданными в рабство на Юг". Его исполненный скорбных интонаций горестный рефрен своей безыскусной простотой напоминает народную песню:
—
В край унылый и сырой
Дочерей моих угнали.
Горе мне, их нет со мной!
Глубоким внутренним драматизмом отличается знаменитое стихотворение "Икабод", посвященное Дэниэлу Уэбстеру после его речи в сенате 7 марта 1850 г., которая, по мнению многих противников рабовладения, означала предательство его прежних идеалов. Уиттьер не столько негодует, сколько скорбит по поводу нравственного падения некогда славного и почитаемого им политического деятеля. Вообще гнев Уиттьера всегда обращен не против людей, носителей определенных заблуждений, приверженцев ложной, опасной, с его точки зрения, доктрины, а против самой этой доктрины, против социального и политического зла. Вполне заслуженно В. Л. Паррингтон назвал его "самым обаятельным и мягким" "из всех воинствующих аболиционистов"2
Для аболиционистской лирики Уиттьера характерны историзм, своеобразный регионализм (во многих стихах, например, "Техас. Голос Новой Англии", "Массачусетс — Виргинии", он создает замечательные пейзажи своего родного и других штатов Новой Англии, апеллирует к местным традициям), а также удачное использование фольклора ("В королевском порту"), выразительная ритмическая организация ("Призыв"). Искренность, глубина убеждений, благородство чувств позволяют отнести аболиционистские стихотворения Уиттьера к лучшим образцам американской политической лирики девятнадцатого столетия. Они стали образцом для чернокожих поэтов второй половины века.
Отойдя в 1859 г. от прямого участия в политической борьбе, Уиттьер меняет "боевую трубу на мирную свирель". Начинается третий, самый плодотворный период его творческой деятельности — время создания большинства автобиографических стихотворений, поздних баллад, религиозной лирики. Поэмы "Занесенные снегом" ("Snow-Bound", 1866) и "Пенсильванский пилигрим" ("The Pennsylvania Pilgrim", 1872), поэтические сборники "Домашние баллады и стихотворения" {Ноте Ballads, Poems and Lyrics, 1860), "Палатка на побережье" (The Tent on the Beach, 1867), "Среди холмов" {Among the Hills, 1869), "Баллады Новой Англии" {Ballads of New England, 1870), "Мириам и другие стихотворения" {Miriam, and Other Poems, 1871), "На закате" {At Sundown, 1892) свидетельствуют о расцвете таланта Уиттьера. Все чаще его художественные произведения обращены к прошлому: это и баллады, преимущественно из истории Новой Англии, и стихи, в которых поэт вспоминает свое детство.
Центральное место в творчестве Уиттьера 60—70-х годов занимает жанр пасторали. Уиттьер — автор классических идиллических поэм "Занесенные снегом" (1866) и "Пенсильванский пилигрим" (1872), равно как и многочисленных стихотворных пасторалей небольшого объема, в целом представляющих собой вершину американской пасторальной поэзии эпохи романтизма.
Близки к этой группе произведений стихи из более раннего сборника Уиттьера "Песни труда" {Songs of Labor, 1850), который обращением к этой теме предвосхищает Уитмена. Его младший современник, поэт и критик Э. КХтедмэн отмечал: "... как буколический поэт своего собственного региона, воспроизводящий пасторальную жизнь и точку зрения, Уиттьер превосходит всех соперников"3.
— это преимущественно идиллии. Нередко сам поэт в подзаголовках или авторских комментариях прямо определяет жанр своих произведений как идиллию: "Мод Мюллер" ("Ново-английская идиллия", 1854), "Мэйбл Мартин" ("Идиллия урожая", 1857, 1875), "Занесенные снегом" ("Зимняя идиллия") и задуманная как летняя "параллель" к ней поэма "Среди холмов" (1868), которая первоначально по замыслу поэта должна была называться "Жена: Идиллия Биркампского озера".
Привлекательность пасторали для Уиттьера, как и его несомненный успех в этом жанре, обусловлены несколькими обстоятельствами. Именно в пасторали его талант получил наиболее органичное воплощение благодаря счастливому совпадению его этико-эстетических принципов и требований жанра. Гуманистические и демократические убеждения, утверждение достоинства простого человека, квакерское пристрастие к простоте (plainness), "простому" стилю, многолетняя жизнь и труд на ферме — все это делало Уиттьера идеальным пасторальным поэтом.
В большинстве пасторалей внимание поэта сосредоточено на герое — личности, вбирающей черты идеализируемого уклада, в ряде произведений — на социуме, который он представляет, гармоничном сообществе людей-единомышленников, духовно близких друг другу, — таковы тесный семейный круг, объединяющий родных и друзей в "Занесенных снегом", или квакерское братство в "Пенсильванском пилигриме", где идея человеческой общности получает более широкую трактовку. Уиттьер воспевает единение квакерской общины, ее миролюбие, дружеское общение с приверженцами другой веры. В пасторалях, как и в балладах, его герои обладают чувством собственного достоинства, внутренней свободой, силой духа, веротерпимостью. В своих персонажах Уиттьер стремится воплотить национальный характер, в то же время подчеркивая индивидуальные особенности героев. Представляя различные стороны человеческого общежития, Уиттьер изображает в своих пастозалях и радость коллективного труда, и «ельские развлечения, и наслаждение духовным общением, и ощущение духовного единения в молитвенном доме квакеров, и прелесть беседы с близким?, и столь важное для идиллического мировосприятия состояние душевного покоя человека, живущего в мире с самим собой, верного высшим нравственным принципам. Идиллический мир Угпъера строится по законам, близким трансценденталистскому федо "простой жизни и высоких мыслей". По мнению современного исследователя Дж. Б. Пикарда, в; поэзии Уиттьера отражена "полная социальная история периода'"4
Одна из существенных черт пасторали Нового времени — обращение к прошому, часто недавнему, к привлекательному патриархальному ушаду, который отступает под натиском исторических перемен. В пасторалях Уиттьера предстают два пласта национального прошлого: в некоторых он, как Лонгфелло в "Евангелине", рисует судьбы первых поселенцев, в других обращается к недавнему проштому, годам детства, памятным и дорогам и его читателям, что вероятно, обусловило особую привлекательность и популярность таких его произведений, как "Занесенные снегом", "Босоногий мальчик", "Разговор с пчелами", "Тыква". В условиях стремительного развития индустриальной Америки, Интенсивной урбанизации во второй трети XIX в. хорошо знакомый патриархальный мир исчезал на глазах новоявленных американских горожан, и это порождало ностальгию, столь характерную для романтической пасторали. Как и у многих романтиков, идеал Уиттьера прочно закреплялся в прошлом. Подобно большинству соотечественников, Уиттьер отнюдь не был противником индустриально-урбанистического развития страны, однако сердце его принадлежало сельской Новой Англии, которая, по сравнению с надвигающимся "Позолоченным веком", казалась многим жителям северных штатов потерянным раем. Он находил образ жизни независимого фермера наиболее близким идеальной форме человеческого существования. Пасторали Уиттьера включают однако и план будущего. Гармония человеческих отношений в ''Занесенных снегом" или в "Пенсильванском пилигриме" представляется не утраченным безвозвратно золотым веком, а прообразом человеческого сообщества, возможного в грядущем, при условии, что люди сумеют сохранить и культивировать непреходящие нравственные ценности: гуманность, трудолюбие, любовь к ближнему, взаимное уважение, терпимость, стремление к независимости. Иначе говоря, будущее видится как вновь обретенное прошлое, наделяемое в пасторальной поэзии Уиттьера исключительно привлекательными чертами.
Художественное пространство пасторалей Уиттьера примечательно любовно выписанным местным колоритом — неяркой природой Новой Англии, способной щедро вознаградить упорный труд земледельца. Она составляет место действия почти всех его произведений в этом жанре. Характерная черта идиллического пространства — его замкнутость: согласно традиции жанра, — это отделенный от остального мира уголок, "остров" в чужеродном окружении. В литературе США это, как правило, лес, но в поэзии Уитгьера мир пасторали обычно размещен в речной долине, укрытой холмами от враждебных холодных ветров.
Долины пенсильванских рек весной;
Защищены оградою лесной
Покойные селенья.
"Пенсильванский пилигрим"
"островной" характер идиллического пространства у Уитгьера можно усмотреть в теплом "круге" домашнего очага на ферме, которую обступила со всех сторон декабрьская вьюга ("Занесенные снегом"), в изолированном квакерском поселении, окруженном морем пуританского фанатизма и непримиримости к инакомыслящим ("Пенсильванский пилигрим").
В системе образов пасторальных идиллий Уиттьера центральное место занимают образы-метафоры, строящиеся на метафорическом расширении ключевых для пасторали слов, таких, как "сад", "домашний очаг", "огонь", "посев" и "жатва". Образ сада, сопоставление рукотворных садов с божественным Эдемом, центральным образом жанра пасторали, ее источником, идея возделывания сада как высшего рода человеческой деятельности присутствуют во многих стихотворениях певца фермерской Новой Англии ("Песнь урожая", "К осеннему празднику", "Сад" и др.). Метафора огня (ассоциирующегося с душевным теплом) домашнего очага, противостоящего тьме и холоду суровой зимней природы, лежит в основе системы образов поэмы "Занесенные снегом", а метафора посева и жатвы является смысловым и структурным стержнем "Пенсильванского пилигрима", обусловливая внутреннюю цельность этих крупных поэм.
Язык пасторалей Уиттьера подчеркнуто прост, что идеально отвечает природе жанра, как и некоторая архаичность отдельных слов и оборотов и оттенок местного колорита в речи, воспроизводящей характерные особенности ново-английских говоров.
Пастораль становится в творчестве Уиттьера инструментом создания национального мифа. Он первым открывает в поэзии жизнь того социального слоя, о котором в XX в. писали Р. Фрост и многие другие. По словам Дж. Ф. Уичера, "Уиттьер провел первую борозду по целине, которую в наши дни с большим искусством поднимает Роберт Фрост"5.
Шедевром Уиттьера в этом жанре является поэма "Занесенные снегом". Х. Уэггонер назвал ее лучшей пасторалью в американской литературе до Фроста6 в целом. Некоторые американские романтики (Брайант, Эмерсон, Торо) в духе романтической натурфилософии воспринимали и воссоздавали природу как одухотворенную, дружественную человеку силу. Уиттьер, не разделявший идей романтического пантеизма, всегда ставил человека как носителя подлинной духовности выше природы, хотя и был способен оценить ее красоту и ощутить ее целительное воздействие. Уиттьер, подобно многим американским романтикам, как и писателям иных художественных устремлений, легко различал и другой аспект взаимоотношений человека и природы, связанный со стремлением выжить в трудных условиях. Основополагающим в структуре художественного мира поэмы Уиттьера становится мотив противостояния человека и стихии. Природа предстает в поэме, открывающейся выразительной пейзажной зарисовкой, в зимнем обличий. При скрупулезной точности деталей, грозная картина зимы, надвигающейся снежной бури приобретает метафорический характер. Суровая природа Новой Англии подвергает человека испытанию, и он может противопоставить ей только мужество, стойкость, тепло и прочность домашнего очага, надежность дружеских и родственных связей. Эта ключевая для художественного мира поэмы "Занесенные снегом" ситуация заложена уже в раннем стихотворении "Дух Мороза" (1830):
Он идет, он идет — Дух Мороза идет!
Так давайте заранее встретим
Его леденящий, мертвящий полет
И огонь в очагах засветим;
И, когда затанцует пламя,
Пускай он в свирепости лютой своей
Кружит бессильно над нами!
(перев. М. Зенкевича)
обретают символический смысл, заданный уже первым эпиграфом к поэме: "Подобно тому, как Духи Тьмы сильнее во мраке, так и Добрые Духи, которые являются Ангелами Света, укрепляются не только Божественным Светом Солнца, но также нашими обыкновенными Пылающими Поленьями; и подобно тому, как Небесный Пламень отгоняет Духов Тьмы, разгоняют их и наши Пылающие Поленья".
Холоду, леденящему морозу противостоят тепло домашнего очага — в прямом и переносном смысле слова. Беспощадная ново-английская зима представлена образами "тяжелого неба", "порывистого северного ветра", "грозной ночи", "упорной жестокости холода", "вихрей и плясок слепящей пурги", "свирепого воздуха", "холодного пронзительного блеска снегов". Спасительное тепло воплощено в образах "красного пламени", "теплого очага", "красных поленьев", "огня, рдеющего в камине", "тепла и света", "тропической жары". Большое значение в конструировании художественного мира поэмы имеет поэтика цвета. Тьме — черному, серому (ночь, мгла, сумерки, бессолнечный декабрьский день) и безжизненному белому цвету снега ("мертвенно-белый") противопоставлены оттенки животворных теплых тонов — красного, розового. Холодно-серебристому "негреющему" свету луны, холодному блеску снега — благодатный свет домашнего очага.
Под влиянием снежной бури мир изменяет свой облик, знакомый пейзаж становится неузнаваемым:
Когда день снова засиял,
Знакомый мир чужим предстал,
Сверкал, переливаясь, лед,
Над ним склонился неба свод,
Нет ни земли, ни облаков —
Лишь царство неба и снегов.
—
Все стало чудом в этот час.
В организации художественного пространства поэмы важную роль играет оппозиция "внешнего" и "внутреннего": с одной стороны, внешнее пространство, покушающееся на жизнь человека, угрожающее извне силами холода и мрака, а, с другой — замкнутое внутреннее пространство дома, домашний очаг, дающий защиту и уют, тесный, сплоченный домашний круг. Образ круга является здесь ключевым в характеристике пространства, укрывающего человека от гибели:
Закрывшись, будто от врага,
Сидели мы вкруг очага.
И в двери яростно стучит,
Поленья красные горят,
Рубеж мороза прочь теснят;
И как бы ветер злой ни выл,
Ни рвался злобно на крыльцо,
Смеялся жар ему в лицо.
Художественный мир "Занесенных снегом" примечателен, кроме того, особой ностальгической тональностью, обусловленной тем, что этот мир принадлежит прошлому. Желание воскресить дорогой сердцу поэта ушедший в прошлое, но незабываемый мир заставляет его с особой любовью вглядываться в сохраненные памятью детали, каждая из которых бесценна. Достоверность предметного мира, узнаваемость конкретных деталей, составляет характерную примету поэтической реальности Уиттьера. Поэт сам говорил, что создал "фламандские картинки былых дней". Младший современник Уиттьера, поэт и критик Э. К. Стедмэн назвал его "Тенирсом с Мерримака", подчеркнув близость его художественного мира сценам крестьянского быта и умиротворенным, спокойным пейзажам фламандского живописца XVII в. (3; р. 119).
Создание поэмы стимулировалось не только событиями личной жизни Уиттьера: смертью в 1857 г. его матери, в 1860 — сестры Мэри, в 1864 — любимой сестры Элизабет, — не только естественным для пожилого человека желанием заглянуть в прошлое, почерпнуть в нем тепло и опору, "протянуть руки памяти, чтобы согреть их у пламени пылающих поленьев". Его поэма отвечала потребности общественного сознания.
заносами) ее художественный мир размыкается благодаря воспоминаниям, с которыми включается в действие история — не только семейного рода, но и страны, нации, преломленная через историю семьи.
К "Занесенным снегом" близки стихотворения, в которых поэт возвращается к временам своего детства, объединенные в цикл "Субъективные стихотворения и стихи-воспоминания" ("Poems Subjective and Reminiscent"). Некоторые критики считают эту часть наследия Уиттьера наиболее ценной и долговечной. Исключительная роль поэтики воспоминания в лирике поэта обусловлена его пониманием памяти и природы поэтического творчества. Уиттьер был убежден, что память имеет огромное значение как в жизни человека, так и в жизни нации. Она окружает субъективными ассоциациями и освещает самые незначительные детали дорогого каждому человеку или народу прошлого, сохраняя живую связь с ним. Как свидетельствуют многие стихи Уиттьера, его статьи о творчестве собратьев по перу, эссе "Прекрасное", он, подобно другим романтикам, полагал, что прекрасное заключается не во внешних признаках предмета, а во внутренней, скрытой духовной красоте, которую должен почувствовать художник. Привлекательность предмета, по мысли Уиттьера, связана с "мгновенным осознанием его истории, назначения или ассоциаций", то есть с его субъективным восприятием прежде всего. Поэтика воспоминания соотносится с самой природой поэтического у Уиттьера, со столь важной для него поэтизацией обыденного.
Для Уиттьера память является доказательством огромной силы человеческого духа, способного воскресить умерших, возвратить прошлое, остановить мгновение, сделать преходящее вечным, и поэтому сопрягается с идеей бессмертия души ("Скандинавы", рассказ "Мое утро с доктором Синглтэри"). Создавая свой мир, она может вытеснять настоящее и замещать его прошлым, как это происходит в поэме "Занесенные снегом", когда во время снегопада собравшаяся у очага дружная семья слушает рассказы старших об их детстве. "Механизм" такого переноса во многих произведениях Уиттьера сходен: "знак прошлого" пробуждает воспоминания, читатель вслед за автором переносится в мир былого, прошлое оживает, отодвигая настоящее ("Берне", "Вершина холма", "Папоротник", "Тыква"). В некоторых случаях пробудившаяся память рисует череду сцен, из которых складываются столь любимые Уиттьером зарисовки быта патриархальной Новой Англии. Нередко в центре внимания находится внутренний мир лирического героя. Его с прежней остротой охватывают пробужденные памятью былые переживания, он ощущает себя иным, каким был прежде, в детстве, в юности, в дни счастья, безвозвратно канувшие в небытие ("Воспоминания", "Греза у моря").
"Греза у моря" представляет характерный для поэтики воспоминаний тип пространственно-временной организации, когда подчеркнута неизменность пространства и неостановимость бега времени; все в природе по-прежнему, но близкого человека больше нет рядом. Еще более ярко и последовательно выражена эта антитеза в одном из лучших стихотворений Уиттьера "Разговор с пчелами" (1858), в основе которого лежит поэтическая интерпретация старинного обычая ново-английских фермеров сообщать пчелам о смерти кого-либо из членов семьи владельцев. Герой возвращается на ферму своей возлюбленной и с болью вспоминает, как год назад пришел Сюда, радостно предвкушая встречу с ней всего через месяц после того, как они расстались, и неожиданно узнал о ее смерти. Подчеркнуто простое в лексическом и синтаксическом отношении, написанное в непритязательной стихотворной форме, произведение обладает весьма сложной внутренней организацией. При небольшом объеме текста огромен удельный вес слов, обозначающих время, прямо или косвенно выражающих антитезу "прежде" и "теперь" — центральную временную оппозицию в художественном мире стихотворений, основанных на поэтике воспоминания.
В "Разговоре с пчелами", в "Грезе у моря", в "Моей подруге по играм", как и в некоторых других стихах-воспоминаниях Уиттьера, главенствует мотив утраты — близких, любимой женщины, друзей, иногда — целого жизненного уклада. Воспоминание заставляет вновь остро пережить горе, но память несет и утешение. Времени, которое разлучает, противопоставляется неизменность чувства, сила любви, спасающей людей от исчезновения в "бездне Забвения". Пока жив кто-то, с любовью вспоминающий умерших, они не отданы безвозвратно царству смерти. Поскольку дух сильнее бренной плоти, существование в памяти даже более надежно и прочно ("Занесенные снегом", "Закат у Биркампа"). В то же время способность памяти создавать иллюзию реальности становится причиной горького разочарования, когда мираж рассеивается ("Мерримак").
мощь и неотвратимость его хода, так и его изменчивость, текучесть: каждая волна отлична от предыдущей, но бег волн упорен, неостановим; песчаные заносы состоят каждый раз из мелких песчинок, как время из отдельных часов, но стирают все на своем пути ("Скандинавы", "Занесенные снегом", "Моя благодарность"). В противовес времени память становится залогом стабильности, ассоциируется с устойчивостью и прочностью человеческих отношений и социального уклада.
Для Уиттьера чрезвычайно важна способность памяти сохранить и воссоздать былое с абсолютной точностью. С этим связана примечательная черта предметного мира его поэзии: полная достоверность деталей — портрета, пейзажа, интерьера, быта. Уитть-ер обладал феноменальной зрительной памятью. Топографическая точность его пейзажей и интерьеров в произведениях 50-60-х годов, созданных через десятки лет после того, как он покинул изображенные там места, такова, что они безошибочно воспроизводят ландшафт, расположение деревьев, построек, предметов обстановки. Предопределенная поэтикой воспоминания точность описания в сочетании с интересом к быту родного края сближали почерк Уиттьера с реалистической манерой письма. Бережно сохраняя детали, память освещает их светом любви (понятия любви и памяти у Уиттьера неразрывны). Благодаря мягкому свету, который отбрасывает воспоминание, стилистика описаний сочетает реалистическую точность видения с романтической проникновенностью, субъективной окрашенностью картины.
Стремление Уиттьера, немолодого человека, потерявшего многих близких, вернуться к годам детства и юности отвечало потребности нации, сознававшей, что она преодолевает важный рубеж своей истории и многие ценности остаются в прошлом. Патриархально-идиллические картинки прежней жизни Новой Англии и южных штатов занимают в этот период все большее место и в литературе, и в изобразительном искусстве США. Все большее значение приобретает в связи с этим тема детства. Восприятие детства как счастливейшего и важнейшего периода становления личности вообще присуще романтической эстетике. Уиттьер, несомненно, разделял представление Вордсворта о детстве как определяющей фазе формирования личности, считая великой ценностью свежесть детского восприятия и способность изумляться окружающему миру ("Моей сестре", "Невеста Пеннакука", "Красная шапочка"). Во многих стихотворениях Уиттьер воскрешает не только давно минувшие события, но и внутренний мир ребенка, его душевное состояние, присущее ему мировосприятие. Одним из любимейших у современников произведений Уиттьера был "Босоногий мальчик" (1855), которое О. У. Холмс назвал "самым прекрасным стихотворением о школьнике на английском языке". Поэту удалось с большой силой и правдивостью передать психологическое состояние маленького человека, предоставленного самому себе, ощущающего себя владельцем всех сокровищ мира, которое испытывали и знаменитые маленькие герои Твена.
Рассуждая о соотношении литературы и истории, известный американский писатель Роберт Пени Уоррен писал: "... Историзм есть не что иное, как принцип мышления — ощущение прошлого, а не буквально понимаемое минувшее время. Это способ функционирования памяти. Это мозг, работающий по методу воспоминаний"7. Именно таким был тип художественного мышления Уиттьера, возрождавшего, по его собственным словам, "поблекший цвет гобелена Времени".
"браминов", однако сегодня его место не только в сознании его современников, но и в истории литературы США представляется прочным. Следует отметить преемственную связь с его непритязательной поэзией творчества таких крупнейших поэтов рубежа XIX и XX веков, как Э. А. Робинсон и Р. Фрост.
ПРИМЕЧАНИЯ
* Здесь и далее, помимо специально оговоренных случаев, переводы стихотворений Уиттьера принадлежат автору главы.
1 Брукс В. В. Писатель и американская жизнь. Расцвет Новой Англии. М., 1967, т. 1, с. 294.
2 Паррингтон В. Л. Основные течения американской мысли., М., 1962, т. 2, с. 420.
4 Pickard J. B. John Greenleaf Whittier. N. Y., 1961. p. 81.
5 Литературная история Соединенных Штатов Америки. М., 1978, т. 2, с. 109.
6 Waggoner H. H. American Poets from the Puritans to the Present. Boston, 1968. p. 76.
7 Уоррен P. П. Как работает поэт. Статьи, интервью. М., 1988, с. 394.