1
Конфликт между Югом и Севером вызревал в течение долгого времени, и все 50-е годы литература была активным участником борьбы идей. Словесные баталии велись на страницах газет и журналов, аболиционисты сражались с апологетами рабства, писатели-романтики на Севере прославляли свободу и сочувствовали неграм, а на Юге — описывали идиллическую жизнь на хлопковых плантациях. Раскол и война не явились неожиданностью и все же поставили перед художниками новые этические и эстетические проблемы и заставили искать особые подходы к отражению политических событий.
Военная тематика не была развита в художественной литературе Соединенных Штатов. Немногочисленные романы о Войне за независимость в большинстве эпигонски подражали Вальтеру Скотту и грешили романтическими штампами. Гораздо больший опыт накопила публицистика, в дни испытаний вышедшая на передний план благодаря быстроте реакции на происходящее и своему пропагандистскому потенциалу. Наряду с ней испытали подъем и другие "оперативные" жанры — сатира и поэзия, при всей несхожести отличающиеся общими чертами: злободневностью, лаконичностью и эмоциональным воздействием. Именно они продемонстрировали способность повлиять на духовное состояние и умонастроение нации. Рядом с полями сражений редко создаются эпические полотна — грохот пушек не располагает к спокойному аналитическому осмыслению и отвлеченным философским обобщениям.
Большинство американских писателей в той или иной форме принимало участие в Гражданской войне, воюя в армии, служа в госпиталях, выступая с политическими эссе, утверждая или изобличая идеалы воюющих сторон публицистическими и поэтическими средствами. Конфронтация северных и южных штатов стимулировала интеллектуальную жизнь нации, самосознание которой складывалось в условиях существования различных культур, имеющих свои региональные особенности.
Причины столкновения Севера и Юга были преимущественно политического и экономического характера. Север хотел создать мощное индустриальное государство с единым рынком и правлением, в чем ему мешал рабовладельческий, феодальный Юг. Последний же, не желая мириться с исторической неизбежностью, пытался сохранить статус кво, выйдя из Союза. Но не эти прозаические мотивы признавались сторонами главным. Они прежде всего апеллировали к морали и культуре, искали поддержки в идеалах прошлого, своеобразно мифологизируя историю. Многие южане, даже не будучи апологетами рабства, превозносили достоинства своего региона, считая его форпостом древней европейской цивилизации в Новом Свете. А северяне, потомки ревностных пуритан, вспоминали о миссионерском рвении своих предков в искоренении зла и готовности принести жертву на алтарь справедливости. Даже те из них, кто с тревогой следил за растущей приверженностью сограждан золотому тельцу, верили в благородную миссию Севера — утверждение силой оружия свободы и спасение демократических принципов, на которых были построены Соединенные Штаты.
высокой культуры. На самом деле и на Севере, и на Юге были свои литературные успехи и неудачи, хотя приоритет Севера, давшего созвездие блестящих имен, здесь очевиден. На всех широтах Америки ключевые позиции занимал романтизм, порождавший и подлинное искусство, и беспомощные поделки. К 60-м годам он достиг своего расцвета и еще по крайней мере два десятилетия не сходил со сцены национальной жизни. Но война, обнажив слабые и сильные стороны романтизма, послужила толчком для его внутренней эволюции и трансформации в сторону иных форм освоения бытия.
***
Литература предвоенного Юга в целом была слабой, вторичной, зависимой от английского влияния и направленной на романтизацию рабовладельческого быта. Изящная словесность не считалась достойным занятием для джентльмена, большинство сочинителей относило себя к любителям. Не пользуясь популярностью среди довольно малообразованного населения региона, литературные труды получали поддержку лишь у тонкого слоя элиты, возлагавшего надежды на их роль в будущем культурном подъеме и сохранении духовной самобытности южных штатов. "Критика, поддерживавшая идею создания южной литературы, прилагала всяческие усилия, чтобы поставить художественное воображение на службу строго предписанной общественной задаче — защите рабства или, во всяком случае, южного общества от каких-либо поползновений извне"1. Изоляционистские идеи обосновывались теорией особой рабовладельческой демократии греческого типа, которая явится преемницей европейской истории и культуры. В романах представителей так называемой "плантаторской традиции" — У. Г. Симмса, Дж. П. Кеннеди, У. Карузерса, Н. Б. Такера, Дж. Э. Кука — идеализировалась жизнь на южных плантациях и взаимоотношения хозяев и рабов, а жители Юга изображались благородными рыцарями, следующими кодексу чести. Большая часть этих произведений относилась к жанру исторической прозы, где доказывалась изначальная специфичность и совершенство южного уклада, созданного "виргинскими кавалерами".
По мнению большинства писателей, отмирание рабства должно было происходить постепенно, без вмешательства извне, по мере закономерной эволюции общества. Как вызов была воспринята книга Бичер-Стоу "Хижина дяди Тома" (1852), в ответ на которую последовал ряд публикаций, защищающих честь региона. В поэме Уильяма Джона Грейсона "Наемник и раб" (William John Grayson. The Hireling and the Slave), написанной в 50-е годы в стиле классической английской поэзии, рабство подлежит оправданию с точки зрения социальной целесообразности. Автор уверяет, что для негров оно является наилучшим устройством их жизни в данном месте и в данное историческое время. Свобода возможна лишь после того, как черные станут цивилизованными, в противном случае она приведет к анархии и беспорядку. Грейсон прибегает к распространенной тогда среди апологетов рабовладения аргументации, сравнивая рабский труд с трудом наемных рабочих в Англии и находя его не более тяжелым. Он называет северян, в недалеком прошлом торговавших живым товаром, лицемерами, негодование которых по поводу нравственной порочности рабства вызвано его экономической невыгодностью для их предпринимательства. Половина поэмы посвящена изображению плантаторского быта, представленного идиллической пасторалью. Аналогичные идеи содержатся и в книгах Джорджа Фицхью "Социология Юга" (George Fitzhugh. Sociology for the South, 1854) и "Каннибалы все! или Рабы без хозяев" {Cannibals АН! or Slaves Without Masters, 1857), где для оценки судьбы американских негров обильно цитируются английские газеты, пишущие о жестокой эксплуатации рабочих на европейских промышленных предприятиях. Преимуществом рабов, по мнению Фицхью, является то, что они свободны от заботы о себе и находятся под опекой заинтересованных в их благополучии владельцев.
Юг всегда болезненно реагировал на критику сложившихся там порядков и нравов, в особенности, поступающую извне. Многие писатели не закрывали глаза на недостатки своей родины, ее экономическую отсталость, косность и предрассудки, но возлагали решение всех проблем исключительно на самих южан. Поэтому они приветствовали раскол Союза и с негодованием восприняли вторжение федеральных войск на свою территорию как нашествие варваров. С самого начала войны отношение южной общественности к Северу было непримиримым, что отразилось на литературе военных лет, прежде всего на публицистических жанрах. В многочисленных газетах и журналах инакомыслие не допускалось, а против просеверных изданий существовала военная цензура.
к поэтическому кружку, образованному в 50-е годы в Чарльстоне, культурном центре Южной Каролины. Одним из них был Генри Тимрод (Henry Timrod, 1828—1867), сменивший за свою жизнь несколько профессий, а во время войны служивший военным корреспондентом. В предвоенные годы он был настроен весьма критически по отношению к своему региону как к отсталой провинции и призывал соотечественников отказаться от устаревших традиций. В эссе "Литература на Юге" ("Literature in the South", 1859) Тимрод с горечью констатировал, что южане игнорируют своих писателей, даже тех, которых вынужден был признать Север. Лекарством от невежества и бахвальства поэт считал трезвую, самокритичную сатиру. "Наступило время для разрушения их самодовольства. И в качестве наилучшего оружия мы предлагаем сатиру, так как это единственное эффективное средство против тщеславия"2. Но в начале войны у Тимрода, как и у многих его коллег, взыграли патриотические чувства, и он, безоговорочно встав на сторону Конфедерации, стал ее певцом. Теперь цивилизация Юга представилась ему раем и моделью будущего для всего человечества (поэма "Этногенез"), а белый хлопок стал символом мира и гуманизма, распространяющегося из американских южных штатов по всей земле ("Коробочка хлопка"). В стихах подобного содержания стиль Тимрода отличался помпезностью, склонностью к библейским аллюзиям и традиционной романтической образности. Здесь покровителями Юга выступают природа и солнце, а океанские ветры находятся "у него на посылках". Юг — это также прекрасная женщина, чистая и невинная лилия, тогда как Север — порождение дьявола. Таким образом, для доказательства правоты своего региона в военном конфликте поэт привлекает силы земли и неба и ищет благословения в Библии, где, по мнению южан, содержалось подтверждение богоугодности рабства.
Однако впоследствии, приняв участие в военных действиях и испытав на себе все ужасы кровавой бойни, Тимрод занял более взвешенную позицию, и в его произведениях зазвучали темы мира. В стихотворении "Весна" природа изображается уже не соратником, не символом грядущего расцвета Юга, а страдающей стороной, олицетворением бренности земной жизни. Как пишет исследовательница литературы этого периода К. Майслингер, "природа более не была свидетельством блестящего будущего, воинственной силой, борющейся на стороне Юга в его битве со злом; природа стала капризной, она была теперь проявлением течения времени и сопутствующего ему увядания, выражением непрочности надежды на будущее"3. По мере того, как становилась очевидной обреченность Конфедерации, лирика Тимрода наполнялась все более мрачными мотивами, боевой дух сменился элегическими настроениями. В стихотворении "Неизвестные мертвые", написанном в 1863 г., автор сокрушается по поводу заброшенных солдатских могил и загубленных молодых жизней. Тимрод редко выходит за рамки нормативной романтической поэтики, и его "Ода" (1866), посвященная похороненным в Чарльстоне солдатам-конфедератам, наполнена типичными для поэзии того времени образами — образами лаврового венца славы, небесных ангелов, дев с букетами цветов.
Поэтом-романтиком был и друг Тимрода, Пол Хэмилтон Хейн (Paul Hamilton Hayne, 1830—1886), также являвшийся членом чарльстонского кружка и редактировавший журнал "Расселе мэгезин". Хейн не был фанатичным приверженцем "дела Юга", лояльно относился к культуре Севера и дружил с некоторыми новоанглийскими поэтами, хотя бесчинства, творимые федеральными войсками на территории его региона, и потеря собственного имущества во время рейда генерала Шермана через Южную Каролину вызвали у него понятную горечь и возмущение. Вследствие этого южная цивилизация возвысилась в его глазах как подвергнувшаяся нашествию вандалов носительница нравственной правды. Поэтому все его произведения времен войны призывают соотечественников храбро "встретить свою судьбу" и встать на защиту религии, законов, жен и дочерей, подобно героям древности ("Моя родина"). Город Чарльстон персонифицируется в образе "Королевы Океана", которая в скорби склоняется с горящим факелом над павшими гражданами и зовет к отмщению. В стихотворении "Битва у Чарльстонской гавани" солдаты сравниваются в своей стойкости с застывшим мрамором, каменными статуями, сжимающими ружья в крепких руках, — только сверкающие глаза выдают их человеческие чувства.
"Оде" (1866) есть и античные аллюзии, и Слава, венчающая цветами живых и мертвых, и ангелы, и глас, что раздается с небес и провозглашает нацию "свободной среди самых свободных и великой среди самых могучих!" Патетической сентиментальностью проникнуты поэмы "Замена" и "Маленькая белая перчатка". В "Замене" повествуется о реальном случае, когда благородный воин-конфедерат, пожалев жену и детей своего товарища, добровольно пошел вместо него на расстрел. В "Маленькой белой перчатке" речь идет о юных влюбленных, встречающихся у лесного ручья, о жестокой разлуке, о героической гибели юноши и обезумевшей от горя девушке. Ее белая перчатка-талисман не уберегла жениха от пули и была возвращена невесте в пятнах алой крови. Однако сквозь романтические клише у Хейна нередко пробивается суровая правда о войне, главную суть которой составляет не героизм, а страдания и смерть.
Увлечение авторов-южан античной и средневековой образностью объясняется не только "стилем эпохи" или эпигонством, но и особенностями южного менталитета. Осуществленный в традиционных формах перенос героики прошлого на настоящее эстетизировал современные события и вводил их в определенный этический контекст. Аналогии с канонизированными образцами возвышали Юг и служили обоснованием его жизнеустройства. С мифологическими героями и средневековыми рыцарями сравниваются воины-конфедераты в романтических балладах Джона Ребена Томпсона (John Reuben Thompson, 1823—1873), служившего военным корреспондентом. И все же один из главных мотивов его военной лирики, как и Хейна, — горечь и скорбь. Исследователь творчества и биографии Томпсона Дж. М. Гармон отмечает у него непривычную для поэзии того времени "ноту примирения и вергилиевской печали"4. В стихотворении "Музыка в лагере" с одинаковым сочувствием описываются и южане, и северяне, разбившие лагеря на разных берегах реки, слушающие свои песни и тоскующие по оставленным домашним очагам.
Томпсону принадлежат и сатирические стихи, высмеивающие северян и их военачальников, в начале военных действий полных самодовольства и самоуверенности из-за полного незнания жизни Юга. Объектом его иронии становится и выбравшая нейтральную позицию Англия. В стихотворении "Английский нейтралитет" автор живописует воображаемые дебаты в лондонском парламенте, пародируя речи лордов, готовых пожертвовать идеалами свободы и гуманистическими европейскими ценностями, которые в этой войне олицетворяет и отстаивает именно Юг, ради эгоистических интересов. (В 1864—1866 годах Томпсон, живя в Англии, издавал печатный орган Конфедерации "Индекс", целью которого было противодействовать дипломатическим усилиям федеральных властей и склонить англичан на сторону Юга.)
Можно назвать еще ряд поэтов, стихи которых получили популярность среди конфедератов. К. Майслингер выделяет имена Джеймса Райдера Рэнделла (James Ryder Randall, 1839—1908), Фрэнсиса Оррея Тикнора (Francis Orray Ticknor, 1822—1874) и отца Абрама Джозефа Райана (Abram Joseph Ryan, 1838—1886). Рэнделл, горячий патриот Юга, считавший, что только там сохранились порядок и традиции, получил известность благодаря своей песне "Мэриленд, мой Мэриленд", где он призывал сограждан до конца воевать с "северными варварами", ибо смерть предпочтительнее потери чести.
— баллада "Маленький Гиффин из Теннесси", события которой основаны на действительном случае. Самому поэту и его жене пришлось ухаживать за тяжелораненым простым юношей, записавшимся в ополчение добровольцем и до конца выполнившим свой долг. Как пишет К. Майслингер, Тикнор хочет показать, что "господствующие идеалы высшего класса нашли понимание и распространение у всех членов южного общества — единство нации было достигнуто" (3; р. 67). Это единство обусловливается не только тем, что любой белый, усвоивший аристократические моральные принципы, может возвыситься до элиты, но и приверженностью черных рабов южному образу жизни. В поэме "Бедный Том" освобожденный негр, которому нравилось подневольное существование на плантации, возвращается умирать к своим бывшим хозяевам. Таким образом, Тикнор стал одним из тех, кто внес свой вклад в создание "южного мифа".
Преподобный Райан, служивший священником в армии, за многочисленные произведения на патриотические и религиозные темы был удостоен титула "Поэта Конфедерации". Одно из лучших его стихотворений — "Поверженное знамя" (1865) — представляет собой прощание с истрепанным, поникшим знаменем Конфедерации, которое больше некому подхватить сильными руками и судьба которого — быть воспетым в поэмах и песнях. Достоинством этого стихотворения является мелодичность (многие из поэтических сочинений Райана и его собратьев по перу легко ложились на музыку и становились песнями), ритмичность, использование повторов и рефренов, усиливающих эмоциональное воздействие на читателя.
Поэзия военных лет стремилась выполнить определенную общественную функцию, внушить южанам гражданские чувства, заряжая их патриотизмом и настраивая против врагов. Поэтому в ней отступали на задний план личные авторские переживания и доминировали идеи и настроения, присущие большинству жителей региона. Это оказалось свойственным даже женской лирике, всегда тяготевшей к камерности и интимным мотивам. В час всеобщей беды общественная мораль требовала подчинения частной жизни интересам нации, каждый был готовым принести свою жертву на алтарь отечества. Так поступает героиня популярной поэмы Маргарет Джанкин Престон (Margaret Junkin Preston, 1820—1897), "Биченбрук" ("Beechenbrook"), добровольно пославшая мужа на войну и взявшая на себя мужские заботы по управлению плантацией. В этом во многом автобиографическом сочинении Престон обобщает пережитые ею реальные тяготы в сентиментальном повествовании, призванном показать патриотизм южанок, которые ценят долг выше личного благополучия. Героиня стойко переносит удары судьбы, во всем уповая на божью волю и, несмотря на поражение Юга, оставаясь верной своим убеждениям. В ее поведение и умонастроение автором заложена определенная модель послевоенного бытия региона, жители которого обязаны, не теряя присутствия духа, сохранить свою самобытность, культуру и внутреннее достоинство.
Как защиту истинной морали и свободы воспринял войну Юга против Севера и самый видный южный поэт, Сидни Лэнир (Sidney Lanier, 1842—1881), певец своего региона, находившийся под сильным влиянием местного "южного мифа" и немецкого романтизма. Он принимал самое активное участие в военных действиях, а в 1864 г. провел некоторое время во вражеском плену. Однако свои впечатления о пережитом Лэнир изложил в произведениях, большей частью написанных после драматических событий. В стихах, обращенных к погибшему другу, и в поэме "Предсмертные слова Твердокаменного Джексона" ("The Dying Words of Stonewall Jackson", 1865) суть жизни представляется как исполнение гражданского долга. Судьба Джексона вписывается в контекст всего мироздания: герой светил людям, подобно солнцу, а его речи были звездами во мраке войны. Это типичный романтический образ легендарной личности, посвятившей себя общественному благу и уступившей смерти только после победного завершения битвы. В 1868 г. Лэнир работал над исторической поэмой "Жакерия" об антидворянском восстании во Франции XIV в., где проводил аналогии с американской Гражданской войной. В этой поэме он попытался изобличить самую, с его точки зрения, порочную черту характера янки — меркантилизм. Основным источником зла здесь изображается Торговля, как паук, опутавшая паутиной человечество и стремящаяся к мировому господству.
"Тигровые лилии" {Tiger Lilies), начатом в военные годы и опубликованном в 1867 г., главный злодей и соблазнитель — сын торговца-северянина. Все, что относится к сфере экономики, денежным проблемам, выводится автором в низшую сферу, недостойную внимания высокого и благородного ума. Хотя свое сочинение, грешащее явным эпигонством, сам Лэнир впоследствии назвал "глупейшей книгой... глупейшего мальчишки"5 модель реальности, в которой главенствовали не прагматические, а этические и эстетические принципы. Такой модели как нельзя лучше соответствовал романтизм с его поляризацией светлых и темных сил, сердца и разума, идеального и материального.
Роман Лэнира представляет собой притчу о преодолении зла любовью. Как пишет автор, "я совершенно уверен, что Любовь — единственная веревка, спущенная с Небес для нас, упавших за борт в жизнь. Любовь к мужчине, любовь к женщине, любовь к Богу — все три звучат, как колокола на колокольне, и зовут нас к богослужению, то есть к труду. Полный аккорд состоит из трех нот, утверждают музыканты; и эту гармонию из трех тонов должен создать наш мир на огромном музыкальном фестивале звезд. В какой степени мы любим, в такой же степени мы покоряем смерть и плоть; чем сильнее мы любим, тем в большей мере мы боги. Потому что Бог есть любовь; и если бы мы могли любить, как Он, мы могли бы стать такими, как Он" (5; р. 26).
Автор предисловия к книге, Г. Гривер отмечает, что у Лэнира преобладает озабоченность абстрактными проблемами любви, метафизики, искусства и музыки, а материя тесно связана с духовной стороной бытия. Структура повествования очень умозрительна, наполнена романтической символикой; герои олицетворяют собой не только добро и зло, но и разные типы творчества, источником которого может быть либо провидение, либо дьявол. Представление о пути человека к Богу здесь отличается от пуританского, ибо этим путем является не умножение богатства и материальное преуспеяние в соединении с благочестием и набожностью, а занятия высоким искусством. "Музыка означает гармонию, гармония означает любовь, а любовь означает — Бог!" (5; р. 31). Благородным юношам-южанам противопоставлены инфернальные злодеи с буржуазными корнями.
Есть в романе и традиционная для романтических текстов простонародная стихия, проявляющая себя фольклорными мотивами, комизмом, диалектной речью. Персонажи из низших слоев общества появляются в сценах, действие которых происходит в южном имении, на фронте или в тюрьме, куда попадает плененный герой. Хотя эти действующие лица представляют собой довольно стандартные типажи простолюдинов, в них есть и реальные черты, почерпнутые автором не только из книг европейских романтиков, но и из личного опыта общения с простыми солдатами. Лэнир, внесший в военную тему романа много автобиографического, вполне реалистически изображает тяготы офицерской жизни, страдания людей, поразившую армию деморализацию и коррупцию. И все же война отодвинута у него на задний план и служит скорее фоном для сентиментального сюжета. Пацифистские рассуждения автора выделены в отдельную главу и облачены в романтическую метафорику. Лэнир описывает символ войны — "тигровую лилию", страшный цветок, который, если поливать его кровью и слезами, может распространиться по всему континенту. "Это был кроваво-красный цветок войны, растущий среди громов; цветок, чья освежающая роса — это кровь и горючие слезы, чья тень студит землю, чей запах удушает людей, чьи гигантские лепестки опущены книзу и чьи корни находятся в аду" (5; р. 93). У Лэнира сосуществуют два подхода к войне — как к аморальной и уродливой бойне, разрушающей человеческую личность и судьбу и как к воплощению мирового зла. "В бою, — говорится в романе, — когда это касается конкретных воюющих, законы и обычаи цивилизации отбрасываются и воцаряется примитивное варварство" (5; р. 108). Война "стала испытанием для верности и преданности, для церкви, государства, личной любви, общественной привязанности, человеческого родства, социальных связей" (5; р. 97).
Идея слияния личного и общественного, в целом близкая южанам, ощущавшим себя членами общины и носителями высших и абсолютных нравственных устоев, была особенно необходима во время сплочения всех перед лицом врага. Именно в точке соприкосновения интересов личности и общины война воспринималась как некое героическое действо. Такому ее изображению как нельзя лучше способствовала романтическая поэтика, которой были присуши особые формы типизации образов. Она преобладает в немногочисленных романах, написанных на Юге в 60-е годы, прежде всего в сочинениях известного мастера исторического романа "вальтерскоттовского" образца, Джона Эстена Кука (John Esten Cooke, 1830—1886). Событиям Гражданской войны посвящена его книга "Сарри из Иглзнеста" {Surrey of Eagle 's-nest, 1866), где повествование ведется от имени офицера-южанина, пишущего мемуары для будущих внуков в своем родовом поместье. В сюжете, основанном на историческом материале и личном опыте самого писателя, присутствуют все клише романтической истории — роковые тайны и испепеляющие страсти, демонические злодеи и благородные герои, вендетты и дуэли, неожиданные встречи и совпадения. Реальные участники событий, действующие наряду с вымышленными персонажами, также наделены романтическими чертами. Из текста очевидно, что Кук, знавший своих героев и подлинную войну, не мог не испытывать "сопротивления материала", но сознательно преодолевал его, погружая повествование в контекст романтического мировосприятия. Он как бы не доверяет собственным первоначальным впечатлениям о генерале Джексоне, который кажется ему негероичным, заурядным служакой с эксцентричными манерами, и в конце концов убеждает себя и читателя в том, что Джексон — морально совершенный человек, патриот, военный гений, который может быть причислен к лику бессмертных. Аналогичным образом обрисованы и другие конфедераты, прославившиеся своими подвигами в сражениях Гражданской войны. Дж. Стюарт для Кука — идеальный персонаж, не солдат XIX в., а "рыцарь из старых романов"6— благородный джентльмен, гибель которого потрясает, ибо великие не могут умирать, как простые смертные. Несмотря на то, что автор заявляет о желании поделиться с читателем своими непосредственными наблюдениями и поведать о том, как выглядели, говорили и действовали исторические личности, из-под его пера выходили не столько живые люди, сколько "бронзовые маски", "парадные портреты", а война представала не кровавой трагедией, а великолепным и величественным зрелищем. Жестокая правда не смогла существенно поколебать общее романтическое отношение к окружающему, поглотившее реализм отдельных деталей.
Это ощутимо и в мемуарной прозе Кука, написавшего "Жизнь Твердокаменного Джексона. На основе официальных бумаг, современных рассказов и личного знакомства" (1863) и книгу "В серых мундирах; персональные портреты, сцены и приключения времен войны" (1867). И хотя автор пишет: "если воспоминания скучны, то это скука правды, а не глупость плохого романа"7
Во время и после войны писалось много дневников, писем и мемуаров, — они являлись непосредственным откликом на происходящие события и представляли собой интереснейшие человеческие документы. Многие из них принадлежат непосредственным участникам сражений, как, например, "Дневник писаря мятежной войны" Дж. Б. Джонса, содержащий подробный отчет о пребывании армии в Ричмонде, сочинение генерала Р. Тэйлора "Разрушение и востановление: личный опыт недавней войны" или две книги легендарного полковника Джона С. Мосби "Военные воспоминания Мосби и кавалерийская кампания Стюарта" и "Мемуары полковника Джона С. Мосби". Э. Уилсон в своем исследовании о литературе периода Гражданской войны8 упоминает также воспоминания Александра Г. Стефенса, написанные бывшим вице-президентом Конфедерации во время его пребывания в тюрьме в 1865 г. и позже, в 1867 и 1870 годах. Особенно привлекают внимание размышления Стефенса о причинах, характере и результатах войны, изложенные в форме воображаемых диалогов между автором и представителями и сторонниками федеральных властей. Стефенс рассматривает все проблемы с различных точек зрения — радикала, консерватора и демократа — и разворачивает перед читателем целую политическую философию. Продолжая оставаться сторонником рабовладения, он прибегает к традиционным ссылкам на Библию, многие персонажи которой имели рабов.
потрясения на частных судьбах и семейной жизни. Однако эти наиболее приближенные к повседневной реальности сочинения не стали фактами литературы военных лет и были изданы гораздо позже, уже в следующем веке. Лишь в 1955 г. была опубликована книга "Брокенберн: дневник Кейт Стоун, 1861—1868" {Brokenburn: The Journal of Kate Stone, 1861—1868), где описываются страдания, выпавшие на долю автора и ее близких, затянутых в водоворот истории. Но личные переживания по поводу гибели братьев, потери имущества, бегства в Техас связываются Стоун с общей трагедией Юга и вызывают в ее памяти различные исторические параллели. Она сравнивает плантаторский класс с французскими аристократами времен Французской революции, также обреченными на разорение и гонения. Хотя. Стоун как патриотка полна ненависти к янки, считает Линкольна тираном и отстаивает право Юга на самостоятельное решение своих проблем, она не закрывает глаза на горькую правду. Личный опыт подсказывает ей, что южный уклад уходит в прошлое. Ее поражает неустроенность быта за пределами плантаторского мира, в Техасе. Но и на родине, куда она вернулась после войны, перед ней предстает такое же запустение. Стоун прекрасно осознает необратимость разрушения привычного быта и обращает внимание на изменения, происшедшие в самих людях. Она отмечает, что пребывание на чужбине "испортило нас для плантаторской жизни. Все кажется печально устаревшим" (8; р. 261).
— жестокое обращение соседей со своими слугами, стычка с неграми ее брата, чуть не закончившаяся кровопролитием, — позволяют ей видеть проблему рабства во всей сложности. Стоун полна сочувствия к рабам и не сожалеет об их освобождении.
НА ПОЛЕ СРАЖЕНИЯ ПОД ВИКСБЕРГОМ ВО ВРЕМЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
(современная реконструкция)
.
Семья Сары Морган (Sarah Morgan), написавшей "Дневник девушки-конфедератки" (A Confederate Girl's Diary, опубликован в 1913 г.), также пережила черные дни. Нашествие северян Морган воспринимает прежде всего как вторжение в частную жизнь, вызывающее у нее чувство ненависти и протеста. При описании разгрома собственного дома она подчеркивает интимность уничтожаемых и похищаемых вещей — семейных портретов, писем, белья, одежды. Сожалея о том, что не родилась мужчиной и не может защитить с оружием в руках то, что ей дорого, Морган восклицает: "Если бы некоторые южанки были в рядах солдат, они могли бы показать мужчинам пример, которому не стыдно было бы последовать. Здесь нет женщин! Мы все мужчины!" (8; р. 265). Но главное для нее не месть янки, а отстаивание чести своего региона, и поэтому она испытывает уважение к врагу, видя в нем достойного противника. Она сочувствует раненым из федеральных войск, готова даже к любви и браку с кем-нибудь из них и порицает тех соотечественниц, которые отказывают пришельцам в помощи и считают их ничтожествами. "Нужно быть храбрыми людьми, чтобы нас победить, и таковы, несомненно, северяне. Я бы с презрением отнеслась к тому, чтобы иметь врага ниже себя; я сражаюсь только с равными" (8; р. 269).
"Дневнике из Дикси" {A Diary from Dixie, издан в 1904 г.) Мэри Чеснат (Mary Chesnut, 1823-1886), жены генерала и сенатора, представительницы плантаторской элиты. Этой образованной и наблюдательной женщине, описавшей быт светского общества с его семейными историями, сплетнями, романами и ссорами, удалось показать южные нравы изнутри. Это настоящая психологическая драма, в которой есть немало трагического и комического, в которой действуют живые человеческие характеры и сосуществуют храбрость и трусость, благородство и эгоизм. Как и другие мемуаристки, являясь, несмотря на свою социальную принадлежность и давление среды, противницей рабства, Чеснат откровенно пишет о тяжелой жизни рабов, детей-мулатов и черных наложниц.
Нужно сказать, что многие литераторы-южане старались обходить мрачные стороны рабовладения, осознавая его этическую уязвимость. Большинство предпочитало делать акцент на необходимости сохранить культурную специфику Юга и взывало к патриотическим чувствам сограждан. Проблема рабства чаще всего отрывалась от конкретной реальности и перемещалась в некий идеальный, теоретический контекст. В силу господствующего взгляда на мир, когда и война, и история, и экономика, и социальные взаимоотношения оценивались сквозь призму романтического мироощущения, Юг с таким трудом преодолевал романтизм и в художественном творчестве, сохраняя верность ему как средству эстетического выражения устаревающих идеалов.
В упорной приверженности к романтизму писателей-южан было много от инстинктивной самозащиты исторически обреченного общества, которое из чувства самосохранения и ради самоутверждения пытается скрыться от неблагоприятного для него хода событий в мире абстрактных идей и возвышенных идеалов. Романтизация и мифологизация южного образа жизни продолжалась и после того, как умолкли пушки, и одной из главных форм сопротивления для южан стала словесная полемика с Севером. Должно было пройти не одно десятилетие, чтобы органичные для Юга традиции вписались в общенациональный литературный процесс и проросли на новой художественной почве. Во второй же половине XIX в. южная литература находилась в состоянии творческого застоя и, несмотря на отдельные достижения, не смогла избавиться от подражательности и обрести новое качество. Трагедия войны и горечь поражения лишь обострили ее старые недуги, не послужив толчком к развитию и переосмыслению подходов к реальности.
Примечания.
3 Maislinger K. The Influence of Poetical Strife on the Major American Poets: 1830-1870. Frankfurt, 1972, p. 50.
4 Garmon G. M. John Reuben Thompson. Boston, 1979, p. 100.
6 Cooke J. E. Surry of Eagle's-Nest: The Memoirs of a Staff-Officer Serving in Virginia. N. Y., 1866, p. 85.
8 Wilson E. Patriotic Gore. Studies in the Literature of the American Civil War. N. Y., 1966.