2
Литература Севера периода Гражданской войны в целом оказалась ярче и богаче литературы Юга, что было обусловлено более высоким уровнем культуры региона, где существовало множество культурных центров и где проживали вьщающиеся мастера слова. Поэты, прозаики и публицисты воодушевлялись сознанием исторической и моральной правоты своих целей: сохранения единого государства и уничтожения рабства. Впрочем, отношение к рабству не было на Севере однозначным, и большинство писателей больше интересовала целостность Америки, чем права черного населения. Это отражало общую политику федерального правительства. Когда Хорэс Грили в 1862 г. напечатал в нью-йоркской газете "Трибюн" статью "Просьба двадцати миллионов", призывающую президента освободить рабов, Линкольн ответил: "Моя высшая цель в этой борьбе — спасти Союз, а не спасать или разрушать рабство. Если бы я мог спасти Союз, не освобождая ни одного раба, я бы сделал это. И если бы я мог спасти его, освободив некоторых рабов и оставив в рабстве других, я бы поступил так. Все, что я делаю по отношению к рабству и к цветной расе, я делаю потому, что я верю, что это помогает спасти Союз"9. Если учесть, что на Юге, где далеко не все поддерживали рабство, также главным было не сохранение института рабовладения, а самостоятельность региона, то станет очевидно, что каждая сторона отстаивала свои интересы, которые выходили за рамки расовой проблемы и которые представлялись интересами всей Америки, и каждая сторона претендовала на исключительное право быть наследницей славного прошлого и носительницей высшей истины.
У Юга и Севера были различные идеологические установки, но, несмотря на это, в их литературе имелось много общего, ибо они принадлежали к американской культуре, находившейся в процессе становления, трудного освобождения от эпигонства, поисков национальной самобытности. Литература Севера, как и южная, оставалась преимущественно в пределах романтизма, но то, что в отличие от последней, она была ориентирована и в прошлое, и в будущее, помогало ей быстрее вступить в новую фазу своего развития.
Поэтическое наследие северян периода Гражданской войны в основных чертах проникнуто единым патриотическим пафосом, хотя, будучи единодушными в поддержке идеалов свободы, поэты могли занимать существенно различающиеся позиции. Среди них были и радикалы, зовущие к борьбе до победного конца, и склоняющиеся к пацифизму сторонники умеренных реформ. Так, известный аболиционист Джон Гринлиф Уиттьер (1807—1892), еще в 1833 г. ратовавший за освобождение рабов в статье "Справедливость и целесообразность" и издававший до войны антирабовладельческую газету в Филадельфии, как квакер предлагал исключительно ненасильственные меры (см. главу "Дж. Г. Уиттьер" в наст. томе). Сторонник патриархального фермерского быта, он был равнодушен к индустриальному прогрессу и тем более не усматривал особого блага в его распространении. Призывая покориться силе обстоятельств и безропотно принимать все свершившееся как божью волю, Уиттьер готов был примириться с отделением Юга, лишь бы прекратить кровопролитие. В цикле стихотворений "В военное время", где преобладают жанровые формы религиозного гимна, проповеди и молитвы, выражается готовность терпеливо сносить все тяготы. Стихотворение "Исполнится воля Твоя" — это обращение к Богу с благодарностью за ниспосланные испытания. Но если в первый год войны поэт пытался заглушить грохот пушек музыкой небесных сфер, то впоследствии он приходит к выводу, что сам Господь решил искоренить рабство мечом и никакое примирение невозможно до полного уничтожения этого порождения дьявола. Возвышенный сравнениями с царем Давидом, Север предстает носителем свободы. В стихотворении "Стражи" два ангела, Мир и Свобода, ведут диалог на поле битвы, среди смертей и страданий. Мир убеждает, что "человеческая жизнь значит больше, чем любой пергаментный свиток или любой развевающийся флаг". Свобода же возражает: "Я не избегаю ни борьбы, ни боли под солнцем, когда поставлены на карту и завоевываются человеческие права"10
Подобно южанам, поэт в свою очередь упрекает Англию за соблюдаемый ею нейтралитет и косвенную поддержку рабства и тем самым попрание христианской человеколюбивой морали. Он патетически требует от англичан, покрывших себя "черным позором", "сорвать со своего флага священный крест" и заменить его "пиратским гербом" ("К англичанам"). Автор радуется тому, что дожил до освобождения рабов и теперь ему не нужно стьщиться американского знамени, под которым раньше раздавался звон кандалов. Эта личная радость перерастает во вселенскую, разделяемую Богом и природой. Ее признаком является оживление природы: дубы становятся зеленее, воды — светлее, дни — ярче. В гимне "Laus Deo!" Уиттьер благодарит Бога, воздающего каждому за его страдания, дарящего новую свободную жизнь. Поэт следует здесь канонам жанра, используя привычные образы разбитых цепей, звонящих колоколов, возносимой на крыльях зари песни.
Уиттьер видел и трагическую сторону войны, победа в которой досталась ценой многих человеческих жизней. Этот аспект мировосприятия сказался на появлении у поэта новых мотивов, образов и художественных приемов. Обычная в его творчестве пастораль, живописующая мирные картины природы, нарушается прилетевшими с поля боя птицами, которые поведали о павших воинах и горящих городах ("Что рассказали птицы"). Лучшее произведение Уиттьера периода войны — "Барбара Фритчи", где он с успехом использовал форму народной баллады. Здесь практически отсутствует пышная риторика, а эмоциональное воздействие на читателя достигается с помощью ясности выражения, чистоты ритма, открытости патриотического чувства и трогательного сюжета, в котором героиней выступает простая старая женщина. Героическое выведено из области абстрактных идеалов и помещено почти что в обыденный контекст, тем самым наделяясь особым гуманистическим смыслом. Поступок старухи, вывесившей перед мятежниками американский флаг и попросившей стрелять не в него, а в ее седую голову, вызывает ответные благородные чувства у генерала Джексона, командующего южными войсками. Пробуждение совести, восхищение человеческим мужеством, почтение к старости и женщине оказываются сильнее политических и военных соображений — над головами солдат-конфедератов продолжает трепетать американский флаг.
Фольклорные формы использованы Уиттьером и в стихотворении "У Порта Рояль", где описываются негры-гребцы. Хотя в мире продолжают существовать ненависть и насилие, они улыбаются и поют, надеясь на грядущую свободу:
Мы молим бога — дать нам знак,
О ней леса шумят сквозь мрак,
Гремят морские воды,
О ней звонят колокола,
Она нам в грезах снится,
И в песне вольной птицы.
Растить маис и хлопок, рис
Тогда мы будем сами,
И смолкнет лай собачьих стай
11.
(перев. М. Зенкевича)
"Мы не осмеливаемся ни разделять веру негра, ни отрицать его надежду; мы только знаем, что Бог справедлив и всякое зло умрет", — так комментирует эту песню автор (10; р. 417). Сама песня написана на негритянском диалекте в стиле спиричуэле, которые обращены к Богу, дающему все земные блага и ведущему людей, влекомых его гласом. Именно Бог откроет тюрьмы и выбросит от них ключи, за что освобожденные черные будут любить его еще больше.
Религиозными мотивами пронизана и поэзия Оливера У. Холмса (1809—1894), как и большинство его коллег по перу, остававшегося верным традиционным темам и жанровым формам (см. главу "О. У. Холмс" в наст. томе). Будучи по убеждениям консерватором и обладая рационалистическим складом ума, не приемлющего дисгармонии и анархии, Холмс не приветствовал ни аболиционизм, ни военные действия. Но в сложившихся обстоятельствах он занял сторону Севера как защитника государственного порядка, нарушенного южанами, и заставил себя увидеть положительную сторону в самой войне. Несмотря на приносимые несчастья, писал Холмс, она делает людей в чем-то мудрее и лучше. "Мудрее, так как, получая уроки скорби и позора, мы познаем свою слабость, ограниченность, эгоизм и невежество. Лучше, ибо все, что есть благородного в мужчинах и женщинах, находит поддержку и наши люди поднимаются до требуемого временем уровня"12.
Цикл стихотворений "В военное время" (In War Time) написан в духе английского классицизма и в целом грешит ригористической прямолинейностью в выражении авторских симпатий и антипатий. Эта поэзия — яркий пример пуританской ментальности с ее резким разделением света и мрака, эмоциональными всплесками ярости и восторга, склонностью к переводу реальности в заданную систему библейских аллегорий. Боевая песня "В Ханаан" представляет северян воинами Израиля, идущими в Ханаан (Юг) под предводительством самого Бога. Их цель — "затрубить под стенами язычников в трубы Севера", водрузить на вражеских стенах знамя предков, разбить цепи рабства, сокрушить тиранов, принести свободу и тем самым завоевать для нее весь мир. Американская история и миссия трансформируются в библейскую историю и мессианство, расширяют свои пределы во времени и пространстве. Гражданская война между регионами США предстает не частным политическим конфликтом, а единоборством добра и зла, последней битвой за установление божьего царства. Северяне изображаются мирными и добродетельными людьми, оторванными от домашних очагов, тогда как южане — это безликая масса, посланные преисподней кровожадные предатели, ютящиеся в "отравленных логовах". Хотя война залила землю алыми потоками крови, по мнению поэта, она необходима, ибо без нее Ад может победить Небеса.
стихотворении "Теперь или никогда" поэт призывает сохранить честь в борьбе за свободу, не посрамить славы отцов и не предать потомков. Здесь и молящиеся матери, и плачущие невесты, и трубы судьбы, и "кровь нации, пролитая на почву, где расцветут алые розы"13. Холмс обращается и к такому излюбленному национальному символу, как американский флаг ("Боже, спаси флаг!"), который заставляет спасть цепи угнетения, исправляет пороки, успокаивает страсти, обещает справедливость и милосердие и несет народам омытую кровью "радугу надежды". Бог Холмса — это библейский Иегова, направляющий ход событий, приведший северян, которые следовали "святым законам", из пустыни в "землю обетованную", позволивший им освободить рабов ("Гимн"). Поэт возносит хвалу Богу-мстителю, который сразил врагов, и Богу-пастырю, милосердно дарящему мир своей пастве.
Несколько иное понимание сути и целей войны было у Джеймса Рассела Лоуэлла (1819—1891) (см. главу "Дж. Р. Лоуэлл" в наст. томе). Хотя и в его мировоззрении религия занимала значительное место, главным для поэта был выбор пути, которым пойдет нация — аграрного ("южного") или индустриального ("северного"), более для него предпочтительного. До войны Лоуэлл склонялся к аболиционизму, но затем проблема рабства отошла в его публицистике на второй план, и основной темой стало сохранение целостности страны. Война осознавалась им как необходимый исторический этап, испытание, пройдя через которое, Америка определит свое будущее. Это не означало, что Лоуэлл приветствовал насилие как средство разрешения конфликтов. Он прекрасно понимал, что, с точки зрения влияния на национальный характер, "война является ни с чем не сравнимым злом в своей трусливой готовности к несправедливости и к забвению морали ради материальных интересов" (12; р. 7). Но в столкновении различных политических амбиций Лоуэлл видел не только меркантильную сторону. Север воплощал для него идеалы американской демократии, без которых невозможно создать справедливое прогрессивное общество. "Мы не сомневаемся в исходе, — писал он. — Мы верим, что самые сильные отряды всегда на стороне Бога. Южная армия будет сражаться за Джефферсона Дэвиса или, в крайнем случае, за свободу своего негодного самоуправления, тогда как мы выступаем в защиту таких принципов, опираясь на которые, правительство только и может быть достойным, а гражданское общество — возможным. На карту поставлена сама жизнь нации" (12; р. 8).
Такая достаточно глубокая оценка событий, возможно, способствовала творческому подъему и продуктивности Лоуэлла в военные годы. Из-под его пера выходили статьи по различным политическим и социальным проблемам, стихи и, наконец, именно тогда была написана вторая серия "Записок Биглоу", одно из самых известных произведений писателя.
В поэзии Лоуэлл остается в рамках романтизма, продолжая писать баллады, оды, эпитафии, наполненные мифологической и библейской символикой и фольклорными образами. В разгаре войны он может заниматься чистым искусством, сочиняя, например, "Две сцены из жизни Блонделя" (1863), где действие происходит в германских замках, а героями являются рыцари и короли. Но сюжеты многих стихотворений связаны с драматическими переживаниями, вызванными войной. В аллегорических строфах, посвященных 70-летию У. К. Брайанта, Америка сравнивается с захваченным бурей кораблем, а Брайант — с певцом на этом корабле. В духе бретонских легенд написано стихотворение "Стирающие саван", где автор ведет во сне диалог с тремя богинями, стирающими саван в реке времени — реке смерти. Через символические образы Воли, Мудрости, Закона, Долга, Знания прослеживается загадочная связь человеческой судьбы с законами времени. Настоящее может предложить только славу или мрак смерти, и лишь тот, кто разгадает тайну времени, обретет будущее. Несмотря на подобный уровень абстракции, стихотворение проникнуто искренней тревогой автора за жизнь воюющих близких людей и исполнено стремления к скорой победе и миру.
— "Ода" (1865), хотя сам поэт в своих письмах отзывался о нем скептически. Он считал, что в "Оде" проявился его постоянный недостаток — "нетерпение ума", выражающееся в пренебрежении противоречивостью бытия и некритическом подходе к собственным убеждениям. "Ода", посвященная павшим героям, предназначалась для публичной декламации, поэтому, как писал Лоуэлл, его "задача заключалась в том, чтобы изобрести размер, который бы не утомлял своим однообразием, который бы варьировался вместе с меняющейся тональностью, в котором переходы (включая переходы голоса) могли бы осуществляться без нарушения гармонии"14. Поэт прибегает к чередованию рифмованного и белого стиха, тем самым внося разнообразие в канонические формы. Сохраняя приверженность романтической символике и философствованию, Лоуэлл тем не менее пытается преодолеть дихотомию высокого и низкого, пассивной созерцательности и действия. Хотя в жизни, по его убеждению, мало ценного и люди играют в ней роль марионеток, существует нечто высшее и вечное, ради чего стоит страдать и умереть. Истина может быть добыта не только с помощью чтения мудрых книг, но и в результате активной борьбы. Из двенадцати частей "Оды" лучшая посвящена президенту Линкольну и называется "Вождь-мученик". Линкольн, по мнению Лоуэлла, сумел соединить высокие идеалы с земными задачами, стать любимцем и неба, и людей. Этот "пастырь человечества" достиг всего благодаря не знатному происхождению, а личным качествам, человеческому достоинству, мудрости, искренности и твердости. Он правил, не обладая честолюбивым стремлением к власти. Поэт сравнивает Линкольна не с одинокой горной вершиной, возвышающейся над остальным миром, а с прерией, ровной и плодородной, доброй и дружелюбной для всех. Линкольн — "новое порождение нашей новой почвы, первый американец". Таким образом, у Лоуэлла появляется американский вариант романтического героя — демократического, близкого к обычным людям, умеющего воплощать великие идеи в практические дела.
Гражданская война мыслится поэтом как продолжение национальной истории, как борьба за осуществление американского плана создания нового, совершенного государства. Поэтому, говоря об Америке, он возрождает библейскую терминологию первопоселенцев-пуритан: после победы Севера Америка станет "землей обетованной", где "текут мед и молоко Свободы".
Во время войны Лоуэлл продолжил "Записки Биглоу" {The Biglow-Papers), первая серия которых вышла в 1848 г. В этой серии, посвященной мексиканской войне, с аболиционистских позиций высмеивалась американская агрессия как попытка распространения рабства. Во второй серии, которая по частям (письмам-посланиям) печаталась в "Атлантик мансли" и полностью была опубликована в 1866 г., действуют те же герои — Гомер Уилбур, Хоси Биглоу, Бирдофредум Соин. В посланиях, где перемежаются написанные на ново-английском диалекте комические вирши и ученые размышления почтенного пастора, затрагиваются разнообразные политические проблемы. Лоуэлл приветствует решение Линкольна об освобождении рабов, высмеивает нейтралитет Англии, насмехается над южными рабовладельцами. Герои записок относятся к южанам с явной непочтительностью, считая их безответственными, неразумными, недостойными доверия и нуждающимися в узде и ассимиляции с жителями северных штатов. Издеваясь над президентом Конфедерации Дж. Дэвисом, Лоуэлл пародирует речь, с которой тот якобы выступает на "тайной сессии", где провозглашается новая "южная нация". В одной из своих тирад Хоси Биглоу требует наказать Юг за предательство Союза и развязанную войну и отнестись к нему как к побежденной стране. Подобные радикальные воззрения не одобряются пастором Уилбуром, призывающим к компромиссу, без которого невозможно никакое разумное общество. Взгляды Уилбура, выступающего за умеренность, терпимость и постепенные реформы и склонного к некоторому идеализму, несомненно, близки самому автору. Многое в книге продиктовано личными переживаниями Лоуэлла — одно из проникнутых глубокой печалью посланий посвящено троим погибшим племянникам поэта.
В целом "Записки Биглоу" чрезвычайно разнообразны в жанровом отношении и разностильны. Они сочетают прозу и поэзию, публицистику и пастораль, фольклорный юмор и стихи, написанные на латыни. Высокое и низкое как бы дополняют и комментируют друг друга, и романтические формы, благодаря проникновению в них низовой стихии, неизбежно наполняются новым содержанием. Происходит спонтанное освобождение от стереотипного художественного мышления, уже неспособного выразить быстро меняющуюся реальность: Лоуэлл начинает движение к реализму, вводя живые народные образы и повседневную речь.
"Записок Биглоу" писатель поясняет избранную им манеру характеристики персонажей. Согласно замыслу Лоуэлла, Уилбур должен был представлять ново-английский характер с его осторожностью и педантизмом, Биглоу — олицетворять здравый смысл. "Пастор должен был стать, скорее, дополнением, чем антитезой своего прихожанина, и я, — пишет Лоуэлл, — чувствовал или предполагал определенный юмористический элемент в реальной идентичности обоих при кажущейся несовместимости". Соин — шут, призванный смешить читателя, но этот образ имеет свое этическое измерение, ибо "истинный юмор никогда не отделен от морального убеждения" (14; р. 441). Соину присуща стихийная, полуосознанная аморальность, которая у многих жизнелюбивых натур является спонтанной реакцией на пуританскую строгость.
С помощью своих героев Лоуэлл разрушает заданность и умозрительность романтического мировидения и показывает наиболее распространенные типы национального характера и точки зрения на действительность. По словам самого автора, надев шутовской колпак и прикинувшись шутом Короля Демоса, он поставил перед собой задачу не столько рассмешить публику, сколько привлечь ее внимание к серьезным вещам. Сатира служит у него средством преодоления текущего момента и выхода к философским обобщениям. Из "фехтовальной шпаги" юмор превращается в настоящее оружие. И одну из главных ролей здесь играет живой язык, придающий художественному произведению свежесть и оригинальность и приучающий к самостоятельному, "некнижному" мышлению. Лоуэлл считает, что язык должен питаться соками земли, обогащаться бытовой и диалектной лексикой, окрашиваться человеческими эмоциями. Без народной идиоматики литературный язык становится сухим, неспособным, подобно монашеской латыни, выразить динамичную мысль. Во введении Лоуэлл приводит примеры газетного языка, утяжеляющего и трансформирующего нормальную человеческую речь. Вместо констатирующего "был повешен" склонные к украшательству журналисты употребляют выражение "был отправлен в вечность", вместо "большой пожар" — "разрушительное воспламенение", вместо "сгоревший дом" — "поглощенное огнем сооружение" и т. д. Лоуэлл отрицает распространенное мнение о вульгарности американского юмора, ибо "вульгарность находится в мысли, а не в слове или в способе его произнесения" (14; р. 444). Подробно анализируя ново-английский диалект, писатель считает неверным подход к языку как к чему-то застывшему, раз и навсегда данному в грамматике и словарях. С его точки зрения, язык живет в сердце и используется интуитивно, служа самовыражению личности. Именно неграмотная речь часто обнаруживает поразительную прямоту, точность и силу.
В "Записках Биглоу" видна усилившаяся в военные годы тенденция к сближению литературных и фольклорных форм, продиктованная необходимостью разговаривать с широкими массами на доступном им языке. Для американской литературы середины 60-х годов с ее затянувшимся увлечением романтизмом война стала катализатором, ускорившим естественное угасание и вытеснение устаревших традиций. Однако эти процессы проходили трудно, и многие художники либо сохраняли верность прежним эстетическим пристрастиям, либо переживали творческий кризис, не находя нового, соответствующего запросам времени языка. Например, Генри Уодсворт Лонгфелло (1807—1882) написал в это время "Рассказы придорожной гостиницы" (1863), выдержанные в чосеровской традиции объединенных новелл и уводящие читателя в далекий мир старины (см. главу 'Т. У. Лонгфелло" в наст, томе). На события войны поэт, которого всегда больше вдохновляло прошлое, чем современность, откликнулся лишь несколькими стихотворениями (хотя его вкладом в дело уничтожения рабовладения можно считать написанный еще в 1842 г. цикл стихов о рабстве, исполненный сочувствия к униженным и страдающим неграм). "Когда времена имеют аромат пороха, — писал Лонгфелло, — вся литература теряет свой вкус. Газеты становятся единственным чтением. Они являются одновременно и летописью, и романом о настоящем" (12; р. 5). При том, что поэту претило насилие и он воспринял войну с мрачным настроением, правота дела Севера казалась ему бесспорной. "О гражданской войне я скажу только так. Это не революция, а заговор Каталины. Это рабство против Свободы; северный ветер против южной чумы" (12; р. 72).
Непосредственно обращенные к теме войны стихотворения отличаются у Лонгфелло сентиментальностью. В "Камберленде" потопленный в неравной битве корабль превращается в символ американского патриотического духа. Над морской пучиной, сомкнувшей свои воды над затонувшим судном, возвышается лишь мачта с разорванным национальным флагом. Автор, возносящий утреннюю молитву за всех убитых в бою, пророчествует, что в стране, где столько храбрых сердец, флаг снова станет цельным. Стихотворение "Убитый у брода" — лирический рассказ о прекрасном юноше с "честным сердцем и правдивыми устами", который погиб в дозоре в горах от случайной вражеской пули. Розы, символ жизни и любви, прикрепленные к его мечу и шляпе, превращаются в белые розы на мертвых щеках и в алую на простреленном сердце. Пуля оборвала песню воина, и она же настигла женщину, идущую в этот миг по солнечной улице где-то на Севере. По умершей звонили колокола, и никто не понимал, отчего она умерла. В реальных земных трагедиях поэт-романтик видит предначертания истории и волю рока и вводит конкретные события в систему абстрактных символов.
В целом для периода Гражданской войны была характерна поэзия, изобиловавшая риторикой и порою превращавшаяся в рифмованную публицистику. Популярность получили, например, стихи Генри Говарда Браунелла (Henry Howard Brownell, 1820— 1872), который служил добровольцем в армии, писал для газет своеобразные поэтические отчеты о битвах и издал в 1864 г. сборник "Лирика одного дня" {Lyrics of a Day). В его произведениях северяне изображаются героями, готовыми умереть за правое дело, а южане — низкими и кровожадными пиратами.
переходившие из стихотворения в стихотворение, от поэта к поэту. Не избежали их не только средние, но и крупные литераторы, обладающие несомненной самостоятельностью и оригинальностью мышления. Очень четко расставлены акценты в поэме Р. У. Эмерсона (1803—1882) "Добровольцы" (Voluntaries), рисующей Гражданскую войну как борьбу против расового угнетения. Бог на стороне Севера, а не Юга, так как именно северяне выступают защитниками рабов, изображенных с изрядной долей сентиментальности и идеализации. Эмерсон создает типичный для романтической поэзии образ мягкосердечного и слабовольного негра, закованного в цепи и выражающего свой протест и мечту о свободе лишь в печальных песнях.
Эмерсон оправдывает войну как справедливое возмездие за лицемерие и фальшь политиков, пытавшихся защитить Союз ценой сохранения на Юге рабовладения — несомненный выпад против Д. Уэбстера. Участие в битве за "расправившую крылья" свободу поэт рассматривает как нравственный выбор каждого гражданина, обязанного выполнить свой долг. Счастлив тот, кто достиг гармонии между общественными идеалами и целями и велениями своего сердца. Юноши, добровольно оставившие домашний очаг, близких и любимых, претерпевающие лишения и без страха идущие под "свинцовый дождь", находятся под покровительством небес. Бог делает победителем всякого, кто сражается за справедливость, ибо слава побеждает даже смерть. Война, по мысли Эмерсона, дает человеку возможность воплотить в жизнь романтические идеалы и реализовать свой внутренний потенциал, осуществить гармоническое слияние личности и мира. Борьба за освобождение рабов неотделима для поэта от мечты о свободном проявлении индивидуальности, всеобщем равенстве людей, причем рассматриваемом именно как чисто американский феномен. В "Бостонском гимне" Эмерсон воссоздает национальную мифологему об особой миссии Америки, задуманной Всевышним как царство свободы и пример для остального мира: Бог открыл земли на Западе и послал Ангела свободы, который станет царем всех бедных и угнетенных. Придет время, когда установится истинная демократия и властвовать будут бывшие рабы и бедняки, рыбаки, лесорубы и пахари, создавшие новое государство. "Америка — это другое имя Благоприятной возможности. Вся наша история представляется последним деянием Божественного Провидения во благо человеческого рода" (12; р. 57).
Политика американского правительства приобретает у Эмерсона универсальные черты, а Гражданская война становится актом распространения свободы на весь мир. Залогом победы является то, что на стороне Америки находятся все добрые и здоровые силы. "Правительство обеспечило себя наилучшими в мире избирателями: всякая искра интеллекта, всякое добродетельное чувство, каждое религиозное сердце, каждый человек чести, каждый поэт, каждый философ, великодушие городов, здоровье деревни, сильные руки механика, выносливость фермеров, страстное сознание женщин, сочувствие далеких наций — все сплотилось для его поддержки" (12; р. 114).
В комментарии к "Прокламации об эмансипации" Линкольна Эмерсон определял каждый новый этап в истории политической свободы как прорыв человеческого разума в будущее. Установление свободы как органичного и постоянного состояния общества он связывал с подъемом культуры и высоким уровнем цивилизации. Неизбежным переходом к этому и была Гражданская война, создающая необходимые условия для уничтожения угнетения. В произнесенной в 1862 г. в Вашингтоне речи Эмерсон охарактеризовал возникшую историческую ситуацию следующим образом: "Мы пытались совместить два состояния цивилизации. Высшую форму, где труд, и владение землей, и право голоса демократичны, и низшую форму, в которой старое военное право на владение пленными и рабами, властью и землей, сосредоточенными в нескольких руках, создает олигархию. Мы пытались соединить эти два состояния общества под одним законом. Но грубое и по времени более раннее устройство общества плохо функционирует с последующим устройством, что отравило политику, общественные нравы и социальные отношения в Республике на многие годы" (12; pp. 56-57).
Своими лекциями и написанными во время войны эссе Эмерсон активно влиял на общественное мнение и способствовал духовному подъему нации, которая снова вспомнила позабытые в лихорадке обогащения демократические идеалы. Сначала он, подобно многим северянам, был против насильственных мер и считал, что Юг можно "отпустить", с тем чтобы там проводились реформы и шла постепенная интеграция чернокожего населения в белую цивилизацию. Но затем уверовал в очистительную функцию войны и признал ее необходимым испытанием, пройдя через которое, нация станет великой. Ради свободы он был готов смириться с любыми жертвами. "Если это будет стоить десяти лет войны и еще десяти лет для восстановления общего процветания, уничтожение рабства стоит этой цены" (12; р. 89).
— 1878), отказавшийся от идеи постепенных преобразований и призывавший к войне до победного конца. Протестуя против раскола страны, он в стихотворении "Нет еще" клеймит южан, которые нанесли предательский удар в сердце своей родины, но которым не удастся унизить великую землю. Их отвергает не только прах отцов-основателей, но и природа с ее реками и океанами, и сам Бог, пишущий на небесах "Нет!" В стихотворении "Призыв к нашей стране" поэт просит сограждан отложить топоры и пилы и взять в руки ружья. Каждая новая строфа начинается с обращения к представителям разных профессий и ремесел — к тем, кто живет в горах, к тем, чей дом стоит на реке. Это типичная пропагандистская поэзия, использующая расхожие идеи и образы, апеллирующая к религиозным чувствам сограждан, внушая им надежды на пришествие после победы Сына Божьего и установление его царства.
К лучшим произведениям Брайанта времен войны относятся те, где он, отходя от свойственного ему религиозного морализаторства, остается верен лучшим особенностям своего таланта — осмыслять окружающее через личные переживания, достигая поэтического единства индивидуального и вечного. В стихотворении "Созвездие" наблюдаемая автором картина звездного неба наполняется аллегорическими образами, где среди созвездий — американских штатов — ярче всех горит Орион, символ войны, своим светом затмивший остальные светила. Мысли поэта обращаются к уходящему прошлому с его добром и злом и к будущему, в котором на смену ночи придет ясный день. Гражданская война воспринимается им как событие космического масштаба, а вера в светлое будущее страны сочетается с сожалением о том, что сам лирический герой может его уже не увидеть.
Общением с природой навеяны мысли Брайанта об ужасах войны и грядущем мире в стихотворении "Возвращение птиц". Птицы, раньше срока прилетевшие с Юга, — свидетельство неестественности кровопролития, враждебного человеку и природе. Жизнь не может продолжаться там, где рубят сады, а на пашнях закапывают трупы. Но поруганная природа возродится, придет весна, и не грохот барабанов, а только ветер и жужжание пчел будут спугивать пернатых. Отказываясь от призывов к войне, поэт возвращается к воспеванию мирного крестьянского быта и молится о том, чтобы в руках у людей оказалось не оружие, а плуг. Таким же настроением проникнуто и стихотворение "Моя осенняя прогулка", где автору, созерцающему красоту осени, напоминает о битвах и смертях дующий с юга ветер. Опадающие листья сравниваются с павшими воинами, а мирные дома вызывают чувство горечи и размышления о страданиях вдов и матерей. В лирике Брайанта доминируют два мотива — скорби по погибшим и надежды на свободное и радостное будущее после победы.
Несколько более осторожным в прогнозах относительно судьбы страны был Герман Мел вилл (1819—1891). Не случайно его сборник стихов о войне озаглавлен "Батальные сцены, или Война с разных точек зрения" (The Battle-Pieces and Aspects of the War, 1866/ Мел вилл пытался всесторонне осмыслить и объективно оценить создавшуюся историческую ситуацию. Хотя его симпатии принадлежали Северу, он не был аболиционистом, предполагая, что рабство отомрет само по себе, и призывал к лояльности по отношению к Югу, отдавая должное мужеству южан и их патриотизму. Присущий Мелвиллу скептический взгляд на человеческую природу и прогресс возбуждал у него опасения, что военная победа северян, принеся мир, не будет означать победы духовной, ибо на Севере, где также существует эксплуатация, возможно наступление эры меркантилизма, власти кошелька, забвения демократических идеалов отцов-основателей.
Несмотря на то, что Мелвилл не принимал непосредственного участия в войне и лишь навещал племянника, служившего в армии на Потомаке, он оставил довольно значительное число поэтических произведений, посвященных разным аспектам разворачивающейся перед ним исторической драмы. Следуя своей склонности к философствованию и романтической тяге к соизмерению всего сущего с природой и космосом, Мелвилл ищет связи между политическими событиями и волей провидения. У него возникают сомнения в оправданности и богоугодности совершаемого людьми даже во имя благих целей, так как он видит противоречие действий и их внутренней, подчас скрытой от человека сути.
Боюсь я твоих, государство.
Боюсь твоих величайших надежд, отравленных ядом коварства.
Природу сумеем, пожалуй, сдержать,
А может быть — и с пользой — читать
Но бури есть тайные — их не унять
Нам и не понять их, а все же
Боюсь, что прогнили стропила домов и киль корабля покорежен15.
"Опасения" (перев. В. Топорова)
и Белой роз ("Сражение на Каменной реке, Теннесси"), то снаряжает воинов медными мечами и латами ("Ночной переход"), то проводит аналогии с Римом, дабы показать, что предавшееся насилию общество может вернуться к эпохе варварства. Во время "разгула кощунственного мятежа":
... Как сон исчезли
Законы и святыни, что недавно
Сердцам внушали трепет и покорность
И своеволью ставили предел.
И город воскрешенный благодарен,
Не замечая темного пятна
На догмате республиканской веры
В природное людское совершенство
"На кровле" (перев. С. Сухарева и С. Шик)
В стихотворении "Армии пустыни" события в Америке XIX в. сравниваются с племенными войнами в дохристианскую эру. Автор рисует совершенно конкретные картины и эпизоды войны — вражду противоборствующих сторон, допросы пленных, могилы, покинутые лагеря, белые палатки, напоминающие саваны, и в выделенных курсивом строфах дает свои философские комментарии. В них говорится о том, что христианство не улучшило человека, он остался таким же несовершенным, и за добро приходится бороться снова и снова.
Романтическая универсальность свойственна у Мелвилла и человеческим характерам, будь то обобщенные фигуры воинов или конкретные исторические персонажи. Герой стихотворения "Лайон", в неравном бою предпочитающий позору смерть, обладает твердым сердцем библейского пророка. Личная судьба генерала Конфедерации Твердокаменного Джексона определена не его безусловным мужеством, а безнадежностью и неправедностью дела, за которое он воюет.
Развеется слава его, как дым,
Храбреца мы скорбью почтим.
"Твердокаменный Джексон"(лерев. Д. Шнеерсона)
В стихотворении "Прежняя рабыня", с разъясняющим подзаголовком "Идеализированный портрет работы Э. Веддера на весенней выставке Национальной академии 1865 года", лицо негритянки несет отпечаток "муки целого народа" и в то же время предсказывает грядущее счастье.
Автор готов скорбеть по каждому погибшему юноше, северянину или южанину, чистая душа которого была вдохновлена легендами о делах отцов. Этих молодых воинов, прошедших "общий ад смертей и ран", "священник и родная мать благословили убивать, и честь для всех была вождем". То, что объединяет людей — зависимость от воли провидения, мораль, духовная связь с окружающим миром — важнее для поэта, чем политические разногласия. В судьбах представителей обоих лагерей он видит прежде всего противоречие между молодостью и насилием. Отказ от радостей бытия и стремление к военной славе поэт считает проявлением неуважения к самой жизни и с укоризной и печалью следит за тем, как солдаты радостно шагают в бой, предвкушая славу и лавры победителей и не думая о близкой смерти ("Марш в Виргинию").
— это не цель и не итог, она не приносит ни покоя, ни счастья, ибо разрешает только преходящие, а не высшие проблемы бытия. Лишь миг удовлетворения испытывает моряк-победитель, собирающий в светских салонах дань восхищенных дамских взоров.
Ибо счастье лишь мелькнуло,
А душа все ждет:
То, что в ней однажды всколыхнулось,
Дремлет. Белая акула
"В память о морской победе" (перев. Д. Шнеерсона)
Неразрешимая загадка мирового зла, символизированного в образе белой рыбы, мучает и автора, и героя. Но для отчужденности человека от общества могут быть и земные причины — жестокость и уродство войны, физические и душевные страдания. В "Командире студенческого полка" один из тех, кто, полный романтических восторгов, с энтузиазмом стремился воевать, возвращается после победы искалеченным, "побитым, сытым войной". Его не радует ликующий народ, венки и флаги, в душе его растет боль и досада, вызванные не личным несчастьем, а тем, что, "о небо! — там, в кромешных боях, открылась правда ему". Это правда о войне как она есть, без романтического флера, и в ряде стихотворений Мелвилл стремится честно рассказать о ней.
Пишу размеренным стихом,
Не слишком расторопным.
Отбросившей всю мишуру,
И не звучит
Кимвалом допотопным.
Ура победе без речей
Теперь зависит ход войны
От мощных мускулов машин.
Она в руках
Ремесел и мастеровых.
"Утилитарный взгляд на бой "Монитора" (перев. Игн. Ивановского)
Это новый образ войны, где "воин стал рабочим", где все решают не столько люди, сколько бездушная техника, "работа рычагов, осей, гребных винтов и правильный расчет калорий".
Элементы романтического и реалистического видения мира могут соседствовать в одном произведении и даже в одном образе, как, например, в стихотворении "Генерал Шеридан в сражении у Седар-Крика". Реальная картина битвы передается с помощью эмоциональной прямой речи, напряженного ритма, описания конкретных эпизодов сражения. Один из центральных образов — конь генерала:
Попона из горностая —
Больно битва грязна.
— в красное пламя.
Больно жаль скакуна.
Разглядели в бинокли:
Вот он мчит, сатана!
В панике побежали.
Из-под копыт сверкали
Искры — в бой, старина!
(перев. В. Топорова)
Конь — т'старина", боевой товарищ, и "сатана", белый дьявол, не боящийся адского алого пламени, то есть одновременно и реальное существо, и романтический символ.
"Донелсон" (1862) реалистичность в изображении войны достигается путем оригинальной композиции и сюжета: собравшаяся на улице толпа читает поступающие с места боев сводки. Эти сводки — зарифмованные подробные отчеты о военных действиях, где приводятся документальные сведения об убитых и пленных, рассказывается о переносимых солдатами лишениях. Война не романтизирована, так как показана через восприятие тех, кто непосредственно испытывает ее тяготы, и через реакцию простых обывателей, переживающих за исход сражений. Мнения и чувства людей Мелвилл старается передать в диалогах, монологах, повседневной эмоциональной речи. И вместе с тем, присутствие автора постоянно ощущается — и в мастерски обрисованной общей картине происходящего, и в искусной фиксации настроений толпы, и в драматической насыщенности событий, и во введении в фактографические сводки поэтических пассажей.
Да, есть необычайные минуты —
Кровь, слезы и жестокая война!
Пологость склона сданного видна
И странно выглядит она, как будто
То пролитая кровь. Лежит полого
Луг смерти. Всякий жать на нем горазд,
Но тех жнецов самих пожнется много,
И эта неминуема дорога.
Поэтический взгляд автора проникает во все элементы изображаемой картины, как бы комментируя различные трактовки и восприятие происходящего. При этом он может либо усиливать то эмоциональное напряжение, которое заложено в самом излагаемом факте, либо диссонировать с настроением героев. Изображая ликование толпы по случаю победы, автор, помня о кошмаре войны, не может разделить всеобщей радости и восклицает:
О господи! Пускай триумфы и стенанья —
С потоком времени уйдут из поминанья,
Забудутся, как сон.
Военная лирика Мелвилла остается преимущественно в пределах романтической традиции, но обилие в ней реалистических образов позволяет говорить о возрастающей тяге писателя к новым поэтическим формам. В его элегиях, распространенном жанре военных лет, стандартные "лавровые венки", "девы с букетами цветов" и "ангелы" сменяются простыми образами вечной природы, символизирующими продолжающуюся жизнь.
— Мы старые вязы.
Мы смерти упорней.
Стань мир еще вздорней —
И листья весной распустятся сразу.
"Малвернский холм"(перев. В. Топорова)
Претерпевают изменение взгляды Мелвилла на исторический процесс. В стихотворении "Мученик", посвященном памяти Линкольна, который традиционно изображался отцом осиротевшей нации, месть осуществляет уже не Бог, а исполняющий его волю Мститель-народ.
Плачут сильные душой,
Но у скорбного народа
Железная рука.
Берегитесь — у народа
Железная рука.
Особенность мировидения Мелвилла — умение во всем различать земное и высокое, способность взглянуть на события с разных точек зрения, повышенная чуткость к противоречивости и двойственности бытия. Это проявляется и в его трактовке войны как национальной трагедии и при этом — борьбы за справедливость, и в неоднозначном подходе к причинам кровопролития — как проявления божьей воли и несовершенства человеческой природы, и в объективном отношении к врагу. Он был противником наказания южных штатов и с уважением писал о генерале Ли, которому предоставил слово для защиты дела Юга и своей чести в стихотворении "Ли в Капитолии".
Э. Уилсон пишет, что Мелвиллу удалось уловить одну из важных черт Гражданской войны — "... взаимное восхищение двух лагерей друг другом, интимную сущность конфликта, который, хотя и был братоубийственным, в то же время являлся инцестом" (8; р. 327). Эти слова сказаны о поэме "Разведка в Одди" (The Scout Toward Aldie, 1866), где присутствует типичная для Мелвилла ситуация — "... преследования или гонения одного существа другим, с амбивалентными отношениями между ними, в которых смешиваются отталкивание и притяжение, но которые неразрывно связывают их вместе..." (8; р. 326). Герой здесь — реальный полковник Джон Мосби, наводивший страх на северян во время Гражданской войны и ставший легендарной фигурой. Его преследует отряд федеральной армии во главе с молодым офицером, что является своеобразным отражением сюжета "Моби Дика" и взаимоотношений капитана Ахава и Белого Кита. В конкретном эпизоде автор ищет тайный смысл и действие непознаваемых сил: на пути отряда постоянно встречаются зловещие знаки. Мосби, чье имя повторяется в конце каждой строфы, прямо сравнивается с рыбой ("в зеленом мраке леса скользит, как акула"). Он, как и Моби Дик, — носитель мистического мирового зла, непобедимого и как бы зачарованного. Молодой офицер, подобно Ахаву, одержимый навязчивой идеей поимки злодея, попадает в ловушку и гибнет. Его судьба — аллегория тщетности людского единоборства с вездесущим злом.
Хотя война стимулировала рост реалистических тенденций в американской литературе, как уже отмечалось, романтизм сохранил свои позиции в творчестве большинства поэтов. Пожалуй, лишь у Уолта Уитмена (1819—1892), для которого война стала источником подлинного вдохновения, появление новых тем, идей и образов свидетельствовало о существенном сдвиге в сторону реалистического метода. Отношение поэта к целям войны было обусловлено его взглядом на мир, где главенствовали идеи единства в многообразии и гармонии бытия. Проблема Союза представлялась Уитмену не столько политической, сколько философской, и входила в общую концепцию связей человека и природы, содружества стран и наций. Соединенные Штаты олицетворяли для него святые принципы демократии, равенства и американизма.
Как квакер Уитмен был против насилия и сочувствовал в равной мере северянам и южанам. Будучи на стороне Севера, он оставался патриотом всей Америки, верил в ее мессианскую роль, а освобождение рабов мыслил как шаг на пути ко всеобщему царству свободы и избавлению личности от тирании. К черной расе Уитмен относился как к одной из частиц человечества, конгломерату равноправных личностей. Несмотря на то, что рабство было для него неприемлемым, он не сочувствовал радикальному аболиционизму, выступал за постепенные реформы и невмешательство в дела Юга, а в Гражданской войне видел прежде всего необходимую меру для защиты целостности страны и вторую после революции битву за демократию. Считая ее великим событием в судьбе человечества, он мечтал написать фундаментальную историю войны в нескольких томах, но этому замыслу не суждено было осуществиться — слишком трудоемкой оказалась работа. Сам Уитмен не принимал непосредственного участия в военных действиях, и его личный опыт сводился к службе в госпитале в 1863 г. Об этом эпизоде своей жизни впоследствии, в 80-е годы, он написал воспоминания "Памятные дни", где поведал об одной из самых тяжелых сторон войны — человеческих увечьях, страданиях и смертях. Работа в госпитале помогла ему узнать войну изнутри, увидеть ее глазами не политиков, а простых солдат, ставших основными героями его военной лирики.
"Листьев травы" были встречены достаточно холодно и публикой, и критикой. Сам поэт считал сборник "Барабанный бой" {Drum-Taps, 1865) своим лучшим произведением. "По моему мнению, — писал он в одном из писем, — он выше "Листьев травы", — несомненно, совершеннее как произведение искусства, пропорционален,., он передает... противоречивые колебания отчаяния и надежды и происходящие сдвиги, изображает массы, и вихрь, и оглушающий грохот (кроме того, как бы невидимой рукой — определенную цель и идею) — вместе с невероятной болью раненых и страдающих, прекрасных молодых мужчин, охваченных агонией и смертью,., поэтому книга невероятно печальна" (3; р. 174). В этой характеристике собственного творчества поэт действительно раскрывает основные его особенности — стремление запечатлеть явление в его целостности и многообразии, сочетать чрезвычайную обобщенность с наглядной конкретностью, передать отвлеченную идею через зримые образы.
В отличие от других поэтов, Уитмен не сочиняет поэтические отклики на то или иное событие, а в цикле стихов дает панорамную картину войны, где мир охватывается и в вертикальном, и в горизонтальном измерении. Вертикальные ряды — это космос, Земля, Америка, Юг и Север, а также человечество, нация, масса, личность, которые одновременно входят в "горизонтальные" множества стран, штатов, городов и деревень; гор, морей и рек; народов, профессий, индивидуальностей. Единство — естественное, закономерное и желаемое состояние всего сущего, и война призвана в итоге восстановить его, преодолев пагубный, насильственный раскол. США Уитмен считал "мечтой человечества" и горько сожалел, что они разбились, "как фарфоровая тарелка". Война обострила патриотические чувства поэта, сопрягаемые не с отдельным регионом, Севером или Югом, а со всей страной, сделала его певцом нации и каждого штата. Он мысленно пролетает над Америкой,
Чтобы первым (если понадобится — то под дробь барабанов военных)
Понять самое главное, суть всей нераздельной единой страны,
А потом — каждого штата песнь16.
"Над Поманоком летаю, как птица" {перев. Я. Белинского).
Ради высшей цели Уитмен готов призывать к войне. "Для меня несомненно, — писал поэт, — что Соединенные Штаты благодаря этой войне и ее результатам — и только через них — сейчас готовы занять и, весьма вероятно, займут свое подлинное место в истории..." (12; р. 282).
Важным моментом в творческой эволюции Уитмена становится его движение от индивидуального к коллективному, от автономного человека к массе как качественно самоценному образованию. Главным героем его поэзии оказывается американский народ, который сможет исполнить миссию носителя свободы только в "массе своей":
Дружба приведет нас к Свободе,
Те, кто любят друг друга, будут неодолимы
Сыны Всеобщей Матери, вы победите...
Тот, кто живет в Массачусетсе, будет товарищем живущему в Миссури,
Живущий в штате Мэн и в жаркой Каролине и еще один, из Орегона, —
их свяжет дружба триединая,
"Над бойней вознесся пророческий голос..." (перев. Я. Белинского)
Поскольку для Уитмена все люди равны, он по-человечески готов любить врагов. В стихотворении "Перемирие" он пишет:
Итак, мой враг мертв, мертв, человек, божественный, как я сам,
Я смотрю, как он лежит бледный и спокойный в гробу, — я подхожу ближе,
(перев. Н. Булгаковой.)
Мириады, вставшие на защиту Соединенных Штатов, — мастеровые, адвокаты, возчики, приказчики, счетоводы, привратники. Каждый из них олицетворяет собою какое-то ремесло, какую-то частицу народной жизни. И каждый появляется в контексте повседневных реалий, что подчеркивает одновременно и то, что война стала делом обычных людей, и то, что она оторвала их от нормального существования. Полк, шагающий к реке, видится поэту в романтическом ореоле, он не может сдержать своего восхищения прекрасными воинами, но вместе с тем замечает пот и пыль на мундирах.
Как они прекрасны, как шагают к реке, потные, с ружьями на плечах!
Как я люблю их, как сжал бы в объятьях их, загорелых, в запыленных мундирах!
"О песне, сперва, для начала..." (перев. Б. Слуцкого)
Романтическое у Уитмена почти свободно от клишированных форм и образов, не отягощено сложной религиозной символикой. Он сознательно отказывается от сентиментальности, возвышенной риторики и книжной вторичности. В стихотворении "1861" поэт пишет:
Сладкие рифмы и чувствительные любовные романы не для тебя, суровый год!
Ты не сидишь у стола, как бледный поэтик, сюсюкая тихо стишки, Но, как сильный мужчина, выпрямясь, в синей одежде, шагаешь с ружьем на плече,
Мускулистый, загорелый, с тесаком за поясом сбоку. Я слышу, как зычный твой голос гремит по всему континенту...
Для Уитмена тема войны связана с народной стихией, мужским началом, физической силой, которыми наделяется само слово. "Сладкое", "чувствительное", "бледное" противопоставляется "сильному", "мускулистому", "зычному", а слово воистину приравнивается к грозному оружию:
Слова, книжные слова! Что такое слова?..
Я вношу в мою песню острый, сверкающий штык, свист пуль и свист картечи...
Я залью мою песню потоками крови, крови текучей и радостной, Я пущу мою песню на волю, пусть летит, куда хочет, Пусть состязается с плещущим знаменем, с длинным остроконечным флажком.
"Пение знамени на утренней заре" (перев. К. Чуковского)
В стихотворении "Одному штатскому" Уитмен отвечает тому, кому нужны были "невоенные, мирные, томные песни" и кто просил у него "сладковатых стишков":
Я рожден заодно с войною,
И барабанная дробь — для меня сладкая музыка, и мне любы похоронные марши,
Провожающие бойца до могилы с тягучим рыданием, с конвульсией слез.
Как пишет об Уитмене А. Кейзин, "в своем глубоком одиночестве он создал тождество собственной жизни с книгой"17. Фигура автора играет огромную роль во всем цикле "Барабанный бой". Поэт выражает свои эмоции по отношению к происходящему, стремится слиться с каждым выходящим из-под его пера образом, демонстрирует единство личности и мира, мысли и чувства, поэзии, политики и философии. Обладая необыкновенной широтой взгляда, возможностью в своем воображении легко перемещаться во времени" и пространстве, он средствами искусства демонстрирует реальную взаимосвязь всего сущего и всех людей. Поэт то парит над земной суетой, оценивая ее с вершин высшего знания, выступая в облике проповедника, пророка, глашатая, то спускается на грешную землю, превращаясь в товарища простых солдат, сопереживая их страданиям и бедам. Эти две пересекающиеся авторские позиции позволяют показать и героическую, и неприглядную стороны войны и в конечном счете формируют поэтический мир Уитмена, соединяющий в себе романтическое с реалистическим. Причем попытка взглянуть на исторические события глазами рядовых участников стала одним из показателей движения поэта к реализму.
В стихотворении "Врачеватель ран" юноши просят автора рассказать о войне:
Так будь же свидетелем вновь — расскажи о двух армиях мощных,
— поведай о том, что видел,
Что врезалось в память тебе. Какие битвы,
Победы и пораженья, осады навек ты запомнил?
(перев. М. Зенкевича)
Но в памяти поэта остались не битвы, не героика, не слава, а страдания изувеченных солдат. Он вспоминает, как служил санитаром в госпитале, как старался помочь каждому несчастному, бинтовал раны, смывал гной и кровь с обрубков ампутированных рук. Сцены в лазарете полны страшных подробностей:
Темные, мрачные тени в мерцанье свечей и ламп,
В пламени красном, в дыму смоляном огромного факела
Тела на полу вповалку и на церковных скамьях;...
Санитары, хирурги с ножами, запах крови, эфира,
Груды, о груды кровавых тел — даже двор переполнен...
"Сомкнутым строем мы шли..." (перев. М. Зенкевича)
бытия, как неотъемлемую часть жизни. Но безвременная гибель молодого существа — трагедия, противная природе. В стихотворении "Иди с поля, отец" весть о гибели сына приходит на ферму, где "все так спокойно, полно жизни и красоты", и приносит невыразимое горе отцу и матери. Сочувствие и скорбь меняют и авторское восприятие мира:
Ах теперь я только и вижу
Одну эту мать со смертельно-бледным лицом...
В большинстве элегий времен войны убитый воин мгновенно превращался в романтического "павшего героя", увенчанного лаврами и оплаканного юными девами. Для Уитмена же каждый умерший — "мой товарищ, мой сын", неповторимая личность, с которой поэт связан неразрывными узами. Неся "стражу любви" у тела покойного друга, автор сближает жизнь и смерть, обращаясь с мертвецом, как с живым.
Я повернул тебя лицом к звездам, и любопытный ветер овевал нас ночным холодком...
"Странную стражу я нес в поле однажды ночью..." (перев. И. Кашкина)
В этом ощущении близости к мертвым проявляет себя идея космического единства бытия и небытия, единства сакрального и повседневного. И образ Христа, появляющийся в стихотворении "Лагерь на рассвете, седом и туманном...", связан прежде всего с темой любви и человеческого братства.
Юноша, думаю, что признал тебя, — думаю, что это лицо — лицо самого Христа,
Мертвый и богоподобный, брат всем и каждому, он снова лежит здесь.
Смерть предстает в двух ипостасях — в некоем эротизированном облике, подобная прекрасной женщине, призываемой возлюбленным: "Явись, желанная смерть! Внемли, о прекрасная смерть! Сжалься, приди скорей". И одновременно — как антитеза живой плоти, как нечто страшное и уродливое:
Еще день, другой — и конец, видите, как тело обмякло, ослабло,
А лицо стало иссиня-желтым.
"Врачеватель ран" (перев. М. Зенкевича)
"Спасение в его произведениях стало мистическим опытом, отдаленным как от этического контекста, так и от первородного греха"18. Духовность человека, бессмертие его души не существуют вне материального, чувственного мира природы и являются элементом космического бытия.
Один из лучших поэтических циклов времен войны — элегии, посвященные памяти президента Линкольна. Здесь смерть героя становится" стимулом для объединения нации, а Линкольн, выходец из народа, вырастает в символ американской демократии. "В своем культе Гражданской войны, — пишет А. Кейзин, — Уитмен связывает себя с героической и творческой энергией, которая, казалось, распространялась от народа и его представителей..." (17; р. 121).
"Когда во дворе перед домом цвела этой весною сирень..." тело Линкольна проносят по всем штатам — через луга с полевыми травами, через поля с желтой пшеницей, через яблоневые сады, по улицам городов. Идея национального единства находит отражение и в конкретных бытовых сценах, и в символических образах, имеющих земную основу. "Светлая и священная", "нежная" и "ласковая" смерть не может прервать жизнь — на ферме цветет сирень, а дрозд поет "песню кровоточащего горла, песню жизни, куда изливается смерть..." Мавзолей Линкольна поэт хочет украсить "картинами ранней весны, и домов, и ферм".
И чтобы тут же, поблизости, — город с грудой домов со множеством труб дымовых,
В уитменовском прославлении смерти, ее включении в вечный круговорот обновляющегося бытия есть нечто языческое и карнавальное:
(перев. К. Чуковского)
Открывшаяся поэту "священная сущность" смерти — это ее нераздельность с жизнью. Несмотря на изображенные Уитменом трагические стороны войны, в целом его сборник "Барабанный бой" полон оптимизма по отношению к будущему страны, веры в прогресс и грядущее царство свободы. Он призывает в "Либертад":
Повернись к миру, которому предназначены грядущие триумфы, — откажись от мира отсталости...
Так повернись же, Либертад, и не бойся — обрати свой бессмертный лик
К будущему — оно величавее всего, что было в прошлом, И оно бодро и уверенно готовится к тебе, о Либертад.
Творчество Уитмена военного периода — наиболее яркое свидетельство того влияния, которое оказала Гражданская война на отечественную литературу. Но это влияние в разной степени прослеживается и у других поэтов, имея не всегда однозначные последствия. С одной стороны, ангажированность, желание выразить общепринятые взгляды и чувства нередко только усугубляли нормативность эстетики, вторичность, клишированность и риторичность, присущие творчеству многих поэтов-романтиков. С другой стороны, политизация поэзии, привнесение в нее элементов публицистичности, злободневности и агитационности, расчет на массовое восприятие вынуждали преодолевать книжность и элитарность. В стихотворениях и поэмах появлялись реалии повседневности, доступнее, проще и естественнее становился язык. Отразив кризис одновременно религиозной и романтической концепции бытия, поэзия, приближалась к конкретной жизни, приобретая неведомое ей ранее значение в обществе, превращалась в участницу народной жизни.
Примечания.
9 К столетию Гражданской войны в США. М., 1961, с. 485.
12 The Conflict of Convictions. N. Y., 1968, p. 47.
13 Holmes O. W. Poetical Works. N. Y., 1900, p. 251.
15 Мелвилл Г. Собрание сочинений. М., 1988, т. 3. Далее все стихотворения Г. Мелвилла цитируются по этому изданию.
17 Kaiin A. An American Procession. N. Y., 1984, p. 118.