1
Марк Твен, гений смеха, великий юморист и сатирик, занимает совершенно особое место в литературе США. В его творчестве богатство фантазии, мастерство композиции и отточенность стиля сочетаются с простотой, удивительной свежестью и естественностью повествования. До сих пор вызывают смех его знаменитые остроты и шутки. И поныне живы герои, созданные его воображением: юные выдумщики Том Сойер и Гек Финн, беглый негр Джим, янки, попавший из XIX в. в мифические времена короля Артура, мудрый простофиля Уилсон, разоблачающие ложь таинственные незнакомцы и многие другие, а также главный персонаж его комической прозы — шут и обличитель Марк Твен. Его творчество, близкое и понятное читателям самых разных народов, стало вершиной не только американской, но и мировой литературы.
Русские писатели и критики всегда видели в нем воплощение национального характера. И. С. Тургенев, встретивший Твена в 1879 г. в Париже, пришел к выводу: "Наконец-то я видел настоящего американца, первого американца, отвечающего моим представлениям о том, каким должен быть американец. Он — истинный сын своей земли"1. А. И. Куприн в некрологе, озаглавленном "Умер смех" (1910), назвал Твена "настоящим потомком англосаксонской расы" и продолжателем традиций Диккенса, Шекспира и Стерна2, а К. Чуковский в некрологе тогда же писал: "Он не то чтобы «знал Америку», не то чтобы «изучил Америку», он впитал Америку в себя, и жизнь его была «самая американская», и творчество его было «самое американское» изо всех. <...> Марк Твен — первое, полнейшее порождение американской культуры, совершеннейший ее выразитель"3
Марк Твен в художественной прозе, как и Уолт Уитмен в поэзии, завершил процесс создания самобытной национальной литературы, начатый просветителями и романтиками, и вместе с тем проложил пути развития для современной прозы. Это подчеркивали почти все представители блистательной плеяды романистов XX в., начиная с Теодора Драйзера и Синклера Льюиса. Наиболее широко известно мнение Эрнеста Хемингуэя, который считал, что из "Приключений Гекльберри Финна" вышла "вся современная американская литература"4. Томас Вулф в интервью 1936 г. высказал убеждение, что именно Твен и Уитмен положили начало созданию нового языка и новой литературы, "свободных от предрассудков, и фетишей, и лицемерного благоговения перед прошлым"5. Там же Вулф'заявил, что "об Америке еще не написали как следует", разве что в твеновской книге "Жизнь на Миссисипи", первую часть которой он вообще почитал совершенной и в своем романе "Домой возврата нет" (1940) поставил в один ряд с "Войной и миром" Толстого и "Королем Лиром" Шекспира6. Уильям Фолкнер, выступая перед японскими студентами в 1955 г., сказал: "Я считаю, что Марк Твен был первым подлинно американским писателем и все мы его наследники, продолжатели его дела. <...> И только с Твеном, с Уитменом появилась подлинно самобытная американская литература". Далее он прямо называет Твена "отцом американской литературы"7.
— родился и вырос на Юге, поселился на Севере, известным журналистом стал на Диком Западе, а писателем — на просвещенном Востоке; в своем творчестве он сумел воплотить магистральные сюжеты национальной жизни и совместить основные направления американской словесности: устные байки фронтира и газетный юмор, массовую беллетристику и ораторскую прозу, романтическую повесть и реалистический роман.
Его настоящее имя — Сэмюэль Ленгхорн Клеменс (Samuel Langhorne Clemens, 1835-1910), он родился 30 ноября 1835 г. в захолустной деревушке, где едва насчитывалась сотня жителей, и был шестым ребенком в семье, которая, как и многие их соотечественники, кочевала по стране в поисках лучшей доли. Его отец, Джон Маршалл Клеменс (1798-1847), по семейным преданиям, принадлежал к одной из знатных фамилий Виргинии и отличался безукоризненными манерами и речью южного джентльмена. Он рано остался без отца. В 1823 г., оказавшись в штате Кентукки, он женился на Джейн Лэмптон (1803-1890), чья семья имела аристократические корни "на старой родине". В Великобритании Лэмптоны владели родовым поместьем и титулом, так что один из близких родственников Твена по матери серьезно претендовал на звание графа Дарема и даже подписывался этим именем. После женитьбы Клеменсы поселились в горном безлюдье восточного Теннесси, где родились их первые дети, а весной 1835 г. они перебрались в штат Миссури, сначала в деревушку под названием Флорида на речке Солт-Ривер, где старший Клеменс занимался фермерством, а в ноябре 1839 г. — в городок Ганнибал, стоявший на берегу "Великой реки" — так переводится с языка индейцев чиппева название Миссисипи
Марк Твен Фотография рубежа XI Х-XX веков
Ганнибал был основан в 1819 г., всего за два года до образования штата Миссури и являлся типичным поселением и перевалочным пунктом движущейся границы. Народ здесь почти не задерживался, так что и через десять лет после основания его населяли лишь три десятка человек. В 30-е годы фронтир ушел далеко на Запад, индейцев отселили, и начали появляться признаки оседлости. В марте 1839 г. Ганнибал получил статус городка (town) и насчитывал около тысячи жителей, но за три следующих года вырос втрое, а еще через три года стал называться городом (city). В конце 40-х годов в нем было несколько фабрик, две-три гостиницы, один или два борделя, две церкви и две школы, не считая воскресных, была также неплохая библиотека, издавалось несколько газет. Бурный рост населения объяснялся местоположением города на перекрестке тогдашних путей: с востока на запад шли огромные тяжелые повозки, груженые людьми и скарбом, а по реке с севера на юг и обратно ходили пароходы — одно из чудесных изобретений XIX в. Юные, да и зрелые души американцев на берегах Миссисипи разрывались тогда между романтикой освоения Дальнего Запада и пароходного дела.
Это были еще малообжитые места, где остро чувствовалась зыбкая граница между цивилизацией и природой, между законом и беззаконием. Дж. Клеменса в Ганнибале почти сразу же избрали мировым судьей, а также председателем различных общественных органов, вроде библиотечной ассоциации и дорожного комитета. Он пользовался уважением в городе, где для прокорма семьи держал лавку со всякой всячиной, однако ему явно недоставало деловой хватки, расчетливости, да и беззастенчивости, так что в торговле своей он едва сводил концы с концами. Вдобавок, он был излишне доверчив и однажды поручился за мошенника, который вскоре объявил себя банкротом. Так что после своей неожиданной смерти в 1847 г. старший Клеменс не оставил жене и детям никаких средств, кроме огромного участка земли (около ста тысяч акров - примерно пол-Москвы), купленного лет за двадцать до этого. Земля эта находилась в глухом предгорном районе штата Теннесси вдали от населенных мест и дорог, не обрабатывалась и не приносила никакого дохода, однако судья Клеменс ежегодно вносил за нее пять долларов налога, возлагая на нее большие надежды, и частенько повторял, что когда-нибудь она обогатит его потомков. На деле же теннессийская земля лишь породила у его детей несбыточные иллюзии и впоследствии была продана за бесценок.
благодатные дары южной земли, о которых с таким смаком вспоминал Марк Твен в "Автобиографии", — все это, конечно же, отвлекало от учебы, но послужило питательной почвой для будущего литературного творчества.
Великая река, на которой стоял Ганнибал, отделяла не только цивилизованный Восток от неосвоенного Запада, но и рабовладельческий Юг от свободного Севера. В Миссури владение рабами было освящено законом, религией и привычкой, хотя имело более мягкие формы по сравнению со старыми южными штатами. На противоположном берегу Миссисипи располагался штат Иллинойс, где рабство было запрещено, правда, по закону даже в "свободных" штатах можно было преследовать беглых рабов и получать солидное вознаграждение за их поимку и возврат владельцам. Так что Марк Твен вырос на границе не только между цивилизацией и природой, но и между свободой и рабством.
Была еще одна важная граница в его духовной жизни — между верой и сомнением. С самого основания Соединенных Штатов церковь была отделена от государства, однако религия в этой стране всегда играла огромную роль, так что, по выражению самого писателя, "Век Веры" еще не закончился. С детских лет он впитал веру своей матери в Провидение и ощущал страх перед неумолимой Господней карой: ведь он рос среди людей, которые считали грехом купание в реке или рыбную ловлю в "день субботний" и признавали неприличными слова "ад", "проклятый", "черт возьми" или "Сатана". В отличие от своего героя Тома Сойера, он никогда не назвал бы Давида и Голиафа первыми апостолами Христа, так как превосходно знал Библию, к шестнадцати годам одолев ее от корки до корки. Однако вслед за отцом и дядей, которые считали себя "свободомыслящими", Сэмюэль Клеменс читал и антирелигиозные книги, среди которых наибольшее впечатление на него произвел "Век Разума" Томаса Пейна, — его тогда называли "библией для неверующих", потому что автор резко критиковал Священное писание и призывал верить в просвещенного Бога Природы.
После смерти отца юному Сэму пришлось трудиться — сначала он подрабатывал разносчиком и продавцом в бакалейной лавке, а потом совсем бросил школу и с тринадцати лет стал учеником наборщика в еженедельной газете "Ганнибал курьер". Через три года он перешел в газету "Ганнибал вестерн юнион", которую издавал его брат Орион. Печатник в те времена в Америке не только набирал чужие тексты, но зачастую пробовал писать сам — так приобщались к литературному делу Уитмен и Хоуэллс, этот путь прошел и Твен. Самая ранняя из известных его публикаций — небольшой очерк "Франт пугает скваттера" — появилась в бостонском журнале "Саквояж" 1 мая 1852 г.
Ремеслом наборщика Твен зарабатывал себе на хлеб около девяти лет, меняя газеты и города. Покинув в 1853 г. Ганнибал, он побывал в разных уголках Соединенных Штатов: в Сент-Луисе, Нью-Йорке, Филадельфии, в Кеокуке (шт. Айова) и Цинциннати (шт. Огайо). Богатства это занятие не приносило, да и романтики недоставало, так что в апреле 1857 г. Сэмюэль Клеменс отправился на поиски сокровищ в Южную Америку. Однако на пути в Новый Орлеан он познакомился со знаменитым лоцманом Хорэсом Биксби и, вспомнив свою детскую мечту, остался в его пароходной рубке. Четыре года он плавал по великой реке — два года учеником и столько же дипломированным лоцманом, водил пароходы от Сент-Луиса до Нового Орлеана и обратно. Марк Твен в книге "Старые времена на Миссисипи" вспоминал, что это занятие было весьма престижным и доходным, но очень опасным в те времена: пароходы взрывались, натыкались на подводные коряги и садились на мель, так что средний срок жизни судна на Миссисипи не превышал пяти лет. В июне 1858 г. в результате взрыва парового котла погиб его младший брат Генри, которого Сэм незадолго до того устроил на пароход, и эта смерть долгие годы будет мучить совесть Твена.
на стороне южан, хотя их родной штат Миссури в состав Конфедерации не входил и почти сразу же был занят войсками северян. Марк Твен в своем творчестве очень редко затрагивал тему Гражданской войны, а о своем двухнедельном пребывании в отряде рассказал лишь четверть века спустя в небольшом комическом очерке. Видимо, никакого сочувствия к делу южан он не испытывал и сразу же покинул родные места. Подвернулся случай — его старший брат Орион был назначен секретарем, то есть помощником губернатора территории Невада, и Сэм отправился вместе с ним на Запад, где и провел следующие пять лет. Там он помогал брату создавать исполнительные и законодательные органы штата, а также занимался поисками серебра, в чем, по его рассказам, чуть было не преуспел.
Именно там Сэмюэль Клеменс и открыл свою главную "золотую жилу" — талант великого рассказчика и мастера смеха. Начал он с комических корреспонденции, подписанных псевдонимом "Джош", что в просторечии значит "розыгрыш, шутка", а затем стал штатным сотрудником первой невадской газеты "Территориэл энтерпрайз", где получил хорошую школу репортера и юмориста. На ее страницах в феврале 1863 г. и появился знаменитый псевдоним-маска Марк Твен. Обычно его расшифровывают однозначно — "мерка-два", что на речном жаргоне тех времен определяло пограничную для безопасности парохода глубину фарватера — две сажени, или 12 футов. Сам писатель утверждал, что взял этот псевдоним у одного из ветеранов лоцманского дела, капитана Исайи Селлерса, которым тот будто бы подписывал свои заметки о реке в новоорлеанских газетах, хотя доказательств этому так и не обнаружено. Однако смысл этого словосочетания не столь прост и гораздо глубже "двух саженей": "twain" — вариант слова "близнец", "двойник", в таком виде его не раз можно встретить в пьесах Шекспира и в твеновских книгах, например в "Простаках за границей" (гл. 26 и 53). Тема двойственности бытия, двусмысленности слова и раздвоенности личности была чрезвычайно близка ему. Да и выражение "мерка-два" тоже неоднозначно: в одних случаях, когда промеры показывают увеличение глубины, оно звучит как "путь свободен", а в других, при уменьшении ее, совсем наоборот — указывает на опасность. Об этом свидетельствует 13 глава его книги "Жизнь на Миссисипи", где "щенок" лоцмана трясется от страха, ожидая услышать восклицание "мерка-два"8.
Начинал свой творческий путь Марк Твен в рамках того направления народной словесности, что в США традиционно называется "американским юмором". Оно формируется на границе устного и письменного слова, фольклора, журналистики и литературы, на стыке серьезного и смешного. Раннее творчество Твена откровенно пародирует и отвергает романтическую традицию, оно рождается из устной байки фронтира, из клоунады и "представлений менестрелей", в русле комической журналистики, причем отделить эти формы друг от друга не так-то просто — столь незначительна была разница и столь интенсивным был взаимообмен между побасенками плотогонов и золотоискателей, лесорубов и охотников и публикациями профессиональных газетчиков.
Марк Твен прекрасно знал юмор юго-западного пограничья, в основе которого — гротескное сочетание героического и комического, созидательной и разрушительной энергии, минимальная дистанция между повествователем, его героями и аудиторией. Это прекрасно иллюстрирует одна глава, которая одновременно принадлежит двум его шедеврам, — она перекочевала из еще не завершенных в 1881 г. "Приключений Гекльберри Финна" в книгу воспоминаний "Жизнь на Миссисипи". Называется она "Картинки прошлого" и содержит рассказ от имени Гека о стычке между плотогонами, которые обмениваются замечательными хвастовскими монологами, заставляющими вспомнить Дэви Крокетта или Пола Бэньяна. Один из них "трижды подпрыгнул, щелкая каблуками при каждом прыжке, потом сбросил свою изодранную в клочья овчинную куртку и прокричал: «Сидите смирно, пока я его не отделаю!... У-ух! Я настоящий старый убийца, с железной челюстью, стальной хваткой и медным брюхом, я трупных дел мастер из дебрей Арканзаса! ... Отец мой ураган, мать — землетрясение, я сводный брат холеры и родственник черной оспы с материнской стороны... Я проглатываю на завтрак девятнадцать аллигаторов и бочку виски, когда я в добром здравии, или бушель гремучих змей и мертвеца, когда мне нездоровится. Я раскалываю несокрушимые скалы одним взглядом и могу перереветь гром! У-ух! Отойди все назад! Дайте моей мощи простор! Кровь — мой излюбленный напиток, и стоны умирающих — музыка для моего слуха!" (8; IV, с. 246).
Похвальба другого еще живописнее: «Тогда тот, который начал ссору, нахлобучил свою старую шляпу на правый глаз, наклонился вперед, скрючив спину и выпятив корму... и тоже стал выкрикивать: "У-ух! Склоните головы и падите ниц, ибо приблизилось царство скорби! Держите меня, не пускайте — я чувствую, как рвутся из меня силы! У-ух! Я — сын греха, не давайте мне воли! Эй, хватайте закопченные стекла, вы все! Не рискуйте смотреть на меня простым глазом, джентльмены! Когда я хочу порезвиться, я сплетаю меридианы и параллели вместо сети и ловлю китов в Атлантическом океане! Я почесываю голову молнией и убаюкиваю себя громом! Когда мне холодно, я подогреваю Мексиканский залив и купаюсь в нем, а когда мне жарко — обмахиваюсь полярной бурей; захочется пить — хватаю облако и высасываю его, как губку; захочется есть — обгладываю земной шар, и голод ползет за мной по пятам. У-ух! Склоните головы и падите ниц! Я накладываю ладонь на солнце — и на земле наступает ночь; я откусываю ломти луны и ускоряю смену времен года; только встряхнусь — и горы рассыпаются. Созерцайте меня через кусок кожи — не пробуйте взглянуть простым глазом! Я — человек с каменным сердцем и лужеными кишками! Избиение небольших деревень для меня минутное развлечение; истребление народов — дело моей жизни! Необъятные просторы великой американской пустыни принадлежат мне: кого убиваю - хороню в собственных владениях!.."» (8; IV, с. 247).
своеобразного заместителя и предшественника эпоса освоения континента: гротескная фантастика, замешанная на жестокости и смерти, личная похвальба вместо "национального предания", длительное настоящее, а то и будущее время фантазий вместо "абсолютного прошлого" ирои-комическая стихия, в которой ярко воплощается энергия и мощь человека. Звучат они вполне мифологично: человек представлен разрушительной космической силой, его способности и деяния гротескно преувеличены, даже в сравнении с великанами Ф. Рабле или Дж. Свифта. Человек ощущает свои вселенские возможности свою безмерность: он способен подогреть океанский залив, обглодать земной шар и рукою затмить солнце. Яркая и живописная образность этих монологов проникнута истинной поэзией и представляет собой своего рода комический дублет уитменовского космизма. Однако эти монологи включены в повествование Твена отстраненно и потому производят реалистический эффект: во-первых, их предваряет авторское вступление о плотогонах в духе физиологического очерка, во-вторых, они даны через восприятие подростка, который ясно видит трусость и ничтожество драчунов, в-третьих, отмечены скупые детали убогого быта, и, наконец, есть действенное, сюжетное посрамление хвастунов — в драку вмешивается "черноусый малый" и без лишних слов побивает обоих.
В этой главе присутствуют и другие жанры речного фольклора: анекдоты о питательности миссисипской воды и обрамленный комическими репликами плотовщиков, выражающих позицию здравого смысла, страшный рассказ о заколдованном бочонке, где спрятан мертвый младенец. А разрешается все неожиданным появлением Гека, который называет себя именем вымышленного младенца из рассказа, что совсем уж уничтожает страх и порождает хохот. Путь реалистического освоения Твеном устного творчества фронтира лежал как через воспроизведение его свободного и полного самоиронии духа, так и через введение конкретных обстоятельств места и времени, живых характеров и примет быта.
Другой важнейший исток твеновского творчества — газетный юмор, особенно расцветший во время Гражданской войны. Его главные принципы таковы: создание с помощью иронии образа-маски, вымышленной личности героя-рассказчика, вокруг которой путем сцепления анекдотических историй возникает своего рода комический эпос, соединяющий точность фактов с гротескной фантастикой. В нем по-своему отражается ход национальной жизни и ее главные события — от войны с Мексикой (Дэви Крокетт) до войны Севера и Юга (Петролиум Везувиус Нэсби). Здесь часто встречаются розыгрыш и мистификации, профанация и пародия. Этот принародный смех над собой можно назвать литературным шутовством, поскольку в нем ощутима традиция средневековой дураческой, шутовской культуры. Народный смех часто связан с устойчивым образом героя все новых и новых историй, такого, как адвокат Патлен и лис Ренар в средневековой Франции, Тиль Ойленшпигель в Германии и Фландрии или Ходжа Насреддин в Средней Азии... Сходным образом возникали сборники анекдотов придворных шутов, книга о бароне Мюнхгаузене в XVIII в., литературные анекдоты о Крылове и Хвостове в XIX в. или "Похождения бравого солдата Швейка" Ярослава Гашека в XX в. Много таких примеров и в городском фольклоре нашего времени, когда реальные люди или персонажи популярных произведений становятся героями продолжающихся анекдотов. Однако, как правило, такой комический эпос возникает в третьем лице, через отчуждение между героем и рассказчиком, в то время как в американском юморе безусловно преобладало повествование от первого лица.
В своем эссе "Об искусстве рассказа" (1895) Твен противопоставлял американский юмористический рассказ французскому анекдоту и английскому комическому рассказу: "Эффект, производимый юмористическим рассказом, зависит от того, как он рассказывается, тогда как воздействие комического рассказа и анекдота зависит от того, что в нем рассказано" (8; XI, с. 7). Твеновское "как" включает в себя не только приемы устного повествования, но и характер вымышленного рассказчика, который становится носителем смехового начала и стержнем юмористической прозы, — именно его бесхитростный взгляд обнажает скрытые пружины людских поступков и взаимоотношений. Повествование от первого лица — важный принцип твеновской юмористики и публицистики, недаром в одной из своих записных книжек он замечает: "Речь в третьем лице отвратительна — только точное слово имеет смысл"9, то есть слово, точно соответствующее данному лицу и конкретному моменту.
Твена почти всегда имеет структуру ярна: отдельные анекдоты нанизаны на стержневую тему — по сходству, контрасту или ассоциации, они внедрены в письма, интервью, лекции или комическую биографию. Так, в небольшом рассказе "Как лечить простуду" (1863) представлена цепочка из девяти анекдотов. Повествование идет от лица "вдохновенного идиота", незамедлительно выполняющего любые советы знакомых и незнакомых людей, как бы они ни противоречили Друг Другу; комизм усиливается тем, что советы эти спарены по противоположности и доводят процесс "лечения" до абсурда.
Искусство ярна заключается в подчеркнутой непринужденности перехода от одного сюжета к другому, в естественном чередовании анекдотов. Повествование в ранних рассказах, да и впоследствии в романах Марка Твена течет удивительно свободно, будто спонтанно, согласно ассоциативному ходу авторской мысли — первым это подметил еще Хоуэллс. Недаром Твен любил сравнивать свое повествование с ручьем, свободно текущим среди лесов и холмов, противопоставляя естественный поток рукотворному каналу. Может быть, поэтому его нередко представляли стихийным творцом, импровизатором, как это делали К. Рурк, Б. Девото или Э. Вагенкнехт. Для подобного мнения имелись определенные основания, но на самом деле твеновская проза рождалась из продуманного и вполне сознательного стремления писателя быть естественным, она строится на очень четком ощущении гармонии и взаимосвязи сюжетов, из которых сплетаются его рассказы и романы.
Замечательный пример ранней юморески Твена — "Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса" ("The Celebrated Jumping Frog of Calaveras County", 1865), сделавшая знаменитым и своего создателя. Наверное, ни о каком другом рассказе Твена не написано так много — на одну страницу этого комического шедевра приходится не менее ста страниц литературоведческих исследований. Стоит сразу же отметить ее устное происхождение и первоначальное существование, недаром Брет Гарт, вспоминая, как ее замечательно рассказывал Твен, заявлял, что печатный текст никогда не передаст обаяния его устной речи. Давно установлено, что автор использовал здесь случай из калифорнийской жизни, зафиксированный в одной из местных газет еще в 1853 г. и услышанный им от немолодого бармена по имени Бен Кун.
Что же добавил к старательскому анекдоту Твен? Во-первых, обрамление рассказа, во-вторых, комические характеры, и, в-третьих, он создал собственно ярн — сплел вереницу анекдотов о великом спорщике, венцом и завершением которой стала уже известная история с лягушкой.
Сюжет классический для юго-западного юмора — столкновение чужака, пришлеца, с местным героем. Чуть ли не главным для исследователей стал вопрос: кто кого одурачил в рассказе? К. Линн писал: "Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса" отмечена исторической перестановкой. Повествователь, как выясняется, рассказывает о шутке над собой, а не над традиционным дурнем"10— с другой: "Уилер берет реванш за поражение жителя Запада в ярне"11. С этим выводом согласны и другие американские исследователи, хотя сам рассказчик предполагает, что над ним подшутил его друг с Востока, попросивший разузнать что-либо о преподобном Леонидасе У. Смайли. Стоит напомнить, что в первоначальном варианте рассказ имел форму письма-отчета с обращением к Артемусу Уорду, который, ясно же, не искал никаких сведений о священнике, а просил Твена прислать для выпускаемого им юмористического сборника рассказ-анекдот о лягушке, и просьба эта была выполнена. Таким образом, вся новелла воплощает вольную стихию веселого смеха фронтира и представляет собой розыгрыш, обычную для раннего Твена шутку, сознательно запутывающую отношения традиционных героев. Собственно говоря, неважно, кто здесь выиграл, а кто проиграл, кто дурень, а кто джентльмен. Важна сама игра, в которую вовлечены читатели и критики.
Вполне в духе смеховой профанации и отрицания авторитетов автор дает громкие имена двум животным, принадлежащим Джиму Смайли: щенка бульдога зовут Эндрю Джексон, как седьмого президента страны, а знаменитую лягушку — Дэниэл Уэбстер, как известного оратора, сенатора и государственного секретаря США. Вряд ли стоит видеть в этом политическую сатиру, так как оба исторических деятеля к моменту появления рассказа уже умерли. Однако упоминание этих имен не просто смешно, оно снижает и этих политиков, и их деяния — в конечном счете, Джексон и Уэбстер вошли в историю страны как сторонники рабовладельческого Юга.
В "Лягушке" проявилось замечательное умение писателя несколькими штрихами создавать яркие характеры. Простым заострением одной черты — мании биться об заклад — очерчен Джим Смайли, искусством плести ярны — Саймон Уилер, а хитрый незнакомец запоминается одной своей фразой: "Не вижу я, чем эта лягушка лучше всякой другой, ничего в ней особенного нет" (8; X, с. 36). А вот безымянный рассказчик почти неуловим, ибо Марк Твен здесь "играет" и повествователя, и Саймона Уилера. Внешне Уилер похож на своего прототипа — Бена Куна, однако в "Лягушке" он представлен умелым мастером плести ярны в точном соответствии с законами американского юмора, сформулированными Твеном в его эссе "Об искусстве рассказа". "Скучнейший и... бесконечный рассказ" Саймона Уилера на самом деле предельно лаконичен, прост и логичен, он изящно выстроен — по нарастанию устремляется к кульминации и эффектно разрешается. Его соразмерность удивительна, она поддается даже математическому анализу и подчинена законам симметрии и "золотого сечения"12.
Единство и оригинальность твеновской юмористики достигается различными средствами: неожиданной темой, определенным ритмом, которому подчинена композиция и ход повествования, пестрым раскованным языком тогдашней газеты, вбирающим многие стилистические пласты, но прежде всего оно обеспечено образом героя-рассказчика, присутствие которого ощутимо во всех компонентах новеллы и во всех ее персонажах — они предстают всего лишь марионетками в руках кукловода-автора. Этот устойчивый образ основан на прекрасном знании аудитории и способствует циклизации произведений
Примечания.*
* При повторных отсылках к цитируемому изданию номер страницы и соответствующего тома дается в тексте в скобках вслед за цитатой.
1 Seyersted P. E. Turgenev's Interest in America, as Seen in His Contacts with H. H. Boyesen, W. D. Howells and Other American Authors // Scando-Slavica, v. 11, 1965, pp. 36—37. Впервые эти воспоминания Ялмара Бойесена были опубликованы в 1883 г., впоследствии в расширенном виде в 1895 г. в журнале North American Review. См. также публикацию В. Александрова: Я. Бойесен. Воспоминания о Тургеневе // Вопросы литературы, 1981, № 6, с. 188—196; и книгу Николюкин А. Н. Взаимосвязи литератур России и США: Тургенев, Толстой, Достоевский и Америка. М., 1987, с. 113. Последнее выражение И. С. Тургенева переведено в публикации Александрова: "в нем есть дух земли", а в книге Николюкина: "Он кровный сын своей земли".
2 Куприн А. И. Собр. соч. М., 1964, т. 9, с. 489-490. Впервые опубликовано в газете "Одесские новости", 1910, 10 апреля, № 8087, с. 3.
на русском языке. 1867-1972. М.,' 1974, с. 124-125.
4 Хемингуэй Э. Зеленые холмы Африки // Собр. соч. М., 1968, т. 2, с. 306.
5 Вулф Т. Жажда творчества. Художественная публицистика. М., 1989, с. 52. Интервью с Томасом Вулфом было опубликовано журналисткой Мэй Кэмерон в газете New York Evening Post 14 марта 1936 г. и в том же году перепечатано в кн.: Press Time. A Book of Post Classics. N. Y., 1936, pp. 247-252.
6 Вулф Т. Домой возврата нет. М., 1982, с. 358.
7 Фолкнер У. Статьи, речи, интервью, письма. М., 1985, с. 182-183. Впервые записи его бесед в Нагано в августе 1955 г. были опубликованы в кн.: Faulkner at Nagano. Ed. by Jelliffe R. A. Tokyo, 1956.
обозначен римскими цифрами, страницы — арабскими.
9 Twain, Mark. Notebooks and Journals. Ed by F. Anderson. Berkeley, 1975, vol. 2, p. 300.
10 Lynn K. Mark Twain and Southwestern Humor. Boston, 1959, p. 146.
11 Krause S. J. The Art and Satire of Twain's "Jumping Frog" Story // Critical Approaches to Mark Twain's Short Stories. Ed. by E. McMahan, Kennikat Press. Port Washington, N. Y., 1981, p. 23. Впервые опубликовано в American Quarterly, 1964, Winter, pp. 562-576.
12 См. анализ структуры этого рассказа в нашей статье: Балдицын П. В. Новеллистика Марка Твена // Марк Твен и его роль в развитии американской реалистической литературы. М., 1987, с. 34-35.