2
Кроме социально-исторических факторов следует учитывать интеллектуально-духовные: потребность общества воспринимать и способность литературы создавать неприкрашенные картины современной жизни рождаются в эпоху крушения мифов и иллюзий. И здесь стоит отметить двойственность исторической ситуации в Соединенных Штатах. С одной стороны, кризис, приведший к "самой кровопролитной и дорогостоящей войне в истории страны", которая унесла жизни более шестисот тысяч человек и искалечила около миллиона15, обнажил реальные противоречия развития страны и потр'ебовал трезвого взгляда на пеструю и многоликую нацию. С другой, несмотря на чудовищные жертвы и серьезные разрушения, в Соединенных Штатах, за исключением, может быть, Юга на первых порах, возникла атмосфера духовного подъема с ожиданием новых исторических перспектив и для всего народа, и для отдельного человека, что, как известно, привлекло невиданный приток иммигрантов со всего света. Это настроение можно критиковать, но оно несомненно существовало и в огромной степени определяло общественное сознание и литературу.
В литературе США реализм складывался в эпоху почти безусловного господства романтизма. Причем, в отличие от европейских стран, где это направление было лишь одним из этапов развития, американский романтизм имел особый статус, ибо представлялся чуть не единственным создателем национальной традиции. Она воплощалась и в своеобразии тем и героев, таких, как следопыты и пионеры, индейцы и прерии, китобои Новой Англии или лодочники Миссисипи, золотоискатели Калифорнии или ковбои Техаса, но, может быть, и в особом понимании человека и мира. Иногда говорят, что Америка родилась и развивалась как утопия, но это необычная утопия. Основная ее идея — не столько в разумном устройстве общества, сколько в стремлении личности обрести свободу и независимость от него. Бегство в пустыню или к благородным дикарям, в леса или прерии, в море, на реку, на вольный воздух — вот ключевой мотив всей американской культуры, программно данный, например, в стихотворении романтика У. К. Брайанта "Охотник прерий" (1836):
Вот где свобода! Черным дымом
Здесь трубы неба не коптят,
И по целинам нелюдимым
Сбирает ветер аромат.
Верхом с ружьем в пустыне прерий,
С ней, бросившей мир для меня,
Кочую по траве, как звери,
Охочусь — и свободен я!
(перев. М. Зенкевича16 )
Ведущую национальную традицию создали Ф. Купер своей пенталогией о Следопыте и Зверобое, все дальше уходящем от цивилизации в глубь лесов и прерий, Р. Эмерсон, утверждавший идею гармонии человека и природы, видевший в природе Высшее Бытие и нравственный закон, Г. Торо, описавший свой эксперимент практического отчуждения от общества в книге с программным названием: "Уолден, или Жизнь в лесу", Г. Мелвилл, сделавший ведущим мотивом всего своего творчества устремление человека к стихийной свободе и первозданной простоте отношений, У. Уитмен, воспевавший космическую личность, способную вместить весь мир, и не устававший в стихах и прозе доказывать, что "демократия более всего сочетается с открытым воздухом, она радостна, вынослива и здорова лишь в единстве с природой — как и искусство"17. С ней по-своему связаны даже так^е писатели, как Э. По или Н. Готорн, для которого результатом конфликта героини "Алой буквы" с пуританским окружением становилось обращение к своей внутренней природе, к тому истинному источнику нравственного выбора, каким представлялась автору человеческая душа. Таким образом магистральной темой американской культуры еще в первой половине XIX в. стало бегство от общества к природе и бунт против прошлого, а вовсе не приспособление личности к обществу — главный сюжет европейского реалистического романа. Тема бегства от цивилизации осталась одной из важнейших и в творчестве писателей-реалистов при всей несхожести ее решения в произведениях Твена и Гарта, Джеймса и Хоуэллса.
Основные тенденции перехода от романтизма к реализму в литературе известны давно: интерес к обыденному материалу сменяет увлечение всем живописным и экзотическим, проблемы современной жизни теснят сюжеты далекого прошлого, вместо полета фантазии, исключительных героев и ярких контрастов начинают ценить наблюдение, точность деталей, мягкость полутонов и неоднозначность характеров. Однако, как и в Европе, некоторые принципы реализма в США были сформулированы еще в русле романтического движения. Так на заре американского романтизма, в 1820 г., Дж. К. Полдинг утверждал: "Реальная жизнь полна приключений, подобных которым не создать самой причудливой фантазии"18. Эмерсон, призывавший доверять себе, а не авторитетам прошлого, принять свое время и свое место в мире, также указывал дорогу реализму. В своей речи "Американский ученый" (1837) он отмечал наступление новой эпохи: "Писателей влечет не возвышенное и прекрасное, а близкое к нам, низменное, обыденное, и они стремятся его опоэтизировать... Жизнь бедных, чувства ребенка, философия улицы, смысл жизни в семье — вот темы нашего времени. Это огромный шаг вперед... Мне не нужно великого, далекого, романтичного... я отдаюсь обыденному, я познаю привычное и низкое и присаживаюсь рядом с ними. Докажите мне, что вы способны постичь современное, и я признаю, что вам доступны мир древности и мир будущего"19.
Давно замечена присущая американским романтикам склонность к точным фактам и реалиям быта, сильно отличающая их не только от Новалиса и Шатобриана, но даже от Гофмана и Мюссе. Достоевский восхищался "силой подробностей" в новеллах По, а читатели "Моби Дика" Мелвилла воспринимали его как своего рода документальное освещение китобойного промысла. Торо в "Уолдене" детально, приводя смету, описывал, как он построил себе хижину на берегу пруда в апреле 1845 г.; его повесть о поисках смысла жизни содержит точные цены на одежду и продукты, так же, как скрупулезно фиксирует изменения в природе и повадки животных в округе. Готорн начинает свой романтический роман-аллегорию "Алая буква" (1850) о пуританских временах с автобиографического очерка о таможне (см. главу о Готорне в III томе наст, изд.), а в начале другого романа, "Дом о семи фронтонах" (1851), замечает: "Удивительно, насколько одухотворенной и многозначительной становится самая прозаическая вещь, глиняный кувшин, например, если изобразить ее с полной точностью. Эти голландцы умели постигать душу простых вещей и заставляли их тем самым олицетворять и раскрывать мир человеческого духа"20. Еще один пример — Уитмен, воспевающий самые прозаические вещи и части человеческого тела, внимательный к деталям повседневности и людскому разнообразию. При всем этом он остается верен романтическому принципу изображения мира в своей поэзии, которая следует путем идущего из глубины души синтеза, а не анализа со стороны: ведь всякая житейская мелочь в его стихах пронизана космическим чувством любви и всеприятия жизни в любых ее формах, а его знаменитые каталоги принципиально противоположны реалистической типизации, ибо по своей сути они отрицают всяческие различия — пола и возраста, профессии и цвета кожи, класса и состояния — перед главным и очевидным для великого "ласкателя жизни", перед общей человеческой природой. Его книга "Демократические дали" (1871) содержит ряд вполне реалистических требований: современности, социальной критики и национальной самобытности искусства, однако и здесь важнейшими остаются романтические принципы — идеализация и универсализация. Но если Уитмен все же пришел к горькому выводу, что "демократия Нового Света потерпела банкротство в социальном аспекте, в религиозном, нравственном и литературном развитии" (17; с. 272), то многие поздние американские романтики оказались неспособны понять ход времени.
В 60—70-е годы XIX в. романтизм обрел статус национальной классики и был канонизирован в лице великих поэтов и эссеистов — Р. У. Эмерсона, Г. Лонгфелло, Дж. Р. Лоуэлла и О. У. Холмса, однако бунтарский дух из него давно выветрился, лозунги отрицания сменились идеями порядка, долга и правил, как в этике, так и в эстетике. Так что по своему положению и функции в литературном процессе долгожительствующие романтики и их эпигоны, такие, как Т. Б. Олдрич или Э. Стедмен, вполне сопоставимы с классицистами в Европе рубежа XVIII-XIX веков. Репутацию столпов романтизма первые американские реалисты принимали почти безоговорочно, о чем свидетельствует один знаменитый эпизод, когда, желая рассмешить "бостонских браминов", Марк Твен рассказал анекдот, все неприличие которого, по мнению окружающих, заключалось лишь в том, что в нем проходимцы, попавшие в старательский лагерь в Калифорнии, назвались именами присутствовавших на том банкете Эмерсона, Лонгфелло и Холмса. Хоуэллс в своих воспоминаниях, может быть, не без иронии называет этот невинный розыгрыш своего ближайшего друга "потрясающей, роковой и непостижимой ошибкой", "необъятным, немыслимым, хоть и неумышленным злодеянием", подчеркивая то "прямо-таки религиозное благоговение, которое питали к трем этим лицам их собратья по перу", и вместе с тем "невероятное чувство собственного достоинства" этих самых лиц, исключавшие даже тень шутки в их адрес. Там же Хоуэллс описывает реакцию "браминов", где есть замечательная, почти символическая зарисовка: "Эмерсон, ухватив себя за локти, с видом noлного беспамятства, слушает, как Юпитер, забывший о нашем земном мире, что в последние годы спасало его от многих треволнений"21. Да, романтики все больше отстранялись от всего земного, что нередко отмечали и потом. К. Рурк в своей книге "Американский юмор" (1935) писала: «Эмерсон, несмотря на все его доводы в пользу неприметного, непосредственного, вообще редко касался реального мира. "Реальность от него ускользала", — сказал Сантаяна»22.
У. Лонгфелло, хоть и продолжали писать и публиковать свои стихи, однако ничего из написанного ими в это время не может сравниться с тем, что они создали в прошлом. Так же, как Эмерсон и Дж. Р. Лоуэлл, О. У. Холмс и Дж. Г. Уиттьер, все эти властители дум предшествующей эпохи, они оказались неспособны ответить новым запросам. Показательно, что ни один из американских романтиков не проделал той эволюции к реализму, что была весьма распространенной в литературах европейских, даже самый близкий к повседневной действительности Уитмен. Более того, в американской литературе имела место обратная эволюция, когда Дефорест после реалистического романа "Мисс Равенел уходит к северянам" сочинял откровенно романтические вещи, а Хоуэллс и Джеймс в конце 90-х годов неожиданно обратились к жанру "страшного" рассказа о привидениях. В этом же ряду и еще один факт: Марк Твен после остро злободневного романа "Позолоченный век" больше в своей художественной прозе не касался современности, обращаясь то к детским воспоминаниям, то к историческим фантазиям на материале европейского Средневековья, то к притчам на библейские или апокрифические сюжеты. Впрочем, здесь логика развития скорее совпадала с тем, что происходило на рубеже XIX-XX веков и в Европе — от реализма к неоромантизму, к философской фантастике, аллегории и символике.
Как проявление общей тенденции в литературе США после Гражданской войны лирика уступает дорогу прозе или же уходит куда-то вглубь, на периферию, а то и в подполье литературного процесса. Мелвилл на склоне лет перешел от прозы к стихам, но печатал свои сборники микроскопическими тиражами — по 25 экземпляров! Подвергся жесткой критике и отлучению от литературной среды самый великий поэт Америки У. Уитмен — как известно, один из столпов романтической поэзии Уиттьер бросил его "Листья травы" в огонь камина. В 70—80-е годы Уитмен продолжает пополнять свою главную книгу, оставаясь верным романтической эстетике, а свое трезвое и критическое видение современности выражает не в стихах, а в разоблачительной публицистике. Но, может быть, самым показательным явлением времени стала поэзия Эмили Дикинсон, своего рода символ положения романтизма в те времена. Ощущая неуместность лирики в "позолоченном веке", она отказывается от "распродажи собственной души"; общаясь с Богом и мирозданием, она избегает общения с современниками, будь то собратья по перу, читатели или критики. В то же время на смену великим приходят эпигоны, которые публично выступают против нового направления в искусстве, как это сделал Т. Б. Олдрич в стихотворении "Реализм":
Следов античной красоты
Уже не встретишь ты вокруг,
Вдыхаем с догмами наук.
Мы ищем тайну бытия
И расчленяем соловья
Хотим узнать его секрет.
(перев. Р. Сефа; 5; с. 94)
Смена направлений в литературе обычно совершается через отречение от одних традиций и поиск других. Так нарождающемуся реализму пришлось бороться с романтизмом, однако формы и накал этой борьбы были весьма различными. Ранние французские реалисты, как известно, выступали в одном лагере с романтиками и под общими лозунгами в борьбе против классицизма. Диккенс и Теккерей прежде всего обращались к опыту реалистического искусства XVIII в. — к романам Генри Фильдинга, Тобиаса Смоллета или карикатурам Уильяма Хогарта, однако вместе с тем испытывали влияние готической прозы или исторического романа В. Скотта. Поздний реалист Флобер создал как сугубо реалистический роман "Госпожа Бовари", так и совершенно романтическую драму — "Искушение святого Антония".
Американские реалисты, однако, склоннь] были более терпимо относиться к романтизму, чем их европейские собратья, хотя и они не обошлись без критики своих предшественников — такова обычная логика литературного развития. Первым манифестом реализма стала статья, опубликованная 9 января 1868 г. в журнале "Нэйшн" под громким названием "Великий американский роман" без имени автора. Она принадлежала перу Джона Дефореста, отвергавшего в ней почти всех создателей национальной романтической прозы от Ч. Б. Брауна, Ирвинга и Купера до Готорна и Бичер-Стоу и выдвинувшего задачу создать масштабное полотно материальной и духовной жизни американцев, "хоть сколько-нибудь напоминающее картины английского общества v Теккерея и Троллопа и французского общества у Бальзака и Жорж Санд"23. Из всех американских романов он приемлет разве что "Хижину дяди Тома" Бичер-Стоу за "общеамериканский охват событий" и "правдивость характеристик", отмечая, однако, искусственный сюжет и идеализацию многих героев романа. Хоуэллс видел отступление от образцового с его точки зрения реализма Джейн Остен в творчестве почти всех романистов девятнадцатого столетия — не только В. Скотта, Бульвера-Литтона или Шарлотты Бронте, но также Диккенса и Теккерея, "не говоря уже о Бальзаке, который в худших своих вещах превзошел по этой части их всех" (2; с. 168). Однако в полемику с романтизмом он не ввязывался, а к здравствующим американским романтикам вообще относился с большим почтением. Наиболее громким ниспровергателем романтизма в литературе США выступил Марк Твен в своих знаменитых филиппиках против Вальтера Скотта и Фенимора Купера. В "Жизни на Миссисипи" (1883) он не только ополчился против "худосочного романтизма бессмысленного прошлого" Юга, но даже обвинил шотландского романиста в том, что тот "своим колдовским наваждением и своей единоличной мощью остановил волну прогресса и даже повернул ее вспять", воскресив средневековые идеалы24 В отличие от Твена, Джеймс сознавал свою близость не только к европейским учителям и кумирам, но и к своему американскому предшественнику Готорну, о котором написал вполне сочувственную книгу в 1879 г.
Примечания.
15 История США в 4-х тт. М., 1983, т. 1, с. 458.
16 Брайант УК. Охотник прерий // Зенкевич М. Из американских поэтов. М., 1946, с. 17.
17 Уитмен У. Демократические дали (Перев. К. Чуковского). // Уолт Уитмен. Избранное. М., 1954, с. 272.
19 Эмерсон Р. У. Американский ученый // Р. Эмерсон. Эссе. Г. Торо. Уол-ден, или Жизнь в лесу. М., 1986, с. 85.
21 Хоуэллс УД. Мой Марк Твен // Марк Твен в воспоминаниях современников. М., 1994, с. 57-58.
22 Рурк К. Американский юмор. Исследование национального характера. Краснодар, 1994, с. 136.
24 Твен М. Собрание сочинений в 12 -ти тт. М., 1960, т. 4, с. 539.