ДАЛЬНИЙ ЗАПАД. ХОАКИН МИЛЛЕР
Если говорить о Дальнем Западе как о литературном регионе и месте рождения американского областничества, то прежде всего необходимо остановиться на литературном кружке писателей Сан-Франциско, сформировавшемся в 60-х годах XIX в. и очень скоро, в силу западной самонадеянности и желания утвердиться, начавшем считать себя новым литературным центром, под стать Бостону на Востоке. Это, конечно, мало соответствовало действительности, да и большинство калифорнийских авторов, добиваясь хотя бы относительной известности, спешило покинуть Сан-Франциско ради Восточного побережья или даже Европы. И все же этот кружок, как и связанное с ним издание "Оверленд мансли", сыграл очень важную роль в становлении и пропаганде литературы "местного колорита".
Жизнь в Калифорнии того времени в сравнении с другими регионами характеризовалась, как это ни странно, большей культурной однородностью, и потому все известные писатели в Сан-Франциско знали друг друга. Лишь немногие из них были подлинно "западными" авторами, как Айна Кулбрит, Х. Миллер. В основном они прибыли в Калифорнию в середине XIX в., привлеченные поначалу "золотой лихорадкой", а затем распространившимся после войны ощущением необходимости найти и запечатлеть региональные особенности, которые быстро поглощались развивавшейся унифицирующей культурой. Не последнюю роль, вероятно, играло и то, что экономически Дальний Запад не пострадал во время войны. Будучи новым регионом, он естественно не обладал историей, традицией и культурой даже в той форме, в какой они были представлены в других, еще колониальных регионах. Тем нагляднее можно проследить на примере Калифорнии процесс быстрого мифологизирования прекрасного, хотя в данном случае и очень недавнего прошлого времен "золотой лихорадки", которая к 1860 г. в основном завершилась, оставив после себя опустевшие старательские лагеря, а уже к 1869 г. в Сан-Франциско появилась железная дорога. Период сугубо "фронтирного" существования Калифорнии по сути закончился. Писать же о настоящем — будничном, утилитарном, приземленном — для большинства авторов было невозможно.
"Голден эра", возникшей еще в 1852 г. и просуществовавшей более десяти лет, любимом издании золотоискателей времен "золотой лихорадки". Там можно было прочитать стихи молодого Стоддарда и Хоакина Миллера, юмористические очерки Прентиса Малфорда и Дерби, статьи и рассказы Б. Гарта, который приехал в Калифорнию с Востока и лишь 18 из 66 лет своей жизни провел в Сан-Франциско, а вовсе не в старательских экспедициях. Его имя, однако, уже в течение многих десятилетий прочно ассоциируется с литературой "местного колорита". Известность писателя в то время превосходила славу всех остальных западных авторов, включая и молодого Марка Твена, появившегося в Сан-Франциско в 1864 г. Позднее он даже называл Гарта своим терпеливым учителем. Как известно, ученик вскоре оставил учителя далеко позади и даже на Восток уехал первым, тем самым не окончив, как это произошло с Гартом, а продолжив в новом качестве свою блистательную литературную карьеру.
статьями из калифорнийской жизни, печатавшимися не только в местных изданиях. Неудивительно поэтому, что именно его безошибочно выбрал Энтони Роман, книготорговец и издатель, который большое внимание уделял авторам из молодого региона. В качестве владельца и редактора нового журнала "Оверленд мансли" в 1868 г. Э. Роман преследовал двоякую цель: его журнал был призван содействовать не только развитию литературы на Дальнем Западе, что в итоге и произошло — ведь за семь с половиной лет своего существования он не опубликовал ни разу ни одной перепечатки, а лишь оригинальные материалы местных авторов, став по сути преимущественно областническим журналом, — но также и привлечению восточных капиталов на Запад. В культурном смысле это выразилось в создании и шлифовке в журнале того мифа о Дальнем Западе, который сделал бы регион привлекательным для жителей остальной Америки.
Убедив не слишком восхищенного новой идеей Б. Гарта, Роман везет его в Санта-Клару, прекрасную горную местность, представлявшую идеальный ^материал для появившихся вскоре рассказов "местного колорита", и внушает ему мысль о создании совсем иной областнической литературы. Она должна была вызвать интерес, любопытство и восхищение бостонского читателя и не плодить сниженных, поверхностных сатирических образон Калифорнии, как это было в основном в творчестве юмористов фронтира и в ранних произведениях самого Гарта. Все они часто использовали в своих газетных публикациях легенды и анекдоты фронтира, тот своеобразный вариант фольклора, что развился здесь или был заимствован из других регионов, прежде всего с Юга и Юго-Запала, но быстро вобрал в себя местную специфику. Предшественниками комического варианта областничества можно считать южанина О. Б. Лонгстрита, а также бесчисленных и часто безымянных западных юмористов, связанных с устной бурлескной смеховой культурой или с ее облагороженным вариантом, представленным в "Записках Биглоу" Дж. Р. Лоуэлла.
Рассказ "Счастье Ревущего Стана", появившийся в номере "Оверленд" за 6 августа 1868 г., создал имя и репутацию журналу, Брету Гарту и целому направлению в литературе Америки последней трети XIX в. В первом номере Гарт как редактор журнала заявил, что считает своим долгом публиковать прежде всего материалы, касающиеся родного штата (10; р. 34), тем самым как бы подчеркнув важность местного материала для серьезной литературы. "Счастье Ревущего стана" было перепечатано многими изданиями на Западе и на Востоке — начался особый период в развитии областничества, который в течение двадцати лет неизменно связывался с именем Гарта, хотя во многом появление его рассказа было лишь толчком к последующему развитию литературы "местного колорита" в американской прозе конца XIX в.
— ощущение конца фронтира, конца целой эпохи, короткой, но яркой, и острое, почти физическое понимание ее невозвратности, вероятно, было настолько сильным, что выразилось даже в оформлении обложки журнала. На ней был изображен свирепый калифорнийский медведь гризли, стоявший на рельсах, оскалившись навстречу поезду — по-видимому, олицетворению наступающей цивилизации. Ведь "Оверленд" оказался последним из журналов Сан-Франциско, возникшим перед самым открытием железной дороги и концом фронтира. Авторы, печатавшиеся в нем, очень остро реагировали на эти изменения, видимо понимая, что сатирическая и комедийная традиция в восприятии фронтира должны были дополниться теперь и его героическим толкованием, пусть зачастую и сниженным.
Буквально в считанные годы после конца фронтира были опубликованы по горячим следам документы прощания с этим особым миром, принадлежавшие перу ведущих авторов кружка Сан-Франциско: сатирически-юмористическая и вместе с тем ностальгическая книга Марка Твена "Налегке" (1872), некий симбиоз автобиографии и вымысла, отразивший новый для Твена удивительный и красочный западный опыт, который вполне еще можно отнести к "местному колориту" в его низовом комическом варианте, "Счастье Ревущего стана" и другие рассказы» (1870) Гарта, представлявшие как бы иной путь развития литературы "местного колорита" — скорее напоминая произведения, написанные на Восточном побережье, они были более популярны там, нежели на Западе, и, наконец, "Песни Сьерры" (Songs of the Sierras, 1871) Хоакина Миллера, которые и вовсе были изданы в Англии и там же завоевали несколько скандальный успех и признание. В журнале "Оверленд" публиковались местные материалы самого разнообразного свойства: статьи о путешествиях, носившие явный отпечаток литературы "местного колорита" (например, так называемых писателей-натуралистов — Кларенса Кинга, Джона Мьюира), фронтирные небылицы и легенды.
Кроме того, в областнических рассказах вскоре стали расхожими найденные им типичные ситуации драки, погони, соперничества. При этом внутреннее развитие действия основывалось непременно на идее нравственного возрождения. Особое окружение, основные сюжетные ходы произведений Гарта — все это перекочевало в мало изменившемся виде не только в произведения писателей, подражавших ему в 80—90-е годы XIX в., но и в появившийся на рубеже веков вестерн, особенно в его киноварианте. Это объяснялось сочетанием в рассказах Гарта необычного и нового материала, который позднее станет почти необходимым условием всех произведений "местного колорита", и достаточно традиционной формы, навеянной классическими образцами, на которые он опирался (Ч. Диккенсом, В. Ирвингом) в большей мере, нежели теми же юго-западными юмористами и областниками еще довоенных времен. Оглядка на традицию предшественников создавала мелодраматическую и сентиментальную атмосферу, противоречившую некоторой бесстрастности и холодности автора, которые объяснялись скорее не тем, что Гарт разделял входившие в моду представления об объективности повествования, а элементарным незнанием материала или поверхностным знакомством с ним.
Рассказы Гарта были по сути и не рассказами в общепринятом смысле, а морально-дидактическими повествованиями, в которых типажи намеренно использовались как иллюстрации какой-либо идеи, чаще всего — идеи совершенствования. При этом автор нередко опирался на контраст между грубоватой внешностью и неотесанностью героя или его занятием и скрывавшимся за ними добрым и великодушным сердцем. Произведения Гарта выгодно отличались от творений многих последующих областников удачным использованием действия, пусть примитивного и легко предсказуемого, но живого сюжета с ярко выраженным драматическим элементом, содержащим нередко сюрпризную концовку, которой прославится вскоре О. Генри. "Местный колорит" во многом остался для Б. Гарта в отличие от некоторых других писателей, наделявших его и тематическим, и даже философским смыслом, набором расхожих приемов. Уже к 80-м годам XIX в. особый мир, выраставший на страницах его рассказов, перестал быть лишь его художественным открытием. Плоские персонажи-иллюстрации и типажи, условное место и окружение приисков обрели плоть и кровь в творчестве Мэри Хэллок Фут, создавшей более жесткие и трезвые зарисовки жизни золотоискателей в Колорадо, а позднее Билл Най открыл еще один регион Запада — Вайоминг.
"Оверленд" славился своей "троицей золотых ворот", в которую, помимо Гарта, входили Айна Кулбрит и Чарльз Стоддард — имена сегодня почти забытые. Кулбрит, довольно заурядная поэтесса, чье прошлое было окутано тайной мормонского происхождения, возглавляла редакцию и потому занималась неустанно молодыми и не известными еще авторами, помогала им пробиться и, как и Брет Гарт, вносила в журнал некое рафинированное, интеллектуальное и литературное начало, что было немаловажно в Калифорнии, где в основном писатели были малообразованными в литературном отношении. Третий член троицы, Стоддард, был поначалу поэтом, но по совету Гарта и Кулбрит, забросил поэзию, начав писать красочные рассказы, в основном о своих путешествиях в экзотические и мало известные места. Будучи поэтом по своему мировосприятию, он и в прозе отличался звучным, лирическим стилем, на сегодняшний взгляд, пожалуй, слишком цветистым, но порой удивляющим странными живописными метафорами и в этом смысле сильно напоминающим стиль Лафкадио Херна. Побывав на Гавайях, он пишет "Дружбу с дикарем", а затем еще около десятка подобных эссе. В 1873 г. он издает их отдельной книгой "Идиллии Южных морей" (South Sea Idyls, 1873), отмеченной восторженным отношением автора к местным обычаям, внешним проявлениям красочного языческого мира. Помимо своеобразного стиля и описаний, в книге не было, кажется, ничего, во многом в силу незнания автором законов сюжетосложения, особенностей создания характеров и других литературных премудростей. Идеализирование жизни дикарей, примитивистский идеал, который воспевает Стоддард, прямо осмеиваются в серии написанных о тех же Сандвичевых островах эссе Марка Твена, полных сарказма, неприятия "испорченных в моральном плане" и бесчестных, по мнению Твена, дикарей и их примитивной жизни.
Место Марка Твена в этой культурной среде трудно определимо и совершенно несводимо к литературе "местного колорита", хотя областнический элемент, значительно переосмысленный и дополненный глубинным содержанием, составившим некое единство с формальными приемами, станет важной частью его зрелого творчества. Однако уже в его ранней книге, "Налегке", намечены многие черты повествовательной манеры, не последнее место в которой занимает и местный колорит как таковой, причем в форме, скорее близкой среднезападной натуралистической традиции (в большей мере внелитературной по своему происхождению), нежели письменной традиции, на которую опирались Брет Гарт и другие писатели этого направления. Скалистые горы и мустанги, индейцы и особый дух приключения, готовность сорваться с места и броситься очертя голову в новые путешествия — дух сиюминутности, который сохранится в книгах о Томе Сойере и особенно Геке Финне — все это есть уже в "Налегке", как впрочем и тонкая, едкая сатира, и гротескное восприятие "золотой лихорадки", что и заставляет нас сегодня читать с интересом эту книгу, смеяться шуткам автора, касающимся скорее человеческой природы вообще, нежели определенного западного опыта. Вероятно, Твену, который, в отличие от Гарта, не был абсолютным чужаком на Западе, изначально был присущ очень "западный" принцип постоянного движения, нахождения в состоянии изменения, превращения. Недаром Хоуэллс назвал его в свое время "человеком обстоятельств"14, который, в частности, в своей литературной теории и стиле выразился в использовании метафоры реки, потока, претворив форму своих произведений в особую ритмику, исполненную нового реального содержания.
региональное измерение, включающее попытки проникнуть в региональное, а тем самым и в национальное сознание, а не просто свод приемов, за которыми часто не стояло ничего. Местные особенности, приметы, характеры и диалект, который для Твена всегда имел первостепенное значение, перерастая рамки простой красочности, превращались в мощное средство передачи подлинного духа героев и их жизни, воплощали для писателя "душу, жизнь и речь народа" в "нескончаемых оттенках характера, манер, эмоций" (9; pp. 162-163).
"Байрона из Орегона". Хоакин Миллер (наст, имя Цинциннат Хайнер Миллер; Joaquin /Cincinnatus Hiner/ Miller, 1837/18417-1913) родился в юго-восточной Индиане, в семье школьного учителя, н« брезговавшего, впрочем, и сахарным бизнесом и продажей мехов, типичного потомка пионеров Запада, привыкших жить не в доме, а в крытой повозке. Будущий писатель унаследовал от родителей особую западную легкость в перемещениях, смене занятий и увлечений. Независимость и индивидуализм фронтира, вкупе с собственным представлением Миллера о социальных и этических нормах достигали в его характере своего высшего выражения. Уже в семнадцатилетнем возрасте Миллер покидает Орегон, куда его семья переселилась еще в 1852 г., и уезжает самостоятельно на золотые прииски в Калифорнию, успев сменить еще несколько штатов — Айдахо, Монтану и снова Орегон, побывать поваром в старательском лагере, несколько раз участвовать в стычках с индейцами, причем не всегда понятно на чьей стороне, отсидеть в тюрьме за кражу лошади, проучиться некоторое время в колледже, стать школьным учителем, горе-бизнесменом, хозяином газеты и журналистом, юристом и наконец поэтом и писателем. Подобная жизнь была, конечно, самым благодатным материалом для будущего писателя. И надо сказать, Миллер это понимал. Пожалуй, в большей мере нежели другие авторы, он использовал собственный опыт, смешивая его, однако, с легендами фронтира, анекдотами и прямым вымыслом, который затем с той же легкостью переносился им снова в свою биографию уже как чистая правда (что обнаружилось много позднее, когда за его жизнь взялись биографы), и творя миф о себе так же, как если бы он и сам был литературным персонажем. Сознательная работа на свой имидж сильного и прекрасного героя, человека Запада, помогла Миллеру позднее завоевать пусть недолгую и скандальную, но все же популярность в Англии и на Восточном побережье.
Первые поэтические и литературные опыты Миллера были очень незрелыми. Однако уже в 1868 г. он издает в Орегоне тоненькую книжечку "Образцы" {Specimens), в следующем году публикует второй том поэзии, который посылает в "Оверленд мансли", решив попытать счастья в литературном кружке Сан-Франциско. "Великому позеру" еще лишь предстоит надеть красную фланелевую рубаху и сапоги старателя, которыми он привлечет и шокирует лондонских прерафаэлитов и Суинберна. Этот новый облик, как и некоторые начальные знания о стихосложении, композиции и сюжете, Миллер почерпнет у Айны Кулбрит.
Хотя Миллер и утверждал, что предпочитает писать прозу, его стихотворное наследие неизмеримо ценнее множества оставленных им прозаических произведений. Большинство из них очень подражательно и страдает от литературного дилетанства автора. Заслуживает упоминания прежде всего его "Жизнь среди Модоков. Ненаписанная история" (Life among the Modocs. Unwritten History, 1873). Это не вполне самостоятельное произведение (Миллеру помогал его писать Прентис Малфорд), а некий сплав неуклюжего повествования, подлинных биографических фактов, явных мистификаций и, наконец, центральной сюжетной коллизии, описывающей жизнь и приключения двух героев: немыслимо героического и благородного Принса и самого автора. Принс, как это часто бывает в областнических произведениях, выглядит чужеродным в вещно и правдиво изображенной грубой и полной опасностей старательской жизни, в постоянных стычках с индейцами. Многое действительно было связано с реальной жизнью Миллера, но, привнесенное в качестве элементов мифа, сдобренное излишним оптимизмом и западной бравадой, не дотягивало до лучших литературных образцов изображения примитивистского идеала.
Бриттон и Рэй. "В баре на приисках". Литография. 1852—1855 гг.
"Первые семьи в Сьеррах" (First Fam'lies of the Sierras), типичную историю из жизни Дальнего Запада, очень затянутую, страдающую повторами и напоминающую рассказы Гарта; позднее, в 1877 г., он сделает из нее довольно удачную для своего времени пьесу. Книга эта менее автобиографична, но, как и другие произведения Миллера, полна стереотипных героев, представленных в не менее стереотипном окружении. Это образы старателей, таких, как главный герой Сэнди, потрепанных проституток с добрым и благородным сердцем. Нашлось в книге место и китайцу Уаши-Уаши, который обязан своим появлением литературной моде того времени, требовавшей непременно включать в произведения китайцев ради комического эффекта, утрируя их неправильное произношение, и предстает не реальным человеком, как у Марка Твена, а лишь плоской карикатурой. Сюжет книги легко узнаваем по произведениям того же Гарта — это назидательная притча о немотивированном и неправдоподобном нравственном возрождении всей общины и самых ярых головорезов благодаря появлению порядочной женщины — "вдовы". Она-то, по замыслу автора, и заставляет неотесанных мужланов внезапно освоить хорошие манеры, китайца отучает воровать и выходит замуж за местного героя Сэнди, типичного для вскоре появившихся вестернов. Многие ситуации прямо заимствованы из произведений раннего Твена и Гарта, как, например, сцена свадьбы Сэнди и "вдовы". Родившийся в результате их брака ребенок играет совершенно ту же роль, что и подкидыш в "Счастье Ревущего стана". Образы старателей, созданные Миллером, шаржированы, предельно обобщены и размашисты, как его знаменитый почерк, который никто не мог понять: Уолт Уитмен в течение тринадцати лет не мог до конца прочитать письмо Миллера, написанное толстым гусиным пером, единственным инструментом, которым тот соглашался пользоваться..
"золотой лихорадки" все же важнее самого гипотетического богатства. Подобно Гарту и другим писателям Запада, Миллер обращается к диалекту Дальнего Запада, разговорной речи и жаргону золотоискателей, удачно передавая в диалоге особенности речи фронтирсменов. В этом смысле он часто шел гораздо дальше чопорного и очень литературного Гарта, превосходя его и в мастерстве, что можно, вероятно, объяснить тем, что Миллер сам был частью той культуры, о которой писал и языком которой говорил.
В 80-х годах XIX в. Миллер создал еще одну книгу, "Тени Шасты" {Shadows of Shasta, 1881), в определенной мере предваряющую известный роман Хелен Хант Джексон (1831-1885) "Рамона" (Ramona, 1884), открыв в литературе тему защиты индейцев. В отличие от книги Джексон, роман Миллера написан от имени индейца, Джона Логана, говорящего, однако, как и романтически прекрасная героиня Джексон, на безупречном английском языке и отличающегося не менее безупречным благородством. Вторая сюжетная линия в романе связана с одиноким золотоискателем со странным именем Форти Наин (Сорок Девять), приютившим двух индейских детей. Многие сцены в романе мелодраматичны и упрощают реальные взаимоотношения белых с индейцами, хотя автор и имел возможность их наблюдать. Сорок Девять, видимо, представлял тот литературный тип, который более всего удавался Миллеру, и он перекочевал в его последний удачный роман о Дальнем Западе "49: Золотоискатель со Сьерр" (49: The Gold-seeker of the Sierras, 1884).
Примечания.