МЕКСИКАНО-АМЕРИКАНСКИЙ ФОЛЬКЛОР.
Эпопея освоения Дикого Запада со второй половины XIX в. обозначила подключение к национальному пути испано-американского, прежде всего мексиканского наследия. С испаноязычыгной культурой напрямую связано шесть штатов: Флорида, Нью-Мексико, Аризона, Колорадо, Техас и Калифорния. Территориально они составляют почти весь юг страны к западу от Миссисипи; за исключением Флориды на атлантическом побережье, все остальные связаны с Мексикой и Дальним Западом; в каждом из них испано-мексиканский элемент доминирует и ныне составляет важную примету современной культуры Соединенных Штатов. Изначально эти штаты были мексиканскими территориями, присоединенными по кабальному договопу Гваделупе-Идальго 1848 г. в результате развязанной США мексикано-американской войны. Таким образом, их появление в составе страны повлекло за собой усвоение культурного наследия трех столетий, хранившего память о конкистадорах, католических миссиях Юго-Запада, фольклоре вакеро, быте на ранчо и даже о доколумбовом прошлом Мексики.
Несмотря на расовый антагонизм со стороны англо-американцев, выразившийся в военных конфликтах и завоеваниях, самосудах, замалчивании и поддержании в сознании обывателя так называемой "черной легенды" (негативного мифа о мексикано-американцах), испанский пласт глубоко вжился в культуру США, хотя официальное признание его затянулось больше чем на столетие. Между тем испанский культурный элемент исторически предшествовал англо-американскому на континенте и обладает собственными древними и разнообразными традициями. В течение трех веков происходил процесс адаптации на местной почве традиционно испанских фольклорных форм, тем и образов, пока испанский хитрец Педро де Урдемалас не слился с местным хитрецом Койотом, восходящим еще ко временам ацтеков. Пионер испаноязычной фольклористики в Новом Свете Аурелио М. Эспиноса обнаружил в Нью-Мексико и Колорадо сказочные сюжеты (например, "Сорока и сорочата"), занесенные в Испанию еще маврами со средневекового Востока.
Начало испано-мексикано-индейской линии в американской культуре восходит, конечно, к эпохе конкистадоров, оставивших по себе первый европейский пласт легенд Нового Света. В отдельных местах потомки завоевателей-первопроходцев все еще проживают, считая себя не мексикано-американцами, а именно испанцами, которые получили земельные наделы в Новом Свете (например, под г. Альбукерке) еще по указу короля Испании. В мексиканской среде отношение к наследию конкистадоров из отрицательного постепенно стало двойственным, а со временем индейско-испанская культура стала предметом гордости. Сегодня мексикано-американцы, как правило, гордятся своими испанскими предками, чего нельзя сказать о коренных обитателях Юго-Запада США, в памяти которых живут воспоминания о завоевании их края испанцами.
Полихромный сосуд для воды индейцев племени зукип уэбло. Ок. 1875 г.
Благодаря сохранению важнейшего культурного факта — испанского языка — со второй половины XIX в. как бы "от противного" началась история мексикано-американского компонента. Связанный с ним фольклор отличался самобытностью и разнообразием жанров. Из устной прозы на месикано-американском пограничье лучше всего прижились. сказки и легенды (cuentos), из поэзии — песни (coplas populares), баллады (corridos), богато представлены малые жанры (пословицы, народная мудрость — dichos), а также народная драма религиозного и светского содержания. Ритуально-вербальный фольклор (поверия, обычаи, праздничные обряды и др.) у мексикано-амери-канцев оказался самым обильным в Новом Свете. Поддерживается он и прочными бытовыми традициями: национальной кухней и одеждой, архитектурой и убранством дома — всем тем, что входит в понятие "folklife". Неизменной приметой бедняцких мексикано-американских кварталов юго-запада (баррио) стали монументальные росписи, восходящие к древним месоамериканским корням (как например, в г. Эль-Пасо, Техас, или в Калифорнии); в них сочетаются ацтекско-мексиканское прошлое, традиции, связанные с католичеством, бунтарский и антирасистский политический пафос. Характерную черту Юго-Запада составляют собственные мексикано-американские музыкальные традиции (в частности, так называемая tex-mex music), и языковые особенности, именуемые "spanglish", "tex-mex" (нечто вроде "cпанглийский" и "тех-мекс/иканский), иначе говоря, билингвизм. На эту тему даже бытует юмористическая сказка: кошка, будучи не в силах выманить мышь из норы, принимается лаять, и мышь, полагая, что та исчезла, попадает в ловушку. "Хорошо, однако, быть двуязычной!" — делает вывод кошка, явно выражая точку зрения современного мексикано-американского сказителя21.
оставались забытыми (так, в ковбойской традиции знаменитое национальное родео, практикуемое от Юго-Запада США до центра Канады, берет начало в мексиканской чарреаде, описанной Майном Ридом в "Белом вожде", а знаменитые ковбойские ноговицы происходят, по-видимому, одновременно от мексиканских чапаррехос и от индейских leggings. И все же несомненно к эпохе покорения Запада восходит горькое присловье: "Ковбой научился искусству наездника у мексиканца, а взамен угнал у него стадо".
Для испано-американского повествовательного фольклора характерен свой круг сюжетов; шире всего распространены сказки (cuentos) о животных, волшебные, бытовые; многие из них имеют юмористическую окраску, сложился и ряд фольклорных комических персонажей. В сказочном корпусе важное место принадлежит поучительным историям на религиозную тему; значительный ряд сюжетов, несомненно, связан еще с традициями европейского Средневековья. Так, например, Смерть в народной традиции испанского Юго-Запада предстает в фольклоре в виде скелета старухи, приезжающей за людьми на тележке, с луком и стрелами в костлявых руках, которыми она поражает свою жертву. Одновременно она - La Comadre Sebastiana, "Кума Себастиана", которая, в отличие не только от богатых и мошенников, но даже от самого Господа Бога, на самом деле относится ко всем людям по справедливости. Среди популярных легенд о сверхъестественном приоритет принадлежит, пожалуй, "Плакальщице" (La Llorona), своеобразной ипостаси Медеи, воспринимаемой то как ацтекская богиня Сиуатетео (по другой версии — Матласиуатль), то как наложница Кортеса Малинче, то как Бедная Мария, простая мексиканка, безжалостно брошенная знатным испанским кабальеро, вместе с его детьми, ради выгодной невесты. Умерщвление детей появляется во многих сюжетах о ней либо как ритуальное жертвоприношение на ацтекский манер (с последующим возрождением), либо как акт личной мести. Вынужденный бродить неприкаянно ночами вдоль рек с ужасными стенаниями, призрак Плакальщицы выискивает одиноких путников, чтобы погубить их. Этот сюжет в самом широком переосмыслении становится важнейшим образом и символом в литературе и изобразительном искусстве чиканос в 70-х годах XX в., находя там все новые вариации (например, "Легенда о Ла Йороне" Рудольфо Анайи).
— корридо, которые исполнялись мужчинами. Этот жанр существовал еще в Испании, а в Новом Свете происходит из Мексики, откуда перекочевал в США. По форме корридо представляли собой четверостишия, часто рифмованные, исполнявшиеся на счет 3/4 или 6/8. Вступительная строфа определяла место и время, а также предмет повествования, далее сюжет развивался до своего разрешения, после которого следовал назидательный вывод и прощание певца с аудиторией. Героями корридо обычно становились мужественные бунтари, несправедливо пострадавшие от расистских законов или нравов. На основе событий 2-й половины XIX в. возникли "Корридо о Грегорио Кортесе" и "Корридо о Хоакине Мурьете". Две эти личности, получившие богатый фольклорный резонанс, связаны с эпохой освоения Запада. Оба они стали жертвами расовой дискриминации, их судьба — результат конфликта между англо-американцами (золотоискателями и скотовладельцами) и мексиканцами как исконными хозяевами соответствующих "западных" территорий, за которые они уже в течение нескольких веков сражались с индейцами. Баллады оплакивают злую долю героев, воплощающих борьбу за человеческое достоинство в безвыходных обстоятельствах, когда искать справедливости и управы от произвола не у кого и остается лишь брать закон в собственные руки22. Образ Хоакина Мурьеты обрел и литературное преломление, вызвав в XIX в. отклик в романе Джона Роллина Риджа. Народные традиции столетием позже вдохновят П. Неруду на создание драмы, посвященной Хоакину Мурьете, которая в обработке 70-х годов увидит свет и в России. В первые десятилетия XX в. в той же балладной традиции появились корридо о героях Мексиканской революции Панчо Вилье и Эмилиано Сапате, а в бурные 60-е годы традицию продолжили корридо о Сесаре Чавесе. Существует немало корридо о горестях и перипетиях городской жизни в США, ведущей к преступлениям и наркомании.
народной заступницей на всем Юго-Западе США является Святая Дева Гваделупская, алтарь с изображением которой имеется в каждом доме, чей образ часто встречается в поэзии, прозе и изобразительном творчестве современных чиканос.
Значительная доля религиозного фольклора группируется вокруг календарных церковных праздников на манер церковного года в русском православии, где состоялся примечательный синтез дохристианской и христианской традиций. Праздникам мексикано-американская беднота и все окружающее население Юго-Запада США отдается со всей полнотой чувств, что стало традицией и для местного англоязычного населения. Важнейшая часть таких событий — всякого рода публичные шествия, пляски и в особенности народная драма, религиозная и светская. В светской традиции получила развитие историческая драма, например, привезенная из Испании "Мавры и христиане" {Los Moros у Chhstianos), основанная на событиях Реконкисты, дважды переосмысленная в Новом Свете (завоевание Новой Испании у язычников и колонизация территорий Мексики - Техас, Аризона, Калифорния и так далее - американцами). Имеются и местные исторические сюжеты — "Лос Команчес", "Лос Теханос" и другие.
Традиции религиозной драмы уходят корнями в Испанию Они не исчезли ни в Мексике, ни на Юго-Западе США вплоть до настоящего времени. Происходят они из религиозных драм XVI-XVII веков, трактующих сюжеты, связанные с рождением Христа Таково действо "Пастыри" (Los Pastores), рассказывающее о приключениях вифлеемских пастухов накануне рождения Христа и происках Люцифера, искушающего пастухов. Битва между св. Михаилом и Люцифером - кульминация драмы - завершается изгнанием последнего и торжеством добра. Такие драмы частью декламируются, частью звучат в хоровом исполнении23.
"Потерянный Млаленец" (FI Nino Perdido) и "Пристанище" {Las Posadas): в первом случае странствующий младенец-Иисус безуспешно ищет приют в доме богатого и находит его лишь у бедного человека; во втором — то же происходит со св. Иосифом и Марией. Обе драмы оживают и активно используются на страницах современной прозы чиканос, первая — у Томаса Риверы в оригинальной повести в новеллах "И не разверзлась земля...", вторая — в мистических происшествиях поздней прозы Рудольфо Анайи. Традиции средневековой драмы Нового Света прослеживаются и в современном театре мексикано-американцев.
действа, именуемого "Los Matachines". Фольклористы считают, что возникло оно еще в мавританской Испании, из которой распространилось в каких-то формах по средневековой Европе, прежде чем было завезено в Новый Свет, где испанцы обнаружили немало сходных элементов у местных индейцев, так что традиция получила стимул к дальнейшему развитию. В действе принимает участие ряд обязательных персонажей: таковы Эль Торито (Бычок, на одном из уровней воспринимаемый как Дьявол); Эль Монарка (король, воплощение власти, возможно — император ацтеков Монтесума); Эль Абуэло (Дед, вероятно, символ доброго колдуна, поскольку в ходе действа происходит схватка Абуэло и Торито) и одна либо несколько Ла Малинче (девочек/девушек, одетых в белые платья и символизирующих то ли легендарную индеанку, переводчицу и любовницу Кортеса, то ли христианских святых). Танцоры выступают в характерных эклектичных мавритано-индейских нарядах. На Юго-Западе США танец этот распространен и поныне, где его исполняют на празднествах специально приглашенные танцоры, а известная драма Рудольфо Анайи под тем же названием, написанная в 80-е годы XX в., переводит его на язык литературы.
Однако все богатство фольклора мексикано-американцев не смогло тотчас же свободно влиться в общеамериканскую культуру; вследствие неблагоприятных исторических обстоятельств процесс этот затянулся на целое столетие, и основная причина этого коренилась именно в эпохе завоевания Запада. Не следует забывать, что мексиканцы дважды - в 1846-1848 г. и в 1913-1917 г. (Мексиканская революция) — оказались на положении врагов США, и спор об исконных мексиканских территориях решился не в пользу бывших хозяев, а образ мексиканца закрепился на рубеже XIX-XX веков как образ врага. Уничижительные клички "Greaser" и "Гринго", присвоенные друг другу враждующими лагерями, красноречиво свидетельствуют об этом. Но даже помимо двух военных конфликтов, мексиканский культурный компонент изначально отличался от остальных составляющих США по языку, вере, укладу и географическо-климатическому фактору; все это вместе отразилось в несходстве ценностных категорий. В самом деле, имена Дос Пассоса и Уильяма Карлоса Уильямса остаются лишь испаноязычными именами на литературной карте Америки, будучи никак не связанными с испанским наследием США. Отдельные новеллы, вроде "Марии Консепсьон" Кэтрин Энн Портер или "Мексиканца" Джека Лондона, оставались явлениями пусть яркими, но эпизодичными, диссонировавшими с преобладающим настроем неприязни к мексикано-американской культуре в литературе США. Главное, однако, состоит не в этом: несмотря на неблагоприятные условия, именно Калифорния, Техас и Аризона стали в период освоения Запада главнейшими "плавильными котлами" нации и перекрестками множества культур и традиций; они вышли на историческую авансцену, а два из них — Техас и Калифорния — и доныне являются важнейшими, пусть и противоречивыми международными символами американизма, овеянными множеством легенд. Зарождение и расцвет мексикано-американской литературы начнется спустя долгое время — лишь с конца 60-х годов XX в., выразившись в десятках имен, среди которых в первом ряду стоят Рудольфо Анайя, Томас Ривера, Луис Вальдес, Дениз Чавес, Алуриста и множество других; творчество каждого из них имеет под собой глубокие фольклорные корни.
* * *
Вторая половина XIX столетия явилась периодом, когда Америка обрела собственный национальный фольклор. Под воздействием стремительных и бурных социо-культурных процессов сформировались и частично были осознаны базовые фольклорные комплексы — идеи и явления, жанры и типы героев, приведя в свою очередь к возникновению профессиональной американской фольклористики. Подлинно национальные жанры и формы, впервые уверенно обозначившиеся в эту эпоху, сразу же начали оказывать активнейшее влияние не только на литературу, но и на национальную культуру в целом; на рубеже XIX-XX веков они уже уверенно проявили себя как одновременно национально-американское и мировое явление. Таковы блюз, ковбойская тема, ряд мотивов связанных с индейским наследием; начал формироваться жанр вестерна- за счет Дикого Запада укрепились, обновив свою природу, старые фольклорные формы — небылица и юго-западный юмор
Важным итогом эпохи экспансии стало рождение национальных типов, отчетливо соотносимых с понятием "американского героя". Это стало возможно благодаря общественным потрясениям сообщившим национальному сознанию ряд объединяющих идей, изменивших самосознание американцев. Поэтому национальными фигурами, переросшими местные рамки, стали Братец Кролик, Ковбой, великан-лесоруб, вроде Пола Бэньяна, и легендарные исторические фигуры, вроде Буффало Билла и Малыша Билли, каждый из которых, обозначив важную веху на пути национальной самоидентификации, отразил некую существенную сторону американского характера.
комплексы. Во-первых, процесс формирования национального фольклора проходил под ощутимым влиянием массовой культуры, которая сама получила резкий импульс к развитию в "послевоенный" период, когда коммерческое начало фактически стало превращаться в официальную доктрину.
Во-вторых, в этот период впервые проявилось отчетливое влияние журналистики на массовое сознание (а впоследствии — средств массовой коммуникации, усиливших эту тенденцию) в процессе творения полукоммерческих по содержанию общенациональных мифов и легенд. Поначалу в этом отражалось стремление выразить дух нации, угадав его направленность, но впоследствии превратилось в нечто прямо противоположное. Сойдясь на историческом перекрестке, коммерческое начало получило подпитку от фольклорной стихии, однако в XX в. пути фольклора и манипулирования массовым сознанием в сфере искусства в коммерческих целях расходились все дальше, несмотря на попытки теоретического и практического свойства отождествить эти тенденции.
Наконец, в-третьих, итогом эпохи экспансии стал новый способ сосуществования и взаимодействия фольклора и литературы США. Достигнув в своем развитии стадии национальной, фольклор продолжил развитие уже в качестве системы, существующей в государстве с устойчивыми границами. При этом, как и в других странах мира, одни фольклорные феномены и формы обрели общенациональный статус, тогда как другие остались только на региональном или вообще узко-местном уровне (как это случилось с английскими балладами Новой Англии, китобойным фольклором, традициями эмишей в Огайо, фольклором мормонов и т. д.).
В четвертых — это касается влияния на литературу США — материал XX в. вскоре показал: путь дальнейшего развития национальной литературы вел через обращение к фольклорным корням и истокам; накоплявшийся десятилетиями богатейший и обширнейший устный материал мог быть осмыслен и впитан национальным сознанием и литературой лишь на протяжении всего XX в. Фолкнер и "южная школа" немыслимы без фольклорного наследия Гражданской войны и афро-американского устного народного творчества; проза Хемингуэя рождена приятием многочисленных этнокультурных традиций, составивших его художественный мир; национальный американский театр в лице Юджина О'Нила впитал фольклорные комплексы ирландцев, афро-американцев и англо-американцев. Наметились целые направления разработки фольклорного наследия в литературе афро-американцев (в первой половине XX в.), а во второй — мексикано-американцев, не говоря уже об индейском наследии, послужившем, помимо влияния на литературу США в целом, основой для формирования самостоятельной литератургой традиции.
Во взаимодействии литературы и фольклора наметилось два разных пути. Во-первых, — непосредственное воздействие жанровых форм, идей и приемов (например, блюза на поэзию и прозу; ковбойских песен и рассказов на жанр вестерна); во-вторых, — воздействие фольклора на формирование общенациональных представлений, связанных с национальным характером и самобытностью. В этом плане переосмысление экспансии порождало чувство вины за проявленное насилие по отношению к природе и аборигенам осознание противоречиво понятой категории свободы; выявился болезненный комплекс противопоставления Запада - Востоку США обновив проблему самобытности/подражания, авангардности и провинциализма и так далее.
Быть может, главнейшее содержание эпохи заключается в том, что посредством новых фольклорных факторов она оказала национально-объединяющее воздействие, но одновременно обозначила самостоятельные — региональные, субкультурные - пути освоения национального наследия. В высшей степени примечательно, что практически все важнейшие составляющие национальногоо фольклора получили стимул к развитию как бы «от противного", явившись реакцией на крайне неблагоприятные или просто кризисные обстоятельства. Южная школа американской прозы стала формироваться уже в первые десятилетия нового XX века на основе южного сознания и фольклора в ответ на поражение в Гражданской войне. Дикий Запад в сознании масс быстро превратился в грандиозный фольклорный феномен, генерирующий мощные, устойчивые национальные мифы. Уилла Кэзер, Вэчел Линдсей, О. Уистеп Дж. Гнейзенау Нейхардт, У. Ван Тильберг Кларк и Кормак Маккарти — каждый из этих писателей и множество других вслед за ними демонстрируют особый путь в освоении как фольклорного и мифологического, так и исторического наследия Дальнего Запада. В сущности, небольшие эпизоды твеновских романов, такие, как стычка полковника Шерборна и Боггса (индивидуальной воли и самосуда), обнаружив свою принципиальную важность, превратились в центральную тему литературы американского Юга и американского Запада. Весь XX век явился осмыслением того, что же на самом деле произошло во второй половине XIX в. на Диком Западе. И, наконец, индейский, афро-американский и мексикано-американский фольклор — у каждой из этих составляющих американской культуры наметился свой собственный, исполненный драматизма путь к сердцу нации. Пусть "от противного", он объективно вел к национальному единству, составившему современный многогранный облик Америки.
21 West, John O. Mexican-American Folklore. L^tle Rock, Arkansas, August House, 19Й8, p. 92. См. также обширную библиографию в этом издании. По культуре и устной традиции мексикано-американцев см. справочное издание: Handbook of Hispanic Cultures in the United States: Literature and Art. Ed. and introduced by Francisco Lomeli. In 2 vols Houston, Arte Publico Press, 1993, v. 2: Literature and Art.
23 Espinosa, Aurelio M. The Folklore of Spain in the American Southwest Norman and Lnd., Univ. of Oklahoma Press, 1985, pp. 201, 214.