1
Начало американского реализма связано со многими литературными явлениями и писательскими именами, но обычно критики выделяют три значительные фигуры, олицетворяющие главные линии утвердившегося литературного направления. Это Марк Твен, Генри Джеймс и Уильям Дин Хоуэллс. Их различие состоит не только в специфике и разных масштабах дарования, но и в том, что они отразили менталитет разных слоев американского общества и продемонстрировали разные стороны национального бытия и сознания. Разумеется, каждый из них заходил на "чужую" территорию и в той или иной мере через свою избранную сферу выражал целостность окружающей действительности, но доминанты их творчества очевидны и неоспоримы.
Наиболее объемную и многостороннюю картину Америки создал Марк Твен, которому были присущи широта проблематики, многожанровость и разнообразие эстетических средств и приемов. Произведения этого художника многомерны, но преобладает в них то, что можно определить как народную стихию, где понятие "народного" смыкается с понятием "национального" и таким образом охватывает не только низовые, но гораздо более широкие слои жизни.
У Генри Джеймса, писателя более сложного и камерного, преобладают иные уровни и аспекты национального мировосприятия. Его творчество сконцентрировано вокруг морально-психологических проблем, где все окружающее осмысливается в этических категориях. Основной объект интереса и анализа Джеймса — не внешние обстоятельства и события жизни героев, а их мысли и чувства.
У. Д. Хоуэллс вошел в историю американской литературы прежде всего как выразитель мировоззрения среднего класса, что наложило отпечаток на весь его художественный мир. Хотя в своих произведениях он часто обращается к низовым аспектам американской жизни, а одним из его излюбленных жанров является нравственно-психологический роман, основная сфера интересов писателя — повседневный буржуазный быт со своими противоречиями и коллизиями, подчас драматическими, но редко поднимающимися до уровня трагического и редко раскрывающими глубины человеческой природы. Хоуэллс пишет неяркими красками, пользуясь ограниченным количеством эстетических приемов, не проявляя склонности к условности, метафоричности и литературным эффектам. Его манера письма соответствует исследуемому им материалу и авторскому мировидению, выражающему один из типов национального сознания. Будучи несомненно выдающейся личностью и литератором, который во многих аспектах оказался первопроходцем и имел значительное влияние на духовную жизнь своей эпохи, Хоуэллс все же вошел в историю американской литературы как средний писатель. Причем в данном случае определение "средний" применимо не столько к степени достаточно незаурядного дарования Хоуэллса, сколько к целому комплексу социо-культурных явлений и одной из разновидностей американского реализма, сыгравшей свою роль в его развитии и принявшей участие в общем литературном процессе.
был человеком разносторонних интересов — увлекался литературой, пробовал себя в художественном творчестве, писал трактаты об учении Сведенборга, следил за политикой, сочувствовал аболиционизму и любил заниматься различными ремеслами. Нередко его постигали неудачи, семье приходилось переезжать с места на место, а детям — помогать отцу и искать мелкие приработки. Из-за этого молодому Хоуэллсу удалось закончить только несколько классов школы и в дальнейшем пришлось заниматься исключительно самообразованием.
Детство Хоуэллса, проведенное в долине Миссисипи, напоминает детство Твена с его близостью к природе, любовью к реке и особым мальчишеским миром. Впоследствии оно было описано в мемуарах "Городок мальчика" (1890) и "Годы моей юности" (1916). Огромное место в жизни юноши занимало чтение книг и изучение языков, по поводу чего зрелый писатель высказывал даже сожаление, поскольку эти занятия отвлекали его от наблюдений за окружающими нравами и живой жизнью. Хоуэллс самостоятельно выучил греческий и латынь, под впечатлением "Завоевания Гранады" Вашингтона Ирвинга принялся за испанский язык, а для того, чтобы читать в подлиннике полюбившегося ему Гейне, — немецкий. В пятнадцать лет он уже мечтал написать биографию Сервантеса. Но его первыми литературными опытами стали пьесы, переводы испанских новелл, автобиографические рассказы и подражательные романтические стихотворения. (В 1860 г. вместе с другом Дж. Пьяттом он издал поэтический сборник "Стихи двух друзей"). В молодости началась и журналистская деятельность Хоуэллса — он работал редактором в периодических изданиях и писал литературные рецензии, а в 1860 г. по приглашению Джеймса Рассела Лоуэлла, возглавлявшего журнал "Атлантик мансли", посетил Бостон и познакомился со многими выдающимися литераторами — Эмерсоном, Торо, Готорном, Холмсом.
Уильям Дин Хоуэллс. Фотография 1909 г.
Во время президентской предвыборной кампании Линкольна Хоуэллсу поручили написать его биографию. Эта брошюра прославилась тем, что на ее полях Линкольн сделал собственноручные поправки и пометки. В благодарность за оказанную президенту услугу Хоуэллс был назначен американским консулом в Венеции, где провел годы Гражданской войны. В 1862 г. он женился на Элинор Мид, происходившей из известной вермонтской семьи, кузине будущего президента США Р. Хейса (кстати, Хоуэллс стал автором также и его биографии для избирательной кампании). В лице Элинор писатель нашел преданного друга и помощника, их брак длился сорок восемь лет. В Европе Хоуэллс продолжал писать стихи в романтическом духе, создав в том числе балладу из средневековой жизни и роман в стихах "Без взаимности" (No Love Lost, 1869) об американских влюбленных, встретившихся в Венеции.
Вернувшись на родину, Хоуэллс сначала поселился в Нью-Йорке, но вскоре переехал в Бостон, а затем в его пригород Кембридж, университетский центр, очерки о котором опубликовал в 1871 г. (Suburban Sketches), и стал сотрудничать в журнале "Атлантик мансли", которому посвятил многие годы и главным редактором которого был в течение десяти лет, с 1871 по 1881 г. Здесь началась его карьера как критика и писателя, здесь он вошел в литературную среду и стал другом виднейших художников своего времени, прежде всего Твена и Джеймса. В 1881 г. Хоуэллс остапляет журнал и целиком посвящает себя творческой деятельности, заключив договор с издательством "Харпер и братья" на одну книгу в год и публикуя в журналах романы с продолжением. Год он проводит в Европе, а по возвращении в 1883 г. покупает дом на престижной Бикон-стрит в Бостоне и переезжает туда с семьей.
— тяжелой болезнью и смертью в 1889 г. старшей дочери Уинифрид — и социально-политическими коллизиями в стране. В это время Хоуэллс увлекается социалистическими идеями, принимает участие в движении "национализаторов", выступавших за общественную собственность, входит в Лигу антиимпериалистов, сближается с Э. Беллами, протестует против казни руководителей восставших рабочих в Чикаго ("Хеймаркетское дело"). С 1886 по 1892 г. он ведет колонку редактора (Editor's Study), а с 1900 г. и до конца жизни - колонку "Удобное кресло редактора" ("The Editor's Easy Chair") в «Харперс мансли", с 1889 г. живя в Нью-Йорке. Не получив высшего образования, Хоуэллс был удостоен почетных степеней в нескольких ведущих университетах Америки и стал первым президентом Американской Академии искусств и литературы. Умер он в 1920 г в возрасте 83 лет, на десять лет пережив жену и любимого друга Твена.
Наследие Хоуэллса воистину огромно — более тридцати романов, десять книг путешествий, сотни критических статей, несколько томов рассказов, автобиографических сочинений и пьес. Небогатая событиями жизнь Хоуэллса — это прежде всего биография его творчества, литературных влияний, пристрастий и полемики. В интервью русскому журналисту Н. Максимову, данном для журнала "Труд" в 1894 г., Хоуэллс признался, что считал себя недостаточно реалистом: "... мне мешают врожденные предубеждения, и мне часто кажется, что я больше интересуюсь литературным процессом, нежели жизнью"1. Для него побудительным мотивом к творчеству изначально были не столько наблюдения над окружающей действительностью, сколько литературные впечатления. Даже рано пришедшая убежденность, что литература должна идти от жизни, по словам самого Хоуэллса, появилась под влиянием чтения Гейне, а окончательное расставание с присущим молодости романтическим мировосприятием произошло после знакомства с творчеством Гольдони в Венеции. Среди любимых художников Хоуэллса были Шекспир (из него взяты названия некоторых романов — "The Quality of Mercy", "The Undiscovered Country", "The Shadow of a Dream", "A Counterfeit Presentiment"), Сервантес, Ибсен, Поуп. Как считает американский исследователь Э. Картер, любовь к изображению обыденного у Хоуэллса во многом зародилась от увлечения традицией пикарески, где главное — не сюжет, а характеры, где последовательное, непрерывное повествование заменяется серией эпизодов и где в фокус внимания попадает прежде всего низовое и заурядное2.
Отдав дань романтизму в своих ранних, еще незрелых литературных опытах, Хоуэллс в целом отрицательно относился к романтическому типу мировосприятия, однако это в первую очередь относилось к литературе сентиментальной, фальшивой, приукрашивающей и искажающей действительность. Эти черты он находил не только в бульварных романах, но и у серьезных авторов. Ему активно не нравился В. Скотт, которого он упрекал за фальсификацию истории; критической оценке подвергались Диккенс и Теккерей, а также "бостонские брамины", призывавшие литераторов держаться в рамках благопристойности и чистого литературного языка. При этом Хоуэллс с большим уважением относился к ведущим представителям романтизма, у которых следует искать корни многих элементов его художественного мира. Большое влияние оказали на писателя Ирвинг, Готорн и, разумеется, Лоуэлл с его "Записками Биглоу", привлекавшими Хоуэллса широким использованием народного языка и диалектов.
Хоуэллсу не импонировали мрачные умонастроения романтиков, их склонность к скептической иронии и изображению неординарных событий и гипертрофированных чувств, но судил он их по мере возможности объективно, согласно законам их собственной поэтики. Характерна в этом отношении полемика Хоуэллса с Г. Джеймсом по поводу Готорна. В эссе "Готорн Джеймса" (1880) он пишет: "М-р Джеймс ставит в упрек персонажам "Алой буквы", что они представляют собой скорее типы, чем личности, скорее состояния духа, чем индивидуальные характеры, словно задачей романтической повести не является показ именно типов и состояний духа. Так как произведения Готорна всегда, по самой своей сути, в своем замысле и осуществлении являются романтическими повестями, а не романами, часто критика м-ра Джеймса лишена законной силы из-за указанного смешения, которое он, по какой-то неясной причине, допускает"3"будто только длительный исторический период и сложный социальный механизм вызывают к жизни литературное творчество" (3; с. 531), — Готорн сумел доказать, что привычная повседневная жизнь для художника важнее, чем исторические реликвии, чужеземные красоты и необычные происшествия. Поэтому "Мраморный фавн" Готорна слабее повестей о Новой Англии, где изображена американская действительность. «Если вычесть такие "атрибуты" романов, как монархи, двор, аристократия, дворянство, замки, коттеджи, соборы, аббатства, университеты, музеи, политические группировки, Эпсомы и Аскоты, отсутствием которых м-р Джеймс доказывает англичанам нашу бедность, — если вычесть все это, остается вся человеческая жизнь и тот социальный механизм, который дает литературе новые, свежие возможности, многообразные и неисчерпаемые. Готорну меньше, чем кому-либо, нужны эти унылые, обветшалые атрибуты» (3; с. 531). Таким образом, Хоуэллс не отказывает полностью романтизму в способности отражать непосредственную действительность.
Довольно близкими оказались воспитанному в сведенборгианском духе Хоуэллсу американские трансценденталисты и прежде всего Эмерсон с его идеей присутствия мировой души в каждой частице бытия. Имея в виду приверженность писателя к Эмерсону, сочетавшему реализм с идеализмом, и к Сведенборгу, у которого реальность имеет символическую природу, а человек является микрокосмом, Э. Картер называет Хоуэллса "материалистическим идеалистом", хотя все же полагает, что его натуре больше соответствовали уравновешенность, трезвость и гуманистичного классицизма XVIII в. (2; pp. 27, 28). уманистичность
Особые отношения сложились у Хоуэллса с теми писателями-современниками, которые, как и он, считали реализм единственно верным направлением развития американской литературы Поэтому, не разделяя увлеченности Джеймса Европой и критикуя его за снобизм и недостаток патриотизма, Хоуэллс сохранял с ним тесные взаимоотношения и отдавал должное его творчеству (Последняя незаконченная рукопись Хоуэллса называлась "Генри Джеймс, американец"). В очерке "Генри Джеймс-младший" (1882) он восхищается слогом и стилем своего друга, его "художественной беспристрастностью в разработке образов". Ему импонируют близкие его собственному художественному миру черты реализма Джеймса. "Очевидно, — пишет Хоуэллс, — он целиком занят изображением характеров действующих лиц, а не их судьбами; полностью разработав характер, он оставляет читателям решать его участь по своему усмотрению". "Главная задача романиста дать читателю исчерпывающее представление о характерах героев и обстоятельствах, в которые они поставлены". Анализируя произведения Джеймса, хваля его за психологизм, глубокое проникновение в мотивы человеческих поступков, приоритет аналитичности перед драматической интригой, Хоуэллс формулирует свое понимание реализма. При этом он прекрасно осознает специфику дарования Джеймса, отмечая отсутствие в его произведениях типичного американского юмора, низовой стихии: у Джеймса прежде всего "метафизический талант, устремленный к достижению художественного результата" (3; с. 535—537). В Джеймсе Хоуэллс видит представителя новой школы национальной литературы, возникшей не на пустом месте, а восходящей к романтизму, который, однако, уже изжил себя и не пригоден для "воспроизведения даже идеальных сторон современной жизни". В отличие от романтизма, новая школа изучает человеческую природу в ее будничных проявлениях. "В конце концов сегодня нас больше интересует, что имеет сказать писатель, нежели то, что он может нам рассказать. Все истории так или иначе давным-давно рассказаны, и теперь нам хочется узнать, что романист думает о людях и ситуациях, в которых они оказываются" (3; с. 542).
Джеймс всегда был для Хоуэллса авторитетом и любимым собеседником, но еще более тесная дружба связывала его с Марком Твеном, самой крупной фигурой в американском реализме второй половины XIX в. Их первая встреча состоялась в 1869 г. в редакции "Атлантика", куда Твен зашел поблагодарить Хоуэллса за положительную рецензию на "Простаков за границей". С тех пор и до самой смерти Твена в 1910 г. они оставались близкими друзьями, о чем свидетельствует их многолетняя переписка на самые различные и прежде всего, разумеется, литературные темы (некоторые письма Твена Хоуэллсу насчитывают по нескольку десятков страниц).
Сильно преувеличены и несправедливы нарекания некоторых критиков в адрес Хоуэллса, который якобы исполнял при Твене роль своеобразного цензора, вычеркивающего из его рукописей слова и выражения, не соответствующие канонам литературного языка и устоям благопристойности. Эта легенда, созданная В. В. Бруксом, не соответствует действительности — поправки Хоуэллса, может быть, современному взгляду и представляющиеся излишне пуристскими и придирчивыми, носили главным образом редакторский, стилистический характер. То новое и свежее, что внес Твен в национальную литературу, Хоуэллс всячески приветствовал и поощрял. "Главное очарование Марка Твена, — писал он, — это его полная свобода в области, где большинство из нас сковано цепями стародавних условностей. Он прогуливается по ухоженному литературному парку, шагает поперек его аккуратных дорожек и ступает на траву, невзирая на все надписи, вывешенные там от начала литературных времен и грозящие опасностями и карами за малейшее нарушение границ".
"Он пишет на английском языке так, словно это первобытный язык и позади него нет латыни и греческого, а рядом с ним — немецкого и французского. В результате получается язык, на котором написаны самые мощные творения английской литературы". Именно такой язык, считает Хоуэллс, необходим для отображения американской действительности, в которой все как бы увеличено, интенсифицировано и дышит новизной. Для выражения широких понятий, сильных чувств, свободной фантазии речь Мильтона, Теккерея или Диккенса слишком тонка и изысканна, здесь более подойдет речь американского Запада, откуда Твен, истинный американец, черпал свой юмор и лексику. "... У него вы найдете самый индивидуальный, так сказать, биографический стиль, какой когда-либо был у пишущего; в нем нашла выражение цивилизация, у которой отвага не всегда пропорциональна скромности" (3; с. 599). v V
В книге "Мой Марк Твен" (1910), написанной после смерти друга, Хоуэллс констатировал: "Из всех литераторов, которых я знал, он был наиболее нелитературным по складу характера и художественной манере"4 Твен, считает Хоуэллс, писал как думал, следуя воображению, а не рациональной логике, он был романтиком в душе, но "он не был романтичным, и он был в высшей степени художником, а поэтому не мог не желать, чтобы его собственное творчество показывало жизнь такой, какой он сам ее видел" (4; Р-^9). Именно Твену Хоуэллс отводит ведущее место в американской литературе, богатой такими именами, как Эмерсон Лонгфелло, Лоуэлл, Холмс. "... Они были похожи друг на друга и на других литераторов; но Клеменс был исключительным, несравненным, Линкольном нашей литературы" (4; р. 101). Нужно сказать, что и Джеймс, и Твен также в целом положительно относились к творчеству Хоуэллса, достаточно высоко оценивая многие его произведения.
Доброжелательные отзывы получал писатель и из далекой России — от Льва Толстого, который похвалил присланные ему Хоуэллсом романы, и от Тургенева, который признался, что однажды провел бессонную ночь над "Случайным знакомством" и был бы рад посетить страну, где есть девушки, похожие на героиню этой книги. Хоуэллс проявлял большой интерес к русскому реализму и полагал, что многим обязан таким художникам, как Толстой, Достоевский и Тургенев. В эссе "О «Преступлении и наказании» Достоевского" (1886) он писал о главенствующей роли русских в современной литературе. "Произведения этих писателей настолько превзошли уровень реализма, что этот термин, и так не вполне подходящий к любой творческой школе, для них кажется совершенно недостаточным. Они реалисты в том, что исходят из полнейшей вероятности ситуаций и мотивов поведения героев, но это лишь начало, ибо их цели и сила воздействия настолько далеко выходят за рамки реализма, что надо искать другое слово. Наверно, лучше всего их место в литературе передает слово "гуманисты", если только его смысл, с одной стороны, ограничить простым, сочувственным, почти братским отношением к изображаемым ими людям и явлениям жизни, а с другой — привнести в него глубочайшее чувство личной ответственности, от которой никого не освобождает ответственность общая" (3; с. 543).
"драматическому методу", служащему "образцом для романа будущего"5. комментария и показанных с разных точек зрения. О том, какое воздействие оказал на него Тургенев, Хоуэллс писал: "Жизнь предстала передо мной в ином свете, после того как я однажды прочитал Тургенева; она стала более серьезной, более страшной; и с мистическим чувством ответственности, неведомым мне до тех пор, мои радостные американские горизонты были погружены в безбрежную меланхолию славянского, терпеливого, агностического, истинного" (5; с. 104).
Хоуэллс отдавал предпочтение Тургеневу до тех пор, пока не появились первые переводы Толстого, который произвел настоящий переворот в сознании и взглядах писателя, открыв перед ним новый мир и новый смысл бытия. Хоуэллс стал не только почитателем Толстого, но и его активным пропагандистом, посвятившим ему десятки статей. Несомненно, что он был поражен реалистичностью, правдивостью и глубиной толстовского художественного таланта, но более всего его привлекала созданная в творчестве Толстого философско-этическая система. (Хотя следы эстетики Толстого в романах Хоуэллса очевидны, особенно в обрисовке характеров, сам он утверждал, что как романист и художник не испытал его воздействия.)
Идеи русского гения заставили Хоуэллса пересмотреть свои взгляды, отношение к жизни и людям и собственную общественную позицию. Он задумался о нравственной основе существования, о своем праве на достаток и эгоизме, принципах справедливости и общественном устройстве. В предисловии к изданию перевода "Севастопольских рассказов" Хоуэллс признавался, что хотя Толстой очень далек от него географически и живет, "как на Луне", он является для него самым близким существом"6"Философия Толстого" (1887) он писал, что "Толстой заменил совесть художника совестью общечеловеческой", а его произведения определил как "правдивые картины жизни, озаренные светом общечеловеческой совести" (3; с. 556). У Толстого Хоуэллс видел гармоническое единство эстетического и нравственного, искусства и высокого духа, красоты и гуманизма. Для него важно, что Толстой учит служить добру и долгу не героическими поступками, а деяниями в повседневной жизни. "Никто из известных мне писателей не рассказывал так правдиво о человеческой жизни в ее всеобщем значении и, в то же время, в ее наиболее правдивых и индивидуальных проявлениях" (6; с. 15). В письме к Джеймсу Хоуэллс так отзывался о романах Толстого: "Они стоят всех других романов, когда-либо написанных"7.
Примечания.*
1 Труд, 1894, № 8, с. 363.
3 Хоуэллс У. Д. Возвышение Сайласа Лэфема. Гость из Альтрурии Эссе М., 1990, с. 530-531.
7 Life in Letters of William Dean Howells. N. Y., 1968, v. 1, p. 405.