5
Вторым призванием писателя можно назвать литературную критику, его труды в этой области составляют несколько томов. Хоуэллс был чрезвычайно активным и оперативным критиком, реагировавшим практически на всякое сколь-нибудь значимое литературное событие. Он печатался в десятках газет и журналов, считая своим долгом влиять на вкусы читающей публики и прежде всего отстаивать принципы национального реализма. Широкая панорама литературы XIX в. дана в сборниках "Критика и проза" (Criticism and Fiction, 1891) и "Героини художественной литературы" (Heroines of Fiction, 1901). Некоторые книги — "Литература и жизнь" (Literature and Life, 1902), "Воображаемые интервью" (Imaginary Interviews, 1910) — содержат эссе как на литературные темы, так и на темы, касающиеся самых разных аспектов жизни: политики, путешествий, природы, больших городов, театра, рекламы, быта, женского вопроса, философии и так далее. Иногда автор вносит в небеллетристический жанр элементы вымысла, вводя в текст воображаемые диалоги со "старым издательским, креслом" или с теми или иными писателями, поэтами и журналистами.
Однако в каком бы жанре ни работал Хоуэллс, главной его целью было реалистическое изображение американской жизни и утверждение реализма как ведущего метода отечественной литературы. Писатель был не только практиком нового метода, но и его активным пропагандистом. Свои взгляды на суть реализма он изложил во многих работах, главной из которых стало пространное эссе "Критика и проза", опубликованное в 1891 г. и имевшее широкий общественный резонанс, поскольку в это время Хоуэллс был признанным мэтром американской литературы.
В основе теории реализма у Хоуэллса, как и у других реалистов XIX в., лежит неразрывное единство эстетики, этики и конкретной жизни. Истина, Добро и Красота, три вожделенных идеала той эпохи, в сознании художников не могли существовать друг без друга, и наличие одной составляющей этой триады неизбежно подразумевало присутствие остальных. Идя от формулы Джона Китса "Красота есть Истина, Истина есть Красота", Хоуэллс утверждает, что правдивое всегда прекрасно и несет добро. Он также опирается на учение Э. Берка, который в своем исследовании о происхождении идей о возвышенном и прекрасном пришел к выводу, что законы искусства находятся не в самом искусстве, а в жизни. Правда жизни, простота, естественность и честность — вот основные критерии при оценке художественного произведения, которое нужно сравнивать прежде всего не с другими произведениями, а с реальностью. Критика и публика не должны ожидать от писателей подражаний литературным образцам и требовать от них, чтобы они "идеализировали своих персонажей, то есть лишали их жизнеподобия и придавали им книжность"27. Писатель должен "приложить уши к устам Природы и внимать ее речам" (27; р. 14). "Реализм — это не больше и не меньше, чем правдивая трактовка материала" (27; р. 38).
некогда был новым и прогрессивным, но затем изжил себя, как изживет себя и пришедший ему на смену реализм, "когда будет просто нагромождать факты и чертить схему жизни вместо того, чтобы ее живописать" (27; р. 15). Кроме того, утверждает Хоуэллс, практически ни один метод не существует в чистом виде — в качестве иллюстрации к этому тезису приводится творчество Бальзака, у которого сохранились черты романтизма. Вообще, борясь с романтизмом, писатель все же вынужден был признаться в своем поражении, так как понял, что романтизм, задевая определенные струны человеческой души, в том или ином виде будет существовать всегда.
Теория реализма у Хоуэллса имеет национальные корни и специфику, она опирается на демократическую идею равенства и значимости всего сущего, углубленную учением трансцендентализма о присутствии в каждом явлении жизни мировой души. Несомненно здесь и влияние пуританской идеологии, где присутствует убежденность в том, что даже незначительные вещи и события суть проявления божьего промысла и поэтому достойны внимания и отображения. Писатель-реалист, по Хоуэллсу, "каждым нервом чувствует равенство вещей и единство людей; его душа вдохновляется не суетными видимостями, тенями и идеалами, а реальностями, в которых только и живет правда" (27; р. 15). Демократия в литературе — это стремление говорить правду без сентиментальности и фальши. Только следуя этому принципу, книги могут выполнить великую задачу — научить людей братству.
Популярность в Америке романтической и сентиментальной литературы Хоуэллс объясняет особенностями настроя американцев, которые еще не обрели достаточного самосознания и продолжают считать образцом европейскую литературу. Они верят, что в их стране все проще, грубее, приземленнее и вульгарнее, чем в Старом Свете, и поэтому стремятся к элитарному, изысканному, патрицианскому, на самом деле являясь смесью "плебейских элементов всего мира". Они хотят выделиться из массы, образовать высшие классы, подражая героям европейских романов, что противоречит национальным традициям Америки, где красота и величие заключены в обычных вещах и проникнуты идеей братства. Задача американской литературы — изображать то, что объединяет, а не разъединяет людей. Ее специфика - обращение к повседневности и оптимизм, склонность рисовать положительные аспекты бытия, находить универсальное в индивидуальном
Описание обычной человеческой жизни в ее заурядных проявлениях писатель не считает следствием узости и ограниченности, поскольку каждый человек — это микрокосм, заключающий в себе все многообразие мира. "Любой человек и любое действие могут дать ключ к общему принципу, лежащему за всеми людьми и действиями"28. Хоуэллсу важна не "горизонталь", а "вертикаль", не широта, а глубина. Это соответствует сущности цивилизации, где различаются не классы, а типы, и не столько типы, сколько характеры. Для отражения этих новых условий и понадобился новый литературный метод.
XIX век был веком науки, эмпирики, позитивизма, которые формировали и соответствующие представления о литературе как "научной лаборатории общества", в чьи задачи входило наблюдение, классификация и анализ.
Однако одной из особенностей реализма Хоуэллса являлась его убежденность в существовании некоего допустимого уровня обобщения, за пределами которого наступает разрушение правдивости и конкретности образа. Отсюда, возможно, его осторожность в использовании таких приемов, как символ, гротеск, пародия, гипербола и пр., отсюда его сомнения в реалистической природе творчества таких художников, как Диккенс, отсюда его подход к обрисовке собственных героев. "Ни один из живущих людей, — писал Хоуэллс, — не является типом, это — характер". Человек противоречив, неоднозначен, он одновременно "благороден и неблагороден, велик и мал, сложен, полон перемен" (27; р. 15). Хоуэллсу претит любая искусственность, ему близка "органическая" идея литературы, которую он сравнивает с "растением, произрастающим из природы людей, берущим силы из их жизни, имеющих корни в их характере и обретающим форму из их воли и вкуса" (27; р. 31).
В своей теории искусства Хоуэллс делает явный упор не на эстетике, а на этике: "мораль проникает все вещи, это душа всех вещей" (27; р. 42). Без правды и морали бессмысленны и нелепы все изыски стиля, изобретательность сюжета и композиции. Главное в искусстве — гуманизм, сочувствие несчастным, преодоление эгоизма. Искусство должно выполнять воспитательную функцию, быть полезным, учить, а не служить "последним убежищем для аристократического духа, который исчезает из политики и общества и сейчас ищет приюта в эстетике" (27; р. 87). Понятие реализма включает для Хоуэллса не только правдивость отображения жизни, но и этическое наполнение — братское отношение к ближнему, сочувствие, ответственность. "Быть правдивым — значит быть нравственным" (3; с. 582). Образцом в этом отношении служил для него Толстой, который "заменил совесть художника совестью общечеловеческой" и дал "правдивые картины жизни, озаренные светом общечеловеческой совести" (3; с. 556).
Хоуэллсовскими представлениями о реализме объясняются и выбранный им круг рассматриваемых тем, и сюжеты его произведений, в которых он избегает экстраординарных событий и неожиданных поворотов. Он убежден, что в литературе каждой проблеме должно быть отведено столько места, сколько она занимает в реальной жизни. Поэтому, будучи уверенным в преобладании доброго и светлого над злым и мрачным, писатель был против смакования низкого и грязного и не уделял много внимания любовным страстям, избегая здесь излишней откровенности. Он уподоблял писателя врачу или священнику, которые обязаны следовать налагаемым этими профессиями этическим нормам и правилам. Печатать, по его мнению, можно лишь то, что отец без колебаний может дать прочитать своей дочери. Этот критерий, не раз с иронией прокомментированный критиками Хоуэллса, несомненно, значительно ограничивал его реализм и был одной из причин его "усредненности" и "плоскостности", не давая npq-никнуть в более глубокие слои человеческого бытия и психологии.
При этом Хоуэллс не чурался негативных аспектов действительности: "Я люблю смотреть в глаза фактам, ибо хотя черты их часто ужасны, другого источника света нет..." (3; с. 580). Более того, он предостерегал своих коллег по перу от пренебрежения обыденностью: "У нас никогда не будет собственной поэзии, пока мы не преодолеем абсурдного отвращения к фактам, пока мы не заставим идеал охватить и включить реальное, пока мы не согласимся различать музыку в наших простых, обычных именах и не введем Смита в лирику, а Джонса — в трагедию" (2; р. 154).
"где сидят дамы и куда заходят дети", но и потому, что для пуританина была неприемлема жесткая зависимость человеческого поведения от внешних обстоятельств, умаляющая внутреннюю борьбу добра и зла в его душе. Кроме того, как заметил писатель по отношению к творчеству Ф. Норриса, "его правдивая картина жизни не правдива, ибо из нее исключена красота" (3; с. 598). Красота же соотносится у Хоуэллса с духовностью, поэтому изображение низких сторон действительности и аморальных поступков возможно только из высоких побуждений.
Отдавая себе отчет в сложности и противоречивости человеческой природы, заключающей и естественное, животное и цивилизованное начала, Хоуэллс считал, что в задачи литературы входит демонстрация превосходства разума над низменными инстинктами. Не следует углубляться в их изображение, поскольку существуют более важные проблемы американской жизни — экономические, социальные, нравственные, религиозные, на которых и следует сосредоточиться в первую очередь. Правдивое освещение темных сторон бытия и жизни общественного дна оправдано лишь тогда, когда оно лишено приукрашивания и сентиментальности и проникнуто благородным сочувствием. В эссе "Нью-йоркское дно в художественной литературе" (1896) писатель обращается к тем, "кто чувствует свое родство с каждым человеческим существом и не различает высокого и низкого там, где речь идет о неизбежности сострадания или о душе, тщетно борющейся с неумолимым роком" (3; с. 584).
В. В. Брукс писал, что Хоуэллс проповедовал реализм не "сенсуалистического", а "духовного" типа (5; р. 67). Духовная суть бытия заключалась для Хоуэллса не в низком и не в экстраординарном, а в повседневности, плавном течении заурядных событий, что и было для него жизнью как таковой. Когда критика обрушилась на писателя из-за того, что в романе "Кентоны" изображены заурядные люди, он пояснил свою позицию следующим образом: "Я надеялся, что помогаю своим соотечественникам узнать себя в изысканной красоте их повседневной жизни и найти причины для гордости в красоте простой обыденности, но они этого не хотят. Они поносят мои цветы, сорванные с плодородных полей нашей обычной жизни и отворачиваются к чертополоху, проявляя аппетит к фальшивому и невероятному" (7; v. 2, Р- 161). В приверженности Хоуэллса к среднему классу, к повседневности, к неброским художественным средствам американский исследователь У. Гибсон видит влияние "века Разума", для которого в искусстве важны были понятия симметрии, пропорции, перспективы. "Все они происходят из его любви к английской мысли восемнадцатого века: концепции рациональности и контроля, меры и равновесия"29.
Все экстраординарное, с точки зрения Хоуэллса, не выявляло глубинных потенций и тайн бытия и человеческой психики, а лишь искажало их. Поэтому он не любил трагедии, считая, что трагическая кульминация не может раскрыть полноту характера, проявляя лишь две эмоции — страх и отчаяние — и сдерживая остальные. В такие мгновения рвутся связи между обстоятельствами и личностью, судьба побеждает и поражает человека, делая его пассивным30.
У Хоуэллса особый интерес направлен именно на человеческие характеры, ему важнее то, что представляет собой герой, чем то, что с ним происходит. Но, как писал он в своем эссе, — "одним из условий любого искусства является то, что созданный им мир должен быть микрокосмом"31— универсальный опыт. В американской словесности, имеющей специфическую региональную литературу, происходит движение от индивидуального к провинциальному и далее - к национальному и общечеловеческому.
В художественных произведениях, созданных в США, образы героев обусловлены особыми внешними обстоятельствами. Характеризуя книги Х. Гарленда, Хоуэллс замечает, что "как художник в высшей степени американский, он инстинктивно стремится изображать условия, ибо Америка и сама представляет собой условия совершенно новые" (3; с. 630). Погружение в американскую действительность было в высшей степени присуще и самому Хоуэлл-су, который трансформировал в феномен искусства факты личной биографии и свои наблюдения. И в этом проявился национальный характер его творчества, поскольку автобиографичность, сближение художественной и небеллетристической литературы, в конечном счете — эстетики и этики, были свойственны всей американской словесности. Интересно, что свое желание писать художественную прозу, то есть вымысел, сам Хоуэллс объясняет как раз стремлением к правде. По его мнению, человек не может быть до конца откровенным в мемуарах, где он неизбежно хочет представить себя в выгодном свете. Только скрывшись под маской героя, он становится искренним. "По этой причине единственными подлинными биографиями являются романы, и любой роман, если он честен, будет автобиографией автора и биографией читателя"32. Хотя Хоуэллс считал, что в тексте автор должен быть невидимым, предоставляя характерам раскрываться без его очевидного участия и морализаторства, в письме к Твену он признавался, что эгоцентричен и всегда стремится к самовыражению, включая во все произведения элементы своего внутреннего мира33.
Хоуэллс полагал, что писать нужно о том, что знаешь и любишь, руководствуясь нравственной интуицией и чувством прекрасного, проявляя свою индивидуальность. Эти принципы он распространял и на стиль своих произведений, о котором, по его мнению, автору, знающему, о чем, что и как писать, не стоит заботиться. Стиль "позаботится сам о себе", будучи всего лишь способом, которым человек что-то говорит"34. Он всегда индивидуален, так как искусство неисчерпаемо и нет необходимости прибегать к готовым литературным формулам.
вариантами языка, о грамматике, диалектах, нормативной и неправильной лексике, о реформе правописания. Он был большим сторонником американских особенностей речи и приветствовал областнические диалекты, считая их признаком развития языка. Однако, полагая, что "языки, пока они живут, постоянно изменяются" (27; р. 66), Хоуэллс в то же время не терпел грубости и вульгарности и не допускал в литературе нарушения норм приличий. Не принимал он и нарочитого искажения языка и по этой причине отрицательно относился к сочинениям "литературных комедиантов". Нелитературная речь служит для писателя, главным образом, средством характеристики и индивидуализации персонажей, авторский же текст, как правило, строго литературен и даже несколько суховат и монотонен.
Несмотря на то, что в течение нескольких десятков лет Хоуэллс был одним из самых плодовитых, авторитетных и популярных писателей Америки, по словам Т. Драйзера, "деканом американской литературы", его литературная судьба складывалась не просто. Единодушного признания он не получал никогда — его критиковали на всех этапах его творческого пути, а под конец жизни основательно подзабыли. В 1915 г. он писал Джеймсу: "Я похож на мертвый культ с поверженными статуями и растущей над ними травой в бледном лунном свете" (8; р. 233). Мнения современников о нем расходились и были крайне противоречивы. Одни считали его истинно американским писателем, отразившим все многообразие национальной жизни и создавшим "историю американских нравов"35. Другие упрекали его за избыток реализма, изображение низких сторон жизни и отсутствие воображения.
В первые десятилетия XX в. в Хоуэллсе видели ограниченного буржуазного писателя, конформиста, пуриста и "нежного реалиста", который призывал изображать лишь "радостные стороны жизни". Ф. Норрис говорил о романах Хоуэллса, что они "респектабельны, как церковь, и приличны, как дьякон", а заключенные в них коллизии называл "драмой разбитой чашки, трагедией прогулки до соседнего квартала, волнениями послеобеденного визита, авантюрой приглашения на обед"36. Г. Л. Менкен назвал Хоуэллса "изобретателем красивостей", "автором длинного ряда неодухотворенных и пустых книг, в которых не больше идей, чем во множестве томов "Домашнего женского журнала"37.
"Мистер Хоуэллс был милейшим, деликатнейшим и честнейшим из людей, но он исповедовал кодекс веры набожной старой девы, величайшее наслаждение которой — пить чай у викария. Он с отвращением относился не только к богохульству и непристойностям, но и к тому, что Г. Дж. Уэллс называл "восхитительной грубостью жизни". У него был фантастический взгляд на жизнь, который сам он наивно считал реалистическим; согласно этому взгляду, фермеры, рыбаки и фабричные рабочие, быть может, и существуют, но фермеры никогда не имеют дела с навозом, моряки никогда не горланят неприличные песни, а фабричные рабочие безгранично благодарны своим добрым хозяевам; все они кротко улыбаются живописным бродягам и страстно мечтают съездить во Флоренцию"38. Еще более резок был Т. Драйзер, подходивший к литературе с радикальных позиций: «Как человек и как представитель современного реализма я отбросил бы почти все книги Джеймса за их узкий и откровенно классовый подход к описываемым событиям, а также всего Хоуэллса за отсутствие у его героев социальных характеристик и, что еще хуже, за безграмотность (исключением является "Их свадебное путешествие"). Несмотря на такую книгу, как "Карьера Сайласа Лафама", Хоуэллса можно без церемоний вычеркнуть из числа стоящих авторов»39.
Недостатки Хоуэллса отмечал и В. Л. Паррингтон, который находил у писателя избыток деталей, скудость материала и непрояс-ненность сути романов. "Действие просачивается через пелену ничего не значащих разговоров, возникая из крошечных ручейков, течение которых останавливается из-за малейшего препятствия" (17; с. 317). Слабость Хоуэллса Паррингтон видеЛ"в отказе от всего героического, необычного, своеобразного и трагического и изображении лишь серого и будничного. По мнению Парринг-тона, Хоуэллс не смог показать Америку "во всей ее многообразной полноте", как Уитмен, поскольку не обладал его "напористой энергией". В этом помешало ему отсутствие темперамента и "развитое чувство сдержанности, свойственное среде, в которой он жил" (17; с. 307). Другой причиной "робкого" реализма Хоуэллса Паррингтон называет присущий ему комплекс неполноценности жителя фронтира, благоговеющего перед культурой Новой Англии. "Из-за этого он отрекся от того, что принес с собой с Запада, направил свой талант по неверному пути и в основу своего реализма положил скудный материал, обнаруженный в гостиных Бэк-бей. Традиция утонченности душила реализм Хоуэллса" (17; с. 318). Хоуэллс, говорится далее, в принципе не обладал талантом романиста и был скорее по призванию "остроумным эссеистом". В то же время Паррингтон отдавал должное наследию Хоуэллса и той роли, которую он сыграл в становлении национального реализма. Он не относит писателя к "позолоченному веку" и к "браминизму", считая, что Хоуэллс сумел выйти за рамки общепринятого, преодолеть узость взглядов бостонской элиты (хотя они сказались на ограниченности его писательской техники) и создать "идеал самобытной, чисто американской культуры" (17; с. 308). "Хоуэллс знаменовал собой переход от идеализма прошлого к натурализму будущего" (17; с. 320).
Тенденция к объективной оценке наследия Хоуэллса усилилась после второй мировой войны, когда стали переиздавать его произведения и появилось множество критических работ, посвященных литературе XIX в. Были написаны научные биографии писателя, вышли подборки статей, трактующих разные аспекты его творчества, и многочисленные монографии, где разбирались специфика его произведений, взглядов и личности, его взаимоотношения с современниками, его место в искусстве прошлого столетия и тип его реализма. Среди литературы о Хоуэллсе следует отметить работы Клары и Рудольфа Кёрков, У. Макмуррея, К. Эбла, Э. Вагенкнехта, Э. Кейди, Дж. Беннетта, О. Фрикстедта, Э. Картера, Э. Неттлс, Р. Хоу и советской исследовательницы А. А. Елистратовой. Многие критики, например, К. Вандербильт ("Достижения Уильяма Дина Хоуэллса", 1968), делали попытку пересмотреть созданную о писателе легенду и подойти к нему как к сложному литературному явлению. Некоторые анализировали его книги, используя современные новейшие методы, подходя к ним с точки зрения феномена отчуждения, символизма, психоанализа (Дж. Кэррингтон, Э. Приоло, Р. Олсен). Событием стали издания писем Хоуэллса, его переписки с Твеном и собрания сочинений в сорока томах (Университет штата Мичиган, 1968 г.).
Подобный интерес к Хоуэллсу объясняется разными причинами, лежащими как во внешних обстоятельствах, так и в самой природе творчества писателя. В век модернизма, постмодернизма и значительной трансформации классического реализма, воспринявшего влияния новых течений, встал вопрос о сути, формах и границах этого метода. Кроме того, появилась возможность пересмотреть концепцию реализма в свете новых литературоведческих теорий и методологий. Сказалась и некоторая ностальгия по литературе прошлого, несущей в себе гуманистические тенденции, рационалистическое видение мира, отображение реальности в конкретных жизненных образах. Обращение к реалистам прошедшего столетия было интересно также и с исторической точки зрения, поскольку в их произведениях можно было найти достаточно полную картину повседневной американской жизни в XIX в. В этом смысле творчество Хоуэллса, посвященное среднему американцу, было особенно важно.
"Хоуэллс — одна из самых непонятных фигур нашего прошлого. Он был так близок к тому, чтобы стать великим американским романистом. Он обладал для этого, кажется, всем, и прежде всего самым многообразным жизненным опытом... Добавьте к этому критическое чутье Хоуэллса; он сумел понять, что Бальзак, Флобер и Толстой стоят выше Теккерея и Диккенса, он был непоколебимым приверженцем реализма. И самое главное — у Хоуэллса был превосходный стиль; ясность прозы он любил так же сильно, как ненавидел аффектацию"40. И при этом, констатирует исследователь, мало кто в наше время помнит его произведения, среди которых много хороших, но нет выдающихся.
Действительно, Хоуэллс не занял места в первом ряду американской литературы, но не случайно его имя часто упоминается рядом с именами Марка Твена и Генри Джеймса. Созданный им художественный мир — не самая яркая страница в истории национального реализма, но все же писатель сумел пройти по "своей дороге в литературе, по которой никто еще не ходил" (28; р. 45). Если великие современники Хоуэллса почувствовали и отразили глубинный кризис эпохи и вышли со своими идеологическими и эстетическими находками в следующий век, то Хоуэллс во всех отношениях остался сыном своего времени, продолжив и развив идущую от просветителей мировоззренческую парадигму, в основе которой лежали рационалистичность, эмпирика, ясность, этическая нормативность и исторический оптимизм. Парадоксальность творчества Хоуэллса заключается в том, что, поставив перед собой задачу изображать жизнь как она есть, с минимальным*использованием преображающих фактический материал условностей, тропов и приемов, он, независимо от своей воли, навязывал читателю собственные представления о действительности. Следуя во всем принципу срединности, обычности, умеренности и благопристойности, мысля в категориях определенных нравственных установок и идеалов, писатель часто подменял сущее должным и, не приемля литературных штампов, создавал свои клише, ограничивающие масштабы его реализма. Этика преобладала над эстетикой, сдерживая спонтанное самопроявление реальности, подавляя свободу художественных поисков.
В этих чертах реализма Хоуэллса проявилась не только специфика его дарования, но и очевидные связи мышления писателя с характерными феноменами национальной культуры. Идеологическая и эстетическая усредненность его творчества во многом проистекала из пуританского менталитета и демократических представлений о мире и человеке. Поэтому наследие Хоуэллса является органичной частью американской литературы, повлиявшей на ее самоопределение.
ПРИМЕЧАНИЯ
28 Morgan H. W. American Writers in Rebellion. From Mark Twain to Dreiser. N. Y., 1965, p. 46.
29 Gibson W. M. William Dean Howells // Six American Novelists of the Nineteenth Century. Minneapolis, 1968, p. 188.
30 Bennett G. N. William Dean Howells. The Development of a Novelist. Norman, Univ. of Oklahoma Press, 1959, pp. 211, 213.
31 Howells W. D. Prefaces to Contemporaries (1882-1920). Gainesville, Florida, 1957, p. 184.
33 Selected Mark Twain-Howells Letters. 1872-1910. Cambridge, Mass 1967, p. 373.
34 Howells W. D. Literature and Life. N. Y., L., 1902, p. 74.
36 Norris F. The Responsibilities of the Novelist and Other Literary Essays N. Y., 1903, p. 215.
38 Льюис С. Кингсблад, потомок королей. Рассказы. Статьи. Очерки. Л. I960, с. 708-709.
40 Маттисен Ф. О. Ответственность критики. М., 1972, с. 210.