МАССОВАЯ ЛИТЕРАТУРА
Применительно к ситуации последних десятилетий XIX в. употребление термина "массовая литература" требует дополнительных пояснений, поскольку чаще всего феномен массового в культуре и искусстве связывается с массовым обществом потребления, окончательно оформившимся в США только в первой трети последующего столетия. В западном литературоведении более распространено понятие "популярной литературы", но оно лишь частично покрывает рассматриваемое явление, выделяя одну из его характеристик, при-ложимую также и к художественным произведениям иного ряда. Популярными могут быть "Ромео и Джульетта" Шекспира, "Дон Кихот" Сервантеса, "Приключения Тома Сойера" Марка Твена, "Три мушкетера" Дюма, "Унесенные ветром" М. Митчелл, роман о Тарзане Э. Р. Берроуза и детективы Дж. Х. Чейза. Столь же неполны и уязвимы полярные определения "элитарной", "серьезной", "высокой" и "демократической", "несерьезной", "низкой" литературы. Сознавая всю условность данного понятия, остановимся все же на "массовой литературе", отнеся к ней произведения невысокого эстетического уровня, рассчитанные на широкую аудиторию и отражающие менталитет средних слоев общества.
Привязка массовой литературы к формированию среднего класса позволяет расширить ее исторические рамки и проследить ее зарождение, как это делает американский исследователь Р Най,1 уже в XVIII в., а окончательное оформление - в середине XIX в Если представить эволюцию социальной структуры общества как размывание биполярности обеспеченной, образованной элиты и неимущих, неграмотных низов и образование интенсивно растущего среднего слоя, то массовая литература является плодом сближения и интеграции разных культурных феноменов. Причем все составляющие этого процесса находятся в постоянном изменении. Элита превращающаяся из сословия в интеллектуальную верхушку может порождать литературу как сложную в эстетическом и философском отношении, рассчитанную на узкий круг посвященных, так и явно стремящуюся к общедоступности. Разнообразна литературная продукция низших слоев, представляемая в разные исторические эпохи фольклором, устным рассказом, ярном, песней и пр. Средний класс и соответствующая ему культура, как справедливо отмечает Р. Най складываются в результате урбанизации, концентрации однородного населения, распространения образования, роста благосостояния и досуга, совершенствования технологии книгопечатанияи издательской деятельности и появления индустрии развлечений. Демократизация всех сторон жизни была одной из причин создания массового общества, в котором некогда промежуточный слой стремится к заполнению всего социального пространства и претендует на доминирующую роль в сфере идеологии, этики и эстетики. За время своего существования массовая литература проделала большой путь и во второй половине XX в. приобрела такие специфические черты, которые позволили говорить о ее переходе в новое качество по сравнению с предыдущими периодами развития. Но все же объединять массовую литературу XIX и XX веков под общим названием позволяют некоторые стабильные свойства, присущие этому культурному явлению с момента его возникновения и ставшие его имманентными признаками.
несмотря на несомненную общность литературы подобного рода в различных национальных контекстах, исследование ее специфики в Америке особенно интересно и важно, так как именно там была открыта эпоха массовой культуры и намечены ее ориентиры. Особая роль массовой литературы в Америке обусловлена самой историей освоения Нового Света, социальным обликом его населения и формами становления национального самосознания. Если в Европе средний класс возник на основе иерархического общества, обладающего четкой стратификацией, а массовая культура генерировалась в контексте элитарной и народной низовой, то в Америке изначально население было относительно однородным, а общественная структура — демократической, что имело следствием и культурную однородность и усредненность. Художественная литература ввозилась из Англии, исторический эпос отсутствовал, и собственно национальная словесность была порождением менталитета демократической массы и отражала ее идеологию и эстетическое сознание. Этому способствовал также высокий процент грамотного населения, значительная часть которого, особенно принадлежащая к пуританским общинам, была воспитана в традициях книжной культуры, а также имела стойкую привычку к восприятию проповеднического слова.
Первая литературная продукция колониальной колониальной эпохи - путевые записки, направленные на привлечение новых поселенцев, религиозные проповеди, политические памфлеты — по своим задачам и своей жанровой природе была рассчитана на широкую аудиторию и стремилась к доступности и соответствию общественному сознанию. Необходимые и неотъемлемые черты массовой литературы как таковой - формульность, клишированность, мифологичность - были также имманентными свойствами пуританского мышления, создавшего ряд национальных мифологем.
Плакат "Общественная школа" 1895 г.
Факты американской истории — создание колоний в Новом Свете, освоение фронтира, войны с индейцами — осмыслялись в формулах рая и ада, построения божьего града, борьбы светлых и темных сил. В этой литературе складывались устойчивые понятия, представления, образы и приемы, которые определили облик всей национальной словесности, а в их упрощенных, элементарных формах — лицо массовой американской культуры. Художественное наследие фронтира породило национальный жанр вестерна; пуританская литература стала источником религиозного, а во многом и романтического романа; "американская мечта" о личном успехе нашла свое воплощение в повествованиях о "человеке, который создал себя сам"; национальный культ семьи и домашнего очага отразился в "семейном романе".
Разумеется, как и в европейских культурах, "подпиткой" массовой литературы служили и серьезные художественные произведения (в данном случае прежде всего английских сентименталистов и романтиков), и фольклорная стихия, которая в Америке как нигде соответствовала потребностям массового сознания. Распространенными народными жанрами были устный рассказ, небылица и биография. В основе повествования, способною развлечь и привлечь широкого читателя, практически всегда лежала захватывающая история, рассказ о приключениях или неординарном происшествии.
и экономики, популярные книги имели четкую дидактическую направленность и учили пуританским ценностям и добродетелям - трудолюбию, бережливости и жертвенности. В это время еще сохраняла силу исконная недоверчивость пуританского сознания к художественному творчеству и занятиям искусством в целом как к праздному времяпрепровождению. Особый скепсис выражался по отношению к роману, поскольку в нем властвовал вымысел (то есть ложь, сама по себе безнравственная), а не факт, которому рационалистически настроенные умы отдавали явное предпочтение. Многие авторы намеренно стремились к правдоподобию, ссылаясь на использование реальных событий или ка-муфлируя свое повествование под автобиографию или книгу путешествий. Единственным оправданием романа, почти целиком сосредоточенного на любовной теме, мог служить лишь нравственный урок. Как пишет о произведениях того периода американский ученый А. Ван Ностранд, в Америке было настоятельно необходимо расшифровать читателю внутреннюю цель произведения, чтобы "рационально истолковать развлечение на практической основе"2 Возможно, именно из-за пренебрежительного отношения к роману ранние образцы этого жанра принадлежали главным образом к массовой культуре и носили подражательный характер. В первые десятилетия XIX в. книжный рынок был заполнен в основном литературой эпигонской, вторившей сентименталистскому роману Ричардсона, историческому — В. Скотта или готическому — А. Радклифф, где американские реалии служили лишь фоном для схематизированных событий. Неоформленность национального эстетического сознания фактически не давала роману подняться выше уровня массовой литературы.
Самым распространенным был сентиментальный роман, черты которого, отвечая определенным запросам человеческой психологии, стали одними из ведущих атрибутов массовой литературы. Он апеллировал к общечеловеческим чувствам и эмоциям, которые сохраняли свою актуальность в любые времена, и тем самым внушал столь желанное ощущение стабильности в суровом и быстро меняющемся мире. Произведения этого рода были сугубо подражательными и прямо имитировали литературу сентиментализма, выбирая довольно привычную для американской словесности эпистолярную форму и стандартные сюжетные схемы. В них обязательно присутствовали соблазнения и дуэли, а главными героями были невинные девушки, безнравственные злодеи, добрые покровители, жестокие мачехи и благородные дикари. Внимание читателя приковывалось эффектными поворотами действия, невероятными случайностями и совпадениями, природными знамениями и кипением неистовых страстей. Главные формулы этих повествований — потерянные дети, безумие, похищение и тому подобное — сохранились в массовой культуре, например, в "мыльных операх", вплоть до наших дней.
Подобные романы отличались чрезвычайным обилием слов и слез и занимали подчас по несколько томов, что, по ироничному замечанию одного из их авторов, Джона Дэвиса, соответствовало американскому духу накопительства: "Американцы стремились к количеству в книге не менее страстно, чем в любом другом товаре"3. Исследователь американской массовой литературы Дж. Харт с юмором описывает типичные приемы сентиментального повествования в письмах: «Все такие эпистолярные романы имели два характерных предмета обстановки: кровать и письменный стол. Злодеи устремлял свой взгляд на первый, героиня - на второй. Каждое событие, которое вызывало гусиную кожу, также обязательно требовало гусиного пера. "Я была не в состоянии писать, но все же бросилась к перу для облегчения своего возбужденного разума", - сознается одна героиня. Другая пишет, лежа на смертном одре, и, хотя ее жизненные силы убывают, чернил у нее еше остается в избытке. Третья же начинает писать в разгар страшной борьбы за сохранение своей добродетели, ибо она описывает действия нападающего на нее соблазнителя в настоящем времени и таким образом, что изумленный читатель продолжает оставаться в неведении относительно того, что случится дальше. Очевидно, она парировала атаки злодея левой рукой, в то время как ее правая рука описывала его подлые действия. Эти бедные девушки просто были обречены постоянно писать, писать и писать»4.
хотя и основанное на реальных событиях, за 100 лет выдержало более 200 изданий и в свою очередь, стало образцом для массы аналогичных произведений, превратившись в своеобразный эталон жанра. В середине XIX в. были популярны также романы С. Уорнер, Ф. Ферн, М. Флеминг, М. Камминс, М. Холмс, А. Эванс, Э. Саутворт и других создательниц так называемого "семейного романа", одной из модификаций сентиментальной литературы. Ближе к середине века женщины стали играть ведущую роль в литературной жизни Америки, что объясняется прежде всего повышением их общественного статуса. Кроме того, в массе своей достаточно образованные, обладающие досугом и занятые воспитанием детей, именно женщины, в отличие от сосредоточенных на бизнесе и политике мужчин, являлись основными читателями художественной литературы, в которой, как отмечает Дж. Харт, они видели "средство принести в семью культуру, культуру, почти синонимичную нравственности" (4; р. 89).
Доминирование авторов-женщин наложило отпечаток на всю картину массовой литературы XIX в., определило ее тематику и жанровые приоритеты. По наблюдению Дж. Харта, в произведениях американских писательниц редко затрагивались проблемы политики, бизнеса, рабовладения, фронтира, социальных противоречий больших городов и жизни рабочих, то есть всего того, с чем не приходилось сталкиваться представительницам среднего буржуазного слоя. Их жизнь проходила в лоне семьи, в пределах своей среды, а круг их интересов, хотя и мог затрагивать различные сферы культуры, в целом ограничивался областью чувств, религии, морали и детского воспитания.
Неизвестный художник. "Прогулка на берегу Гудзона". Ок. 1876 г.
Семейному роману в основном были присущи все черты сентиментального повествования. Их сюжеты строились по заданным шаблонам: самыми распространенными темами были соблазнение, сиротство, поиски детей и родителей, а также борьба молодого человека за место в жизни. Широко использовались и избитые приемы романтического романа — случайные встречи, роковые совпадения, потерянные или похищенные завещания, найденные медальоны и письма. Отличала же эти романы нарочитая и подчас назойливая дидактичность, прямое морализаторство, четкое разделение героев на злодеев и носителей добродетели и обязательное наказание первых и торжество последних. Причем, чтобы читатель мог сразу разобраться, кому должно отдать свои симпатии, невинные девушки были, как правило, златокудры, роковые интриганки обладали темными волосами, соблазнители носили усы, а виски благородных покровителей серебрились сединой. Все старые девы были худыми, бледными и тонкогубыми, все добрые матроны отли приятной полнотой, а все компаньонки, опекающие молодых девиц, в особенности незамужние тетушки, непременно имели комические черты. Дом изображался как пристанище, в котором культивируются христианские добродетели и которое противостоит порочномувнешнему миру. Во многои такие книги напоминали руководство по хорошему тону, давая рекомендации, как следует поступать в тех или иных житейских ситуациях и как достойно выходить из затруднительных положений. При этом необходимо отдать должное создательницам семейных романов, которые, оставаясь в рамках упрощенного и стандартизированного варианта романтической поэтики, сумели внести свою лепту в становление национального реализма. Они не боялись описывать неприглядные стороны жизни, ранее считавшиеся недостойными художественного изображения, — нищету, болезни, пьянство. Вполне реалистичными могли быть жизненные перипетии и детали обстановки. Однако массовая литература в целом была неспособна к созданию нового и чаще всего лишь повторяла и имитировала находки серьезных авторов.
Семейные романы, издававшиеся в большом количестве, вызывали — как явление массовой литературы - жестокую критику и насмешку со стороны маститых литераторов, причем как реалистов, так и романтиков. Их высмеивали и пародировали М. Твен, У. Д. Хоуэллс и Г. Джеймс. Ч. Д. Уорнер писал, что семейные романы — это "неудобоваримое кулинарное изделие, которое можно назвать "жареным пирожком" художественной литературы", и, хотя их считают высокоморальными, "в высшем смысле они аморальны, так как стремятся снизить моральный тон и ослабить жизненную стойкость читателя"5"проклятой толпы женщин-писак", наводняющих книжный рынок макулатурой. Но при этом не мог не признаться, что с удовольствием прочитал роман Фанни Ферн "Рут Холл": "Женщина пишет так, как будто в нее вселился Дьявол; и это единственное условие, при котором женщина может написать что-либо стоящее прочтения" (4; pp. 93-94).
Действительно, роман Фанни Ферн "Рут Холл: Семейная повесть наших дней" (Fanny Fern. Ruth Hall: A Domestic Tale of the Present Time, 1855) — довольно неординарное произведение, демонстрирующее как клише семейной прозы, так и потенциальные перспективы преодоления ее ограниченности. Сама Ферн в предисловии заявляет о своих отступлениях от принятого шаблона: "Здесь нет замысловатого сюжета: здесь нет поражающих воображение событий и чудесных спасений. Я сжала в один том то, что могла бы растянуть на два или три тома. Я избегала длинных введений и описаний и бесцеремонно и незванно входила в человеческие дома не позвонив в двери"б. Но основные сюжетные ходы, образы и художественные приемы романа все же банальны. Жизненный путь героини, испытавшей любовь, счастливое замужество, вдовство, нищету и борьбу за выживание, описан в контрастных черно-белых красках Рут Холл - идеальная жена и мать, стремящаяся к любви и счастью и исполненная чувства долга и прочих христианских добродетелей Столь же непогрешимы ее муж, Гарри, и дети, противопоставленные отрицательным образам ее свекра и свекрови, ее отца брата и кузена, которые бросили Рут в несчастье. Пороки этих персонажей настолько преувеличены и неправдоподобны, что часто балансируют на грани гротеска. Например, в явном психологическом противоречии находятся ревнивое обожание Гарри матерью и ее полное равнодушие к его смерти и бессердечие по отношению к внукам. Резко контрастны полная идиллия семейной жизни Рут и беспросветность ее вдовства — героиню бросают абсолютно все родственники, и она с детьми остается без крова и куска хлеба на самом днё общества.
Однако в такой манере изображения сказалась не только зависимость автора от шаблонов массовой литературы, но и стремление следовать более высоким образцам. Ферн не скрывает источника своей манеры, делая прямые ссылки на персонажей Диккенса влияние которого проявляется и в гротескности образов, и в юмористической тональности, и во введении вставных комических эпизодов. Писательнице вообще нельзя отказать в легкости пера, наблюдательности, чувстве юмора и попытках преодолеть штампы, прибегая к неординарной композиции. Роман разделен на короткие главки, которые, вопреки традиции, могут начинаться с прямых диалогов, а не пространных описаний, вводящих в курс дела. Неординарна и игра с точкой зрения, с которой подаются события. Сцена свадьбы Рут показана то с точки зрения автора, восхищающегося красотой любви и торжественностью церемонии, то с точки зрения брата Рут, Гиацинта, рассуждающего о скуке брака, то с точки зрения свекрови, недоумевающей по поводу решения сына жениться. И в других местах романа сентиментальное авторское повествование может чередоваться с монологами персонажей, часто негативно комментирующих события.
В книге достаточно реалистично показаны жизнь городских трущоб с ее грубостью, жестокостью и вульгарностью и лицемерные нравы высшего света. Но наибольшей достоверностью отличается автобиографическая линия романа, где повествуется о литературной карьере героини, самостоятельно пробивающейся в специфической журналистской и издательской среде. Здесь семейный роман дополняется романом карьеры, образуя особую жанровую разновидность, чрезвычайно органичную для американской культуры с ее культом домашнего очага и индивидуального успеха. Судьба Рут подтверждает мифологию "американской мечты" — достатка и благополучия можно достигнуть с помощью упорного труда, твердости духа, нравственной стойкости и искренней религиозности. Именно они, а не счастливый случай или удачный брак, помогли изменить жизнь героини к лучшему. Такова мораль романа, казалось бы, приближающаяся к феминистским идеям, но на самом деле сознательно их отвергающая. Ферн остается верна традиционным представлениям о месте и роли женщины в общественной жизни. Рут побудили к творчеству лишь смерть мужа и необходимость добывать хлеб насущный. Литературная карьера для нее - это средство, а не цель, и свою дочь она ни в коем случае не хотела бы видеть писательноцей. "Счастливая женщина, — говорит она, - никогда не пишет" (6; р. 333).
— подтверждать и укреплять существующие порядок, нормы и убеждения, а не вносить новые идеи и стимулировать социум к изменениям. В клише и формулах она выражала и закрепляла константы общественного сознания, устои, предрассудки, национальные мифологемы и идеологемы. Примером такого полностью формульного произведения может служить знаменитый роман Сьюзен Уорнер (Susan Warner, псевдоним - Elizabeth Wetherell) "Широкий, широкий мир" (The Wide, Wide World, 1854), который, кстати, любил перечитывать Винсент Ван Гог. В нем использован классический для сентиментальной прозы сюжет - девочка-сирота попадает к злой родственнице, но в конце концов встречает добрых друзей и покровителей, находит мужа и обретает счастье. Сумма художественных приемов повествования, вся структура и система образов подчинены единой дидактической цели — внушить читателю веру в действенную силу христианских добродетелей. Несмотря на то, что в книге много реальных бытовых деталей, окружающая юную Эллен действительность четко структурирована. Герои и события подобраны так, чтобы показать сосуществование и вечное противостояние в жизни и человеческой душе добра и зла. Внутренний сюжет романа, которому подчиняется внешний, — путь души героини к познанию мира и себя, к обретению подлинной добродетели. Этот путь не прост и сопровождается постоянной борьбой Эллен с обстоятельствами и собственной натурой, что соответствует пуританской модели жизни как поиска спасения. "Широкий, широкий мир" для писательницы прежде всего — мир духовных связей, реальная же действительность в книге ограничена узким кругом людей и частной жизнью. Приоритет духовного над материальным символизируется тем, что перед вечной разлукой мать продает кольцо и на вырученные деньги покупает дочери Библию.
Стремясь к подчеркнутой назидательности, Уорнер позволяет себе обширные авторские комментарии, выдержанные в крайне сентиментальном тоне, вкладывает пространные проповеди в уста персонажей (у Эллен постоянно есть сменяющие друг друга религиозные наставники), рисует картины внутренних метаний героини Подвергаясь все новым испытаниям, Эллен, забредя в лес выражает предельное отчаяние, ропщет на судьбу, рыдает и кричит "и за этими припадками неистовства следовало изнеможение" Прочитав молитву, она все еще плакала - но какими иными слезами! Это было подобно легкому дождю, падающему при солнечном свете после того, как прошли черная туча, гром и ураган"7
Эллен воспитывает в себе христианские добродетели смирения, терпимости, всепрощения, любви к ближнему. Эти ценности тесно переплетены с ценностями, укрепившимися и американском сознании, так как, по убеждению автора, сохранившего пуританскую картину мира, подлинное христианство может торжествовать лишь в Новом Свете, где набожность сочетается с трудолюбием, простотой нравов, демократичностью и тягой к знаниям. Настольной книгой Эллен наряду с Библией является биография Дж Вашингтона. Для того, чтобы акцентировать патриотическую тему, Уорнер посылает свою героиню к родственникам в Шотландию, где она сталкивается с европейским предубеждением против Америки и укрепляется в своей любви к родине. Европейцы считают Америку грубой, склонной к революциям, дикой страной, но Эллен видит в ней преимущества демократии, подлинной религиозности и отсутствия сословных предрассудков. Европейцы изображены бездушными, пустыми, сосредоточенными на пустяках, не умеющими видеть в ближнем личность. Религия для них связана с унынием и печалью, для американцев же в ней заключена радость жизни. В конце романа читатель узнает, что героиня выросла истинной христианкой, выходит замуж за священника и возвращается в Америку. Мораль этой истории: "Добрый нрав Эллен не целиком родился вместе с ней; он был одним из плодов религии и дисциплины" (7; р. 384).
Произведений, подобных романам С. Уорнер, после Гражданской войны было издано в Америке великое множество. Как пишет исследователь массовой литературы Ф. Мотт, "эта формула «Дом-и-Иисус», придающая особое значение узам семейной жизни и воспитанию молодежи, с религиозным решением всех проблем заполняла книги, которые находили сотни тысяч покупателей"8. Во времена, когда США интенсивно приумножали свои богатства и развивались как мощная индустриальная держава, массовая литература выполняла определенную социальную функцию, внедряя в сознание людей пуританскую формулу договора между Богом и человеком, согласно которому труд и добродетель непременно вознаграждались богатством и преуспеянием. В массовых романах, принадлежащих женскому перу, как и ранее, жизненный успех ожидал героиню главным образом на литературном поприще и в лоне семьи. Таковы пользовавшиеся большой популярностью романы Августы Эванс (Augusta Evans), построенные по одной шаблонной схеме.
"Сент-Элмо" (St. Elmo, 1866) девушка-сирота, Эдна Эрл, занимается литературой и не только сама достигает успеха и моральных высот, но и поднимает со дна порока и неверия своего возлюбленного. Это произведение в определенном роде может служить образцом американской массовой литературы рассматриваемой эпохи, так как вобрало в себя почти все клише и романтического, и семейного, и религиозного романа. Сент-Элмо - типичный романтический герой с чертами демонического злодея, испытавший в молодости жестокое разочарование и изверившийся в Боге и людях. Убив на дуэли соблазнившего его невесту друга, он обрушивает свою месть на невинных девушек и сеет вокруг себя несчастья, но при этом в глубине души сохраняет доброту и благородство. Свою роковую тайну он уносит в далекие страны, где пытается забыться среди восточной экзотики, но излечивает его лишь чистая любовь Эдны, которая внушает ему идеи христианского всепрощения и смирения и побуждает стать священником. Второстепенные герои также шаблонны — бездушные кокетки, невинные девы, добродушные матроны, благородные отцы, честные пейзане. Все сюжетные ходы легко предсказуемы: герой покидает героиню-подростка на несколько лет, чтобы, вернувшись, встретиться уже с молодой девушкой и влюбиться в нее; любая случайная встреча имеет продолжение; любая болезнь ведет к смерти.
В повествовании масса сентиментальных излияний, патетических сцен, многословных описаний, монологов и диалогов. Ничто не может быть просто названо или изображено несколькими штрихами, ничто не спрятано в иносказание, метафору, намек, подтекст. Все подробно расписывается, растолковывается, погружается в потоки аллюзий и цитат. Фразы длинны и сложны, выражения пышны, высокопарны и цветисты — и совершенно лишены жизни. Автор демонстрирует недюжинную эрудицию, вставляя в монологи героев целые абзацы из Рескина, Бюффона и Шиллера, заставляя их произносить христианские проповеди или пространно рассуждать на темы искусства, философии и политики. В тексте много ссылок на Библию и исторические факты, много стихов, которыми часто завершаются главы. Образность исключительно банальна — "море жизни", "ландыши в каплях росы", герой — "дьявол" и т. д. Мораль книги выражается следующим образом: "Любовь к природе, любовь к книгам, искренняя набожность и глубокий религиозный энтузиазм были чертами благородной юной души, оставленной блуждать извилистыми путями жизни, не имея другого руководства, чем то, что она получила от общения с греческими мудрецами и древнееврейскими пророками"9.
Впрочем, несмотря на консервативность и статичность, массовая литература не оставалась глухой к новым веяниям и старалась включать в свой обиход модные, злободневные темы и проблемы, несколько обновляя и корректируя ими традиционные клише. Так, противопоставляя развращенному и пустому высшему свету бедных, но честных простолюдинов, Эванс использует и избитую, и новомодную лексику. Эдна восклицает: "Упаси меня Боже от таких аристократов! Лучше вверь меня мозолистым, но дружески протянутым ладоням, мускулистым рукам, необразованным умам, простым но отзывчивым сердцам пролетариата)" (9; р 122).
В романе поднимается актуальный женский вопрос Эдна стремится к независимости и знаниям, увлекается наукой и литературой, пишет книги, приобретает известность. Но, признавая право женщины быть учителем, воспитателем и советчиком, она исключает для нее занятия политикой и бизнесом и участие в голосовании. Выйдя замуж, героиня бросает литературную карьеру, подтверждая, что женская судьба - это домашний очаг, любовь и семья Да и цели ее литературной деятельности были полностью альтруистичными и христианскими. По ее собственному признанию, она взялась за перо из любви к своему народу и человечеству и из чувства долга, который для нее заключается в том, чтобы возвысить души христианским учением и указать путь погрязшим в грехах людям, "высоко держа в руке божий факел".
Религиозные мотивы были сильны не только в так называемой "женской прозе". Существовал отдельный, специфический жанр религиозного романа, закономерно получивший популярность во времена усиления мистических настроений, появления христианской науки, месмеризма и спиритизма, которые явились своеобразной защитной реакцией, с одной стороны, на засилье деляческой морали и распад пуританских устоев, с другой — на рационализм, материализм и научные открытия, подрывавшие религиозную догматику. Большинство романов имело стандартную сюжетную схему — приход молодого человека к истинному христианскому учению. Написанные в соответствии с канонами массовой литературы, они содержали необходимую долю развлекательности и чувствительности, привлекая элементы мелодрамы и приключенческого повествования. Самым знаменитым среди них был роман Лью Уоллеса (Lew Wallace) "Бен Гур" (Ben Hur, 1880), который выдержал массу изданий и по которому была поставлена пьеса на Бродвее, а затем снят фильм. По признанию автора, идея этого произведения возникла у него после дискуссии с известным агностиком Робертом Ингерсоллом. Рассказ об обращении в христианство молодого иудея-аристократа в эпоху ранней христианской истории был воспринят публикой как исторически достоверный, что способствовало увеличению его популярности.
Стэда и Э. Хейла, соответственно написавших в 1895 г. книги "Если бы Христос пришел в Чикаго" и "Если бы Иисус пришел в Бостон". Большой успех имел роман Ч. Шелдона (C. Sheldon) "По Его стопам" (In His Steps, 1897), где описывается, как члены одной религиозной общины под влиянием бедного, больного юноши, упрекавшего их в неправедности, решили в течение года жить по-христиански. Прежде, чем совершить какой-либо поступок, они задавали себе вопрос: "Что сделал бы Иисус?" — и поступали соответствующим образом. Результаты оказались плачевными: издатель, отказавшийся печатать рекламу спиртного, обанкротился; президент колледжа оставил свой пост и включился в антиалкогольную кампанию; юная девица бросила оперную карьеру. Вывод автора гласил, что в современной американской жизни следование христианским заповедям может дать лишь моральное удовлетворение и возвысить человека духовно, но препятствует материальному благосостоянию и общественному успеху.
Массовая литература отличалась многообразием тематики, живо откликаясь на текущие проблемы, злободневные для современной общественно-исторической ситуации. В период дискуссий по поводу рабовладения издавалось множество романов, как клеймящих институт рабства, так и поддерживающих его. Последние чаще принадлежали авторам-южанам, певцам "плантаторской идиллии", и использовали сюжетную формулу изменения взглядов северянина-аболициониста, приехавшего на Юг и убедившегося в разумности тамошнего уклада. Рост больших городов и становление урбанистического образа жизни вызвало появление произведений, идеализировавших деревенскую патриархальность. Ослабление влияния пуританской этики и общее падение нравов привели к созданию так называемых антиалкогольных романов, написанных в откровенно морализаторском и дидактическом тоне (один из них принадлежал Уитмену). Они были частью широкой борьбы за трезвенность, которая велась в многочисленных антиалкогольных организациях и клубах. В них реалистически и гиперболически описывались страшные последствия пьянства — безвременные смерти, искалеченные дети, разбитые и разоренные семьи. Истории несчастных, постепенно скатившихся на социальное дно, сопровождались поучительными сентенциями автора и могли включать подлинные факты, биографии и даже статистические данные. В середине века печаталось много произведений о городских низах, в основном — подражание знаменитым "Парижским тайнам" Э. Сю, где описания нравов трущоб и преступного мира сочетались с романтическими приключениями и роковыми загадками.
Обращаясь к тому, что в настоящий момент интересовало широкую публику, массовая литература создавала все новые модификации романа, сохраняя при этом стойкую приверженность к жанрам традиционным. К таковым относится никогда не терявший успеха у читателя исторический роман, в конце века представленный целым рядом популярных имен. Известностью пользовались романы о Юге М. Джонстон, романы А. Гантера об участии американцев в европейских событиях, романы Э. Хоупа из английской жизни, романы П. Форда об Американской революции, "костюмные" романы "плаща и шпаги" о феодальных временах Р. Дэвиса и Г Макграта
Особую популярность заслужили романы Фрэнсиса Мэриона Кроуфорда (Francis Marion Crawford), одного из самых видных и плодовитых представителей массовой литературы США XIX в Кро-уфорд, ново-английский аристократ, сын скульптора-экспатрианта родившийся и значительную часть жизни проживший в Италии был широко образованным человеком, знатоком и ценителем европейского искусства, любителем дальних путешествий Он составил 10 томную историю Рима и ездил по Америке с лекциями об итальянском искусстве. Его наследие насчитываетет 44 тома и только при жизни писателя было издано три собрания его сочинений. Перу Кроуфорда принадлежат исторические романы, события которых разворачиваются в Италии и других странах Европы и Востока; есть у него и политические романы, и семейные, где действие растягивается на несколько поколений, и произведения с элементами мистицизма, которым он увлекся, поддавшись распространенной моде. Кроуфорд был профессионалом, литературным поденщиком, заключавшим с издательствами контракты на одну книгу в год и зарабатывавшим писательским трудом огромные деньги, на которые мог позволить себе жить в сказочной роскоши.
Плакат издательства "Харперс". 1890-е гг. Художник Эдвард Пенфилд.
был последовательным противником реализма, вел публичную по лемику с Хоуэллсом и выступал с лекциями, в которых защищал романтизм и критиковал реалистический метод.
В фундаментальном эссе "Роман. Что это такое" ("The Novel. What It Is", 1893), где излагается его теория романа и взгляды на литературное творчество, он упрекает реализм в схожести с фотографией, плоскостном изображении жизни и склонности к отражению негативных ее сторон. Искусство же, по его мнению, должно создавать и поощрять иллюзии, изображать действительность более приятной, чем она является на самом деле. "Реалист предлагает показывать людей такими, какие они есть; романтик пытается показать людей такими, какими они должны быть"10. Люди, рассуждает Кроуфорд, и так знают, что они несовершенны и плохи, и литература должна вселить в них веру, что они могут быть лучше, и показать, как этого достичь. Это главна цель искусства, поэтому "основой хорошей художественной прозы и хорошей поэзии является скорее этика, чем эстетика". Как пишет исследователь творчества Кроуфорда Дж. Пилкингтон, для писателя был важен христианский гуманизм, который не был обязательным для реализма или натурализма. "Метод Кроуфорда был понятен только с точки зрения традиции, вторая безусловно принимала рационализм и моральную ответственность человека.". 11
Свою теорию литературы Кроуфорд излагал также в романах, в частности, в фантастическо-мистическом романе "С бессмертными" {With the Immortals, 1888). Хозяину богатой виллы в Сорренто в результате эксперимента с электричеством удалось вызвать духи великих людей — Шекспира, Гейне, Шопена, Юлия Цезаря, Леонардо да Винчи, ученых, исторических деятелей. В беседах с ними обитателей виллы автор высказывает свою точку зрения на многие философские и эстетические проблемы. Его мысли о романтизме и реализме вложены в уста Гейне, который, называя романтизм, а не реализм современным эпосом, говорит: "Я считаю, что литература без реализма не сможет выжить. Но я также считаю, что литература без романтического романа не может быть интересной"12. Гейне рассказывает очень длинную и трогательную историю о том, как в морозную ночь дети, насмехаясь, побили камнями умирающего нищего. "Как вы думаете, что вызвало слезы у вас на глазах, сам факт или то, как он был предсгавлен? — спросил поэт. — Если бы я изложил этот факт таким образом: старый нищий умер в метель, незадолго до его смерти маленький мальчик ударил его камнем — я говорю, если бы я поведал эту историю в простых выражениях, выразили бы вы столь глубокое сочувствие? Я думаю, нет. Я рассказал вам длинную историю — если хотите, правдивую, — чтобы показать, что вашим сочувствием можно управлять, что его можно вызвать моими словами" (12; р. 66).
всего любовь), удовлетворяя потребность в сильных эмоциях, которые человек не может испытывать ежедневно. Писатель называет роман "театром", "карманной сценой", где создается иллюзия правдоподобия, а необходимым условием хорошей литературы он считает занимательность. Его произведения всегда полны необычайных приключений, запутанных интриг, тайн, путешествий в экзотические страны, буйных страстей. Его язык патетичен, возвышен, цветист и в то же время ясен и доступен благодаря шаблонности образов. Вот, например, описание наступления итальянской ночи: "Это был час, когда в восточных землях лотос раскрывает свои тяжелые листья, чтобы вернуться к чудесному сну прерванному палящим днем; это был час, когда в лавровых рощах Италии соловей оплакивает в песне сына своей сестры со страстной печалью о пролитой и несмываемой крови; час, когда могучие мертвецы выходят из своих могил под темными сводами соборов и преклоняются перед высоким алтарем, где трансепт встречается с нефом и где лунные лучи, льющиеся из витражей величественного купола, разливают кроваво-красные озера на мраморном полу" (12; р 69) Изысканное описание состоит из привычных для искушенного читателя образов и ассоциаций: здесь и соловей, и пуна и духи умерших, и восточные аллюзии.
Несмотря на стереотипность и причудливость составленных по формуле сюжетов, в романах Кроуфорда много автобиографического, благодаря чему в них есть реалистические описания, живые наблюдения и определенная познавательная ценность. К примеру, в романе "Мистер Исаакс. Повесть о современной Индии" (Mr Isaacs. A Tale of Modern India, 1883) авантюрная фабула и восточная экзотика — коварные интриги, охота на тигров, йоги, слоны, трагическая любовь и так далее — сочетаются с увлекательной информацией об индийской жизни. Как и все произведения писателя, этот роман чрезвычайно многословен и пестр и в содержательном, и в художественном отношении и рассчитан практически на любые вкусы. Автор хочет предоставить читателю возможность найти здесь то, что соответствует его представлениям и ожиданиям, будь то буддийская мистика или философские рассуждения о женской душе. Вообще в романах Кроуфорда, как и во всей массовой литературе, очень много разговоров, что автор объяснял, во-первых, необходимостью через них раскрыть характеры, а, во-вторых, отражением реальной жизни, где разговоры составляют, по его словам, девять десятых человеческого времяпрепровождения. Рассказ о приключениях Иса-акса, торговца драгоценностями, путешественника, авантюриста и неотразимого красавца, глаза которого сравниваются с яркими алмазами, полон как шаблонных, вычурных описаний, так и достоверных реалий. Повествование ведется от лица некоего Пола Григг-са, персонажа во многом автобиографического, переходящего из романа в роман, подобно многим другим действующим лицам.
Этот же рассказчик излагает историю Пола Патоффа в одноименном романе (Paul Patoff, 1887), который может дать представление о способах сюжетосложения, степени правдоподобия и психологической мотивированности событий у Кроуфорда. Место действия, как обычно, — Старый Свет, на этот раз турецкий Стамбул со всеми атрибутами мусульманских нравов. Кроуфорд не забывает ни об одной особенности, с которой обывательское сознание связывает восточный мир. К герою, наполовину русскому, наполовину англичанину по происхождению, работающему дипломатом в Стамбуле, приезжает брат Александр. Не разбираясь в местной обстановке и пренебрегая предостережениями Пола, он пытается заигрывать с турчанкой и в результате оказывается похищенным прямо во время праздника в Айя-Софии. Мать, безумно любящая Александра, подозревает Пола в убийстве брата, и тот вынужден сам вести расследование, которое после множества перипетий приводит его к разгадке тайны. Александр освобожден из темницы, куда заточила его коварная старуха, но на этом злоключения Пола не заканчиваются, поскольку оба брата влюбляются в одну девушку, и теперь уже мать, чтобы помочь Александру, пытается убить Пола, сбросив его со скалы и устроив пожар в гостинице. Нельзя сказать, чтобы роман полностью был лишен реалистических элементов и психологизма, но они принесены в жертву псевдоромантическим эффектам и клише, чтобы поддерживать напряженность и занимательность действия, что для Кроуфорда было главным.
самых популярных романов Кроуфорда "Романтическая повесть об изготовителе сигарет" (A Cigarette-Maker's Romance, 1891), действие которого происходит в мюнхенской табачной лавке, где работают иммигранты из России. Один из них — молодой граф Скарятин, в результате интриг изгнанный отцом из родного дома и вынужденный прозябать в нищете на чужбине. Разумеется, справедливость восстанавливается, герой получает назад свой титул и наследство, женится на бедной девушке Вере и возвращается в Россию. В характере Скарятина есть много странных черт, выделяющих его из бюргерской среды, но, поскольку он аристократ, то они имеют преимущественно возвышенную, романтическую окраску. Второстепенные же персонажи, выходцы из России, демонстрируют дикость и экзотичность русской жизни и русского характера. Здесь и казаки в шароварах, пьющие кружками водку, и бородатые мужики, за самоварами вспоминающие о степи и овцах, и беглые разбойники с необузданным нравом. Описывая какую-либо страну, Кроуфорд всегда руководствуется самыми общими и избитыми представлениями, потакая читательским предрассудкам.
Писатель, как правило, использовал заранее составленные схемы, работал по плану, первоначально набрасывая структуру произведения, определяя количество глав и кульминационные моменты, расставляя и группируя эпизоды. Но при этом, в отличие от авторов семейного романа, Кроуфорд избегал прямого морализаторства, предпочитая выражать свои идеалы не в декларациях, а посредством идеальных героев. Он даже пытается показывать события с разных точек зрения, чередуя повествование рассказчика от первого лица с авторским текстом от третьего лица. Кроуфорд писал, что нельзя превращать роман в проповедь, философский трактат или полемическое эссе, так как это нарушает права читателя, приобретающего книгу не для того, чтобы его поучали а для' того чтобы его развлекали. Роман не должен сосредоточиваться на никому не интересных взглядах автора, его предмет - те явления жизни которые волнуют большинство людей. Взаимоотношения между писателем и читателем Кроуфорд описывает в экономических терминах, отражая вторжение товарно-денежных отношений в область искусства. Для него роман - это "предмет потребления", "интеллектуально-художественный предмет роскоши" (10; р. 9), используемый во время отдыха.
как правило, пренебрежительно относились к литературе подобного рода. Г. Джеймс, например, писал Хоуэллсу по поводу романа Кроуфорда "Римский певец": "То,что вы рассказали мне об успехе последнего романа Кроуфорда, вызывает у меня тошноту и почти парализует. Эта книга кажется мне столь презренно плохой и низкой, что мысль о таком количестве читающих её людей заставляет меня обращаться к себе с вопросом, какой смысл пытаться писать что-либо достойное или серьезное для столь абсолютно идиотской публики" (11; р. 103). В наше время, когда коммерческая литература заняла огромное место в литературном процессе и вступила в довольно сложные отношения с высоким искусством, многие критики уже не так категоричны. Например Дж. Пилкингтон считает Кроуфорда заметным явлением в истории американского романа, сыгравшим немалую роль в современной ему литературной жизни. "Его космополитическая позиция и соответственно свобода от провинциализма, его очевидное знакомство с культурами Запада и Востока, отстаивание христианских принципов как основы жизненного поведения и утверждение идеального в искусстве сделало его образцом качеств, которые американцы связывали с идеальной жизнью. Для многих его почитателей он представлял жизнь искусства, культуры и духа в их лучших образцах (11; р. 196).
Хотя книги Кроуфорда принадлежали к массовой литературе, рассчитаны они все же были на достаточно образованную аудиторию и выражали скорее элитарную, чем демократическую точку зрения. К более широким слоям населения был обращен другой вид коммерческой литературы, появившийся во второй половине века, — так называемые "десятицентовые романы" (dime-novels), которые стали выпускаться в огромных количествах различными издательствами (пионером здесь было издательство "Билл и Адаме"). Первый "дешевый" роман принадлежал перу Энн Стивене (Ann Stephens), назывался "Малеска, или Жена-индеанка белого охотника" (Malaeska, or The Indian Wife of the White Hunter, 1860) и повествовал о жизни фронтира. Появилась целая индустрия издания доступной по цене "карманной" литературы; существовали "Карманная библиотека Бидла", "Библиотека Ника Картера", "Библиотека Уэверли" и много других серий. Сотни книг авторов-профессионалов (некоторые выступали под разными псевдонимами) выходили большими тиражами, выдерживая по несколько изданий в год. Часть романов печаталась с продолжением в литературных журналах, многие из них складывались в серии, в которых действовали одни и те же герои. В этом потоке было множество приключенческих романов о Западе, авторы которых, порою никогда не бывавшие в западных штатах, руководствовались ходячими штампами, изображая один и тот же набор персонажей: "находчивого разведчика, шерифа с двумя ружьями, кровожадного индейца, лживого мексиканца, галантного разбойника, забавного старого траппера или старателя, судью-вешателя и т. д." (1; р. 187).
"Рекордсмен". 1890-е гг.
Из произведений о фронтире уже к концу века сложились жанры вестерна, ковбойского и криминального романов, полицейского боевика. Детектив с тайной и ее постепенной разгадкой дополнился "историей полицейского и грабителя" (сор-and-robber story), действие которой сосредоточено на преследовании и поимке преступника, известного с первой же страницы. Во время Гражданской войны для подъема боевого духа в армии распространялись романы об Американской революции и антирабовладельческие книги. После войны, как и до нее, продолжала в большом количестве выпускаться назидательная литература, прежде всего адресованная юношеству: романы для мальчиков, полные приключений, и семейные романы для девочек (например, серии Марты Финли: "Элси Динсмор" — 28 томов, 1868-1905, и "Милдред" - 17 томов, 1876-1894).
В целом, как утверждает Р. Най, бестселлер периода "позолоченного века" выражал дух времени и настроения нации, полной оптимистической веры в возможности американской демократии и всеобщее преуспеяние. Стержнем массовой литературы стал миф о простом американце, человеке из народа, который с помощью труда и добродетели сумел добиться материального достатка. Идеал "человека, который создал себя сам", отал формулой американского успеха в историческом контексте находящегося в стадии становления империализма, урбанизации и расцвета предпринимательства. Выходил специальный журнал Успех ("Success"), пропагандировавший в 1888 г. книгу "Акры брильянтов", где автор убеждал читателей что капитал можно обнаружить даже на собственном заднем дворе В 1889 г. вышла книга Эндрю Карнеги "Евангелие богатства", в назидательном тоне описывающая его путь к миллионному состоянию.
множества перипетий удалось преуспеть в бизнесе. Трансформированная на американский манер сказочная формула Золушки впитала в себя национальные мифологемы "доверия к себе", "самосозидания", "американской мечты", франклиновских заповедей, пуританских добродетелей. На их основе оформлялась и утверждалась этика появившегося нового среднего класса Характерны заглавия элджеровских книг: "Трудись и побеждай" "Стремись и преуспевай", "Делай и дерзай», «Плыви или утонешь"'. Часть своих сочинений Элджер выпускал сериями ("Удача и отвага", "Оборванец Том" и др.). До сих пор существует общество Хорейшио Элджера, которое ежегодно вручает премии людям, своими силами добившимся успеха (одним из них был Дуайт Эйзенхауэр)
он разоблачает коварство и козни отрицательных героев, восстанавливает справедливость и помогает вдовам и обиженным. При этом, как правило, одного трудолюбия и благочестия оказывается недостаточно, герою обязательно предоставлялся счастливый шанс, изменявший его судьбу в лучшую сторону. Классические сюжетные приемы массовой литературы корректировали формулу "американской мечты", внося в нее элементы сказки и вместе с тем, как это ни парадоксально, элементы реальности. Ведь и в жизни честный труд и добропорядочность далеко не всегда гарантировали успех, и надеяться часто приходилось на чудесное вмешательство судьбы или благосклонность высших сил. Пуританская идея договора между Богом и человеком и воздаяния за праведное поведение сливалась с обязательными для массовой литературы четким разделением добра, и зла и победой справедливости. Так в эпоху безудержного меркантилизма и растущей коррумпированности общества делалась попытка соотнести материальный успех и мораль, удержать общественное сознание в рамках традиционных этических норм.
Литература подобного рода четко следовала своей прагматической цели и с полным пренебрежением относилась к художественной стороне произведений, довольствуясь примитивными схемами, шаблонными образами и прямолинейной дидактикой. Для того, чтобы иметь исчерпывающее представление о высмеянных и спародированных Марком Твеном книгах о "хороших и плохих мальчиках", достаточно пролистать хотя бы одно произведение Элджера, к примеру, роман "Удача и отвага, или Наследство Джона Оукли (Luck and Pluck, or John Oakley's Inheritance, 1869), в котором каждый образ, каждый сюжетный ход, да и сам язык не выходят за пределы банальности. Джон, "хороший мальчик", - "искренний, храбрый , "стройный, хорошо сложенный", лучший ученик в школе, не имеющий вредных привычек. Бен, "плохой мальчик", - лентяй, игрок и кутила. Мачеха Джона (согласно формуле - злая мачеха) оыла высокой и тонкой, с желтоватым цветом лица и бледными, бесцветными губами. У нее были серые и холодные глаза".13 Образ ее брата, грубого невежи, издевающегося над своей семьей, демонстрирует пагубность пристрастия к алкоголю. Мачеха прячет завещание отца Джона, оставляя его нищим, забирает мальчика из школы и отправляет в услужение к брату. Но Джон стойко переносит тяжелый труд, побои и унижения и благодаря доброму покровителю — другу отца — и счастливому случаю (его школьный приятель случайно находит завещание) восстанавливает справедливость, попутно помогая своей овдовевшей тетушке избавиться от приказчика-мошенника. За то, что "он решил быть верным себе и добрым принципам, которым его научили" (13; р. 26), герой становится богатым, изучает право и помогает ближним. Мачеха же доживает свой век в глубокой бедности, ее брат умирает от пьянства, а ее сын Бен, попав в дурную компанию, разоряет собственную мать.
Местом действия подобной истории может быть большой город или Дикий Запад, приключения героя могут быть более увлекательными и напряженными (он может столкнуться с шайкой разбойников или попасть в плен к индейцам), но общая схема остается неизменной.
в том, что этим чертам, как ни в какой другой культуре, соответствовали особенности национального характера и менталитета. "Ни один исследователь нашей словесности, — пишет Г. Браун, — не сможет не убедиться, что наша литература идеалистична и горит страстью к справедливости, свободе и братству" (3; р. 369). Сочетание идеализма и прагматизма, пронизывающее все стороны и уровни американской цивилизации, создало исключительно благоприятную почву для развития в ней массового сознания, общества и культуры. Этому же способствовала демократическая направленность национального мироощущения, глубоко укоренившаяся вера в назидательную силу слова и в то же время отношение к искусству как сфере развлечения и объекту коммерции. Проникшие в национальную идеологию и психологию особенности пуританского формульного мировоззрения, как уже отмечалось, обусловили несомненную приверженность американцев к клишированному мышлению. Во время быстрых и значительных исторических перемен массовая литература пыталась адаптировать и вписать в привычные идеологемы и мифологемы новые социальные и культурные феномены, сохраняя тем самым для широких слоев идентичность национального мировйдения. Выполняя свою охранительную, консервативную функцию, она стремилась сдерживать распад традиционных этических норм, разгул безудержного меркантилизма и индивидуализма, атомизацию социума и утверждала, а не ставила под сомнение, фундаментальные ценности "американизма" в доступных для среднего человека формах
Необходимо отметить, что в конце XIX в. массовая литература была в основном рассчитана на достаточно образованную, эрудированную и воспитанную в уважении к нравственным устоям аудиторию. Особенностью произведений этого периода был повышенный интерес к этическим проблемам, к постулатам христианской морали. Дидактическая направленность была для авторов важнее. чем развлекательность, популярность и даже коммерческийуспех, хотя именно тогда эти моменты стали играть заметную роль. Массовая литература удовлетворяла ожидания читателя, жаждущего морального урока и установления отсутствующих в реальности справедливого порядка, гармонии и равновесия. "Популярная литература — пишет А. Ван Ностранд, — всегда вселяла в читателя веру в себя и свои возможности, утверждая, что человечество от природы является добрым, что индивидуум чего-то стоит, что он может стать лучше и что материальный успех имеет божье благословение" (2; р 81) Поскольку у широкой публики не было достаточного эстетического опыта, мораль передавалась не с помощью тонких художественных приемов, а стереотипных формул и прямого проговаривания.
В художественном плане массовая литература, хотя и откликалась на новые реалистические веяния, в целом тяготела к сентиментальности и романтизации, которые в наибольшей степени соответствуют архетипам массового сознания и признакам массовой культуры. Нельзя не учитывать, что в Америке романтизм занимал особое место в силу созвучности доминантам национального умонастроения и истории. Фактически он никогда не уходил с литературной сцены, проявляясь в серьезных произведениях многочисленными и весьма плодотворными влияниями и аллюзиями, а в массовой продукции — поверхностными имитациями и клише. Последнее закономерно для общего порядка смены литературных эпох, направлений, жанров и стилей, когда исчерпавшее себя явление, потеряв способность к саморазвитию, застыв в тривиализированных формах и нередко превращаясь в самопародию, переходит в сферу консервативной массовой культуры14. В конце XIX в., развиваясь в контексте двух направлений — покидающего сцену романтизма и реализма, массовая литература явно склонялась к более привычному из них, что отличает ее от массовой литературы XX в., гораздо более разнообразной, многофункциональной и гибкой, открытой для множества художественных течений. Но в целом, благодаря высокой степени органичности универсальных признаков массовой литературы для американской национальной культуры, она оказалась в США более адекватной реальности, более влиятельной и распространенной, чем в какой-либо другой стране.
1 Этой проблематике посвящено исследование: Nye R. The Unembarrassed Muse. The Popular Arts in America. N. Y., 1982.
2 Van Nostrand A. The Denatured Novel. N. Y., I960, p. 29.
4 Hart J. D. The Popular Book. A History of America's Literary Taste. N. Y., 1950, p. 59.
6 Fern F. Ruth Hall: A Domestic Tale of the Present Time. N. Y., 1855, PP. III-VI.
8 Mott F. L. Golden Multitude The Story of Best Sellers in the United States. N. Y., 1947, p. 122.
9 Evans A. St. Elmo. N. Y., 1896, p. 22.
12 Crawford F. M. With the Immortals. N. Y., 1888, p. 82.
13 Alger H. Luck and Pluck, or John Oakley's Inheritance. Racine, Wise, n. d., p. 10.
14 Возможен и обратный процесс — например, кино, некоторые драматические жанры, да и сам роман начинались как явления массовой культуры и только позже, на подъеме, стали принадлежностью высокого искусства (Approaches to Popular Culture. Bowling Green, Ohio, 1976, p. 17).