3
Критик П. Морроу, противопоставляя поздний и ранний периоды в развитии новеллистики Гарта, указывает, что писатель отвергаемый все большим количеством серьезных журналов начинал ориентироваться на все более "популярные", развлекательные. Из этого он делает вывод, будто Гарт в своей эволюции шел от интеллектуальности к массовидности (4; р. 16) в смысле смены художественных ориентиров и критериев. По всей вероятности, оба подхода к творчеству Гарта — либо как к реалистическому, либо как к "массовому" — страдают односторонностью. Справедливее было бы счесть Гарта писателем переходной поры, сочетавшим в себе принципы различных художественных систем и отдававшим дань и реалистической, и авантюрно-романтической и тем самым подготовившим основы новых жанров литературы, прежде всего литературы Дальнего Запада.
В 1876 г. силами незамиренных индейских племен был разгромлен ненавистный седьмой кавалерийский эскадрон США под командой Кастера. Это событие стало поворотной вехой в истории Запада. В литературе ему предстояло найти отражение лишь во второй половине XX в. В этом же году вышел в свет роман Гарта "Гэбриэль Конрой" {Gabriel Conroy), задуманный автором как веха литературная, которая, однако, так и не состоялась в этом своем качестве.
Единственный опыт Гарта в области большой прозы критики единогласно сочли неудачей, причем сокрушительной. Быть может, по этой причине до сих пор не существует ни одного серьезного критического разбора этого произведения. История американского романа, впрочем, изобилует неудачами, среди которых, однако, имеется своя градация. Есть среди них такие, что вполне способны сойти за шедевры (вроде неоконченного романа Фиц-джеральда "Последний магнат"); существуют и такие, которые, не став классикой, сохраняют интерес для писателя и литературоведа, поскольку содержат уникальные художественные находки. Таковы, в частности, "Смерть приходит за архиепископом" Уиллы Кэзер, "За рекой в тени деревьев" Э. Хемингуэя — и "Гэбриэль Конрой" Гарта. Значение этого последнего состоит хотя бы в том, что он явился в девятнадцатом столетии единственной попыткой романного повествования, построенного на материале американского Запада. С этой точки зрения, он безусловно заслуживает особого внимания.
Близкое знакомство с романом Брета Гарта выявляет наличие в нем трех планов. Первый представляет собой уровень откровенной авантюры, и в этом качестве он по-своему необычен, поскольку у американских романтиков авантюра зачастую нераздельно слита с идейно-философским планом произведения.
"Мой любимый романист и его лучшая книга", посвященной Александру Дюма и роману "Граф Монте-Кристо", интересен ход рассуждений писателя по поводу того, почему этот роман ему видится идеальным. Гарт предпочитает авантюрный роман (romance) всем другим романным разновидностям: он убежден, что романтизм заложен в основе бытия и самой человеческой природы; этот вывод напрашивается из содержания гар-товского эссе. Автор видит в указанном жанре средство поднятия духа и ободрения простого человека. Обращение писателя к Дюма позволяет осознать его литературные модели, каноны, которые он использовал при создании своего авантюрного романа "Гэбриэль Конрой". Авантюра у Гарта интересна сама по себе, но целью ее является анализ парадоксальности человеческих характеров; при этом повышается роль детали и отбора — приемов, неотделимых от реализма. Сочетанием двух подходов и интересен "Гэбриэль Конрой"; выбирая "ромэнс", Гарт несомненно следовал логике края, который знал и любил, и тем самым предвосхитил дальнейший путь его литературного освоения.
Что и говорить, приключений, перипетий, смен места и времени, бесчисленных "маскарадов" и узнаваний, в том числе и мистики, в "Гэбриэле Конрое" предостаточно. Гарт даже переходит меру, вводя все новых персонажей и коллизии. Неожиданные совпадения, утраты и находки следуют одна за другой, а в кульминации дело доходит до убийства и землетрясения. Этот арсенал романтических средств, однако, приправлен юмором, дабы читатель не принял его за единственно важный план повествования.
Второй план связан с описанием нравов и созданием характеров, поэтому "Гэбриэль Конрой" — также и социальный роман. Уже знакомые нам золотоискатели, испанские миссии, противостояние Востока и Запада в характерных социальных типах (в романе Гарта сходятся три "сквозных" его персонажа - Юба Билл, Джек Хэмлин и полковник Старботтл), женские и мужские характеры — все это, как легко увидеть, составляет принципиально важный повествовательный пласт.
Третий план разглядеть сложнее. К нему критики и не присматривались, хотя он, конечно же, вытекает из всей системы мироощущения, присущей Гарту. Речь идет о символическом и притчеобразном содержательном плане, к которому автор весьма чувствителен - порой в отличие от читателя. Недостатки "Конроя" как художественного произведения заключаются в рыхлости композиционной структуры, в определенной схематичности изображения главных персонажей, Грейс и Артура, в ослабленности логических связей между отдельными эпизодами перегруженной интриги. И тем не менее, роман интересен как уникальный эксперимент в области соединения на принципиально новом материале различных жанровых традиций, прежде существовавших порознь.
Антон Рефрежье. "Переселенцы на Дальний Запад".
"Историй Калифорнии" 1947 г.
Часть первая, "На пороге", играет композиционную роль завязки, она одновременно вводит и в ключевое место действия, и в круг важнейших персонажей, которых свел вместе случай. Партия переселенцев, умирающих от голода посреди диких просторов Запада, — явление типичное для эпохи. Читатель уже готов видеть в Грейс и Артуре чету викторианских героев, каковыми они и являются, но те вскоре надолго исчезают из повествования. На первый план выдвигаются другие — Гэбриэль Конрой, затем Джек Хэмлин. Полифония в американском романе XIX в. — не столь уж частое явление, и в романтизме (например, у Купера или Мелвилла) она едва ли была осознанным приемом.
Из той же первой части мы узнаем и тайну обнаружения серебряной руды — лейтмотив, проходящий по всей книге, связующий две магистральные темы: собственности, наживы, материального успеха и сопряженного с ним обмана (она воплощена в образах мистера Дамфи, г-жи Деварджес, Рамиреса) и противостоящую ей тему бескорыстия, честности, достоинства, воплощенную в Гэбриэле Конрое.
Роман обильно насыщен литературными аллюзиями. Вначале возникает важный в литературе США мотив "занесенных снегом", уже известный читателю не только по одноименной поэме Уиттьера ("The Snowbound"), но и по творчеству самого Гарта: писатель явно решил вернуться к ситуации и коллизии "Изгнанников Покер-Флета", поскольку ему необходимо было детальнее разработать ряд характеров в экстремальных обстоятельствах.
Продолжая сопоставление с Уиттьером, возможно, осознанное Гартом, напомним, что в поэме финальный настрой приводил к мысли о христианском милосердии, безвозвратно выпадавшем из жизни обитателей "Голодного лагеря". Ситуация, описанная Гартом, типична для эпохи западной экспансии, но она же и симво-лична: "Голодный лагерь" — лишь первая стадия того, что впоследствии превратится в поселок с говорящим названием "Гнилая лощина", которой позднее захочется именоваться Среброполисом; всего за какие-нибудь пять лет край пройдет несколько эпох исторического развития, на которые в Европе уходили столетия. Итак, завязывается узел интриг, в дальнейшем превращающихся в самостоятельные сюжетные линии.
"Через пять лет") приводит нас в старательский поселок "Гнилая лощина", продолжая знакомить с Гэбриэлем Конроем, который отныне выдвигается на роль главного героя. По мере развития повествования, все три плана — авантюрный, нравоописательный и символический — тесно переплетаются. Согласно законам авантюры, случай поселил героя на месте выхода жилы Деварджеса, и все тот же случай множит многочисленные перипетии вокруг дарственной на землю. Например, Конрой спасает свою будущую жену, которая является, чтобы его разорить, Рамирес строит козни, происходит землетрясение и так далее. Все эти события, однако, не носят самодовлеющего характера. Они позволяют читателю ощутить самую суть характера Гэбриэля, который определяется простотой, незлобивостью, честностью и самоотверженностью, качествами, мало, впрочем, ценимыми у жителей поселка. Гэбриэля именуют "дурнем", "простофилей" и тому подобными прозвищами. В качестве характерно "западного" сквозного типажа Гэбриэль выступает как средоточие ценностей простого труженика — ковбоя или старателя; он чрезвычайно близок с этой точки зрения Компаньону Теннесси. Гэйб вызывает читательские симпатии своей принципиальностью и цельностью характера, верностью сестрам: Олли, которую вырастил, и Грейс, утратив которую, постоянно разыскивал (в финале романа они соединятся).
выступает вестником божьей воли и охранителем христианских ценностей; источники подчеркивают его особую близость к миру человеческому. У Гарта "архистратиг" принимает вид человеческого святого, который, сам того не ведая, выступает истинным хранителем недр и провозвестником божественного промысла. Он не только ищет любых способов помочь нуждающимся, но и руду-то добывает больще в силу профессии, нежели ради обогащения. Бесхитростный, физически сильный и крупный человек, он телом и духом превосходит "гнилых" обитателей "лощины". Даже гостиница, выстроенная в годы бума, косвенно ^подчеркнет в своем названии истинный облик героя — "Великий Конрой". В поэтике "ромэнса" подобный человек не только не может остаться без воздаяния, он становится мерилом совести остальных персонажей и героев.
Об этом говорит и "Суд божий", представший в форме землетрясения, вмешавшегося в судьбу Гэбриэля в его пользу, в момент, когда тот по ложному обвинению оказывается в тюрьме. Сама земля высвобождает героя, возвращая ему и средства к жизни. В финале романа серебряная руда вернется к нему, потому что к Гэбриэлю в полной мере применимо название последней книги произведения — "Коренная порода". Воистину, на фоне вопиющего непостоянства всех прочих персонажей, внутреннего или внешнего, истинного или напускного, Гэбриэль как раз силен тем, что неизменно остается постоянным в своих принципах, словно следуя естеству самой природы.
Во второй книге романа вводится еще один важный сквозной персонаж — тип болезненного и утонченного человека, профессионального карточного игрока по имени Джек Хэмлин. Этот образ конечно, является проекцией прочих аналогичных "игроков" новеллистики Гарта. Образ Джека Хэмлина, помимо его экстравагантной колоритности, наделен в романе еще и многими другими чертами, существенными для понимания его смысла и структуры. После Гэбриэля он самый "нагруженный" в смысловом плане персонаж романа. Вряд ли уместно напоминать о личном обаянии Хэмлина, способного встать насмерть во имя порядочности или влюбиться до самозабвения на пороге собственной гибели, мужественно и как-то буднично встречать лицом к лицу любые опасности и невзгоды. Несомненно, он помогает читателю приблизиться к пониманию полноты и смысла человеческой жизни, чего так недостает массе характеров, в том числе и на страницах романа Гарта. Недаром обстоятельства сводят вместе Гэйба и Хэмлина, словно подчеркивая их духовную близость и одновременно противопоставляя собственничеству и эгоизму окружающих.
Однако философская нагрузка образа Хэмлина под стать его человеческим достоинствам. Перед нами не просто парадоксальный персонаж (о парадоксальности гартовских героев написано немало), это игрок в смысле философском, ибо такова его жизненная позиция, а счастье в картах, надо полагать, объясняется, помимо ловкости рук, и талантом. Специальность Хэмлина дает возможность выявлять глубинную суть человеческих характеров. Подобно Гэйбу, он тоже "золотопромышленник", но на свой лад.
свободно из обеих то, что отвечает его прихотливой натуре. Наконец, как и Гэбриэль, Хэмлин — человек одинокий и потому обреченный в схватке с жизнью. Его болезненность и духовная ранимость, восприимчивость к страданиям других — знак отмеченности и, в конечном счете, обреченности этого человека, наделенного чертами подлинного героизма. Образ Хэмлина "прочитывается" в контексте Дон Кихота, странствующего рыцаря, защитника обиженных, и не случайно оба героя, Гэбриэль и Хэмлин, плечом к плечу вынуждены отстаивать правду в мире несправедливости.
В книге третьей, "Жила", движителем сюжета становятся интриги миссис Деварджес и двух дельцов-негодяев, банкира Дамфи и Рамиреса, ради овладения правами на богатство Гэйба. Рами-рес — персонаж, вышедший из испано-мексиканского прошлого Калифорнии; Питер Дамфи воплощает ее собственническое будущее, и потому борьба обоих за "коренную породу" (людей и ресурсы), за права на прошлое и будущее весьма прозрачна.
В этой части повествования вводится два женских персонажа: владелица состоятельного ранчо Мария Сепульвида и таинственная донья Долорес (позднее читатель узнает, что под маской ин-деанки Долорес скрывается разыскиваемая Гэбриэлем и не забытая Артуром Грейс Конрой). Книга третья интересна тем, что вводит и тему испано-индейской культуры, а вместе с ней в сюжет входит мистика, органично присущая жанру всякого вестерна. В этом смысле миссия Сан-Антонио важна как характерный для вестерна пример утопического пространства, лишенного времени и наделенного чертами патриархального Рая. Поэтому эпизод в миссии "останавливает" романное время. "Аркадским островком" назовет сходную по духу главу в собственном повествовании талантливый автор вестернов Юджин Мэнлав Роде. "Индейская" таинственность героини заставит Артура Пуанзета задуматься над характером целого народа, которому, как ни прискорбно, не нашлось бы иначе места ни в его сознании, ни на страницах романа, так же, как не стало его самого в бурное время "славных дней 49-го". Ключевым здесь является слово "терпение", разлитое в вековом пейзаже, и в людях, сроднившихся с ним. "В равнинной шири, — пишет Гарт, — он распознал никогда и ничем не нарушаемое вековое течение жизни, наложившей свой отпечаток на неулыбчивый, многотерпеливый характер коренных обитателей страны... "Клянусь, — пробормотал он про себя, — где-нибудь с подветренной стороны в душе этого народа цветут невиданные цветы, но нам никогда их не увидеть..." (13, т. 3, с. 161) В будущем на художественной "территории" вестерна мистика, неотделимая от индейско-испанского наследия, станет знаковой: воплощением откровения, доступного лишь избранным, наградой за духовный поиск. Так будут писать об этом Юджин Мэнлав Роде и Уилла Кэзер, У. Ван Ткльберг Кларк и Уилл Генри. Глубинное ценностное противостояние между янки (Востоком страны) и патриархальной испанской исконностью (Западом) подчеркивается в диалоге между юристом Артуром и священником отцом Фелипе. Первый, пусть и с иронией, приводит фразу Франклина, "Честность приносит выгоду". В ответ "остолбеневший отец Фелипе в священном ужасе воздел руки и возвел очи к небу.
— Это и есть ваша американская нравственность? — вопросил он наконец.
— Без сомнения. Добавьте к тому Перст Судьбы. И еще Звезду Империи..." (13; т. 3, с. 128).
"По течению" и "Руда") недоразумения и открытия, нередко ложные, а также разоблачения сыплются, как из рога изобилия, не раз сбивая читателя с толку. Параллельно все теснее сплетается клубок сюжетных линий, а их немало: Гэбриэль с Олли, да миссис Деварджес; Пуанзет и таинственная Долорес; Питер Дамфи и Джек Хэмлин; миссис Деварджес и Рамирес; каждая из этих пар время от времени возвращает нашу память к "Голодному лагерю" в начале романа. Здесь перед читателем предстает новый персонаж, на сей раз комичный, но важный для нарождающейся поэтики вестерна: экстравагантный и излишне чувствительный в вопросах чести джентльмен-южанин с претенциозно-гротескным именем Кулпеппер Старботтл. Знако-вость этого персонажа также связывает культурные пласты и регионы американской истории: Запад и Юг.
Как известно, во время и вследствие Гражданской войны начался исход южан на Запад, где и раньше плантаторы порой оседали, подыскав себе ранчо получше; вот так и появился впоследствии художественный тип джентльмена-южанина на Западе, во всех его разновидностях: Кассий Колхаун у Майна Рида, полковник Тетли у Вана Тильберга Кларка и ряд других. Чудаковатый полковник Старботтл, один из первых портретов подобного рода, того же происхождения и придает краю толику его неповторимости. Старботтл живет в вымышленном мире, где царит кодекс чести в сиянии былой славы Юга, памятуя, правда, и о собственных интересах, как он их понимает. Он любитель всевозможных "воинских" экстраваганц и эпических подвигов, вымышленным героем которых чаще всего и является. Старботтл у Гарта несколько карикатурен, как, впрочем, и коварный Рамирес; функционально же его роль сводится к усложнению интриги.
Первой кульминацией романа становится суд божий — землетрясение — в книге "Руда уходит", а второй, параллельной — суд человеческий в книге "Коренная порода". Предпоследняя часть романа начинается примечательной главкой, вообще невозможной на ново-английской или южной почве. Она возникла только как часть формирующейся поэтики вестерна. Эта полуфольклорная по характеру глава ("Мистер Хэмлин все еще на каникулах") посвящена "небылицам", которые рассказывает западник туристам-янки с Востока. Невинность противопоставлена здесь опыту реальной жизни. Соответственно изменяются и привычные характеристики: это Восток предстает невинным простаком, а Запад — краем реализма. Попутно читатель постигает, что "парадоксальность" Запада есть плод невежества тех, кто готов воспринимать его поверхностно, с "туристических" позиций. Завершается же глава встречей двух полуфольклорных "богов", Джека Хэмлина и Юбы Билла.
"славные дни 49-го" в Калифорнии никто по этому поводу не стал бы волноваться. Эта часть содержит кроме того несколько идиллических картин, пронизанных светлым лиризмом, например, описание переезда Джека Хэмлина и Олли из пансиона в поселок.
Заключительная книга начинается рассказом о сокрушительных последствиях землетрясения, причем сообщается, что то был и "удар по собственности", который все ощутили сильнее страха за жизнь. Центральным для этой части является описание судебного процесса; в числе его сенсаций мы обнаруживаем, что последним из героев маску лицемера неожиданно надевает сам Гэбриэль — конечно же, чтобы спасти дорогих ему людей. В этой сцене, наконец, происходит скрещение сюжетных линий Грейс, Артура и Гэйба, трех главных героев романа. Повествование, собственно, имеет два финала. Предпоследняя глава, которая по смыслу представляет собой вариацию ухода Натти Бампо в "Пионерах" Купера, завершается уходом из жизни Джека Хэмлина, что естественно, ибо в Среброполисе рыцарям-одиночкам уже не будет места. ^Вновь обретенная Гэйбом жила - только знак того, что счастье "коренной породы" заключено в глубинных ценностях — в человечности. Примечательно, что тяжба между юристами за собственность и тяжба Гэйба за правду - два разных, но параллельных процесса.
авантюризм, лицемерие и холодная расчетливость. Повествование страдает' некоторой аморфностью ряда образов (Артура Пуанзета, самой Грейс, Марии Сепульвиды). Центробежные тенденции, "разрыхляющие" повествование, явно доминируют над центростремительными Порой можно различить прямое влияние Диккенса, в том числе отсылки к "Домби и сыну". Так, "зубастая улыбка" Рамиреса вызывает в памяти аналогичную особенность мистера Каркера, коварного злодея-управляющего мистера Домби, да и имя дельца Дамфи как-то близко по звучанию имени диккенсовского негоцианта. Но сказывается влияние Диккенса не только в критическом настрое повествования и обрисовке персонажей, прежде всего негативных, но и в сентиментальной окраске многих эпизодов.
Место "Гэбриэля Конроя" в мировой литературе трудно определить однозначно. В разных странах его читательская судьба сложилась по-разному, но в целом в Европе роман был замечен в большей степени. Показательно внимание, уделенное ему ранним Джойсом, который использовал элементы гартовского романа в новелле "Мертвые", заключительной и самой сильной в сборнике "Дублинцы". Начало романа Гарта стало завершением новеллы Джойса (это мотив "занесенных снегом"), в котором просматривается даже лексическая и ритмическая перекличка с текстом гартовского романа. Больше того, к герою "Мертвых" переходит имя гартовского героя, давшее заглавие роману. Хотел ли Джойс подчеркнуть принципиальную важность своего Гэбриэля Конроя, усилить на модернистском уровне мотив "занесенных", ставший в новелле сквозным, имел ли в виду более глубокие аллюзии — об этом можно лишь гадать, но обращение к Гарту служит знаком признания одним мастером другого.
"Кресси" (1889), сюжет которой развивает коллизии новеллистики писателя. Она рассказывает о романе школьного учителя с дочерью простого старателя. Содержащая немало описаний, согретых искренностью и пронизанных психологизмом, повесть прежде всего посвящена сопоставлению двух укладов — Запада и Востока США, которые выглядят столь различно, что выстроить мост между ними, даже любовный, оказывается невозможно. Авантюрный сюжет перемежается ружейной пальбой и любовными объяснениями, но его стержнем является жизненно важная для героя попытка не просто завоевать любимую девушку, но найти собственное место среди реалий дикого края. Призванный обучать здесь детей, он не способен понять азов в отношениях взрослых, не говоря уже о самой Кресси, обаятельной, но загадочной, знающей однако, свое истинное место в жизни куда лучше, чем ее наставник. Из-за основной темы (любовь учителя к ученице) и ее конкретного решения (кокетливый образ Кресси явно нарушал моральные нормы, предписываемые для такого рода героинь), эта повесть Гарта была осуждена в США за аморализм.
— "Степной найденыш" (1891), "Сюзи" (1893) и "Кларенс" (1895). Перед читателем разворачивается жизнь Кларенса Бранта, от детства к отрочеству и юности (в первой повести) до зрелых лет. В художественном отношении "Степной найденыш" получился более цельным произведением, органично сочетающим авантюру и реалистический роман воспитания. Здесь ведется драматичный рассказ о переселении семейства Кларенса в Калифорнию, во время которого, пересекая прерии, их фургонный караван подвергается нападению индейцев; Кларенс и соседская девочка Сюзи, отстав от него, чудом спасаются, но остаются сиротами. Поиски героем отца и его непростой путь мужания в Калифорнии, наполненные драматичными открытиями, заканчиваются обретением зрелости.
Вторая повесть рассказывает об обстоятельствах устройства Кларенса на Калифорнийской земле, исполненном драматизма опыте хозяйствования, наконец, о романтичной любви и женитьбе героя. Третья часть, "Кларенс", охватывает события Гражданской войны, которые приводят к разрыву героя с женой, оказавшейся шпионкой южан. Перед нами предстает романтризирован-ная биография, герой которой, словно иллюстрируя пословицу эпохи, "растет вместе со страной". Кларенс задуман как герой идеальный, возможно, в какой-то степени с автобиографическими проекциями. Как всегда у Б. Гарта, реализм дополняется в трилогии романтикой. В "Степном найденыше" бытовизм выражен сильнее, но зо всей трилогии можно увидеть попытку Гарта стать родоначальником бытописательной прозы о Западе, той традиции, которая была позднее подхвачена Кэзер в ее романах о пионерах Небраски. Яркость и конкретика, однако, постепенно убывают на протяжении трилогии, быстро сменяясь среднего уровня авантюрой. Третья повесть имеет черты военного романа, хотя собственно военные действия остаются "за кадром".
"Кларенс" вполне может занять место наравне с "Мисс Равенел" Дефореста вслед за "Алым знаком доблести" С. Крейна (последний, кстати, вышел одновременно с "Кларенсом").
герой, способный стать достоверным образом современника, но это намерение воплотилось лишь от-части, и причина, скорее всего, в противоречии между идеализированным героем, который является воплощением порядочности и благородства, и веком, чьей приметой стала экспансия, погоня за материальным успехом, безудержная "аргонавтика" в области материальных ресурсов и душ. Гарт этого и не отрицает, указывая в тексте, что трудности, встающие на пути героя, — результат попыток сохранить искренность и остаться самим собой. Тем не менее, при всех неудачах этого образа, Кларенс входит в ряд тех типично американских литературных героев, в которых писатели вкладывают основы положительные, связанные с идеальными чертами национального характера; такие герои являются проекцией идеалов автора, от куперовского Гарви Бёрча и Натти Бампо до мелвилловского Израэля Поттера и Билли Бадца, твеновского Янки из Коннектикута; а когда революционные аллюзии и вовсе ушли в прошлое под натиском потрясений XX в., на смену им пришли Юджин Витла, Дженни Герхардт и Эрроусмит.