4
На всем протяжении своего литературного творчества Гарт обнаруживал интерес и вкус к жанру литературной пародии. Первая серия таких "Романов в сокращении" {Condensed Novels) вышла в 1869 г., числом семнадцать. Идея жанра была заимствована у Тек-керея, еще одного писателя, чье влияние на Гарта подлежит уточнению. Это уже от Гарта пародия перешла к Твену, Г. Малфорду, позднее к Норрису, в числе других написавшему пародию на "Изгнанников" Гарта. Потом ее подхватили Хемингуэй и Фолкнер, словом, те писатели, которые жили писательством как самостоятельным миром и были особенно чувствительны к категориям стиля и художественного языка.
Первая книга пародий Гарта включала лучшие его произведения этом жанре; тут были "Мичман Бризи" (пародия на капитана Марриета), "Мак-а-Мак" (на Купера), "Девяносто девять гвардейцев" (на Дюма), а также пародии на Диккенса, Гюго и Шарлотту Бронте. Оценить вполне мастерство Гарта возможно лишь, имея знакомство с оригиналом — пародирующим, как и пародируемым. Все критики, пишущие о Гарте, отмечают успех этих произведений; порой они указывают и на их существенные отличия от обычных пародий: мотивация Гарта в обращении к жанру состоит не только в осмеянии стиля и критике предмета, но и в признании мастерства пародируемой творческой индивидуальности. Пародия-подражание, пародия-перекличка охватывает у Гарта все стороны художественного мира писателя, и создание ее — дело более высокого профессионализма, нежели пародия-осмеяние. Характерен подбор писателей, вызвавших у Гарта стимул к этому своеобразному художественному диалогу, хотя у него встречаются и достаточно злые пародии на посредственных авторов. Вторично писатель вернулся к той же идее в 1902 г., выпустив новую книгу пародий под тем же названием, где превалировали незначительные фигуры; впрочем, здесь встречаются имена Конан Дойля и Киплинга.
Портрет Гарта-критика завершают его эссе, такие, как "Мой любимый писатель и его лучшая книга" (1886), "Возникновение рассказа", о которых уже шла речь.
В лекции "Американский юмор" Гарт обосновывает его регио-налистский характер: "Именно Югу и Западу мы действительно обязаны возникновением и самобытностью того юмора, который может считаться наиболее характерным для нашей жизни как народа"14. Гарт подчеркивает важность письменной, а не устной природы юмора. И хотя еще в колониальную эпоху становлению юмора способствовала литература, временем его становления как национального феномена автор все же считает послевоенную Америку. Называя известные имена (А. Уорда, О. Керра, П. Нэсби, Стивена Фостера и Джоша Биллингса), безусловное первенство Гарт отдает Марку Твену. И тем не менее он считает, что эпоха становления национального юмора отнюдь не завершилась. Как показывает творчество самого Гарта, юмор в его понимании должен служить выполнению гуманных задач, стимулировать не просто создание "небылиц" и атмосферы развлекательности, но вызывать чувства сострадания, нежности, грусти. Любопытно, что, оценивая гартовский юмор, А. Старцев говорит, будто он "имел более долгосрочный характер, чем твеновский" (5; с. 31-32).
***
В полном собрании сочинений Гарта два тома отведено поэзии. Критики справедливо признают вторичность стихотворного наследия Гарта, выделяя, однако, некоторые его примечательные особенности. Так, американский критик и поэт Унтермайер считает, что недостатки Гарта-поэта те же, что и у Гарта-прозаика: сентиментальность и грубость формы; однако он замечает, что читатель способен обнаружить запоминающиеся места. Гарт обратился к жанру баллады, продолжив его на материале Дикого Запада и создав так называемую старательскую балладу". Она обычно представляет собой стихотворный рассказ, нередко на легендарный сюжет, порой овеянный героическим пафосом и посвященный какому-либо памятному эпизоду местной истории или личной жизни, и заключает в себе важный урок. Конечно, любые литературные баллады или песни возникали на "дрожжах" фольклорных, а старательский фольклор составил особый пласт на американском Западе. Поэтому сюжеты, а отчасти и форма гартовских баллад несли в себе слелы устной традиции. Первую и молниеносную известность принесла Гарту шуточная баллада "Простая речь Честного Джеймса" известная также под названием "Язычник Китайса" ("The Heathen Chinee", 1870). И поскольку источниками формирования и бытования подобных фольклорных историй были старательский лагерь да стойка бара, где все сходились поболтать, эту балладу иногда именуют "barroom ballad". Стихотворение воссоздает известную фольклорную ситуацию, явно излагаемую в пародийном ключе. Двое карточных партнеров-англоамериканцев задумывают одурачить третьего, наивного, невежественного китайца по имени А Син. Этот комедийный персонаж, однако, оказывается хитрецом, способным, прикрываясь маской простака, перехитрить "белых людей" их же приемами, в кульминационный момент доставая из рукава необходимые карты. Произведение, которое Гарт считал худшим своим поэтическим опытом, вмиг стало достоянием широкой публики, попутно, в качестве побочного эффекта, породив всплеск антикитайских настроений. Трудно винить в этом автора, поскольку китайский компонент западной эпопеи — исторически достоверная реалия, трагизм которой был глубоко вскрыт Гартом в "Язычнике Ван Ли" и ряде других новелл.
Образцом трогательной баллады о побратимстве (тема "Компаньона Теннесси") может служить лаконичная и песенная по настрою баллада "В забое". В ней возникает сквозной образ типичного старателя-труженика, Тома Флинна, до конца верного и самоотверженного человека.
В поэзию, как и в прозу, Гарт привнес и характерную для рубежа веков тему сопоставления людей и животных. В новеллистике характерным примером может служить новелла о медвежонке, "Малыш Сильвестра". В поэзии подлинным гимном медведю явилось одноименное стихотворение, а в жанре баллады был сложен апофеоз в адрес кобылы по имени "Чикита". Гарт ставит вопрос о ценностях, определяемых насущными нуждами, и о том, кто больше в цене в условиях дикого края — морально слабый человек или верная лошадь. Стиху Гарт придавал "прозаичность" формы, вводя диалектизмы, присущие "западной" речи. Их возвышенный тон часто связан с данью восхищения маленьким человеком в диком, огромном мире. Образчиком балладного жанра стал и рассказ на материале испанского прошлого, возникший на основе местных преданий (такова "Консепсьон Аргельо", вводящая тему России). Среди комических стихов, продолжающих тему столкновения Запада и Востока, истинных и ложных ценностей, находятся стихотворения вроде "Плиоценовому черепу" и "Общества на Станислаусе".
Быть может, одно из лучших стихотворений по простоте формы и психологической глубине — "Ее письмо". Перед нами рассказ в форме послания, отправленного женщиной с Востока США другу юности в Калифорнию, в котором воскресает навсегда утраченная пора трудов и счастья; это воспоминание тех лет, когда она и ее избранник были еще бедняками на Западе. Основным приемом выступает здесь противопоставление: богатство отца девушки в конце концов "развело" ее со счастьем, и лишь теперь она поняла, что юность, любимый, красота дикого края невосполнимы. Все сделалось противоположностью, как ночь и день:
Письмо, а на Западе там
Еще светит солнце, пылая,
День не кончен по вашим часам".
(перев. М. Зенкевича, 13; т. 6, с. 428)
Как можно заключить из творчества Гарта в прозе и стихах, он уделял достаточно внимания опыту Гражданской войны, считая эту тему важнейшей для приключенческого романа, и призывал современников к ее активной разработке. Стихи о Гражданской войне пытались писать многие американские литераторы, в основном романтики, хотя художественное ее воплощение мало кому удалось. Уитмен, Мелвилл, Лонгфелло, а из южан Тимрод пытались отразить, каждый по-своему, кто в традиционных, кто в новаторских формах, ужас и мистику, пафос героики, трагизм военных событий, потрясших страну. Продолжая ту же тематику, Гарт посвятил войне немало стихов, среди которых наиболее удачными в своей лаконичной выразительности стали "Побудка" и "О чем пела пуля", предвосхищающие психологизмом и горькой иронией поэзию Стивена Крейна.
Историко-литературный вклад Брета Гарта состоит в том, что он стал связующим звеном между двумя эпохами, литературными стилями, жанрами, странами и регионами, между разными системами ценностей, и в том, что он, будучи современником эпохи, приведшей к смене смысла всех этих понятий, попытался представить ее в характерных образах.
Что касается собственно "западной" темы, Гарт, по справедливому замечанию Морроу, выступает писателем "пробного камня", став основоположником литературы американского Запада в ее многочисленных возможностях. Никто из его последователей-"западников" не способен был удержаться от ностальгии по ушедшей воле и утраченным историческим возможностям — этот настрой проявился уже в творчестве Гарта, который, расставшись с Западом, смог жить лишь воспоминаниями о нем. Когда мы говорим о "местном колорите", следует помнить, что применительно к Гарту это означает много больше, чем только калифорнийский регион, на материале которого созданы его произведения «Это был особый мир, тот самый мир "золотой лихорадки" с образом жизни, мысли, чувств и действий настолько самобытных что ничего похожего не существовало нигде — ни до, ни после' Его-то и имеют в виду критики, называя Гарта писателем местного колорита», — считает У. Ван Тильберг Кларк (11; р. 152).
С завершением эпохи Дикого Запада жизнь гартовского наследия, несмотря на закат его карьеры, не прервалась, найдя продолжение в развитии поэтики литературы американского Запада. Правда, выяснилось, что все видные писатели-западники, совсем в духе Гарта, ощутили себя чуждыми XX в., продолжая романтизировать и варьировать в духе притчеобразных "romance" уроки Дальнего Запада. Не обладая собственным наследием античности или Средневековья, американские писатели воспользовались старым литературным арсеналом Европы, приспособив его к новому жанру, позволившему его вместить и переосмыслить. Нашлось в этом процессе место и самому Гарту: с появлением кинематографа, с 1910 по 1920 годы каждые два года выходили один-два фильма, основанные на его произведениях, по мере того, как жанр вестерна все убедительнее получал национальную "прописку". Всех, кто писал о Западе после Гарта, край прочно захватил в свои объятья, хотя далеко не все писатели-"западники" признали бы в Гарте своего "отца". В этом и заключается дерзость гартовского литературного свершения: он принял на себя бремя связать несвязуемое, осмыслить не поддающееся осмыслению, прозреть не видимое эпохой. С помощью одного региона, убежденный в правоте своего выбора, Гарт пытался дать интерпретацию всей Америки.
посвятил ему прочувствованное эссе, отметив достоинства гартовского юмора. Киплинг признал его дар повествователя — притом, что оба писателя были мастерами новеллы, авантюрной интриги и точного слова. О Джойсе было уже сказано. Что до соотечественников, Гарт, можно сказать, в известной мере продолжил экспатриантский опыт своего предшественника Купера, разойдясь со своей родиной во взглядах на мораль и национальное лицо. Правда, в отличие от Гарта, Купер обладал средствами и недвижимостью; его положение было прочнее.
В свете объединяющей роли, сыгранной Гартом, можно обозначить очертания "калифорнийской школы", впоследствии уже далеко вышедшей за рамки местного колорита: Лондон и Норрис, Робинсон Джефферс и Джон Стейнбек. Что же касается самого Гарта, П. Морроу, не склонный преумножать заслуг писателя, в заключение своей книги утверждает: "Это многогранный и проницательный писатель, способный вознаградить внимательного читателя неожиданной находкой. В Зале Славы американской литературы он по-прежнему сохраняет если не место святыни, то по крайней мере неприкосновенную и яркую нишу" (4; р. 48).
Особенно благоприятно сложилась судьба Гарта в России. Первые переводы новелл стали появляться, начиная с 1873 г. В России, как и в Англии, Гарт всегда воспринимался как классик, а в русском контексте это означало широко читаемого писателя. Можно указать немало фактов, свидетельствующих о том, что наследие Гарта всегда оставалось живым. Новеллу "Мигглс" в ссылке переводил Н. Г. Чернышевский. Вероятно, не случайно романтик по мировосприятию, новеллист Паустовский дал рассказчику-писателю в своем романе "Черное море" имя Гарта. Романтизм Паустовского и его высокая этическая насыщенность, как и апелляция к таинству человеческих отношений, доказывают закономерность такого заимствования-аллюзии в духе Джойса, дань уважения к гартовскому наследию. Николаю Асееву, автору глубоких стихов о Марке Твене и Хемингуэе, принадлежит проникновенно-выразительное стихотворение о "Степном найденыше":
Подробности в сумерках медленно тают,
их смоют потоки нахлынувшей тьмы...
но эти останутся вечно детьми.
Степные найденыши... Будет излюблен
рассказ этот в детстве намеченных лиц.
Фургон будет выслежен, смят и изрублен
15.
Однако можно смело сказать, что есть область, где великий юморист и мифолог человеческих характеров Твен смыкается, наряду с другими большими американскими писателями, с юмористом и мифологом Гартом: они встречаются в устье той общечеловеческой реки, что "вечно катит свои волны в неведомое нам море".
ПРИМЕЧАНИЯ
14 Rourke С. The American Humor. N. Y., 1955.
15 Асеев Н. Собр. соч. в 5-ти тт. М., Худ. лит., 1963, т. 4, с. 346.