ХЭМЛИН ГАРЛЕНД
Современная американская критика с полным правом видит в Гарленде "важного американского писателя второго ряда"1. Оценивая вклад писателя в литературу, отечественные и зарубежные литературоведы отмечают роль, которую Гарленд сыграл в период становления реализма в США. В последнее время критики начинают прозревать в Гарленде противоречивую, но самобытную личность, активно утверждавшую себя в литературе в поисках собственного места между Западом и Востоком. Гарленд путешествовал всю жизнь — не так уж много американских писателей его эпохи провели столь значительную часть собственной жизни в пути. "В дороге", выражаясь фигурально, находился Гарленд и в литературе, поскольку до конца своих дней (он прожил 80 лет) оставался экспериментатором, пребывая в постоянном поиске. В этом, можно сказать, и заключается его основная литературная заслуга. Писателя никак невозможно упрекнуть в том, что он не откликался на веления своего времени: напротив, он чистосердечно и добросовестно, в меру отпущенного ему таланта, пытался запечатлеть свою бурную эпоху.
Объективная интерпретация творческого пути и вклада Гарленда в литературу сопряжена с определенными трудностями, во многом связанными с противоречивостью бурной эпохи, в которую ему довелось жить. По словам Роберта Гиша, современного исследователя творчества Гарленда, тот "странствовал в литературе между реализмом и романтизмом столь же часто, сколь в жизни — между Востоком и Западом" (]; р. 5). Смятенность эпохи дополняется обстоятельствами жизненного пути — то и другое объясняет противоречивость устремлений Гарленда и его эстетических установок. Уроженец Среднего Запада, он вырос на ферме, затем решил порвать с нею, отправившись на Восток, в центры американской элитарной культуры — в частности, в Бостон, и все лишь для того, чтобы впоследствии возвратиться на Запад, обнаруживая в своем творчестве все большую зависимость от "западного мифа", который у Гарленда также выглядит очень противоречиво, поскольку прославление экспансии сочетается у него с ее развенчанием. "Сын Средней границы" (название автобиографического сочинения Гарленда, написанного в поздние годы) — этот образ вполне способен служить метафорой его места в литературе, оказавшегося "на стыке" между Востоком и Западом в важнейших духовных поисках эпохи. Несомненно, что писатель ощущал насущную потребность художественно осмыслить исторический опыт обоих регионов, стремясь соединять их литературные традиции. Проза Гарленда свидетельствует о том, что писатель страстно ищет собственное место в литературном процессе, чутко откликаясь на требования времени.
Гарт, Хоуэллс и Генри Джеймс, создавшими куда более мощные художественные миры, Гарленда объединяло требование нового языка и новых литературных форм, взывавших к освоению во имя расширившихся границ национального сознания. Гарленд последовательно внимал этому зову, насколько позволяли ему талант, образование и обстоятельства.
Литературное наследие Гарленда обильно — библиографии насчитывают до 300 наименований, сорок из которых составляют самостоятельные объемные книги; чрезвычайно разнообразно оно и в жанровом отношении: новеллистика (в художественном отношении жанр, наиболее удачный для Гарленда), романы, автобиографические книги и очерки; хотя Гарленд к тому же писал стихи и составлял антологии произведений литературы американского Запада, он прежде всего остается прозаиком.
* * *
Хэмлин (Хэннибал) Гарленд (Hamlin Hannibal Garland, 1860— 1940) родился в деревушке Вест-Сейлем на западной окраине штата Висконсин, в семье фермера и с детства познал сельскую жизнь и быт американского Среднего Запада. Стремясь улучшить свое положение, семья Гарлендов переехала сначала в Айову, затем дальше на Запад, в Южную Дакоту, где позднее, в 1883 г. попытался осесть и Хэмлин, намереваясь стать фермером. Однако уже через год он продал свои права на землю, устремившись на Восток США, где надеялся получить приличное образование. В Гарвард он не попал и, поучившись какое-то время в менее престижных учебных заведениях, занялся самообразованием, просиживая дни в Бостонской публичной библиотеке. Там он, помимо американских авторов, прочел труды Дарвина, Т. Гексли, Спенсера и Генри Джорджа. Два последних наложили заметный отпечаток на мировоззрение будущего писателя. В 1884 г., за краткий срок студенчества, а затем преподавания в Бостонской школе риторики, Гарленд сблизился с О. Уэнделлом Холмсом, Э. Бутом и У. Д. Хоуэллсом; он писал рецензии и читал лекции на темы мировой культуры и культуры американского Запада.
Возвратился на Запад Гарленд в 1887 г. убежденным сторонником реализма и, вдохновленный идеями ставших близкими ему литературных авторитетов, стал писать прозу в духе формирующегося направления. Это были рассказы, печатавшиеся на страницах жур-
(В источнике пропущено две страницы)
естественным приемом гарлендовской прозы. По мере развития сюжета все более выявляется пропасть между простым фермером (воплощенным в семействе Маклейнов и его родне, в других жителях деревеньки) и детищем Востока. Для жителей глубинки он воплощение успеха, на деле же - неудачник, вынужденный так же, как они, бороться с нуждой и безнадежностью: изменения судьбы к лучшему ждать невозможно, ибо закон бытия неизменно жесток.
Центральный конфликт упирается в непонимание — а в том, что оно разделяет отчужденные миры, эпохи и ценности, автор не оставляет сомнений — и раскрывается в беседе братьев, происходящей в тоне неприкрытой вражды. Подлинным откровением становится для Ховарда бездна, навсегда отделившая его от близких ему людей. Она фатальна, и ничего исправить уже нельзя. Тут обнажаются одновременно и личная, и социальная стороны конфликта, ставшего сутью эпохи, уделом тысяч людей, а жизнь оборачивается страшной мистерией, в которой, даже озирая пейзаж, человек видит только "трагедию, приукрашенную с разных сторон". Быт фермерства, который видится "мирной пасторалью", с точки зрения Востока, куда стекаются деньги, вырученные от труда разоряющихся фермеров, здесь, на Западе, предстает бесконечной борьбой за выживание, воплощенной в непосильном сельском труде. Таким образом, Запад у Гарленда противопоставляется Востоку, как истина — фальши.
Новелла Гарленда в характерной для него манере завершается косвенным, но вполне отчетливым вопросом, обращенным к читателю, причем автор ощущает, что вопрос этот неразрешим:
"Двое мужчин (братья Маклейны — А. В.) стояли так, лицом к лицу, рука в руке, один — белокожий, ухоженный, статный в своем модном костюме; второй — трагически мрачный в минуту слабости, с большим, грубым лицом шотландца, бронзовым от солнца, покрытым шрамами морщин, за которыми перечнем его битв стояла история, подобная следам сабельных ударов на лице ветерана"4.
Гарленд стремился выступать не только как практик, но и как теоретик нового направления: в 1894 г. он сформулировал собственное художественное кредо, изложив в книге "Крушение кумиров" {Crumbling Idols) основы течения, названного им "веритизмом" (от латинского veritas - истина). В правдивости Гарленд, несомненно, сделал шаг дальше Хоуэллса, и хотя ему не во всем удалось воспользоваться выдвинутыми положениями, как теоретик и практик он предвосхищает новаторство писателей следующего поколения - Стивена Крейна и Джека Лондона, Гарольда Фредерика, а отчасти и натуралистов. Гарленд отстаивал регионалистские тенденции; чуть раньше, в 1893 г., он попытался основать в Чикаго группу писателей, выходцев со Среднего Запада, названную им "Жителями Скал".
"Крушение кумиров" заслуживает особого внимания. В нем находят отражение важнейшие теоретические положения, которым писатель следовал сам и в перспективности которых стремился убедить коллег-писателей. Эссе эти развертывают программу реализма, как его понимал Гарленд; однако неоднозначность, противоречивость и переходность эпохи, в которую он жил, сообщают те же качества и его теоретической программе.
X. Гарленд на Юконе. Фотография 1898 г.
Доминируют в сборнике идеи местного колорита и областничества, вкупе с представлениями о принципах реализма составляющие понятие "веритизма", или "веризма", как его обозначает в своих рассуждениях автор. Пафос книги заключается в запальчивом развенчании литературных кумиров прошлого, включая американскую, европейскую и мировую классику, среди которых особенно достается классицистам вместе с Поупом и даже писателям Ренессанса, в том числе Шекспиру и Эдмунду Спенсеру. Гарленд утверждает идею художественной эволюции в литературе, отмечая важность романтического бунтарства, которое, однако, "никогда не может быть повторено". Вся история литературы, таким образом, демонстрирует, что новаторство является каждый раз велением времени, а ныне оно состоит в утверждении правдивого метода. Гарленд при этом уповает на конкретику национального толка, прибегая к "фермерской" символике: "Надо только повнимательнее вглядеться в землю, и вам тут же бросятся в глаза ростки будущего урожая, зеленеющие прямо под ногами. Приглядитесь к самым наивным и областническим из наших романов, и вы увидите в них будущее нашей литературы. Романист-областник грядет. И местный колорит послужит ему облачением"5
Перед нами здравый призыв писателя-реалиста, прозревшего, что путь к утверждению этого направления лежит через расширение горизонтов и круга социальных типов. Примечательно, что несколько выше Гарленд дает собственное понимание реализма, настораживающее своей двойственностью: "Реалист, или верист, — прежде всего оптимист, мечтатель. Он видит жизнь не только такой, как она есть, но и такой, какой она могла бы стать, но пишет он лишь о том, что есть; в лучшем случае для контраста он может высказать свои предположения, какой жизнь должна быть" (5; с. 181). Не всегда эти пожелания реализуются в практике Гарленда-"вериста". Однако некоторые посылки в свете дальнейшего развития литературы США, безусловно, заслуживают внимания, особенно его выступления, отстаивавшие реализм в "большой литературе". Сам Гарленд тяготеет к "местному колориту", "областной литературе", которая оказывалась порой в состоянии осмыслить свои задачи шире, породив немало произведений национальной "малой классики". Без многих из них литературу США XIX в. представить себе просто невозможно.
В качестве собственного предшественника Гарленд называет Эдварда Эгглстона, оставшегося в своем творчестве своеобразной историко-литературной маргинальной фигурой на пути развития отечественной литературы. Куда важнее оказалось творчество группы писателей, осваивавших регион Юго-Запада. Речь идет о творчестве Мэри Остин, Оливера Ла Фаржа, Гертруды Атертон, Юджина Мэнлава Родса и Уиллы Кэзер; к ним также причисляют и самого Гарленда как певца Среднего и Дальнего Запада.
личным опытом, непосредственным и верным знанием материала и способностью отразить неповторимость края. Он должен любить то, что изображает. Если во главу угла писательского мастерства положить этот критерий, писатель просто обязан быть регионалистом.
Размышляя в этом ключе, Гарленд интересно рассуждает о грядущей литературной судьбе Юга США. Комментируя черты нового, свойственные этому региону, Гарленд прогнозирует резкий взлет южного романа, по сути предсказывая появление в XX в. "южной школы". Обосновывая свое мнение, Гарленд указывает на необходимые для этого компоненты, прежде отсутствовавшие на Юге, но привнесенные военной трагедией. К их числу он относит пролитую настоящими мужчинами кровь, женщин-южанок, носительниц великого, жизненно важного, серьезного эмоционального опыта и безмерно драматичную расовую проблему, явно оставшуюся во многом нерешенной. Недостает лишь времени, чтобы эти компоненты сказались в литературе
Что касается Запада, роль этого региона проявилась в творчестве Гарленда особенно многогранно и в то же время противоречиво. О ней писатель высказался в эссе "Запад в литературе". Собственную задачу Гарленд видел в том, чтобы написать о крае по-новому, применяя положения утверждаемого им "веризма". "У нас были фигуры, даты, голые факты истории, десятицентовые романы о жизни пионеров, но мало настоящих романов! Как мало верных исследований речи и жизни! Но вот же они, так и просятся в роман...; и он должен быть создан теми, кто рожден для этого. Хоакин Миллер дал нам строки прекрасной поэзии, а Эдвавд Эгглстон, Дж Кёркланд, Опи Рид, Октав Танет, мисс Фут, Э. У Хоу более или менее верно обращались к отдельным его этапам; но все же могучий Запад, с его роящимися миллионами судеб, остается не очерченным в романе..." (1; р. 12).
За эту задачу взялся и сам Гарленд, впервые описав, как он полагал, в реалистическом ключе типы фермеров, скотоводов, овцеводов, старателей, разбойников, шерифов, объездчиков, туристов индейцев и других. Понимание насущности и масштаба задачи делает Гарленду честь, однако исторически она не могла быть решена им одним — так же, как не была она решена и его старшим современником Гартом. Освоение американского Запада в литературе оказалось в полной мере возможным лишь по прошествии эпохи экспансии; оно растянулось на многие десятилетия XX в. и стало уделом множества писательских судеб и дарований. Но Гарленду, наряду с Гартом, по праву принадлежит роль одного из первопроходцев темы завоевания Запада в национальной литературе.
Однако, пытаясь поведать об ошеломляющем опыте освоения Запада жителю американского Востока с позиций пропагандируемого им "веризма", писатель неожиданно проделал эволюцию, характерную для многих его собратьев, обращавшихся к этой теме. Роберт Гиш, автор монографии о творчестве Гарленда, пишет, что тот прошел удивительный путь "от реализма к неоромантизму". Сам он группировал свое творчество скорее по "областническому", предметно-региональному, нежели методологическому принципу, выделяя в нем четыре пласта, связанных с различными регионами. В первую группу попадают "овражные края" Висконсина, где сначала поселились Гарленды и прошло детство писателя. Вторая группа сложилась на просторах Айовы, куда семья перебралась в 1869 г. Поросшие низкой травой равнины центральной Дакоты представляют третий субрегион, тогда как Дальний Запад 80-90-х годов дал материал для последней группы произведений Гарленда. Уточняя суть эволюции его творчества, с проблемно-хронологической и эстетической точки зрения, в нем можно выделить три этапа. Если первый связан с фермерством Среднего Запада и утверждением "веризма", то второй начинается с 1895 г., когда писатель вновь погружается в "западную" тематику. Отойдя от задач социального реформаторства и обратившись непосредственно к теме экспансии, Гарленд словно сменил манеру повествования, взяв за основу экзотичные сюжеты и типажи, в которых зачастую проступает заданность; все его произведения на тему Запада так или иначе тяготеют к жанру авантюрного романа (romance). Годы с 1895 по 1916 Гарленд проводил, перемежая поездки на Запад с возвращениями в восточные штаты. Западные маршруты Гарленда включили Санта-Барбару в Калифорнии, Дакоту, Монтану, северо-запад Канады, Аризону, Нью-Мексико и Колорадо (1899 г.). В 1896-97 годах он побывал в агентстве резервации сиу Лэйм-Дир и у северных шайенов и арапахо в Оклахоме,
"Ферма в Висконсине". Ок, 1875 г.
Дальнему Западу Гарленд посвятил немало произведений. Критики полагают, что "западный" период в его творчестве продлился до 1917 г., обогатив его прозу множеством типажей, героев и сюжетов, закрепивших миф о славном старом Западе. В это время возникли книги новелл, повести и романы, среди которых "Орлиное сердце" (The Eagle's Heart, 1900), "Капитан роты серых" (The Captain of she Gray-Horse Troop, 1902), "Геспер" (Hesper, 1903), "Магия денег" (Money Magic, 1907), "Каванах, лесной объездчик" (Cavanaugh, Forest Ranger, 1910) и "Дочь лесника" (The Forester's Daughter, 1914). Среди новеллистических книг, воплотивших эту тенденцию, выделяются "Люди высоких троп" (They of the High Trails, 1916) и "Книга американского индейца" (The Book of the American Indian, 1923). Произведения "западного" периода неоднородны, с принципами "веризма" в них соседствует романтизация, порой доходящая до апологетики экспансии.
Итак, Запад обострил борьбу эстетических начал в сознании Гарленда. Ключевым является прежде всего признание исключительной важности самого "западного" феномена как территории, требующей художественного освоения. Экспансия историческая взывала к экспансии литературной. "В течение сорока лет, - указывал Гарленд, — на этих обширных просторах Запада шла бесконечная драма — драма столь же захватывающая, столь же полная сердечности, надежд и битв, сколь и любая, касающаяся человека; и жизнь, не похожая ни на какую другую, виденную на земле, которая должна была бы породить свою характерную литературу, собственную летопись, воплощенную в образах"6.
узнал край из первых рук. Вспомним, что даже Гарта, зачинателя "западной" темы в литературе США, край этот был окрашен в викторианские тона и смог явиться в виде одной лишь — правда, существенной — темы, ставшей метафорой: старательства.
Разница сказалась и еще в одном: Гарленд, возможно, интуитивно понял, что Запад следует воспринимать на основе его собственных законов, к тому же — в формах, подсказанных временем, а не заимствованных из иных литературных традиций. То, что приоткрывалось Гарту в его притчеобразных коллизиях и приемах, перешло затем к О. Генри в виде законченных юморесок и авантюр, пародирующих ковбойские байки. У Гарленда материал становился — пусть в переходной и неглубокой форме — живой реальностью, а сам Запад — откровением, высоким поиском. На страницах Гарленда он будоражит сознание читателя и ставит вопросы: так ли уж далек этот край? Где его истинные пределы? "Мертв" он сегодня или жив — для страны в целом и культурной памяти человечества?
стала сменяться романтико-мифологическим видением мира. Внешне Гарленд словно поворачивает вспять, идя против крепнущей реалистической тенденции в национальной литературе. Однако это не совсем так.
Безусловно, большинство произведений, написанных Гарлендом с середины 90-х годов, относится к жанру авантюры. Новеллы, повести и романы, посвященные различным этапам и эпизодам освоения Дальнего Запада, свидетельствуют о том, что Гарленд как неоромантический художник и одновременно бытописатель-реалист, шел к своеобразному синтезу этих художественных традиций, и лишь ограниченность творческих возможностей помешала ему добиться более значительных результатов.
"западный" период творчества Гарленда, обратимся к "Книге американского индейца". Она представляет собой сборник рассказов и повесть, посвященные индейским воинам на Диком Западе. Полиграфия книги была призвана способствовать созданию эффекта экзотики и передать значительность содержания, красиво исполненное широкоформатное издание, обильно иллюстрированное рисунками Ремингтона, который и сам пером и кистью создавал романтизированный динамичный портрет Запада в лицах и сценках. Начиная с первого издания, эта книга Гарленда воспроизводилась в печати только в своем первоначальном виде. В идейном плане она была призвана, с одной стороны, отдать дань уважения исконным хозяевам земли, а с другой — в сущности, проститься с ними: на сборнике лежит отчетливая печать образа "последнего из могикан" как символа политики ассимиляции и окончательного решения индейского вопроса.
В идейно-художественном плане новеллы, составившие книгу, неравноценны. Среди них встречаются, например, сюжеты, в которых добрый белый человек предстает избавителем аборигенов, конкистадором и одновременно рыцарем без страха и упрека. Поэтому новеллы типа "Вихия, мать спартанская", "Нистина", "Предостережение у реки", "Дитя бури" имеют апологетический тон. Гарленд выступает в них защитником перемен, привнесенных экспансией в жизнь аборигенов, пропагандирует англизированное образование и фермерство как средства, предоставляемые белым человеком для блага вымирающих туземцев, что неизбежно должно было повлечь за собой утрату ими своей самобытности. В выражении подобного рода взглядов автор не одинок — он выступает рупором ведущих взглядов эпохи; сходные нотки можно встретить порой и у Киплинга, и у Джека Лондона — правда, отнюдь не столь однозначно и откровенно. Социальная бескомпромиссность Гарленда, сильно проявившая себя в "Столбовых дорогах", словно принадлежала другому человеку.
У Гарленда есть сочувствие к аборигенам, в роковой судьбе которых ему видится невосполнимая потеря для человека. Порой Гарленд все же поднимается до критики социокультурных тенденций эпохи, оценивая негативно завоевания цивилизации на Западе: в том виде, как она предстает перед индейцами, она выглядит фальшиво, деструктивно и аморально. Лучшие из индейских героев Гарленда осознают, что подошли к драматичному перекрестку в своей судьбе и потому решительны в своих наблюдениях и выводах. Так, в финале новеллы "Поднимающийся Волк, танцор Пляски Духов", герой, признавая историческое поражение индейцев, говорит: "Я пойду по тропе белого человека. Я стану его другом, но не склоню шею под его ярмо. Я буду хитер, как койот. Я попрошу его помочь мне понять его пути, а потом проложу путь своим детям. Быть может, они сумеют обогнать белого человека на условиях, им же установленных. Как ни смотри, есть только два пути. Один ведет к голоду и смерти, а другой - туда, где живут бедняки белых людей. За этими пределами лежат Земли Счастливой Охоты (индейский рай - А. В.), куда нет доступа белому человеку"7.
"Большой каньон в Йеллоустоуне". 1872 г.
"История Воющего Волка. Ковбои, именуемые официозной пропагандой американским рыцарством", предстают в виде разнузданной толпы расистов, истязающих индейца, вся вина которого как раз и состоит в том, что он рискнул пойти по тропе белого человека. Апологетика по отношению к этим "носителям" цивилизации и в то же время правдивость их изображения постоянно борются в такого рода произведениях Гарленда. Избирая путь честного наблюдателя, в ряде новелл он отказывается судить однозначно о причинах и сущности исторического конфликта, фатально столкнувшего две расы, и лишь указывает на кардинальность потрясающих перемен, заставляет приглядеться и задуматься над тем, мимо чего обычно проходят массы участников экспансии. Важнейший историко-философский вывод Гарленда сводится к тому, что процесс истории столь сложен, что суть скрыта от его участников, призванных лишь играть роль статистов. К таким выводам приводят читателя новеллы "Железная кива" (основанная на встрече индейцев с поездом), "Раскаяние Вомдисапы", "Перелетный Журавль".
Концовка последней новеллы особенно драматична. В споре двух претендентов на земли Запада, индейского вождя по имени Перелетный Журавль и белого скотовода-переселенца, один из них не в силах объяснить, отчего именно индеец должен покинуть родные места, оставив свои владения поселенцам-фермерам, а другой — доказать неприемлемость такого решения и невозможность примириться со своей участью. Оба напряженно застывают, ожидая ответа от другого. "Каждый из них воплощал целый тип; каждый ошибался и был одновременно прав", — комментирует Гарленд. Прощаясь, вождь с покорностью приемлет роковую судьбу: "Скотовод прав. Пожмем руки". Но его собеседник сокрушенно бормочет, говоря сам с собой: "Все здесь неправильно... Земли тут хватает на всех или должно хватать. Не пойму я..." (7; р. 132)
Заслуживает внимания и выбор повести, вошедшей в книгу. В эпоху, когда свежи были воспоминания об "индейских войнах", писатель решает создать повесть-хронику, по возможности правдиво и с точки зрения аборигенов отражающую "Век позора". Гарленд посвящает повесть исторической личности — известному вождю-патриоту племени дакотов Сидящему Быку. Автор стремится осмыслить характер и личность индейского лидера и воплощенный в ней тип вольнолюбивого человека, рожденного Западом. Перед читателем проходит история жизни Сидящего Быка, рассказанная от лица его близкого потомка. Название повести — "Молчаливые едоки" (The Silent Eaters) — относится к избранному кругу воинов, участников совета, решающих судьбу племени. Повесть исполнена участливого отношения к аборигенам, с тем, чтобы белый читатель смог лучше понять культуру своих противников и увидеть в них людей, оценить величие духа и принесенные ими жертвы.
Гарленд оставил немало документальных записок об американском Западе; впоследствии они были изданы отдельной книгой. Но характерно, что осмысление факта происходило у Гарленда-запад-ника по-иному, чем у Гарленда-реалиста. Примечательна попытка повторить идею "Столбовых дорог" на западном материале. В сборнике новелл "Люди высоких троп" автор пытается раскрыть самобытность людей, осваивавших Дальний Запад, а через них — панораму тенденций, составивших эпоху; отдельные новеллы посвящены старателю, ковбою, скотоводу и прочим социальным типам, характерным для западной экспансии. Однако Хоуэллс, выступивший автором предисловия к книге, говорит о том, что Гарленд, хотя и предстает перед нами как реалист, при обращении к "западной" тематике "потоком бурных приключений вытесняет колорит, свойственный расцвету его творчества"; но тут же Хоуэллс в какой-то мере оправдывает это спецификой материала: "Словами невозможно передать ни чувства одиночества (рождаемого Западом — А. В.), ни его мощи; но герои Гарленда каким-то образом ухитряются соответствовать условиям жизни, при которой до ближайшего врача — не менее тридцати миль, и столько же — до справедливого суда, закона и мира"8.
"Сын Средней границы" (A Son of the Middle Border, 1917), "Дочь Средней границы" (A Daughter of the Middle Border, 1921), "Первопроходцы Средней границы" (Trail-Makers of the Middle Border, 1926), "Первопроходцы окольных троп Средней границы" (Back-Trailers from the Middle Border, 1928) и другие, общим числом девять. Первые две, составляющие дилогию, обрели наибольшую известность. Эти книги безусловно являются вкладом Гарленда в традицию американской автобиографии. В предисловии к первой книге издатель сравнивает ее с известнейшей автобиографией Бенджамина Франклина. Ее написание было для Гарленда делом принципиальным; он считал, что "необходимо, чтобы городские мальчики и девочки с Востока знали, чего стоит приобщение дикого края к нуждам цивилизации" (3; р. 373). Для первой книги характерны исповедальная тональность, свежесть образов найденных для описания родного края, обилие лирических пассажей. Она интересна также и воссозданием примет эпохи, но ее главная цель — создание духовного автопортрета, истории становления сознания жителя Запада, которому приходится делать выбор "между Мильтоном и природой прерий". С этой точки зрения, Гарленд предвосхищает психологическую прозу о Западе, возникшую только во второй половине XX в. — Уоллеса Стегнера, Айвена Дойга, а отчасти и Ларри Макмертри.
В книге намечены две линии; одна из них связана с родителями, и название частей дилогии относится соответственно к отцу и матери Гарленда, которым он отдает дань уважения как первопроходцам девственной земли, которую им приходилось возделывать неустанным трудом. Возвращением отца с войны начинается первая книга дилогии, а его смертью завершается вторая. Другую линию составляет литературная карьера и жизненный путь самого рассказчика. Круг чтения, школьные годы, начало занятий литературой на Востоке, встречи со знаменитыми писателями-современниками, потом поездки на Запад и осмысление впечатлений от увиденного и пережитого. Автор убедительно показывает неповторимость и парадоксальность тенденций своего времени: переселенцы с Востока едут покорять Дикий Запад, в то время как их дети отправляются завоевывать бастионы культуры на Восток. По отзывам критиков, автобиографические произведения Гарленда способны вызвать интерес и у историка общественной жизни, и у историка литературы. Вспоминая о встрече с Хоуэллсом, ставшей для него подлинным откровением, Гарленд все же приходит к выводу: "Я был готов согласиться с реалистом в том, что поэт способен, обойдя вокруг света, обнаружить по возвращении, что нет ничего пленительнее и лучше ближайшего окружения; но считал, что не следует закрывать глаза на существование несправедливости, конкретного зла, воплощенного в фактах и потому, восхищаясь изяществом юмора и сатиры в книгах Хоуэллса, я избежал подражательства благодаря тому более жесткому и мрачному материалу, с которым мне приходилось работать" (2; р. 384).
На третьем этапе своего литературного творчества писатель вновь переосмысляет видение мира и находит в жанре автобиографии способ убедительного синтеза документа и переживания, лич-ностно-исповедального начала с типизацией и образностью и в этом прокладывает путь многим своим последователям.
Творчество Гарленда в целом, как можно видеть, пусть оно и не принадлежит к первому ряду литературы США, находится на перекрестье многих литературных традиций. В своей социально-критической направленности он предвосхищает "роман социального протеста", как его окрестил Драйзер; в "областнических" произведениях о пионерах и фермерах Гарленд — предшественник Уиллы Кэзер; тогда как своим неоромантизмом и попытками осмысления феномена Дальнего Запада романист явно предваряет длинный ряд писателей, связанных с жанром вестерна, и всей литературы XX в., посвященной американскому Западу. Два символа эпохи, ее важнейший конфликт: фермер и ковбой, индеец и белый пахарь-переселенец: две пары, воплотившие историческое столкновение Запада и Востока, — вот формула истории, найденная Гарлендом, сопричастная мистике бытия и исполненная художественной правды. Гарленд создавал свои произведения на перекрестье многих традиций, иначе говоря — на столбовой дороге национальной литературы.
1 Gish, Robert. Hamlin Garland. The Far West. Boise, Idaho, 1976, p. 8.
2 Garland, Hamlin. A Son of the Middle Border. N. Y., Macmillan, 1917, p. 415.
4 Garland, Hamlin. Main-Travelled Roads. Boston,1893, p. 697.
6 Encyclopedia of Frontier and Western Fiction. N. Y., McGraw-Hill Book Co, 1983, p. 113.
8 Garland, Hamlin. They of the High Trails. N. Y., Haiper and Brothers, 1916, p. XIX.