История литературы США. Том 5.
Оверланд О. (Норвегия): Американская, но не на английском: иммигрантская литература в Соединённых Штатах.

АМЕРИКАНСКАЯ, НО НЕ НА АНГЛИЙСКОМ:
ИММИГРАНТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ*

Обычно американскую литературу, не задумываясь, отождествляют с американской литературой на английском языке. В американских библиотеках, где используется система классификации Дьюи, американские романы, написанные, к примеру, на французском или немецком языке, числятся не как часть американской литературы, а как ответвления соответственно французской и немецкой литератур, создаваемые и публикуемые "за рубежом". Сходным образом американцы-иммигранты или потомки иммигрантов, прибывших не из Великобритании, зачастую рассматриваются как иностранцы, тогда как едва сошедших с корабля иммигрантов из Англии к этой категории не относят. Подобные деления и традиционные взгляды доминировали и в восприятии американской литературы и культуры. Автор данной главы придерживается иной точки зрения.

Теоретический и исторический контекст

"как теории американского романа не принимают во внимание женщин-писателыЬщ, определяя в качестве центральных темы и сюжеты, почерпнутые из сферы мужского существования, и таким образом априорно утверждая, что романы на другие темы и с другими сюжетами не могут иметь в американской литературе существенного значения"¹. Аналогичным образом американские историки определили американскую историю как историю американцев британского происхождения. Историки конца девятнадцатого столетия, имплицитно настроенные на строительство нации, мало интересовались коренными американцами, кроме как своими противниками, и прослеживали американскую историю, исходя исключительно из истории Новой Англии, но никак не Новой Франции или Новой Испании. Эта точка зрения с ничтожными изменениями все еще превалирует в американских учебниках для школ и колледжей. Первым значительным вызовом подобному представлению об американской истории явился труд Г. Э. Болтона. Его "Эпос Великой Америки", обращение к Ассоциации американских историков в 1932 г., президентом которой он был, призывал к созданию американской истории в контексте истории обеих Америк и осознания того факта, что истоки современных Соединенных Штатов заключались в импульсах и движениях, исходящих не только с восточного побережья, но и с Юга, Запада и Севера. Он утверждал, что "изучение тринадцати английских колоний и Соединенных Штатов в отрыве от всего остального затемнило многие из важных факторов их развития и помогло взрастить нацию шовинистов"².

С точки зрения Г. Болтона, априорные представления об исторических истоках не позволяют нам понять явления, в эти представления не укладывающиеся. С точки зрения Н. Бэйм, априорные представления о литературной значимости не позволяют нам понять писателей, в эти представления не укладывающихся. По моему мнению, отказавшись от априорных представлений, будто все языки, кроме английского, это языки иностранные и потому не могут быть американскими, и склонившись к мысли, что в создании США приняло и до сих пор принимает участие огромное множество разных народов, культур и языков, мы, возможно, будем готовы вернуться к вопросу о том, что составляет литературу Соединенных Штатов.

Тенденция рассматривать Соединенные Штаты и их культуру как создание только лишь английских поселенцев имеет давнее происхождение. Хотя такой взгляд, возможно, не подтверждается статистикой, он определенно оказал влияние на интерпретацию исторических фактов. В 1920 г., когда антииммигрантские настроения достигли своей высшей точки, историк из Йейла опубликовал книгу красноречиво — и пренебрежительно — озаглавленную "Наши иностранцы", где утверждал, что 82,1% населения Соединенных Штатов во время первой переписи 1790 г. составляли "англичане". В более близких к нам по времени исследованиях данные той же переписи трактуются иначе: как считают теперь, американцы английского происхождения составляли около 48% населения новорожденной республики³. Но каковы бы ни были процентные показатели, как в политическом, так и в культурном отношении американцы английского происхождения составляли доминирующую группу, а английский язык всегда воспринимался большинством американцев — независимо от их происхождения — как язык Соединенных Штатов. Вследствие этого переосмысление понятия "американская литература" как литературы, созданной в пределах нынешних Соединенных Штатов независимо от языка, может привести к незначительным переоценкам канона национальной словесности и некоторым новым подходам к написанию литературной истории, но не следует ожидать, что в итоге это выльется в коренной их пересмотр. Но оно может открыть более широкие перспективы и привести к более глубокому пониманию многообразного опыта и литературных творений американцев.

"американизации" коренных американцев в конце XIX — начале XX в. принадлежала системе образования, в которой родные языки были подавлены и единственным языком остался английский. Способ контроля над африканцами, привезенными в страну в XVII-XVIII веках в качестве рабов, заключался в разделении тех, кто говорил на одном языке, и тем самым в подавлении африканских языков. Языки различных групп иммигрантов не подвергались подобным образом систематическому подавлению, но и они издавна считались угрозой англо-американскому единству. Раннее проявление "лингвофобии" можно обнаружить в "Наблюдениях относительно прироста населения, заселения стран и т. д." Франклина, впервые опубликованных в 1755 г. Он риторически вопрошает: "Почему основанная англичанами Пенсильвания должна стать Колонией иноземцев, которые вскоре настолько возрастут в численности, что германизируют нас вместо того, чтобы мы англизировали их, и никогда не примут нашего языка или наших обычаев точно так же, как нашего цвета кожи?"⁴

Поскольку немцы являлись крупнейшей группой иммигрантов небританского происхождения, страх англо-американцев перед другими языками сосредоточился на них. В 80-90-е годы XIX в. в нескольких штатах были приняты законы, целью которых было ограничение использования других языков, особенно немецкого, в качестве языков, на которых ведется преподавание в общественных школах⁵. Своего пика выступления против использования иных языков, помимо английского, достигли во время Первой мировой войны, когда Айова и Небраска провели законы, запрещавшие использование таких языков в общественных местах. В это время президент Вудро Вильсон и бывший президент Теодор Рузвельт приняли участие в кампании против использования иных языков, кроме английского, притом последний настаивал: "Одним из абсолютно верных способов разрушить эту нацию, исключить вообще всякую возможность продолжения ее существования как нации явилось бы то, что ей дали бы превратиться в клубок раздираемых ссорами народностей..." Рузвельт и Вильсон участвовали в кампании по превращению иммигрантов в стопроцентных американцев; американизация же была неотличима от англизации, а национальное единство— от языкового и культурного единообразия⁶. В последние десятилетия испанский язык сменил немецкий в качестве языка, которого страшатся многие американцы, и в некоторых штатах законы, провозглашающие английский "официальным языком", как и так называемое движение "только по-английски", направлены в первую очередь против расширяющегося использования испанского.

Несмотря на институированные и неформальные формы подавления в Соединенных Штатах иных языков, английский остается одним из множества языков Америки — при этом в Соединенных Штатах это, безусловно, самый крупный язык, к тому же определенно признанный всеми как общий и единый. Он более, чем lingua franca**, однако менее, чем насильственно введенный официальный язык. Исследования по американской литературе последнего времени открыты понятию "американский", не связанному больше рамками языка. Так, в состав недавно выпущенной антологии "Литературы колониальной Америки" входят тексты, первоначально написанные на испанском, французском, португальском, немецком, итальянском, голландском языках и на языках коренных обитателей Америки^7. "Нортоновскую антологию афро-американской литературы" вошел в переводе рассказ писавшего по-французски Виктора Сежура "Le mulatre" ("Мулат", 1837) как "самое раннее известное произведение афро-американской литературы", добавив тем самым несколько десятилетий к истории этой ветви литературы США⁸.

Наибольшие заслуги в том, что использование в США различных языков в литературных целях стало очевидным, принадлежит "Многоязычной антологии американской литературы" ("The Multilingual Anthology of American Literature: A Reader of Original Texts with English Translations", 2000) Марка Шелла и Вернера Соллорса. Здесь представлены тексты в широком спектре языков как в оригинале, так и в переводе на английский. Тогда как ни один читатель не может равно читать тексты на арабском, китайском, валлийском и идише, все они могут наглядно представить себе и оценить языковое многообразие американской литературы. Эта антология — один из множества проектов Института Лонгфелло Гарвардского университета, названного в честь американского поэта-полиглота и занимающегося изучением литературы на "языках территории нынешних Соединенных Штатов". Серия переводов, изданная Институтом Лонгфелло, помогла по-новому понять смысл слова "американская" применительно к американской литературе^9.

Иммигранты создают многоязычную литературу

Никогда Соединенные Штаты не казались столь многоязычной страной, как в течение нескольких десятилетий до и после 1900 г. Хотя в конце XX в. численность иммигрантов, прибывающих в страну, гораздо выше, чем на рубеже XIX-XX веков, значительно возросла и общая численность населения. В 1910 г. 14,7% населения США составляли люди, родившиеся за рубежом. Чтобы уразуметь значение этой цифры, следует припомнить, что иммигранты распределялись по территории неравномерно, концентрируясь на Северо-Востоке и Среднем Западе. Во многих городах иммигранты и их дети составляли более 80% жителей. В большинстве своем они лучше знали язык оставленной родины, чем английский, что отражается в большем числе газет на польском, немецком, шведском, литовском, идише и многих других языках. В Чикаго и других городах газеты на английском языке были в меньшинстве. Печатные станки, печатавшие иммигрантские газеты, использовались также для всевозможных журналов и книг. Многие опубликованные подобным образом книги были пиратскими изданиями европейских произведений, но значительное их число составляли поэтические и прозаические произведения, созданные на различных языках в Соединенных Штатах для детей иммигрантов. По большей части произведения иммигрантов издавались в журналах и газетах, где беллетристика печаталась с продолжением.

Большая часть этой американской литературы исчезла из поля зрения как потому, что эти языки забыты потомками тех, для кого они создавались, так и потому, что не производилось систематического сохранения книг и газет. Было бы напрасно отправляться в великолепные библиотеки таких крупнейших университетов, как Гарвард или Йейл, с целью изучения американской литературы на польском или шведском языке. Даже специализированные библиотеки этнических колледжей или исторических ассоциаций не располагают полными комплектами, и копии книг и газет с неизвестной поэзией или прозой на разных языках, помимо английского, по-прежнему продолжают появляться. Однако некоторые из подобных литературных произведений были переведены и вошли в канон американской литературы. Два из них признаны большинством американистов: это "Земные гиганты" (1927) Оле Эдварта Роульвага и "Йекль. Сказание о нью-йоркском гетто" (1896) Абрахама Кахана, первый в переводе с норвежского, второй — с идиша.

он столкнулся, показательны для господствующих взглядов на то, что значило быть американцем в 90-е годы XX в. Один из типичных редакторов писал: "Каким образом роман о еврейском иммигранте, кузнеце, который стал портным и чья невежественная жена вскоре опротивела ему, может интересовать" читателей этого журнала. Редактор популярного журнала "Макклюрс" сказал Кахану: "Вы описываете только евреев. Кто-то из читателей вашего романа может подумать, что в Америке, кроме евреев, нет других людей"^10. Когда уставший от отказов Кахан сообщил Хоуэллсу о том, что опубликовал роман на идише, тот был сначала недоволен, посчитав, что это изолирует автора от читающих по-английски. Но затем Хоуэллс понял, что публикация на идише не имеет для англоязычной культуры никакого значения, и воскликнул: "Это значит, что книга вообще не выходила"¹¹.

Роульваг, чьи первые романы были опубликованы в Миннеаполисе по-норвежски, привлек внимание англо-американского литературного истеблишмента только после пользовавшихся успехом в Европе изданий 1924 г. Считалось, что американская литература создается на английском языке, более того, считалось, что пишется она об англо-американцах и заинтересовать редакторов весьма консервативных крупных издательств романами об афро-американцах или еврейских и норвежских иммигрантах было нелегко. Хотя это узкое в расовом и культурном отношении определение "американского" отошло в прошлое, в языковом отношении по-прежнему превалирует определение "американского" как "английского".

стремились определиться все иммигрантские группы, — это англоязычная культура, обычно именуемая "американской". Для иммигрантских культур характерно, что, с одной стороны, они настаивают на том, что они "американские", а с другой — сохранили память о своей старой родине и гордость своим этносом. Таким образом, грани личности иммигрантов как американцев и представителей своего этноса часто взаимодополняли друг друга, а не находились между собой в конфликте. Это англо-американское сообщество, чье беспокойство неизменно возрастало, усматривало конфликт между американизмом и гордостью своими итальянскими корнями или тем, что американец говорит по-немецки. Для этого сообщества "плавильный котел" символизировал процесс, в котором иммигранты утрачивали свои характерные черты и выглядели, говорили и одевались, как англо-американцы. Лидеры иммигрантов доказывали, однако, что, к примеру, американцы-поляки не только ничуть не хуже англо-американцев, но на самом деле и есть самые лучшие американцы¹².

Когда американцы-поляки собрались в 1918 г. в Детройте, чтобы приветствовать великого пианиста и государственного деятеля с их прежней родины, Падеревский подтвердил то, что им так часто говорили их собственные лидеры: "... полякам в Америке не нужна никакая американизация. Излишне объяснять им идеалы Америки", потому что им они были знакомы еще до переезда в Соединенные Штаты¹³— сирийцев и шведов, немцев и греков — объясняли соотечественникам, что между их наследием Старого Света и американскими идеалами нет никаких противоречий: если они хорошие сирийцы, шведы, немцы или греки, они будут прекрасными американцами.

"Плавильный котел" быстро стал самой сильной метафорой американизации после первой постановки в Америке пьесы еврейского писателя и драматурга из Великобритании Израэля Зэнгвилла, которому во время ее написания еще только предстояло увидеть Соединенные Штаты, "Плавильный котел" (The Melting Pot, 1907). Однако в своем англо-американском варианте она приобрела разительно иной смысл, чем в несколько романтическом видении Зэнгвилла. Как и для француза Кревкера, наблюдавшего Америку XVIII в., результатом процесса плавки была новая, американская "порода" людей, или национальность, отличающаяся от национальностей Старого Света. Для Теодора Рузвельта, однако, было очевидно, что иммигрантам придется во всех отношениях уподобиться англо-американцам и забыть свое европейское наследие и свои различные корни. В 1915 г. он провозгласил: "Люди, которые не станут американцами и только, — это всего лишь половинчатые американцы, и в этой стране для них не должно быть места"¹⁴. Несмотря на его голландские корни, восходящие к колониальной эпохе, можно не сомневаться, что для Рузвельта понятие "американец" подразумевало "англо-американец". Англо-американцы не представляли себе, как они прыгают в плавильный котел, чтобы приобрести черты своих новых соотечественников, итальянцев или евреев. Как свидетельствует множество представлений, организованных в годы Первой мировой войны, в которых одетые в разнообразные европейские костюмы люди долгой чередой залезали в "плавильный котел", из которого выходили одетые уже в приличествующие англо-американские костюмы и платья, плавильный котел символизировал для них процесс унификации на английской основе.

Национальная программа в политике и культуре была намечена англо-американской нацией. Отделенные и отличные от нее культуры различных групп иммигрантов, разумеется, занимали по отношению к главным приоритетам этой нации маргинальное положение. Более того, отделившись от старой родины, иммигранты и их культуры заняли маргинальное положение среди приоритетов своих европейских национальных групп или стран. Географически их миграция заключалась в переезде из европейской страны или региона в США. То, что мы можем назвать их культурной миграцией, было процессом куда более длительным и заключалось в перемещении из сферы европейской культуры и языка в сферу американской и английской. Иммигрантские культуры были, таким образом, культурами переходными. Отдельные люди постоянно оставляли свою иммигрантскую культуру ради полной или, как выражаются социологи, структурной ассимиляции в англо-американский социум и культуру. Однако в период массовой иммиграции до и после 1900 г. культура иммигрантов смогла тем не менее достичь определенной стабильности в том смысле, что приток большого числа новых членов более чем восполнял потери.

Помимо самих иммигрантов, иммигрантская культура включала их потомков, родившихся в Америке первого — ив меньшей степени второго — поколения. Отношениями и конфликтами поколений в иммигрантских культурах занимались многие историки и социологи. Социологи Владимир С. Нагирны и Джошуа А. Фишман во многом прояснили для нас понимание динамики отношений между поколениями в семьях иммигрантов, показав, что имеются неизбежные существенные различия в природе их воспоминаний о культуре и окружающей среде Старого Света¹⁵— это конкретное место, связанное с памятью о личных друзьях и членах семьи так же, как с памятью о слышанном, виденном и вкусовых ощущениях. Родной язык звучит в устах иммигрантов естественнее приобретенного английского, который редко может служить естественным средством выражения сильных эмоций или сложных мыслей. Для детей иммигрантов первого поколения, родившегося в Америке, родина их родителей никак не может быть домом в реальном смысле слова. Они знают о ней не по собственным воспоминаниям, а по рассказам, основанным на воспоминаниях родителей. Они могут пользоваться языком родителей дома, но между собой и за пределами дома, в школе и на работе, они по большей части будут пользоваться английским. Их этнос, таким образом, имеет иную природу, чем этнос их родителей. Они, к примеру, итальянцы в совершенно ином смысле, чем поколение иммигрировавших из Италии. Среди внуков иммигрантов язык Старого Света сохраняется редко. Хотя они могут питать какой-то интерес к культуре страны своих дедов, этот интерес столь же подогревается чтением, сколь и устными семейными рассказами. Принадлежность к этносу в иммигрантской культуре со сменой поколений приобретает более абстрактный характер. В конце концов, как заметил социолог Герберт Дж. Гэнс, она становится по преимуществу символической¹⁶.

Таковы, следовательно, некоторые обстоятельства существования иммигрантской литературы в Соединенных Штатах. Однако дать всеохватное описание этого внушительного анклава в составе американской литературы пока еще не представляется возможным. Значительная его часть в нетронутом виде покоится в библиотеках и архивах, а также частных собраниях, на пожелтелых, рассыпающихся страницах дешевой газетной бумаги, в журналах и книгах. Хотя в последнее время появилось несколько монографий, таких, как, например, история китайско-американской литературы Ксяохуань Йина, можно сказать, что американская литература на других языках была больше на виду в первой половине двадцатого столетия, нежели в начале двадцать первого. Опубликованная в 1921 г. первая "Кембриджская история американской литературы" включала две главы о произведениях, написанных "не на английском языке". Пионером в осмыслении иммигрантских литератур в контексте американской литературы выступил Генри А. Почмен, красноречиво озаглавивший свою главу в "Литературной истории США" (1948), созданной коллективом исследователей во главе с Р. Спиллером, "Смешение языков"¹⁷. В издаваемой ныне "Кембриджской истории американской литературы" под редакцией Саквана Берковича подобных глав не имеется.

Некоторые характерные черты иммигрантской литературы не на английском языке

Литература, создававшаяся американскими иммигрантами не на английском языке, коренным образом отличается от литературы, написанной на английском. Первая не только рассказывает об иммигрантах, но и обращена к ним. Литература же иммигрантов, написанная на английском, неизбежно ставит целью изобразить и даже объяснить большинству группу, представляющую меньшинство. Многое из того, что называется "этнической литературой", не является таковой в смысле обращения к той этнической группе, которой она посвящена. В известной мере это непременное следствие природы книжного рынка, ориентированного на основной поток американской литературы: если писатель хочет заинтересовать крупное издательство, ему нужно обращаться к читательской аудитории, которую подобные издательства рассматривают как потенциальных покупателей. Крупные издательства заинтересованы не в малых, а в крупных тиражах. Автор, принадлежащий, к примеру, к племени черноногих, не сможет найти издателя в Нью-Йорке, который заинтересовался бы книгой, посвященной вопросам, составляющим предмет особых забот и интересов индейцев этого племени. Большинство читателей той литературы, что именуется литературой коренных американцев, на самом деле не принадлежит к их числу.

"группы", тогда как "группа", обнаружив у них негативные портреты соплеменников, сочтет их предателями и ренегатами. Так, американцев норвежского происхождения мало заботило, кате их изображал в своих романах Роульваг, покуда его книги публиковались в Миннеаполисе только на норвежском языке и читались лишь группой иммигрантов, к которой принадлежал он сам. После того, как романы были переведены на английский и вышли в Нью-Йорке, они начали критиковать его за то, что он изображал своих соотечественников в дурном свете, и предпринимали попытки, направленные на то, чтобы его сняли с должности профессора и уволили из лютеранского колледжа св. Олафа.

Когда этнические писатели обращаются к собственной этнической группе, на своем языке, они пишут не для большинства с позиций меньшинства. Они выступают не как "представители" группы, во многом действуя так же, как и писатели большинства: они предполагают наличие единой, общей для них с их читателями культурной парадигмы и потому нет никакой необходимости в откровенной "этнич-ности". Различия двух этих типов повествования становятся очевидны, когда мы располагаем двумя вариантами книги того же автора, один из которых написан на языке меньшинства, другой— на английском. Ни один из них не является переводом, оба — оригинальные тексты в том смысле, что написаны одним и тем же автором. Такую пару текстов составляют "Янкель-янки" (1895) и "Йекль: Сказание о нью-йоркском гетто" (1896) Абрахама Кахана; первый создавался для читателей нью-йоркской газеты на идише, "Арбайтер цайтунг", второй — для англо-американской аудитории. В своем увлекательном анализе двух вариантов Авива Таубенфельд показала, как ориентация на разную публику при их написании привела к созданию различных текстов. В одном случае повествователь рассказывает о людях, которых он знает, людям, которых он знает; в другом — отношения повествователя с его героями, как и с его читателями, носят гораздо более формальный характер. В варианте на идише, поясняет Таубенфельд, Кахан "мог чувствовать себя свободным от требований американской читающей публики. Чтение данного текста параллельно с более широко известным романом на английском языке дает существенное понимание того, что значило для еврейского иммигранта стремление быть принятым в качестве американского автора" (10; р. 145). Аналогичным образом проанализировал подобную пару текстов Кит Алан Спраус. Он обратился к двум вариантам автобиографии "Когда я была пуэрториканкой" {When I Was a Puerto Rican, 1993) и "Quando era Puertorriquena" (1994) пуэрториканской писательницы Эсмеральды Сантьяго, которая заметила, что отличие при написании испаноязыч-ного варианта заключалось в первую очередь не в языке: "Важным моментом является то, что у меня есть, что сказать, и я могу сказать это моим слушателям, не прибегая к редактированию" ¹⁸. Норвежско-американская литература также создавалась, не ощущая потребности в "редактировании" для большинства читателей писателями, которых, по большей части, не заботило их признание большинством.

Стилистической чертой, которая отличала многие неанглоязычные литературы, было так называемое "перекодирование". Этот термин используется лингвистами для обозначения перехода с одного языка на другой и обратно в одной и той же речи, а также вторжения лексики одного языка в структуры другого. Так, английский проникает в текст романа Кахана на идише, а элементы идиша встречаются в английском варианте. Тогда как норвежский вариант "Земных гигантов" Роульвага сопровождается примечаниями, разъясняющими американские выражения, английский подобным же образом дает пояснения к норвежским словам. Для переходов с одного языка на другой может быть две совершенно различные причины. Писатели, на протяжении всей или большей части жизни проживавшие в среде, где главным языком был английский, и использовавшие его повседневно как на работе, так и при общении со своими детьми, возможно, не всегда сознают, каким образом английские слова и выражения вошли в их родной язык. Дополнительным фактором в усвоении английских выражений может служить отсутствие в родном языке соответствующих наименований для предметов и явлений, которые впервые встретились им в США. Но может, однако, переход с одного языка на другой служить также и сознательно используемым литературным приемом, затем, к примеру, чтобы дать понять читателю, что герои говорят на разных языках. Используемый намеренно или нет, подобный переход может иметь негативные последствия, придавая такой литературе "иностранный" оттенок или создавая у читателей на европейской родине впечатление языковой засоренности и, соотвественно, того, что эти книги недостойны внимания.

Несмотря на наличие некоторых общих черт и на то, что они создавались авторами, прошедшими через опыт иммигрантов, тематически не все неанглоязычные иммигрантские литературы Америки объединяли общие для них вопросы, отражающие общий европейский или американский опыт. Хотя Норвегия получила полную политическую независимость в 1905 г., ее положение коренным образом отличалось от положения расчлененной Польши, и литературы норвежских и польских иммигрантов отражают эти различия. Большая часть норвежско-американской литературы сосредоточена на жизни в Соединенных Штатах, на их превращении в американцев, на конфликте между стремлением к признанию их американцами с норвежскими традициями и требованиями англо-американской унификации. Польско-американская литература — это в большей степени литература в изгнании, нежели иммигрантская литература. Она почти всецело сосредоточена на судьбе разделенной Польши, на ответственности поляков-американцев и необходимости трудиться ради освобождения их подлинной родины. Для большинства польско-американских писателей родиной оставалась Польша, а их временным домом — говоря символически — (были не Соединенные Штаты, а "Полония", "четвертая часть" Польши, состоявшая из поляков, живших за границей. Американцы норвежского происхождения в целом воспринимали Соединенные Штаты как новую родину и не видели никакого конфликта между верностью стране своего выбора и уважением к языку и традициям старой родины. Тогда как поляки-американцы говорили о Полонии как продолжении Польши, норвежцы-американцы говорили о своем Западном доме (Vester-heimen) как собственном уголке или комнатах в просторном всеамериканском доме^19.

— в XX в., выходцы из Норвегии и их потомки составляют небольшую группу населения США. По переписи 1850 г. число американцев, родившихся в Норвегии, равнялось 12678. К 1880 г. их число возросло до 181729 человек. В 1890 г. цифры указывают на значительный рост иммиграции. Тогда насчитывалось 322665 американцев, родившихся в Норвегии, и эта цифра довольно устойчиво сохранялась на протяжении трех последующих десятилетий. Часть иммигрантской общины составляли также дети иммигрантов, и вместе с ними число американцев норвежского происхождения составило в 1890 г. 606316 человек, достигнув к 1920 г. свыше миллиона, все еще скромной величины. Однако географическое распределение иммигрантов, их скопление в определенных регионах, объясняют, как столь небольшая группа могла сохранять живую культуру своего этноса. Составляя в 1890 г. лишь 3,49% населения США, в штатах Среднего Запада их численность достигала 7%.

Как и в случае с американской литературой на английском языке, истоки литературы на норвежском следует искать в начальном периоде переезда и переселения— в данном случае в 20-30-х годах XIX в. К тому времени грамотность стала нормой для всех классов населения Норвегии, и самые ранние образцы американских сочинений на норвежском языке — это многочисленные письма, отправленные через Атлантику с описаниями путешествия и советами на сей счет, складывающиеся в последовательное повествование о переселении и устройстве в новом краю²⁰. Около 1840 г. в Норвегии было опубликовано несколько книг, написанных в США; одни из них были просто описаниями, другие содержали практические советы относительно эмиграции. Однако для норвежских изданий в США ни рынка, ни издательства еще не существовало. Хотя большинство иммигрантов владело грамотой, лишь немногие имели обыкновение держать в доме книги или журналы, и до того, как стать иммигрантами, почти никто не питал желания писать с целью публикации. Писание писем, однако, в некотором смысле подготовило почву для печатной культуры. Начала всех иммигрантских литератур следует искать в письмах иммигрантов в Европу.

В ранний период письма иммигрантов, отправлявшиеся родным и друзьям во многие европейские страны, были в равной мере и частными, и публичными. Как сообщал один литературный персонаж, иммигрант из царской России, повествователь в романе Абрахама Кахана "Восхождение Дэвида Левинского" (The Rise of David Levinsky, 1917), "полные чудес письма от иммигрантов уже ходили по рукам жадных читателей и слушателей, покуда не истрепывались в клочья. Я поддался повальной лихорадке. По существу это было одно из писем из Америки, которое определенно посеяло у меня в голове мысль об эмиграции в Новый Свет"^21. Подобным же образом, в книге Гамильтона Холта "Истории жизни невыдающихся американцев, рассказанные ими самими", иммигрант из Литвы сообщает, что свои первые сведения о Соединенных Штатах он почернул из писем, которые читал вслух его семье бродячий сапожник ²²— их читали вслух родным и соседям, а также переписывали и посылали из деревни в другие места. Одна из причин, по которой эти письма высоко ценились, была их действительно высокая цена: лишь после введения в 70-е годы XIX в. системы международной почтовой службы цены почтовых отправлений установились на доступном уровне. В 40-е годы XIX в. среди норвежских иммигрантов делались попытки организовать корреспондентские общества с целью публикации ответов на негативные выступления по адресу Соединенных Штатов в газетах оставленной родины. Люди, принимавшие в этом участие, были среди тех, кто основал в Америке газеты на норвежском языке.

новом опыте тем, кто остался дома, было написать об этом. Другим не менее важным фактором было раскрепощающее влияние общества, где социальные различия Старого Света, казалось, не имели значения. В письмах иммигрантов часто описывается общество, где на физический труд не смотрят свысока, где государственных чиновников избирают, а служанки, подобно госпожам, носят шляпки и модные платья. Иммигранты, внезапно обнаружившие, что они могут держаться согласно нормам поведения, которые на родине предписаны высшим классам, строили также честолюбивые в культурном отношении планы касательно самих себя, как и лелеяли честолюбивые мечты дать "настоящее" образование своим сыновьям и дочерям. В письмах обозначились и многие темы возникшей впоследствии литературы: отрыв от старого дома, путешествие, трудности устройства на новом месте, культурные и религиозные конфликты, созданные переездом, организация иммигрантского общества, аккультурация и вызванные переездом, специфически осложненные отношения поколений.

Начало американским литературам иммигрантов положили газеты, зачастую еженедельные, выполнявшие две важных функции: поддерживать их связи со старой родиной и знакомить с новой страной, сообщая местные и национальные факты и новости. Так, в первом номере первой газеты на норвежском языке в Висконсине, Nordlyset (Северное сияние), в 1847 г. был помещен перевод "Декларации независимости" и речей Дэниэла Уэбстера. Метафорой, пригодной для обеих функций, служил "мост": в одном случае — мост памяти, соединявшей со Старым Светом, в другом — мост, ведущий в новое, неведомое общество. Мотивы, по которым иммигранты публиковали газеты на своих языках для членов своей языковой группы, были различны. Не многие вдохновлялись мечтой о создании американской литературы на польском, шведском, идише или немецком языке — если таковые вообще существовали. Тем не менее, там, где зарождалась неанглоязычная литература иммигрантов, присутствовали иммигрантские газеты. Так, едва появились первые газеты на норвежском языке, как их читатели, в основном иммигранты из крестьян, начали предлагать для публикации свои стихи и прозу. Газеты многих групп иммигрантов брали за образец англоязычные газеты и печатали на своих страницах популярные романы, одни — пиратски перепечатанные из европейских источников, другие — в переводе с английского, снабжая таким образом читателей новой продукцией в виде рассказов и романов. Что еще важнее, газеты владели печатными станками, нуждавшимися в большей загрузке, нежели могли обеспечить сами газеты. Очевидно, что предметом, который они могли производить, были книги. Им же был необходим сбыт, и таким образом иммигрантские газеты стали издателями и продавцами книг. Впоследствии прочно обосновавшиеся издательства считали необходимым иметь еще и газету. Следовательно, в иммигрантских общинах существовало тесное соответствие между газетами и изданием книг.

Особой популярностью пользовались два рода литературы: религиозная литература и практические пособия. Среди изданий, ближе соприкасающихся с литературой, заметное место занимали пиратские перепечатки европейских книг и переводы с английского популярных прозаических произведений. В некоторых группах иммигрантов, к примеру, немецких, польских, шведских и еврейских, росло число прозаических и поэтических книг, написанных иммигрантами для читателей-иммигрантов. К 80-м годам XIX в. подобное литературное направление с соответствующими учреждениями сложилось и в среде норвежских иммигрантов: издавались, распространялись и рецензировались всевозможные книги; журналы и газеты (по большей части — еженедельные, иногда — выходившие раз в две недели и даже ежедневные) приносили поэзию, прозаические произведения, очерки и рецензии в немалое число домов иммигрантов; общества читателей, библиотеки и разнообразные местные и региональные ассоциации с некоторой долей культурных притязаний выполняли важные задачи, связанные с воспитанием и образованием. Ко второму-третьему десятилетию XX в. литературная продукция на норвежском языке не только была значительной в количественном отношении и отличалась разнообразием, но и включала издания более высокого уровня немалого числа регулярно печатавшихся авторов, ставивших перед собой более высокие цели.

Но присутствовали в этом и иные тенденции, предопределившие упадок и конец большинства литератур иммигрантов. Быстрый рост иммиграции, начиная с 80-х годов XIX в., дал толчок развитию в США антииммигрантских настроений и ксенофобии (часто именуемых нативизмом). С началом Первой мировой войны нативизм усилился страхами, вызванными подозрением в неверности всех, родившихся за границей. Это привело к бешеной кампании "американизации" — иммигрантам предъявляли требование забыть свое прошлое, включая родной язык, перестать быть "половинчатыми" американцами — стать "стопроцентными"^23.

также и многих иммигрантских учреждений, в особенности тех, что связаны с языком. Языки иммигрантов редко выживали после второго поколения, их культура поддерживалась постоянным пополнением нестабильного по численности населения. К началу 30-х годов публикация книг на большинстве европейских иммигрантских языков прекратилась. История неанглоязычной американской литературы завершилась, хотя в 50-60-е годы продолжалось издание нескольких газет. Ныне, в период, отмеченный еще более массовой иммиграцией, чем на рубеже XIX-XX веков, в Соединенных Штатах языки других континентов процветают не только в печатных изданиях, но и на радио и телевидении.

Норвежско-американская литература как пример неанглоязычной американской литературы

На протяжении почти всего XIX в. и в первые десятилетия XX в. норвежский язык был одним из многих европейских языков, на котором говорили в США. Норвежско-американская литература — раздел неанглоязычной американской литературы, сформированной эмигрантским опытом. Приток иммиграции в конце XIX — начале XX в. способствовал зарождению и расцвету этой литературы, однако она пришла в упадок и угасла после того, как иммиграция сошла на нет в 20-х годах прошлого столетия. В рамках данной главы невозможно осветить неанглоязычную литературу США в полном объеме; но даже на примере краткого обзора норвежско-американской литературы можно показать процесс создания, становления и упадка, а также характер одной из многочисленных иммигрантских литератур²⁴.

Отличительной чертой иммигрантской литературы на норвежском языке является то, что значительная часть иммигрантов испытывала потребность в публикации своих опытов в поэзии, прозе, драме, автобиографии и истории. И хотя многие из них жаловались, что их книги мало читают или по крайней мере мало покупают, в самих писателях недостатка не было. Большинство этих авторов — графоманы, некоторые даже недостаточно хорошо владели литературным языком. Лишь немногие написали книги, представляющие интерес не только исторический, но и заслуживающие внимания с литературной точки зрения.

Религия занимала гораздо более важное место в жизни иммигрантов XIX в., чем она занимает в наши дни даже среди верующих людей. В новом окружении иммигранты из различных частей Европы, протестанты, католики и евреи, осознали, что они сами несут ответственность за создание и поддержание жизнедеятельности религиозных организаций Нового Света. Церковь или синагога были, как правило, главным иммигрантским центром. Норвежские иммигранты привезли с собой в Соединенные Штаты лютеранское вероисповедание, и их религия оказалась важным фактором, стимулирующим писательскую и издательскую деятельность. Конечно, наиболее активными в данной области были теологи, но и многие простые люди испытывали потребность, а также ощущали себя способными писать книги религиозного содержания. Популярным жанром была религиозная исповедь, как и религиозная поэзия. И хотя нас интересует литература в более узком смысле, представление об иммигрантской культуре будет неверным, если оставить без внимания тот факт, что теологические и религиозные тексты были распространены более широко, чем проза и поэзия.

XIX в., и причина, по которой было опубликовано сравнительно мало пьес, по-видимому, заключается в том, что они писались для любительских и полупрофессиональных постановок и не считались литературными текстами, предназначенными для чтения. Более того, пьесы, которые наиболее часто ставились на сцене, были комедиями и водевилями, привезенными с родины. В Чикаго в 60-е годы один выдающийся норвежский иммигрант писал пьесы для собственной театральной труппы. Маркюс Тране (Markus Thrane, 1817-1890) был основателем первой рабочей организации в Норвегии, в 40-е годы и, в связи с политической реакцией, наступившей в Европе после революций 1848 г., был приговорен к заключению. В Чикаго он стал издавать недолго просуществовавшую газету и создал драматическое общество с несколько помпезным названием "Норвежский национальный театр"²⁵. У Тране был богатый жизненный опыт, и он хорошо разбирался в литературе и музыке, но его пьесы, рассчитанные на широкую аудиторию, были довольно грубыми поделками для развлечения необразованной публики. Они писались не для публикации. Читатель, хорошо знающий американскую литературу, может вспомнить описание посещения популярного рабочего театра в романе Стивена Крейна "Мэгги. Девушка с улицы" (1893) и тем самым составить довольно точное представление о грубых и неотесанных зрителях иммигрантских театров, будь то ирландцы, евреи или норвежцы. Описания театральных постановок в иммигрантской прозе или в театральных рецензиях иммигрантских газет того времени подтверждают впечатление, вынесенное из первого романа Крейна²⁶.

К 80-м и 90-м годам XIX в. норвежско-американская литература стала достаточно многообразной для того, чтобы способствовать преуспеянию нескольких быстро растущих издательских домов, в основном в Чикаго и Миннеаполисе, но также и в менее крупных городах. Популярными были самые различные писатели, начиная от набожной Ульрикки Брюн (Ulrikka Bruun, 1854-1940), с ее дилетантской поэзией на все случаи жизни и дидактическими романами о вреде алкоголя и светской жизни, и кончая скандальным Ларсом Андреасом Стен-холтом (Lars Andreas Stenholt, 1850-1911), автором многочисленных "желтых" романов, основанных на газетных заметках о современных кровавых убийствах и жестоких драках. У большинства из них были самые идеалистические мотивы для занятия литературным творчеством, как то: религиозное служение, сентиментальное и идеализированное представление о том, что значит быть норвежцем, сознание важности поддержания своего языка и культуры или же чувство необходимости духовного и культурного возрождения этнической группы. В самом деле, писателей, журналистов и других лидеров европейских иммигрантских групп объединяло твердое убеждение не только в том, что иммигранты должны сохранить свой язык и культуру, но и в том, что именно традиции бывшей родины делают их самыми лучшими американцами.

Писатель, чье творчество ярче всего иллюстрирует такого рода литературу, это Симон Йонсон (Simon Johnson, 1874-1970). В самом деле, его проза отмечена сентиментальным идеализмом и верой в превосходство всего норвежского. Тем не менее, лучшие книги Йон-сона "Четыре истории" (Fire Fortceellinger, 1917) и романы "В новом царстве" (I et nyt rige, 1914) — в переводе на английский опубликован под заглавием "От фьордов к прериям" (From Fjord to Prairie, 1916) и "Банкротство в Бростаде" (Falitten paa Braastad, 1922) важны для понимания иммигрантской культуры начала XX в.

И хотя иммигрантские писатели в целом принадлежали к необразованным слоям европейского населения, что было отличительной чертой иммигрантской культуры как таковой, в большинстве групп были свои заметные исключения. Эмиграция многих интеллектуалов после поражения революции 1848 года оказала значительное влияние на немецко-американскую культуру; не меньшее влияние оказали на нее и немецкие ученые, которых приглашали в качестве профессоров во многие американские университеты в конце девятнадцатого столетия. Среди норвежских американцев единственную значительную группу иммигрантов с университетским образованием составили лютеранские теологи. И все же присутствие в Миннеаполисе в 80-х годах Кристофера Янсона (Kristofer Janson, 1841-1917), писателя, высоко ценимого в то время в Норвегии, указывает на жизненность иммигрантской культуры. Янсон — один из немногих норвежских писателей, совершивших плодотворные поездки в иммигрантские общины

и издавал книги в местных издательствах. Большая часть его американских рассказов была собрана в трехтомнике под названием "Praeriens saga" ("Сага прерий") в 1885 г. и издана как в Миннеаполисе, так и в Копенгагене. Лучшие из его американских книг — это роман "Bag gardinet" ("За занавесом", 1889), написанный в популярном в то время жанре "тайны", и натуралистический роман "Sara" ("Сара", 1891), на который сильное влияние оказало исследование Хелен Кэмпбелл об условиях работы женщин в урбанистической Америке "Узницы нищеты" (Prisoners of Poverty, 1887).

Усиливающееся феминистское движение в Соединенных Штатах оказало радикальное влияние не только на Кристофера Янсона, но и на. его жену, Дрюде Янсон (Drude Janson); ее первый роман "En saloonkeepers darter" ("Дочь трактирщика", 1889, в английском переводе A Saloonkeeper's Daughter, 2002, роман опубликован в издательстве Университета Джонса Хопкинса) — значительный вклад в американскую женскую литературу конца XIX в., который лучше всего может быть понят в контексте литературного "диалога" с ранней феминистской прозой, такой, как "Широкий, широкий мир" (Wide, Wide World, 1850) Сьюзен Уорнер, "Фонарщик" (The Lamplighter, 1854) Марии Камминс и "Деревенский доктор" (A Country Doctor, 1884) Сары Орн Джуитт. Роман Дрюде Янсон начинается в Норвегии. После смерти матери и банкротства отца главная героиня Астрид Холм с двумя младшими братьями отправляется вслед за отцом в Миннеаполис, где они поселяются над его трактиром. Астрид, быть может, наивна, но безусловно талантлива. Пережив несколько жизненных крушений, виновниками двух из которых были мужчины, страстно в нее влюбленные, но пытавшиеся подчинить ее себе, она встречается с Бьорнстерном Бьорнсоном, который в действительности побывал в Миннеаполисе и на Среднем Западе зимой и весной 1881 г., и эта встреча, а также поддержка близкой подруги, врача Хелен Нельсен, вдохновляет ее на учебу в Унитарианскои теологической семинарии. Произведение заканчивается, как и большинство романов массовой литературы, сценой у алтаря. Но здесь есть одно важное отличие: у алтаря героиню посвящают в сан пастора унитарианскои церкви. Вместе со своей верной спутницей Хелен Нельсен, еще одной женщиной-профессионалом в романе, Астрид готова посвятить свою жизнь служению.

Куда более популярным был первый роман писателя-самоучки Ханса А. Фосса (Hans A. Foss, 1851-1929) "Husmands-gutten" ("Сын батрака", 1885, в английском переводе The Cotter's Son, 1963). В романе рассказывается нередкая в литературе история о бедном сыне батрака, рожденном в норвежской долине в один день и крещенном в одной купели с дочерью богатого фермера. Герои с детства любят друг друга, но их разделяют социальные преграды. Несмотря на трудолюбие и честность, герой обречен быть бедным и всеми презираемым в Норвегии. Но, на его счастье, его обманывает жестокий и богатый фермер, и он эмигрирует в Америку, где, благодаря настойчивости и тяжелому труду, получает возможность себя реализовать. Как это обычно происходит в романах массовой литературы, сын батрака возвращается домой богатым человеком в тот самый день, когда имущество разорившегося фермера выставляется на аукцион. Он покупает ферму и женится на своей возлюбленной, все это время его верно ждавшей. Не удивительно, что роман пользовался огромной популярностью.

Более серьезные литературные цели ставил себе Оле А. Бюслетт (Ole A. Buslett, 1855-1924), переселившийся с родителями в Висконсин в четырехлетнем возрасте. Его ранние пробы пера, такие, как первый небольшой роман "Fram" ("Вперед", 1882) и несколько написанных с высоким прицелом поэтических драм, окрашены романтическим идеализмом. Среди его лучших произведений — политический роман-утопия "Glans-om-sol og hans folks historie" ("Сияние-солнца и история его народа", 1912). Автор, вдохновленный знаменитой речью Уильяма Дженнингса Брайена под названием "Золотой крест" (Cross of Gold), благодаря которой последний был избран кандидатом в президенты от демократической партии в 1896 г., отсылает нас к спору рубежа веков о преимуществах золотого обеспечения валюты над серебряным. В романе показан воображаемый мир со своей собственной историей, религией и культурой, где семья героя, похожего на ветхозаветного пророка, хранит давно забытые идеалы и тем самым противопоставлена священникам-золотопоклонникам. В финале народ под предводительством женщины из рода пророка одерживает победу. Данный роман сопоставим со многими прозаическими утопиями американской литературы того периода, такими, как "Колонна Цезаря" Игнатиуса Доннелли (Ccesar's Column, 1891) и "Взгляд назад" (Looking Backward. 1888) Эдварда Беллами, и также является интересным вкладом в литературу, которую сейчас принято называть фэнтези. Среди других значительных произведений Бюслетта— аллегорический рассказ "Дорога к золотым вратам" (The Road to the Golden Gate, 1915)²⁷, ответ на истерию по поводу американизации и довод в пользу мультикультурализма, и "Fra min ungdoms nabolag" ("История моей юности", 1918), произведение, основанное на личном опыте писателя, который вырос в крестьянском Висконсине в 60-70-х годах XIX в.

— 1914). Бауман родился на самом северо-востоке Норвегии, близ границы с Россией. В Соединенных Штатах, где он сначала работал на фермах и лесопилках в Северной Дакоте, Миннесоте и Висконсине, он был воодушевлен успехом своих первых публикаций в газетах и журналах. Основными темами его поэзии были любовь и семья, иммигрантский опыт и воспоминания об оставленной Норвегии; он выражал их в мастерски написанных, традиционных по форме стихотворениях, которые стали очень популярными среди читателей-иммигрантов. Вергеланд не была типичной иммигранткой. Она приехала в Соединенные Штаты в 1890 г., получив докторскую степень по истории в Цюрихском университете, для продолжения научной деятельности, поскольку это было невозможно в Норвегии, где женщин все еще не допускали в университет. Вначале Вергеланд преподавала в ведущем женском колледже Брайн-Мор, затем занимала временные должности в Чикагском университете, где писала солидные статьи в "Джорнел оф политикал экономи" и в крупный журнал по вопросам литературы и культуры "Дайел", но, так и не получив постоянного места, согласилась на должность преподавателя истории и французского языка в молодом университете Вайоминга в Ларами, на Дальнем Западе. Здесь она стала писать статьи и стихотворения для иммигрантских изданий Среднего Запада, отдавая предпочтение поэзии, хотя критики находили ее стихи сложными и заумными. Несмотря на большую дистанцию — как географическую, так и интеллектуальную, — отделяющую ее от иммигрантской культуры Среднего Запада, Вергеланд нашла точки соприкосновения с собратьями по перу — другими норвежско-американскими писателями.

Урожай

По горстке писателей, появившихся на рубеже веков и работающих в различных жанрах, можно лучше всего судить о достижениях иммигрантской норвежской литературы. Это Дортеа Даль (Dorthea Dahl, 1881-1958), Ион Нуштог (Jon Norstog, 1877-1942), Вальдемар Агер (Waldemar Ager, 1869-1941), Йоханнес Б. Вист (Johannes В. Wist, 1864-1923) и Оле Эдварт Роульваг (Ole Edvart Rjalvaag, 1876-1931). Их самые удачные произведения, возможно, представляют интерес не только для истории литературы. В то время, как четверо из них почти совсем забыты, лучший роман Роульвага занял место среди классических произведений второго ряда как в американской, так и в норвежской литературе.

Дортеа Даль приехала с родителями в Южную Дакоту в детстве и поэтому научилась говорить и писать по-норвежски уже в Америке. В молодые годы она перебралась с родителями в отдаленный Айдахо. Несмотря на это, она писала и печаталась на норвежском вплоть до начала 30-х годов XX в. Писала она и по-английски и в конце своего пути писала только на этом языке. Но на каком бы языке она себя ни выражала, Даль, в основном, оставалась в пределах узко-этнического мира лютеранских публикаций Среднего Запада; ее немногочисленные попытки заинтересовать редакторов многотиражных журналов, таких, как "Вуменз хоум компеньон", окончились неудачей, что неудивительно ввиду этнического и церковного антуража большинства ее рассказов. Таким образом, ее творчество является примером, с одной стороны, американизации иммигрантских культур, с другой — их изолированности от доминирующей англо-американской культуры. Центральная тема творчества Дортеи Даль — проблема культурного выживания. Ее лучший рассказ, "Медный чайник" (The Copper Kettle, 1930), написанный на эту тему, свидетельствует о том, что Даль примирилась с процессом культурной адаптации. Единственный роман Даль "Byen paa berget" (Град на горе, 1925)— небогатое событиями повествование о жизни супружеской пары в маленьком городке Южной Дакоты с 1883 по 20-е годы XX в. Мы знакомимся с главной героиней романа Фредерикке, полной надежд молодой женщиной, только что закончившей колледж, на ферме родителей в Миннесоте. Она обручается со студентом теологии и мечтает о будущем "любимой и уважаемой" пасторской жены. Одна за другой ее скромные мечты терпят крах. Ее будущий муж вынужден оставить учение из-за болезни глаз и стать бакалейщиком в пограничном городе, куда к нему приезжает Фредерикке. Они сохраняют любовь и привязанность вопреки неудачам и бедствиям. В конце концов, когда Фредерикке оглядывается на свои утраченные иллюзии и обретенную любовь, мы понимаем, что ее незаметная жизнь и есть истинное служение, жизнь, не столь уж непохожая на судьбу Джорджа Бейли, сыгранного Джеймсом Стюартом в знаменитом фильме Фрэнка Капры 1946 г. "Жизнь прекрасна!" (It's a Wonderful Life). С одной стороны, Фредерикке и Джордж как будто лишены возможности сделать карьеру и прожить увлекательную жизнь, но, в конце концов, они сознают, что в служении своим ближним они сами были подобны граду на горе. Лучшими произведениями Даль по праву считаются некоторые из ее рассказов. Тем не менее, ее единственный роман— гимн скромной жизни ее иммигрантской обш. ины. Ценность — как в истории наций, так и в частной жизни — можно обрести даже в неприметном и забытом.

1902 г., когда ему было 25 лет, уже опубликовав в Норвегии не принесший ему особого успеха сборник стихов. Недолго пробыв в Айове и Миннеаполисе, он двинулся дальше на запад, в Северную Дакоту, где приобрел участок земли. Его, правда, мало интересовало фермерское дело, и он проводил время в написании книг, которые сам печатал и переплетал, а затем пытался продать. Из всех упомянутых здесь писателей, Нуштог был, безусловно, самым честолюбивым — и, вероятно, наименее читаемым. Его произведения можно подразделить на три группы: объемные драмы в стихах на библейские сюжеты, не имеющие аналога в американской литературе; романы на иммигрантские темы; лирические и эпические стихотворения. Первая группа включает в себя 324 страницы "Каина" (Kain, 1912), "Моисея" (Moses, 1914), "Иосифа" (Josva, 1916) и многие другие драмы. Его ранние романы отображают взгляд идеалиста на иммиграцию и норвежскую культуру, тогда как его сложная, даже хаотическая трилогия "Исход" (Exodus, 1928, 1930, 1931), рисует мрачную картину последствий иммиграции и культурной адаптации, а также трудное положение художника-иммигранта на примере истории скульптора, наделенного многими автобиографическими чертами.

— выдающийся юмористический и сатирический писатель норвежско-американской литературы. Он посвятил многие годы своей жизни работе в газете штата Айова "Декора-Постен", главным редактором которой он был с 1901 г. вплоть до своей смерти. Его лучшее прозаическое произведение, поистине одно из самых совершенных литературных достижений норвежско-американской литературы, — это трилогия об иммигранте Йонасе Олсене, который приезжает в Миннеаполис в 80-е годы XIX в. невежественным и наивным, но в то же время самоуверенным юнцом. Ее составили "Пришелец" (Nykommerbilder, 1920), "Дом в прерии" (Hjemmet paa prcerien, 1921), "Йонасвилль" (Jonasville, 1922; трилогия не была переведена). Он вызывает симпатию, несмотря на самодовольный эгоцентризм, отсутствие моральных принципов и заботы о соблюдении внешних приличий. Первый том представляет собой комические зарисовки из жизни богачей. Как и в "Восхождении Дэвида Левинского" Абрахама Кахана, материальное обогащение героя сопровождается его духовным и нравственным падением. В конце концов Йонаса от богатства спасает банкротство, а ставшая его женой Рагна спасает от духовного падения. Вместе с Рагной они оставляют Миннеаполис и поселяются на своем участке в плодородной Долине Красной Реки, где происходит действие двух других томов. Вист широко использует стереотипы популярных вестернов, правда, с неожиданным поворотом. В вестерне, и не в последнюю очередь в его голливудском варианте, Запад кажется заселенным в основном англо-американцами, среди которых лишь изредка попадается герой со странным акцентом. В действительности колонисты на Западе в конце XIX в. были в основном иммигрантами, родным языком для которых английский не был. В исторически более точном вестерне Виста большинство населения Долины составляют норвежские иммигранты. Эти два тома трилогии рассказывают историю обогащения Йонаса, ставшего бесспорным хозяином города, которому он дает собственное имя и затем вступает в борьбу за политическую власть над округом с его хозяином-янки Илайхью Уордом. Соперничество двух лидеров, политическая коррупция и перестрелки — примеры стандартных мотивов жанра вестерна, использованного Вистом. Йонас, несмотря на слабость и отталкивающие черты характера, главный герой романа, и соответственно он выходит победителем из борьбы. Поначалу победа Йонаса, однако, теряет для него всякий смысл, когда его единственная дочь сбегает с единственным сыном его врага-янки. Но вскоре он находит утешение в мысли о том, что семьи норвежцев и янки породнятся: "Ну что же, сэр, эти Уорды — умные люди. Они умеют распознать стоящую вещь, как только ее увидят. А в целом заполучат на этом с полмиллиона". Еще один пример юмористического стиля Виста — его "Путешествие в Рочестер" (Reisen til Rochester, 1922), пародия на книгу путешествий.

Если Вист был сатириком, подмечавшим человеческие слабости, то Вальдемар Агер был неустанным борцом за запрещение алкогольных напитков и сохранение норвежского языка в Америке, составившие две главные темы его творчества. В начале своего творческого пути Агер издавал брошюры о пользе воздержания от алкоголя. Но постепенно у него зародились более честолюбивые планы относительно рассказов, которые он писал для собственной еженедельной газеты "Реформ" и других периодических изданий до тех пор, пока не издал их отдельными сборниками. И все же лучшие его произведения — это романы. "Христос перед Пилатом" (Kristus for Pilatus, 1910, в английском переводе — Christ Before Pilatus, 1924) — тонкое исследование нравственной победы и социального краха одного священника. Название отсылает к хорошо известной современникам картине "Ессе Homo" румынского художника Михая Мункачи, которая изображает Христа, стоящего перед Пилатом и толпой обвиняющих его старейшин, священников и книжников. Главный герой Конрад Вельде, пастор лютеранской конгрегации, сам подобный Христу, хранит в своем кабинете копию картины и часто сидит, созерцая ее. Творя добро, он ставит себя в положение, когда от него отворачиваются почти все члены общины, включая и тех, кому он помогал. Как Христос, Вельде ненавидит грех, но любит грешника. Членам его конгрегации трудно понять это различие, им кажется, что их пастор с большей готовностью оказывает поддержку отъявленным грешникам, нежели тем, кто живет по христианским заповедям. В конце концов, он умирает, "презираемый и отверженный людьми" — осужденный, как и центральная фигура картины.

В романе Агера "На пути к плавильному котлу" (Раа veien smelte-potten, 1917, в английском переводе— On the Way to the Melting Pot, 1995) яростной критике подвергаются тенденции к ассимиляции среди иммигрантов, однако более удачный его роман — это "Дети старой страны" (Gamlelandets sonner, 1926, в переводе на английский — Sons of the Old Country, 1983), история норвежских иммигрантов в маленьком городке в Висконсине до и после Гражданской войны. Успех этого последнего романа парадоксальным образом стал знаком упадка норвежско-американской литературы: он был напечатан под названием "Побитая собака" (Hundeoine) в Осло в 1929 г., вышел в 1931-м в переводе под названием "Я сижу один" (I Sit Alone) в Нью-Йорке, но ни разу не издавался на Среднем Западе, где Агер продолжал писать рассказы и редактировать "Реформ" вплоть до своей смерти в 1941 г., понимая, что две главные идеи его творчества: запрещение алкогольных напитков и сохранение норвежского языка в Америке — оказались неосуществимыми.

Оле Эдварт Роульваг: на границах канона

Единственный американский писатель, писавший на норвежском языке и тем не менее занявший свое скромное место в американском литературном каноне, — Оле Эдварт Роульваг; его лучший роман, "Земные гиганты" (Giants in the Earth), несколько раз переиздавался после публикации в английском переводе в 1927 г. До этого прорыва, за четыре года до смерти, Роульваг был неизвестен за пределами этнической культуры Среднего Запада. На примере жизни Роульвага можно показать изолированный характер норвежской и других иммигрантских культур: до 1927 г. Роульваг издал четыре романа значительного художественного достоинства, несколько учебников для студентов колледжей и старшеклассников, печатал рассказы и статьи в журналах и ежегодниках. Кроме того, он был известен как выдающийся преподаватель в Колледже Олафа и популярный лектор, объехавший с лекциями Средний Запад. Его деятельность, как и любая культурная деятельность в США, была американской по своей сути, но при этом велась на норвежском языке.

никто из влиятельных издателей или критиков, как в Соединенных Штатах, так и в Европе, в принципе не мог быть знаком с таким автором, пусть даже он считался выдающимся писателем в маленькой и изолированной этнической группе.

Все норвежские литераторы, за исключением Янсонов и Агнес Вергеланд, происходили из низких социальных слоев Старого Света. Все, что они могли себе позволить — самообразование или же скромное американское образование. Роульваг родился в семье рыбака на одном из островов северного побережья Норвегии. Когда он прибыл молодым человеком в Южную Дакоту в 1896 г., за его плечами была только сельская начальная школа и частые посещения публичной библиотеки на острове. Хотя приехал он в англоязычную страну, важно понять, что он также приехал в общину, говорящую на норвежском. Жизнь фермерского работника не отвечала его честолюбивым помыслам, и он закончил среднюю школу, а затем поступил в Колледж Олафа, один из многих связанных с церковью институтов высшего образования, основанный норвежскими иммигрантами на Среднем Западе. Изучение английского языка занимало важное место в обоих учебных заведениях, но большая часть преподавания все же велась на норвежском языке. Когда Роульваг осознал, что его призвание — быть писателем, для него оказалось совершенно естественным писать на норвежском языке. В сборнике статей, изданном в 1922 г., он, тем не менее, дал ясно понять, что считает себя американским, а не норвежским писателем. Норвежский язык, на котором он говорил в повседневной жизни и писал свои романы, он считал одним из многих языков США.

Его первое художественное произведение, эпистолярный роман "Американские письма" (Amerika Breve, 1912, в переводе на английский— "Третья жизнь Пера Смевика", The Third Life of Per Smevik, 1971) свидетельствует о его знакомстве с перво-жанром американских иммигрантских литератур: письмами в Старый Свет. Основанная на личном опыте автора и его письмах домой, переписка молодого эмигранта с отцом и братом с 1898 по 1901 г. рассказывает историю встречи героя-рассказчика с новой страной, получения им образования и адаптации к чужой культуре. Повествователь обращается непосредственно к читающей публике Старого Света, но его заключительное письмо дает читателям советы касательно их собственного переезда в Новый Свет. Таким образом, сделав читателей в какой-то степени американцами уже в своей первой книге, Роульваг продолжает писать на американские темы для иммигрантской аудитории. Его второй роман, "Забытыми путями" (Pà glemte veie, 1914) не был переведен. В отличие от других его произведений, роман написан на тему, которую можно определить как узко-религиозную: набожная дочь посвящает себя уходу за немощным телом бессердечным отцом — интриганом и атеистом — и спасению его души. Роман, возможно, представляет весьма ограниченный интерес для современных читателей, и, однако, страницы, посвященные описанию края и истории его освоения человеком, по силе художественного воздействия не уступают любым произведениям об американском Западе.

Роульваг опубликовал два первых романа под псевдонимом. И только в 1920 г. выступил под собственным именем как автор романа "Два дурака" (То Tullinger). Позже, получив литературное признание, под натиском нью-йоркского издательства, Роульваг выбрал этот роман как свое первое произведение, достойное перевода, и переиздал его под названием "Чистое золото" (Pure Gold) в 1930 г. Это натуралистическое повествование о двух людях, чья жизнь погублена алчностью и жадностью. Подобно многим современным ему американским писателям, Роульваг и в этом, и в поздних своих романах изучает последствия распада личности, считая, что чрезмерная и извращенная жадность — результат жизни без культурных корней. Роман начинается с истории любви двух героев, Лизи и Льюиса, двух симпатичных, но простых и необразованных молодых крестьян. Они обзаводятся собственной фермой, но вскоре их жизнью начинает управлять любовь к деньгам, а не к земле и ее плодам. В конце концов, они умирают в полной нищете в. гротескной обстановке, владея огромным состоянием в 100 000 долларов, спрятанных в кошельках на поясе — состоянием, которое после их смерти сжигают вместе с их лохмотьями. Следующий роман Роульвага, написанный в 1921 г., опубликованный в переводе как "Корабль желания" (The Boat of Longing), был выпущен в 1933 г.

Таким образом, Роульваг уже не был начинающим писателем, когда в 1923 г. приступил к работе над замыслом своего лучшего произведения, "Земные гиганты". Он закончил его во время академического отпуска,, проведенного в Норвегии, причем роман был опубликован ведущим норвежским издательством в двух томах в 1924 и 1925 годах. Его мгновенный успех в Европе способствовал его признанию в Соединенных Штатах, и "Земные гиганты" были изданы нью-йоркским издательством в 1927 г.— довольно значительный шаг к известности от незаметных публикаций в этническо-церковном издательстве в Миннеаполисе. Последние четыре года своей жизни Роульваг был в центре внимания общественности: его книги рецензировали в крупных газетах и журналах, у него брали интервью, он выступал по радио. Болезнь сердца, правда, вынудила его сократить свою деятельность и беречь силы. Он покинул профессорскую должность в Колледже Олафа и перед смертью в 1931 г. завершил еще два романа о героях "Земные гиганты": "Педер-победитель" (Peder Victorious, 1928) и "Бог их отца" (Their Father's God, 1931) — создав тем самым трилогию, охватывающую жизнь иммигрантов первого и второго поколений, а также одно из лучших произведений, объясняющих опыт и драму иммиграции, заселения прерий Запада и проблемы ассимиляции. В этом плане его трилогия занимает уникальное положение в американской литературе.

сына и его поражением на выборах в органы местного самоуправления в 1896 г. Скоро выясняется, что у Пера и Берет очень разное отношение к жизни пионеров. Для Пера, который живет с мыслью о будущем, необработанная земля, как только он ее увидел, — это уже родной дом. Для Берет, которая живет с чувством вины за прошлое, за то, что она оставила старый дом и родителей, прерии— это "конец света... за концом света", покинутый Богом. Пер, казалось бы, во всем достигает успеха, тогда как Берет пребывает в глубокой депрессии. Хотя она и восстанавливает душевное равновесие, она всегда чувствует себя несчастной. Первый том заканчивается гибелью Пера во время метели, когда он отправляется за пастором для соседа, своего заболевшего друга. В двух последующих томах Берет является главной героиней романа наряду с сыном Педером, рожденным в Америке. В последнем томе, опубликованном в год его смерти, Роульваг по-видимому стремится воплотить в художественном произведении программу сохранения и развития норвежско-американского этноса в языке, религии и культурных традициях внутри мультикультурного американского общества, взяв за образец евреев, пронесших свою самобытность через века изгнания. Педер влюбляется в ирландскую девушку, и хотя Берет предупреждает его, что "нельзя мешать пшено и картошку в одном ведре", они женятся. Показывая постепенный распад их брака, автор драматически воплощает мысль о важности сохранения этнической идентичности, которая и составляет идейный план романа. Но дело не только в неудачном браке. Вина лежит на самом Педере, политические амбиции которого подогреваются эгоизмом и желанием успеха, а не идеалистической заботой о благе общины. В конце романа его изоляция абсолютна: мать умерла, он покинут женой и детьми, поражение на выборах отражает его внутреннюю опустошенность.

Закончив трилогию, Роульваг, должно быть, понимал, что его видение США в будущем как мультикультурной общности, состоящей из различных европейских этнических групп, сохраняющих свой язык и культуру, было несбыточным. Наброски задуманной автобиографии, "Роман о жизни" (Romance of a Life), которые Роульваг оставил после смерти, были написаны на английском.

Этнические литературы: с периферии американской литературы — в центр

Историк Роджер Дэниэлс назвал период с 1820 по 1924 г. "столетием иммиграции" (5; р. 121). Иммиграция происходила не только из Европы. В 1848 г., после аннексии огромной территории, принадлежавшей Мексике, в результате завершения мексикано-американской войны Соединенные Штаты приобрели также большую по численности группу населения, говорящего по-испански. В XX в. иммиграция из Мексики возросла, и в настоящее время американцы мексиканского происхождения составляют среди меньшинств самую многочисленную группу. С конца XIX в. вплоть до 20-х годов XX в. иммигранты из Европы и афро-американцы из сельских районов США селились в одних и тех же городах на северо-востоке страны. Несмотря на строгие ограничения иммиграции и широкое распространение предрассудков, в городах и сельской местности образовались весьма крупные общины иммигрантов из Японии, Кореи и Китая. В первые десятилетия двадцатого столетия пожилые англо-американцы жили в стране, совершенно непохожей на страну монокультуры, в которой они родились. Если, однако, они держались в стороне от больших городов, которым отдавали предпочтение иммигранты, и сельских районов, у них все еще могло сохраниться представление о Соединенных Штатах как стране монокультуры — англосаксонской. Что еще существеннее, ведущие издательства, журналы и газеты по-прежнему не отражали изменений в облике американского населения.

Прекрасный афро-американский писатель Чарльз Чеснатт добился первой публикации в престижном журнале, скрыв свою расовую принадлежность и использовав в рассказах, впоследствии составивших сборник "Колдунья" (The Conjure Woman), белого рассказчика. Как отмечалось выше, в 90-е годы XIX в. редакторы консервативных издательств не проявили интереса к романам Абрахама Кахана потому, что его герои— еврейские иммигранты. Трудности, с которыми столкнулся Теодор Драйзер в связи с публикацией в 1900 г. его первого романа "Сестра Керри", рассматривались довольно часто. Герои почти всей американской литературы на рубеже XIX-XX веков имеют британские корни. В 90-е годы некоторые примеры исключений можно найти в произведениях Хэмлина Гарленда ("Столбовые дороги", 1891), Уильяма Дина Хоуэллса ("Превратности погони за новым богатством", 1889) и Фрэнка Норриса ("Мактиг", 1899). В начале двадцатого столетия двое писателей, которые особенно часто выводили в своих произведениях героев-иммигрантов, сами имели английские корни. Это — Эптон Синклер, изобразивший литовских иммигрантов в романе "Джунгли" (1906), и Уилла Кэзер, представившая иммигрантов-скандинавов и славян в романах "О, пионеры!" (1913), "Песнь жаворонка" (1915) и "Моя Антония" (1918).

"ырос в доме, где говорили на немецком языке. Хотя персонажам-иммигрантам отведена значительная роль лишь в одном из его романов, "Дженни Герхардт" (1911), консервативные американские критики относились к его творчеству отрицательно, потому что, с их точки зрения, оно представляло нежелательное неанглосаксонское влияние на американскую литературу. Один из писателей-иммигрантов, ныне фактически забытый, а в 20-30-е годы XX в. пользовавшийся немалой популярностью, — это выходец из Румынии Конрад Берковичи. Хотя он^опубликовал несколько рассказов о еврейских иммигрантах в Нью-Йорке, наибольшее внимание привлекли его произведения, действие которых развертывается в Европе, такие, как "Гитца" (Ghitza, 1921) и "Крестьяне" (Peasants, 1928). Воспевая чужуземное не только как экзотическое, но и как географически удаленное, Берковичи не посягал на представления своих читателей о Соединенных Штатах как англосаксонской стране.

Массовый успех произведений Роульвага в конце 20-х годов XX в. позволяет предположить, что к тому времени американские читатели были готовы к восприятию американской литературы, которая бы более соответствовала Соединенным Штатам, созданным "столетием иммиграции". Одна из причин изменения культурного климата США и большей готовности принять тех, кто до недавних пор считался иностранцем, как своих соотечественников, заключалась, без сомнения, в том, что после введения в 20-е годы законов, ограничивающих иммиграцию, в них перестали видеть угрозу. В классной комнате на окраине города внуки польских, итальянских или немецких иммигрантов мало отличались от англо-американских детей. Более того, поскольку иммигранты, а особенно их дети и внуки достигали полной интеграции в американское общество, английский становится языком, к которому они естественно обращаются и в письменной, и в устной речи.

Тогда как некоторые иммигранты продолжали создавать значительные произведения на родном языке (наиболее примечательный случай — Айзек Башевис Зингер, пишущий на идише), большинство писателей, на творчество которых оказало влияние их иммигрантское прошлое и окружение, начиная с 30-х годов пишет на английском языке. Один такой роман, "Назовите это сном" Генри Рота, когда он был напечатан в 1934 г., прошел почти незамеченным, а ныне признан шедевром. Это история еврейского мальчика-иммигранта, который разрывается между своими не ладящими друг с другом родителями. Хотя большинство писателей раннего периода, происходивших из иммигрантских общин, возможно, и не вошло в канон американской литературы, даже если они писали по-английски, они, тем не менее, проложили дорогу пользующейся популярностью современной иммигрантской и этнической литературе. К числу известных итало-американских писателей, начинавших свой путь в 30-е годы, принадлежат, к примеру, Джон Фэнте (John Fante), писавший об итальянских иммигрантах в Калифорнии и Колорадо, Пьетро ди Донато (Pietro di Donato) с самым знаменитым из его романов "Бетонный Христос" (Christ in Concrete, 1939) и Джерри Манджони (Jerre Mangione), чьи воспоминания о детстве и юности, "Маунт-Аллегро" (Mount Allegro, 1942), прекрасно воссоздают прошлое, проведенное в сицилийской общине в Рочестере (шт. Нью-Йорк).

писателей двух различных этнических групп, афро-американской и еврейской, таких, как Джеймс Болдуин и Ральф Эллисон, Сол Беллоу и Бернард Маламуд, которые выдвинулись в 50-е годы. Тогда как история американской литературы до 1950 г. могла обходиться упоминанием всего нескольких писателей не англоамериканского происхождения, может показаться, что ведущее место в литературе последних десятилетий XX в. занимают писатели столь многочисленных этнических групп, что ныне всех их — включая анг-ло-американцев — можно считать "этническими", точно так же, как в силу тех же причин, они могут считаться "американскими" писателями. И в то время, как их деды и отцы говорили на разных языках, от сиу и навахо до испанского, французского, китайского или идиша, все они пишут на одном языке, который открывает им путь не только к американскому читателю, но и к читателям во всем мире.

ПРИМЕЧАНИЯ

** универсальный язык (ит.).

2 Bolton H. E. Wider Horizons of American History. N. Y., 1939, p. 2. Хотя взгляды Болтона на американскую историю позволяли включить историю испанских, португальских, французских и даже голландских и шведских поселений в Новом Свете, они не распространялись на коренных обитателей двух континентов.

3 Orth, Samuel. Our Foreigners: A Chronicle of Americans in the Making. The Chronicles of America Series. Textbook Edition. New Haven, 1921, p. 31; Daniels, Roger. Coming to America: A History of Immigration and Ethnicity in American Life. N. Y., 1991, p. 68. В обоих случаях цифры являются результатом современных расчетов.

на "цвет кожи" выражены в его следующих соображениях: "... число чисто белых людей на Свете сравнительно очень невелико". Африканцы имеют черный цвет, азиаты и американцы (коренные жители) — "желтый", а такие европейцы, как русские, шведы и немцы, "обычно имеют то, что мы называем смуглый цвет кожи", в результате остаются "саксы" и "англичане" как главный контингент белых людей на Земле.

— закон Беннетта в Висконсине, названный в честь его инициатора. Стоит напомнить, что в нескольких Штатах, к примеру, в Висконсине, Пенсильвании и Огайо, преподавание на немецком языке велось во многих публичных школах. Daniels R. Coming to America, pp. 159-161.

6 Roosevelt, Theodore. "Americanism". An Address Delivered Before the Knights of Columbus in New York, October 12, 1915 // Immigration and Americanization: Selected Readings. Ed. by Philip Davies. Boston, 1920, pp. 649, 655. Хорошее описание настроений американизации во время Первой мировой войны дается в гл. "Крестовый поход за американизацию" в кн.: Higham, John. Strangers in the Land: Patterns of American Nativism 1860-1925. N. Y., 1963, pp. 234-263 (Second edition). Этому явлению в американской истории посвящена единственная монография: Hartman, Edward George. The Movement to Americanize the Immigrant. N. Y., 1948.

7 The Literatures of Colonial America: An Anthology. Ed. by Susan Castillo and Ivy Schweitzer. Oxford, England, 2001. Однако пока что изменения в крупнейших антологиях были минимальны. Пятое издание имеющей широкое хождение "Нортоновской антологии американской литературы" (Norton Anthology of American Literature) включает переводы с французского и испанского в период до 1620 г., но после этой основополагающей даты — лишь несколько текстов, написанных коренными американцами, признанных американскими наравне с теми, что были написаны по-английски. Третье издание "Хитовской антологии американской литературы" (The Heath Anthology of American Literature) идет немного дальше, поскольку включает также несколько текстов XVIII-XIX веков в переводе с испанского.

8 The Norton Anthology of African American Literature. Ed. by Henry Louis Gates, Jr, and Nellie Y. McKay. N. Y., 1997, p. 286. В. Сежур (Victor Sejour) был родом из Нового Орлеана, но в молодости переехал во Францию, где добился в Париже определенного успеха в качестве драматурга.

Sollors. N. Y., 1998; Not English Only: Redefining "American" in American Studies. Ed. by Orm 0ver-land. Amsterdam, 2001.

10 Цит. по статье Авивы Таубенфельд «Только "L": лингвистические границы и автор-иммигрант в "Йекле" и "Янкеле-янки"» // Multilingual America, p. 147.

11 Chametzky, Jules. Our Decentralized Literature: A Consideration of Regional, Ethnic, Racial and Social Factors // Jahrbuch fur Amerikastudien, 1972, v. 17, p. 64. "Йекль" был впервые опубликован под названием Yankel der Yankee ("Янкель-янки") в 1895 г. в издававшейся Каханом нью-йоркской социалистической газете "Арбайтер цайтунг", выходившей на идише.

12 Относительно взаимодополняющих сторон личности см.: Gjerde, Jon. The Minds of the West: Ethnocultural Evolution in the Rural Middle West, 1830— 1917. Chapel Hill, N. C., 1991, p. 61. Относительно утверждения иммигрантов, что они лучшие американцы, см.: 0verland, Orm. Immigrant Minds, American Identities: Making the United States Home, 1870-1930. Urbana and Chicago, 2000.

Ed. by William Boelhower and Alfred Homung. Heidelberg, 2000, p. 145.

15 Nahirny, Vladimir C, Fishman, Joshua A. American Immigrant Groups: Ethnic Identification and the Problem of Generations // Theories of Ethnicity: A Classical Reader. Ed. by Werner Sollors. N. Y., 1996, pp. 266-281. Эта статья была первоначально напечатана в 1965 г. в журнале "Социологическое обозрение" {Sociological Review).

16 Gans, Herbert J. Symbolic Ethnicity: The Future of Ethnic Groups in America // Theories of Ethnicity, pp. 425—459. Впервые статья была напечатана в 1979 г. в кн.: Gans, Herbert J. On the Making of the Americans. Издание 1996 г.. включает новый дополнительный раздел.

(Chs. 31, 32)// The Cambridge History of American Literature. Ed. by William Peterfield Trent et al, N. Y. and Cambridge, 1921, pp. 572-734; Pochman, Henry A. The Mingling of Tongues // Literary History of the United States. Ed. by Robert E. Spiller et. al., N. Y., 1948, pp. 676-693. Во второй половине XX в. был предпринят ряд попыток представить американскую литературу, созданную не на английском языке, например: Ethnic Literature Since 1776: The Many Voices of America. Ed. by Wlodimir T. Zyla and Wendell M. Aycock. Lubbock, Texas, 1978; но до самых последних лет конца столетия они оставались редки.

18 Sprouse, Keith Alan. Between Bilingue and Nilingue. Language and the Translation of Identity in Esmeralda Santiago's Memoirs // Not English Only: Redefining "American" in American Studies, p. 157.

United States: American Literature in Polish before World War II // Not English Only, pp. 112-118.0 том, как в некоторых группах иммигрантов в Соединенных Штатах складывалась и развивалась культура зарубежья, см.: Jacobson, Matthew Frye. Special Sorrows: The Diasporic Imagination of Irish, Polish and Jewish Immigrants in the United States. Cambridge, Mass., 1995.

20 Имеется немало сборников писем иммигрантов в переводе на английский, например: Blegen, Theodore С. Land of Their Choice: The Immigrants Write Home. Minneapolis, 1955; Barton, H. Arnold. Letters from the Promised Land: Swedes in America, 1840-1914. Minneapolis, 1975; Kamphoefner, Walter D., Helbich, Wolfgang, Sommer, Ulrike. News from the Land of the Free: German Immigrants Write Home. Ithaca, N. Y., 1991; Brinks, Herbert J. Dutch American Voices: Letters from the United States, 1850-1930. Ithaca, N. Y., 1995.

22 Holt, Hamilton. The Life Stories of Undistinguished Americans. N. Y., 1990, pp. 9-10.

23 Образцовым исследованием о нативизме можно назвать книгу Дж. Хайэма "Чужие в этом краю" (Higham, John. Strangers in the Land). Термин "половинчатый" американец связан с добавлением через дефис этнического или национального определения к слову "американец" (американский), например, "немецко-американский", "немец-американец".

1996). В этой книге также содержится достаточно обширная библиография.

26 Неанглоамериканский иммигрантский театр, особенно немецкий, мог бы достичь высот драматического искусства. См. Conolly-Smith Peter. Kultur-krieg: Director Christians, the Irving Place Theatre, and German-Language Drama in New York, 1913-1918 // Not English Only, pp. 48-66.

27 Опубликован в переводе на английский в кн.: The Multilingual Anthology of American Literature: A Reader of Original Texts with English Translations. Ed. by Marc Shell and Werner Sollors, N. Y, 2000.