Приглашаем посетить сайт

Лейзерович А.: Поэты США по-русски.
5. Роберт Фрост и Карл Сэндберг

5. Роберт Фрост и Карл Сэндберг

Роберт Фрост (1874-1963) в Америке был признан классиком ещё при жизни, стал четырежды лауреатом Пулитцеровской премии, получил золотую медаль Национального института искусств и литературы, был избран почётным членом Американской академии искусств и удостоен почётных званий сорока американских университетов и колледжей. В 1962 году он (одновременно с Анной Ахматовой) был выдвинут на Нобелевскую премию по литературе, но она была присуждена другому американцу - Джону Стейнбеку. С детских лет Фрост работал на земле, привык к физическому труду. Проучившись два года в Гарварде, он оставил университет и занялся фермерством. Даже после выхода первых поэтических книг, принесших ему громкий успех, и обращения к преподаванию он не "оторвался от земли" - продолжал вести небольшую ферму в Нью-Гемпшире, а затем - в Вермонте. Будучи плотью от плоти Новой Англии с её пуританской сдержанностью, он принёс её и в свою поэзию.

Если бегло пролистать поэтическую биографию Фроста, кажется, что она складывается из сплошных удач и везений. "Повезло" ему и в русской поэзии - пожалуй, ни один другой американский поэт ХХ века не привлекал к себе такого заинтересованного внимания. Во время памятной поездки Хрущёва в Америку, тот пригласил Фроста посетить Советский Союз в качестве представителя американской культуры, и, естественно, к этому визиту была "запущена" массовая публикация его стихов. К тому времени "в столах" был уже накоплен значительный запас высококвалифицированных переводов Фроста на русский, и наряду с неизбежными "скороделами", читатели смогли познакомиться с творчеством поэта в переводах Сергеева, Кашкина, Зенкевича.

На небо Орион влезает боком,

Закидывает ногу за ограду

Из гор и, подтянувшись на руках,

Глазеет, как я мучусь подле фермы,

Как бьюсь над тем, что сделать было б надо

При свете дня, что надо бы закончить

До заморозков. А холодный ветер

Швыряет волглую пригоршню листьев

На мой курящийся фонарь, смеясь

Над тем, как я веду своё хозяйство,

Над тем, как Орион меня настиг.

Скажите, разве человек не стоит

Того, чтобы природа с ним считалась?

Из поэмы "Звездокол", перевод А. Сергеева

"Встречи" Фроста с советскими поэтами были скорее протокольными мероприятиями - слишком разный жизненный опыт стоял за плечами поэтов, да и круг интересов, и способ мышления были иными. В передаче Лидии Корнеевны Чуковской, Ахматова так рассказывала об их встрече: "Сидели мы в уютных креслах друг против друга, два старика. Я думала: когда его принимали куда-то - меня откуда-нибудь исключали, когда его награждали - меня исключали, а результат один - мы оба кандидаты на Нобелевскую премию. Вот материал для философских размышлений."

Поэт читает, глядя на огонь,

стихи о человеке и дороге.

Он в тех годах, когда уже не шутят,

произнося слова: конец дороги.

Он говорит их весело и просто,

как будто видит там, за горизонтом,

стихи, идущие своей дорогой,

гораздо дальше жизни человека...

Перевод К. Симонова

Фросту было уже под 90, когда он приезжал в СССР, и он умер вскоре после этого визита. Говоря о восприятии Фроста в русской поэзии, стоит также вспомнить и хорошо известное стихотворение Иосифа Бродского "На смерть Роберта Фроста".

В "Беседах с Бродским" Соломон Волков воспроизводит его монолог, посвящённый Фросту: "... Фрост - фигура невероятно трагическая. Вспомните его биографию: первый сын умер от холеры в младенчестве, другой сын покончил самоубийством; одна из дочерей умерла, другая - в сумасшедшем доме. Внезапно умерла жена. Страшно, правда? Фрост был очень привязан к жене, они прожили вместе больше сорока лет. И всё же мы можем сказать, что большой любви там не было. Это тоже трагично. Я думаю, за душой у Фроста - не на совести, а именно - за душой, в сознании - был огромный комплекс вины. В подобной ситуации люди ведут себя по-разному. Можно на каждом углу распускать сопли, а можно свои неурядицы глубоко спрятать. То есть поступить , подобно Фросту".

ИЗБРАВШИ ЧТО-ТО, КАК ЗВЕЗДУ

Звезда (ты светишь с высоты),

Не возражаем мы, чтоб ты

За облаком свой свет затмила,

Но по ночам средь темноты

Твои лучи светлы, чисты.

Всегда таинственно светило,

Но всё ж нельзя, чтоб никогда

Скажи нам что-нибудь, звезда,

Чтоб повторять наедине

Ответ: "Пылаю я всегда".

Но сколько градусов в огне

По Цельсию иль Фаренгейту,

Какие элементы там

Твой свет несут к другим мирам,

Понятным языком сумей ты

Хоть что-нибудь поведать нам.

И, как пустынник Китса, строго

Звезда далёких светлых сфер

Даёт нам твёрдости пример

И требует не так уж много, -

Хулят или славят благосклонно,

Не верьте низкому суду.

Избравши что-то, как звезду,

Держите путь свой неуклонно.

Перевод М. Зенкевича

Фрост писал - "Стихотворение начинается комом в горле, это вызвано стремлением найти воплощение замысла..." Перевод стихотворений Фроста представляет особые трудности в силу их внешней простоты, отсутствия ярких метафор, эффектных формальных приёмов, за которые можно было бы спрятаться, - "поэзия приходит нагая..." Поэтика Фроста кажется традиционной, как и темы его стихов. Даже обращение к белому, нерифмован ному стиху, не сближает Фроста с современным верлибром, не "освобождает" от строгих правил стихосложения. Вместе с тем, его стихи всегда глубоко индивидуальны, узнаваемы - по кажущейся "прозаической", рассудитель ной интонации, внутреннему ритму, порой нарочито, так по-современному взламывающему структуру строки, строфы...

DUST OF SNOW

The way a crow

Shook down on me

The dust of snow

From a hemlock tree

Has given my heart

A change of mood

And saved some part

Of a day I had rued.

Оно всё написано как бы на едином дыхании, в нём даже нет ни единой запятой. Как передать этот воздух стихотворения? Канонический перевод Кашкина достаточно точен, но лёгкость из него ушла, многочисленные "к" и "т" утяжеляют стих, делают "снег" мокрым, комковатым:

Сук закачался,

И снежный ком,

Искрясь, распался,

Задет крылом.

И почему-то

Развеял тень

Того, чем смутен

Был скучный день.

Перевод И. Кашкина

ОСТАНОВИВШИСЬ НА ОПУШКЕ

ЛЕСА СНЕЖНЫМ ВЕЧЕРОМ

Спит в своём доме крепким сном,

С кем я когда-то был знаком,

С кем приходил я в этот лес,

Сейчас засыпанный снежком.

Что ж я остановился здесь?

Лес темнотой заполнен весь,

Вокруг не видно ни огня,

Ни дома - только снежный блеск,

Лишь ели на ветру звенят,

Да сбруя моего коня

Позвякивает чуть-чуть,

Словно торопит он меня.

Лес так и тянет отдохнуть...

Но я дал слово - меня ждут.

Мне до ночлега долог путь.

Мне до ночлега долог путь.

ВРЕМЯ ВСТРЕЧИ

И осадил коня у дома моего сосед,

И поболтать зовёт - я медлю,

Окидывая взглядом дальний ряд холмов,

Которые не поднял я своим тяжёлым плугом.

Я говорю - не время для бесед

И вновь вонзаю с хрустом заступ в землю.

Я возвращаюсь к своему труду,

Как будто трудною дорогою иду

На встречу с другом.

ДОРОГА, КОТОРУЮ Я НЕ ИЗБРАЛ

Легли передо мною два пути.

Мне было жаль, что одновременно двумя

Я не могу тропинками пройти.

А лес был по-осенни пуст и тих,

И листья жёлтые ногою смять

Мне одинаково хотелось на обоих;

Но было трудно выбирать - они

Почти не отличались меж собою:

В обоих ветерок играл листвой рябою

Когда луч солнца на тропинки лёг,

Решившись, наконец, я двинулся вперёд.

Чернел на жёлтом след от моих ног,

И был я на тропинке одинок,

И я не знал, куда она ведёт,

Хотя когда-то я ходил по ней.

Стоял я долго над тропинками лесными...

Теперь, когда минуло столько дней,

Я понимаю разницу меж ними -

Была одна протоптана сильней.

Переводы А. Лейзеровича

Карлу Сэндбергу (1878-1967) не повезло - он воспринимался в сравнении с Фростом лишь как менее значительный современник. Если Фрост принадлежал к англо-саксонским протестантам - доминирующему населению Новой Англии, то Сэндберг был скромным потомком шведов-эмигрантов. Фрост учился в университете (хотя и не окончил его), Сэндберг же бросил школу в 13 лет, перепробовав множество профессий - был посыльным, посудомойщиком, батраком, шофёром, горшечником, рекламным агентом, рабочим сцены, газетчиком, солдатом (в испано-американскую войну), бродяжничал, - пока не стал профессиональным литератором. Даже приезд Сэндберга в Москву гостем журнала "Иностранная литература" был как-то смазан последующим визитом Фроста, проходившем на значительно более высоком уровне. Образ Фроста в глазах читателей всегда был цельным, монолитным, в то время как имидж Сэндберга много и часто менялся.

Сэндберг был известен и как энтузиаст и пропагандист фольклорной музыки, объездивший с банджо всю Америку, и как автор шеститомной биографии Авраама Линкольна; и как поэт-импрессионист, сформировавшийся во многом под влиянием Эмиля Верхарна и французских символистов и, в то же время, как певец "Дыма и стали", лирико-эпических полотен "Доброе утро, Америка", "Народ, да", "Сборщики кукурузы". В советском литературо ведении сложился образ Сэндберга - "большого индустриального поэта Америки", как назвал его Маяковский, верного последователя и продолжателя дела Уолта Уитмена. По сути дела, именно этот образ и доминировал долгое время в русских переводах.

Защищая правомочность использования "свободного стиха", Сэндберг апеллировал к традициям американ ской народной поэзии, фольклора, который он знал великолепно, опубликовав "Мешок американских народных песен". Он с гордостью ссылался на опрос, проведенный городской библиотекой Сент-Луиса и продемонстрировавший популярность книг поэта не только среди профессоров и студентов университета, но и среди шофёров-дальнобой щиков, заводских рабочих, машинисток, полисменов...

МОЛИТВА СТАЛИ

Положи меня, Боже, на наковальню,

Сплющи и выкуй кирку или лом,

Дай мне расшатать старые стены,

Положи меня, Боже, на наковальню,

Сплющи и выкуй стальную заклёпку.

Скрепи мной балки в остовах небоскрёбов.

Раскалённым болтом загони в опорные скрепы.

Дай мне стать крепким устоем, вздымающим небоскрёбы

В синие ночи к белеющим звёздам.

Перевод И. Кашкина

Сэндберг неоднократно выступал против "формалистической поэзии, совершенной только по форме" - "законченно прекрасный наряд и никаких возможностей для развития. Число слогов, аккуратно расставленные ударения, точные рифмы - всё это продумано с искусностью составителя кроссвордов. В подобных стихах меньше жизненной силы, меньше внутреннего содержания, чем в дохлой макрели под луной." Это заявление, тем не менее, не умаляет техники самого Сэндберга, его стихотворения отмечены внутренним ритмом, внутренними созвучиями, нетривиальной, во многом скрытой поэтикой. Её, кстати, замечательно чувствовал и умел подать прекрасный чтец Вячеслав Сомов. Где-то в архивах бывшего Всесоюзного радио должна была бы сохраниться запись его чтения стихов Сэндберга, пристально всматривающегося в окружающий мир.

ТРОИЦЫ

Я был мальчишкой, когда услыхал три красных слова -

тысячи французов пали на площадях

за Свободу, Равенство, Братство, - и я спросил, почему

люди должны умирать ради слов.

Я стал постарше, и от людей с подбритыми баками и в усах

я услыхал три золотые высокие слова:

Мать, Дом, Небеса, а другие, посолиднее и позаросши,

роизносили: Бог, Долг и Бессмертье - эти слова

они протяжно тянули из глубины своих лёгких.

Годы отмеряли тик-так на огромных часах

из огромной России пришли три тёмных слова -

рабочие взяли винтовки и пошли умирать

за Хлеб, Землю и Мир.

И ещё - я встретил американского моряка - девчонка

на коленях - вот и всё, что он помнил о цепи портов,

опоясавших свет, и он говорил: ты должен уметь

сказать только три слова и всё будет тип-топ:

Яичницу с ветчиной, Сколько с меня? и

Любишь меня, моя крошка?

Каждый из нас небеса и ад представляет по-своему.

Одним - уютное домашнее небо, в живописном месте,

чисто подметенное,

Другим - пустынное, ветром продутое, им нужны бури -

Что такое ад? Одним - одиночка, другим - заводские круги,

а третьим - кухня и дети.

А для меня ад - это место, где ходят вежливые лгуны,

набитые фразами...

ПОД ТЕЛЕФОННЫМ СТОЛБОМ

Я - медный провод, протянутый в воздухе,

такой тонкий, что против солнца

не даю даже тонкой линии тени.

в гудении медленном меди:

деньги, любовь и война,

слёзы, работа, заботы, жалобы и желания -

женщин, мужчин - сквозь меня пробегают,

В ливень - плачу и я, в жаркий полдень я сух и бесстрастен.

Я - медный провод.

ВНЕШНОСТЬ

Твоё лицо, твоя внешность - ты её носишь,

Твоя внешность - кто-то небрежно

тебе её дал. Кто-то сказал:

Это - твоё. Самому теперь

разбираться с этим тебе.

что-то вроде пометки на вешалке:

"Не обменивается, пока не будет изношено" -

Твоя внешность.

РУБАХА

но мой символ и знамя моё.

Моя рубаха - моя совесть

и я остаюсь в ней собой.

Я могу разорвать рубаху,

и скажут люди, ахая -

"Глядите - он свою рубаху рвёт".

И я могу рубаху надеть

и петь спокойно, как зяблик поёт,

и они не увидят моего лица...

Я могу мою рубаху застегнуть до конца.

ДЕТСКАЯ ПЕСЕНКА

Видишь жемчужину, Дженнет, голубой звезды?

Даже ежели ехать, мчась

Со скоростью тысяча миль в час.

Видишь жемчужину, Дженнет, голубой звезды?

Сорок лет до неё езды,

Со скоростью пять тысяч миль в час.

Я никогда там не был,

Придётся и тебе подождать.

Видишь сверкают в небе

Номер 14(299) 10 июля 2002 г.