8. Поэзия Америки, ХХ век - вторая половина
Ещё один американский поэт, большим поклонником которого был Бродский, - Уистам Хью Оден (1907-1973). В отличии от Элиота, с ним всё было наоборот - Оден родился в Англии и переехал в США после Гражданской войны в Испании, где сражался в составе английского отряда Интербригад. После Второй мировой войны попеременно жил то в Нью-Йорке, то в Австрии, в маленьком городке Кирхштеттен. Профессорствовал в Оксфорде.
Цитата из книги Соломона Волкова "Беседы с Бродским":
"Бродский. Его лицо часто сравнивали с географической картой. Действительно, оно было похоже на карту с глазами посередине, настолько оно было изрезано морщинами во все стороны. Мне лицо Одена немножко напоминало кожицу ящерицы или черепахи.
Волков. Стравинский жаловался, что для того, чтобы увидеть, что из себя представляет Оден, его лицо надо было бы разгладить. Генри Мур, напротив, с восхищением говорил о "глубоких бороздах, схожих с пересекающими поле следами плуга". Сам Оден с юмором сравнивал своё лицо со свадебным тортом после дождя.
Бродский. Поразительное лицо. Если бы я мог выбрать для себя физиономию, то выбрал бы лицо либо Одена, либо Беккета. Один из современников Одена, замечательный критик и писатель Сирил Конноли, сказал, что Оден был последним поэтом, которого поколение тридцатых годов было в состоянии заучивать на память. Он действительно запоминается с той же лёгкостью, что и, например, наш Грибоедов. (Оставим это утверждение на совести Бродского! ) Оден уникален. Для меня он - одно из самых существенных явлений в мировой изящной словесности. Я сейчас позволю себе ужасное утверждение - за исключением Цветаевой, Оден мне дороже всех остальных поэтов."
Вот два стихотворения Одена -
КТО ЕСТЬ КТО
Грошёвая биография подробно всё собрала:
Как его бил отец, как он сбежал из дома,
Как в юности бедовал, какие такие дела
Его превратили в личность, которая всем знакома.
Как воевал и рыбачил, трудился дни напролёт,
Морю дал имя, лез, теряя сознанье, на горы,
Рыдал от любви, хоть это и вызывает споры.
Биографы поражены лишь одною его чертой, -
Что он при всей своей славе вздыхал всё время о той,
Которая содержала в идеальном порядке дом,
Свистела, блуждая по саду в сумерках скоротечных,
И отвечала на некоторые из его бесконечных
Длинных писем, которых больше никто не видел потом...
В МУЗЕЕ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫХ ИСКУССТВ
На страданья у них был намётанный глаз.
Старые Мастера, как точно они замечали,
Где у человека болит, как это в нас,
Когда кто-то ест, отворяет окно или бродит в печали,
Как рядом со старцами, которые почтительно ждут
Божественного рождения, всегда есть дети,
Которые ничего не ждут, а строгают коньками пруд
У самой опушки. Художники эти
Знали - страшные муки идут своим чередом
В каком-нибудь закоулке, а рядом
Собаки ведут свою собачью жизнь, повсюду содом,
В "Икаре" Брейгеля, в гибельный миг,
Все равнодушны, пахарь - словно незрячий:
Наверно, он слышал всплеск и отчаянный крик,
Но для него это не было смертельной неудачей, -
Под солнцем белели ноги, уходя в зелёное лоно
Воды, а изящный корабль, с которого не могли
Не видеть, как мальчик падает с небосклона,
Был занят плаваньем, всё дальше уплывал от земли...
Переводы П. Грушко
Я не зря писал (см. первый раздел настоящих заметок) о внутренней объединяющей связи американской поэзии и живописи и о генезисе американской живописи непосредственно от мастеров Северного Возрождения. Эта мысль находит ещё одно подтверждение, когда неожиданно обнаруживаешь сходные мотивы, сходные мысли, вызванные одними и теми же объектами, а именно - картинами того же Брейгеля, у поэта столь отличного от Одена, как вышеупомянутый Уильям Карлос Уильямс: "Питер Брейгель-старший написал Рождество..." и "Притча о слепых".
Трудно сказать, кто из нидерландских художников - Питер Брейгель или Питер Мондриан - был более созвучен американским поэтам ХХ века. Влияние авангардис тских художественных течений ХХ века - дадаистов, кубистов, супрематистов - непосредственно, можно сказать - наглядно сказалось на творчестве Эдварда Эстлина Каммингса (1894-1962). Вообще-то, правильнее, следуя его собственным требованиям, писать его имя как ээ каммингс , поскольку ни точек, ни прописных букв он напрочь не признавал, и экспериментируя типографским набором, строил свои стихи из слов, словно из кирпичиков "Лего".
платон говорил
ему; он не хотел
поверить (иисус говорил
ему; он ни за что
лао
цзы
совершенно верно
говорил ему, и генерал
(так
точно
шерман);
больше того
(веришь или
не веришь) ты сам
ему говорил; я
ему говорил; мы
ему говорили (он однако не верил
нет, сэр) аж наконец
японизированный кусок
бывшей нью-йоркской
подземки с шестой авеню
угодил ему по башке
и втемяшил
Перевод В. Британишского
Из поэзии середины века - поэт и влиятельный критик Доналд Джастис (род. 1925):
СУМАСШЕДШИЙ
Его завернули в рубаху,
Кормили хлебом и мясом,
Но он не хотел есть,
Но он кричал упорно: "Нет! нет! нет!"
Весь долгий день.
Он смотрел в стёкла,
Как будто стекло - стена,
Он видел то, чего нету,
Он делал то, что нельзя,
И он кричал упорно: "Нет! нет! нет!"
Весь долгий день.
Он называл себя птицей,
Воображал себя псом,
Считал себя человеком,
Человеком, как все,
Но он кричал упорно: "Нет! нет! нет!"
Весь долгий день.
Перевод А. Лейзеровича
Середина пятидесятых - начало шестидесятых годов было отмечено в Америке движением "разбитого поколения" (битников), зародившимся, кстати, в Сан-Францис ко. В поэзии они преимущественно тяготели к свободному, совершенно свободному, раскованному стиху. Одним из самых известных и ярких представителей литературы битников был Аллен Гинсберг
РЫНОК В КАЛИФОРНИИ
Этим вечером, слоняясь по переулкам с больной головой
И застенчиво глядя на луну, как я думал о тебе, Уолт Уитмен! Голодный, усталый, я шёл покупать себе образы и забрёл под неоновый свод огромного рынка и вспомнил перечисление вещей, людей и событий в твоих стихах.
Какие персики! Какие полутона! Покупатели целыми семьями! Проходы забиты мужьями! Жёны у гор авокадо, дети среди помидор! И ты, Гарсия Лорка, что ты делал среди арбузов?
Я видел, как ты, Уолт Уитмен, бездетный, старый ниспровергатель основ, стоял у мясного отдела и глядел на мальчишек из бакалеи.
Я слышал, как ты задавал вопросы: кто убил поросят? Сколько стоят бананы? Ты ли это, мой ангел?
Я ходил за тобой по аллеям консервных банок, и рыночный детектив не сводил с меня глаз.
Мы бродили с тобой, мысленно пробуя артишоки, наслаждаясь каждым деликатесом и всегда избегая кассиршу.
Куда мы идём, Уолт Уитмен? Двери закроются через час. Куда сегодня ведёт твоя борода?
(Я беру свою книгу и мечтаю о нашей одиссее по рынку и чувствую - всё это вздор).
Мы будем бродить всю ночь по пустынным улицам? Деревья бросают тени на тени, в домах гаснет свет, мы одни.
Мы будем идти домой мимо спящих синих автомобилей, мечтая об утраченной Америке любви.
Ах, дорогой отец, седобородый и одинокий учитель мужества, что ты думал об Америке тогда, когда Харон перевёз тебя на курящийся берег и ты стоял и смотрел, как теряется лодка в чёрных волнах Леты?
Перевод А. Сергеева
Даже на фоне того многообразия жанров, стилей и форм, которые являет современная американская поэзия, творчество Огдена Нэша (1902-1975) стоит несколько особняком. Проще всего назвать его поэтом-фельетонистом, и это будет справедливо, но лишь до некоторой степени. Нэш смотрит на вещи одновременно и изнутри событий, и как бы со стороны, так что самые обыденные понятия выворачиваются наизнанку. Стихи Нэша, в основном, относятся к двум жанрам: короткие двух - или четырёхстишия, обычно построенные на каламбуре и поэтому чаще всего практически непереводимые на другие языки, и - пространные поэтические вариации из старательно прозаизированных строк различной длины, но намертво скрепленных яркими каламбурными рифмами. При этом, если в первом случае количество используемых слов ужимается автором до предела, то во втором случае они транжирятся во всю, как в стихах вовсе, вроде бы, и не положено. Я надеюсь в дальнейшем ещё специально вернуться к поэзии Нэша, а сейчас, для примера, всего одно его стихотворение, впрочем достаточно характерное.
МЕМОРАНДУМ ДЛЯ ВНУТРЕННЕГО ПОЛЬЗОВАНИЯ
Я разрешил бы грешить только лицам,
Потому что если вы не можете грешить без дрожи,
То это выходит себе дороже.
Не стоит соблазняться даже мелким грешком,
Если вы у совести под башмаком.
Одни люди раскаиваются на миллион, согрешив на две ломанные полушки,
А другие посвистывают, отравив мужа мышьяком или придушив бабушку при помощи подушки.
Одни не теряют самообладания, проводя дни на грани Delirium Tremens,
А другие готовы повеситься на вешалке, если выпили на именинах лишний коктейль и рассказали анекдот о покойной миссис Клеменс.
Одни не испытывают склонности к моногамии и ведут себя, как известные домашние пернатые,
А другие впадают в жестокую депрессию, если в течение вечера протанцуют два танго с дамой, на которой они не женаты.
Один, не успев взять билет в автобусе, считает, что ад для него слишком мягкая мера,
А другой разоряет сирых и вдовых и настолько входит во вкус, что разоряет всё новых и новых и в конце концов превращается в миллионера.
Я не собираюсь лезть напролом
И определять, в чём разница между добром и злом,
Но если вы относитесь к злополучному меньшинству, признающему, что такая разница есть, - я вам советую прямо и грубо:
Противьтесь наимельчайшим искушениям, сжав кулаки и по возможности зубы.
Если вы стремитесь к душевному покою, совершать зло можно только в том случае, если вам не приходит в голову, что вы совершаете зло;
И если вы при этом спите спокойно и смотрите людям прямо в глаза - считайте, что вам в основном повезло.
Но если вы начинаете думать, что так поступать, пожалуй, не стоило и что вообще вы такой и сякой, -
Итак, я позволю себе сказать в заключение этой печальной повести:
Для счастья нужна либо чистая совесть, либо чистое отсутствие совести.
Перевод И. Комаровой
В чём-то близок к Нэшу Уильям Джей Смит (род. 1918) - по крайней мере, он с неменьшим уважением относится к рифме и виртуозно владеет ею, что не слишком характерно для современных американских поэтов, и отнюдь не лишён чувства юмора, о чём можно судить хотя бы по его самопредставлению:
МИСТЕР СМИТ
Познакомимся с мистером Смитом!
Вам понравится - стоит начать!
Очень редко он ходит небритым
И порой проникает в печать!
Есть в лице его что-то восточное.
И (вы это заметите сразу!) -
Левый глаз его - верное, точное
Подражание правому глазу.
Не поёт он ни соло, ни хором.
Кое-кто утверждает, что Смит
Мог бы стать первоклассным боксёром,
Но сюжет этот больно избит!
Домино его просто смешит.
В спринте мог он добиться победы,
Просто он никогда не спешит!
Смит, забыв про спортивные лавры,
Собирает коллекцию шляп.
Если рядом ударят в литавры -
Смит подскочит: он нервами слаб.
Впрочем, он побывал и под пулями.
Видел много диковинных стран.
Управляться умеет с кастрюлями,
Но охотней идёт в ресторан.
Дважды он побывал на Таити
(Это очень далёко!), зато
Там поныне о мистере Смите,
Вероятно, не помнит никто.
Смит грустит над волнами морскими:
Он выходит на берег (морской!)
И своё популярное имя
Произносит с глубокой тоской.
Океанским прибоем гремит:
Отовсюду он снова и снова
Слышит: "СМИТ!.. МИСТЕР СМИТ!...
МИССССТЕЕРР СССМИТТТ!"
Пишет Смит для детей (для потомства!) -
Очевидно, набрался ума!
Словом Смит - неплохое знакомство!
Неплохое! Весьма и весьма!
Перевод Б. Заходера
Но Смит может быть и другим:
РОБЕРТ ФРОСТ: ДОРОГА, КОТОРУЮ ОН ВЫБРАЛ
Поэт огляделся: кончалась ночь,
Дорога вилась во тьму.
Чернели деревья; ветер утих;
Скелетоподобия стен глухих
Взбирались по холму.
Он думал о преодолённом пути,
О дебрях, которыми брёл,
В сумятице форм и субстанций, в тисках
Лишь опытом умудрён.
Сквозь сумрак пред ним уже брезжила суть,
А слов-то, по сути, нет -
Тут все прилагательные невпопад,
Наречья, чуть вспыхнув, пеплом тускнят
Глаголов свет.
стены раздвинулись; выход из тьмы,
Рассвет, и путь завершён.
Слова, пробуждаясь, глаголют с листа;
И вьётся всё дальше дорога: та,
Которую выбрал он.
Перевод В. Британишского
Ричард Уилбер (род. 1921) - участник Второй мировой войны, с конца 1950-х преподавал в университетах. Представляя его творчество, критик пишет, что его "истоки лежат в интеллектуализме английских метафизиков и парадоксально-афористическом стиле Паскаля и Вольтера. Его стихам, порой легко-ироничным, порой углублённо -созерцательным, присуща хладнокровная выверенность каждого хода поэтической мысли."
ПОСЛЕ ПОСЛЕДНИХ ИЗВЕСТИЙ
После последних известий темно
В окнах, и город без лишних слов,
Ныряя в подушки, идёт на дно
В Антлантиду, полную частных снов.
Обнажённых аллей и безлюдных троп
Ежедневную жвачку. Печатный вздор
Распинает себя на оградах, чтоб
Тотчас воскреснуть. Мятежный сонм
Мечется в парке, заносит пруд,
Злые крылья по честным устам
Хлещут немой монумент, скребут
Благородное имя. На пустырях
Смятость, скрученность в жгут, рваньё
Наших газет представляет крах
Всего, что мы думали, чьё враньё
Мы поглотили. Пускаясь в пляс,
К пяткам патрульных вся эта мразь
Липнет. Так снег кулаками тряс
Бронзе копыт, превращаясь в грязь.
В злобе бессильной металл кляня.
Когда ж, очнувшись от забытья,
Вспорет морозную плёнку дня
Голос диктора, ты и я -
От смуты сердечной и дел пустых
С газетой, вышедшей поутру,
В парк, где похожие на святых
Люди с мешками, склонившись ниц,
Вонзают копья в отживший сор,
И шум их шагов превращает птиц,
На ветках общественных спящих, в хор.
Перевод И. Бродского
Я хотел бы не столько закончить, сколько оборвать разговор об американской поэзии (хотелось бы думать, что поэзия не кончается и разговор о ней всегда может быть продолжен) своим стихотворением под названием "Искусство поэзии". Формально у меня есть для этого основания - стихотворение получило приз на ежегодном американском конкурсе, организуемом Международной библиотекой поэзии poetry.com, и даже было включено в "виртуальный список" "Лучшие стихи прошедшего столетия", хотя в этом нет ровным счётом никакого смысла. Вот эти стихи:
A handful of poetry, bouquet of grasses
I trustfully bring for your festival.
I'm not capable of writing the verses
monumental like marble boulders
And if I, as I am, with all my problems of age and language,
began suddenly singing like a naпve youngster,
I am afraid I couldn't recognize myself
in the mirror of verses.
I love life in all its evidences
and credulously wait for a response.
Let my poem as only a chance reverberation
echo in the heart of somebody...
But,
only for this reason
it's worth dealing with poetry.
Вот как это звучит по-русски:
ИСКУССТВО ПОЭЗИИ
я доверчиво принёс вам на праздник.
Я не умею
писать стихов монументальных,
как скалы, из которых делают памятники.
начал вдруг петь, как восторженный юноша,
в зеркале строчек я бы, пожалуй, не узнал сам себя.
И всё-таки я, по-прежнему,
люблю жизнь
и доверчиво жду ответа -
пусть всего лишь случайным эхом
отзовутся стихи мои в сердце друга...
Но ведь только ради этого и стоит
А насколько это применимо к американской поэзии - в этом у меня полной уверенности нет.
Номер 18(303) 4 сентября 2002 г.