ГЛАВА IV. ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ РОМАН В АМЕРИКАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX ВЕКА (Д. ХАББЕРТОН, Л. ХЕЙЛ, Ф. СТОКТОН)
Еще одной разновидностью комического романа в американской литературе XIX века является роман юмористический. Сразу бросается в глаза полнейшее отсутствие каких-либо глубоких исследований этого жанра, как в отечественном, так и в американском литературоведении. Разумеется, если главным свойством всякого достойного внимания критики произведения считать его проблемность, социальную направленность, философское содержание и так далее, то юмористический роман оказывается вне пределов «большой» литературы, не принимается всерьез, в то время как юмористика в культуре любого народа имеет принципиально важное значение. У нее своя эстетика. Соответственно и критические подходы к осмыслению ее содержания, эстетики, мастерства юмориста должны быть иными.
В американской литературе, как уже отмечалось в предыдущих главах, сатирическое и юмористическое находятся в тесной взаимосвязи, но в разном соотношении применительно к творчеству конкретного автора или отдельному произведению. В американском юмористическом романе непременно присутствует сатирический элемент. Автор высмеивает отдельные черты нравов, обычаев, привычек американцев, сознательно их преувеличивая. Но литературоведческий анализ произведений такого типа лишь с упором на проблемность не дает возможность вскрыть его специфику. Сатирический элемент должен рассматриваться в общем контексте юмористики. Смеха в юмористическом романе имеет особый характер. Отсутствует язвительный сарказм. Нет ненависти автора к описываемому явлению. Вместо нее очевидна авторская симпатия к своим персонажам при его несогласии лишь с отдельными их недостатками. Такой смех теоретики сатиры и юмора называют «нежным», «дружелюбным» и так далее. Ю. Борев в «Эстетике» (1988) пишет: «ЮМОР - смех дружелюбный, беззлобный, хотя и не беззубый. Он совершенствует явление, очищает его от недостатков, помогает полнее раскрываться всему общественно ценному в нем. Юмор видит в своем объекте какие-то стороны, соответствующие идеалу. Часто наши недостатки - мишень для добродушного юмора. Объект юмора, заслуживая критики, все же в целом сохраняет свою привлекательность» (8, 88). Это определение в полной мере раскрывает суть комизма юмористического романа.
Юмористический роман как жанр имеет особое эстетическое значение. Во-первых, он все-таки содержателен, дает сведения о нравах, характерах той или иной нации и страны, передает по-своему содержание эпохи, с которой связано действие романа. Вовторых, и это - главное, юмористический роман направлен на развлечение читателя приятной эмоцией - смехом. Само стремление автора развлекать не должно рассматриваться как нечто позорное, недостойное. Читатель - это человек, всегда нуждающийся в психологической разрядке, отдыхе. Отсюда и потребность в литературе «непроблемной», играющей в этом смысле важную социальную роль, так как от нее (особенно если эти жанры развиты, как в американской литературе) в определенной мере зависит психологическое состояние общества, даже его политическая и экономическая стабильность. Традиции комических развлекающих жанров ясно прослеживаются в истории мировой литературы. Развлекали читателей Рабле и Свифт. И делали это сознательно. При чем у них развлекающий комизм (юмористика) может быть как способом привлечения внимания читателя ради выражения серьезных идей, так и самоцелью.
чисто юмористические, юморист избегает гротеска. Как правило, преувеличиваются черты характера персонажей. Типичное свойство таких произведений - юмор ситуаций. Романист-юморист должен обладать талантом в деле нагнетания комизма, изобретательности в конструировании юмористических сцен, авторской находчивостью. Юмористический роман в этой связи допускает особый вид художественной условности - ради комического эффекта сдвигаются реальные жизненные пропорции, игнорируются трудности и опасности, встречающиеся в реальных жизненных обстоятельствах, ослабляются жизненные проблемы, которые у юмористов решаются легко и просто. Их герои испытывают не страдания, а лишь некоторые невзгоды, недоразумения, которые легко преодолеваются. Сознательное упрощение человеческого бытия - закон жанра юмористического романа.
По характеру действия юмористический роман может, как и роман сатирический, заимствовать элементы романа-биографии, романа-путешествия. Но в этом случае факты биографии, эпизоды путешествий и приключений интересуют автора сами по себе, именно в них ищет он внутренний комизм. Для сатиры - это скорее форма, для юмористики - в первую очередь содержание.
Часто действие юмористического романа является камерным, ограничивается обстоятельствами быта. Но и в этом случае бытовой юмористический роман развлекает читателя приключениями повседневной жизни, отчасти смыкаясь с сатирическим «романом нравов». В любом случае конструкция юмористического романа - это цепочка эпизодов, описаний, диалогов, сцен, комичных по существу. Основными признаками юмористического романа являются, таким образом, его комичность и обязательный приключенческий развлекательный характер.
Появление в литературе США XIX века юмористического романа стало закономерным явлением. Законы жанра вполне отвечают американским народным смеховым традициям. Принципы комизма американского фольклора, направленного на развлечение аудитории, перешли в книжную культуру. Комические «небылицы, всегда служившие развлечению читателя (или слушателя), соединились с традициями книжного остроумия. Американская литература с самого раннего этапа своего развития была богата юмористическими произведениями малого жанра (новеллы, очерки, пародии и так далее). Постепенно сложилась традиция «записок», «дневников» - жанров, уже имеющих связывающего разрозненные фрагменты главного персонажа (чаще всего одновременно и повествователя). «Жизнеописание майора Джека Даунинга» (1833) Себы Смита, «Сказки дядюшки Римуса» (1880) Джоэла Ч. Харриса, «Приключения Саймона Саггса» (1845) Джонсона Хупера, «Рассказы Сата Лавингуда» (1867) Джорджа Харриса являются классикой этого жанра. Из разрозненных скетчей, новелл, пародий постепенно складывался жанр юмористического романа с его сквозным и последовательным действием, центральными персонажами. Истории героев стали последовательными, логичными и завершенными. Сложившийся во второй половине XIX века американский юмористический роман стал важной частью национальной культуры в целом.
Показательно в этом отношении любовное отношение к классике американской юмористики составителей многочисленных антологий хрестоматий и энциклопедий. И действительно, американская литература XIX века дает примеры комических бестселлеров, владевших в свое время умами и чувствами читателей, но впоследствии незаслуженно забытых и до сих пор не удостоенных серьезного литературоведческого анализа. К ним относятся комические романы Джона Хаббертона, Лукреции Хейл и Фрэнка Стоктона, представляющие собой юмористическую классику литературы США XIX века.
«Крошки Элен» (Helen's Babies, 1876). Сам Хаббертон возражал против однозначной оценки его творчества как популярного юмориста. « Я не хотел, чтобы мои литературные способности оценивались «Крошками Элен» (80, 188), - заявил он однажды, пытаясь создать «серьезные» книги и пьесы. Тем не менее, в историю американской литературы он вошел именно своим первым юмористическим романом, вызвавшим у читателей огромный интерес.
Популярность этого романа, огромные по тем временам тиражи как в США, так и за границей отмечены во многих солидных академических справочниках по американской литературе и энциклопедиях. Например, в «Читательской энциклопедии американской литературы» (1962) М. Херцберга, «Избранной библиографии американской литературы 1775-1900гг» (1932) Б. Фуллертона. В библиографическом словаре «Американские писатели 1600-1900» (Составители С. Куниц и Х. Хэйкрафт, 1938) роман «Крошки Элен» назван «одним из образцов юмористической классики своего времени». Причина такой популярности заключается в несомненных художественных достоинствах романа, хотя и не все критики это признают. Б. Фуллертон считает, например, что «книга не имеет значения как литературного достижения», с чем никак нельзя согласиться.
Содержание романа фактически раскрывает его длинный подзаголовок; «Крошки Элен. Небольшой отчет об их образе жизни, невинном, ловком, ангельском, шаловливом, чарующем и отталкивающем. Неравнодушная запись их поступков в течение десяти дней их существования». Все события в книге связаны с двумя героями - пятилетним Баджи и трехлетним Тодди. Известно, что материалом для этого романа стал эпизод из жизни самого Хаббертона, который для развлечения больной жены написал книги о своих проблемах с малолетними детьми, а когда книга была одобрена, отредактировал ее и опубликовал, заменив имена персонажей.
Действие романа происходит в течение десяти дней в маленьком западном провинциальном городке, куда прибывает герой-повествователь «дядя Гарри», торговец, «двадцативосьмилетний холостяк». Его сестра попросила его присмотреть на время ее отсутствия за ее «крошками», «лучшими в мире детишками», на что он с радостью соглашается, не представляя, какие трудности и мучения ему предстоит испытать. В начале книги герой-повествователь представляет собой одинокого, необщительного, грубоватого человека. Его сестра аргументирует его приглашение «маловероятностью того, что грабители могут ворваться в дом, в котором находится мужчина с дикарской внешностью» (88, 2). В дальнейшем под влиянием «крошек» в этом бирюке начинают пробуждаться лучшие человеческие качества, характер героя меняется.
Фабула романа - это цепочка забавных эпизодов, совершенно непредсказуемых. Забавные эпизоды связаны с необходимостью кормить детей (а едят они предпочтительно его сигары, сыр из мышеловки, томатные компрессы на ожогах и т. д.), одевать их (чего можно добиться, только пообещав сладости), укладывать спать, выводить на прогулки и так далее, и тому подобное. Все время что-то случается. Дети выпивают бутылку с токсичным лекарством, и бегущего за врачом Гарри жители городка принимают за удирающего вора. «Между тем, Тодди, на которого лекарство не произвело никакого эффекта, схватил за хвост аптекарского кота, действие, имевшее результатом значительный вокальный протест этого животного» (234). Дяде Гарри приходится учиться петь. В первый раз он не может исполнить ничего, кроме «Янки-Дуддл», песни участника Гражданской войны. При этом трудности военно-полевой жизни все больше представляются рассказчику ничтожными по сравнению с испытаниями в доме его сестры. Гарри вспоминает свое военное прошлое: «Их военный клич вызвал в моей душе больше ужаса, чем когда-либо услышанный и надолго запомнившийся вопль бунтовщика» (85). Иногда запутавшийся и растерявшийся дядя Гарри все-таки находит выход из положения простым вопросом: а что в таком случае делал ваш папа? В одной из глав Гарри выдает внутренний монолог, восхваляющий мать-воспитателя: «Легче командовать бандой дикарей, чем быть удачливым самодержцем в твоем маленьком королевстве» (186). После первого дня с «крошками» замученный дядя Гарри двенадцать часов спит в одежде.
перетряхивать содержимое сундуков, но только до тех пор, пока не убеждается, что речь идет о его собственном сундуке. Эмоции рассказчика - это постоянные комические переходы от гнева к блаженству. Злоключения преследуют его постоянно. Ключ от двери выброшен в пруд, надо заказывать новый, по дороге случаются непредвиденные недоразумения. При этом иногда чувства Гарри выражаются напрямую. Дети изводят его настолько, что он начинает недоумевать: почему их отец живет так долго? Зато ему становится понятной причина «плоскогрудости» своего приятеля (дети любят стучать по его груди кулаками). Раздраженный Гарри на наивный вопрос Баджи, почему на голове священников нет волос, отвечает: потому что их измучили маленькие плохие мальчики. Но часто Хаббертон использует прием умолчания, эмоции дяди Гарри переносятся в комический подтекст. Так, читатель может только предположить его чувства, когда он отбирает у мальчика бритву и узнает от Баджи, порезавшего ею палец, что он взял ее, поскольку нож для него оказался неудобным» (48). Следовательно, к ужасу Гарри Баджи уже успел попользоваться ножом. Реакция их дяди сознательно переводится автором в подтекст. Этот же прием используется Хаббертоном в сцене, когда Гарри, в очередной раз находящийся в состоянии гнева, читает письмо своей сестры. Просто приводится текст письма, в котором похвалы и эпитеты по поводу деток, противоречат только что пережитому главным героем.
Рассказчик называет Баджи «настойчивым маленьким драконом». Его оценка не слишком отличается от мнения кучера, считающего Баджи и Тодди «законченными демонами, чертенятами, разбойниками, рожденными, чтобы быть повешенными - и тот, и другой» (49). Но постепенно в душе у Гарри поселяется и неосознанная симпатия к этим «крошкам», изощряясь, пытается он найти ключи к их психологии. В одном случае, из-за них стукнувшись об дверь, дядя произносит «кое-что - не важно, что именно», получив за это предсказание ему ада, огрызается: «И ты тоже не попадешь в рай, если будешь выть всю ночь подобно маленькому демону» (36). Когда угрозы оказываются неэффективными, в дело идут сладости - средство завоевания доверия и стимуляторы поступков подопечных. Гарри устраивает конкурс на самое быстрое раздевание, и оба получают свои призы. «Сладости были для Тодди примерно тем, чем являются некоторые системы теологии для их приверженцев - не слишком возвышенный мотив действия, зато сладкий, и к тому же представляющий собой нечто, что он может вполне понять» (228). Герой становится не просто участником комического действия, но психологом и педагогом, изучающим своих подопечных.
Комическое изображение детской психологии (разумеется, с юмористическими преувеличениями) - самое важное достоинство романа Хаббертона. Его «крошки» представляют собой типичных деток американского Запада. В самом начале романа, еще не увидев своих будущих подопечных, Гарри видит парализованную испугом лошадь и только потом понимает причину - из кустов вылезли «крошки». Жестокость и грубость американского Запада преломляются в романе в забавном варианте. Не сознавая того, «крошки» заставляют дядю испытывать физические страдания (не ест, не спит, падает в ручей, получает удар по голове. Несознательная детская жестокость подается Хаббертоном в традициях комического фольклора американского фронтира. Характерна в этом отношении сцена, в которой герои рассказывают обязательные перед сном истории. Гарри поражается кровожадным инстинктам трехлетнего Тодди, который исправляет взрослого, на свой лад с упоением рассказывает, как оказывается, свою любимую историю о Давиде и Голиафе. Фразы Тодди, совмещающие в себе детскую картавость и западный диалект, создают особый комизм. «Тодди пристально посмотрел на меня, как таращится ученик мясника на обреченного ягненка и произнес: «Глиафф был весь в клови, и меч Давида был весь в клови, и все было в клови» (99). В дальнейшем рассказчик всячески старается избегать бесед на эти темы.
Западные черты этих маленьких «моникинов» (их так называет соседка) проявляются в их дикой внешности и привычках. Типично по-детски грязные, пыльные, с непременной лягушкой в кармане, эти крошки преувеличенно самостоятельны в традициях западных штатов. И описания Хаббертона этому соответствуют. Пыль, поднятая детьми «могла бы послужить и Израилю в Египте» (6).
Гиперболизирован аппетит Тодди, который «стремительно набрасывается на кусок дыни такой же величины, как и он сам» (175). За короткое время (пока дядя спал) Баджи успевает совершить массу проказ (заплести хвост у лошади, гвоздиком нацарапать на повозке картинки и так далее в духе комических перечислений в традициях американского фольклора).
«крошек» американского Запада весьма характерна. Баджи - «в очень грязной матроске, в широкополой шляпе, в одном чулке, спущенном на лодыжку, в двух ботинках, насчитывающих в среднем около двух застежек», Тодди - «в зеленном полосатом платье с манжетами, которые когда-то были белыми, в грязных чулках, голубых тапочках с торчащими пальцами и старомодной соломенной шапочке» (5). Их внешность неотразима и неповторима. «Да, конечно, этот сверхвеликолепный нос и громадные уши не могли принадлежать кому-нибудь другому» (23) заключает дядя Гарри, который, однако, постепенно открывает в своих подопечных изумительные человеческие достоинства.
Прежде всего, они очень любознательны. Их любознательность сначала выводит дядю Гарри из себя. Уже при первой встрече, в экипаже, в пыли, он вынужден раскрыть им свои часы, поскольку Тодди извел его непрерывно повторяемой фразой «Хотю посмотлеть как клутятся колесики». Это требование не дает покоя воспитателю и ночью, стоит только ребенку проснуться. У. Беннет отмечает в своем справочнике «Практическое пособие по коллекционированию американских книг (1663 - 1940) «, что фраза Хаббертона о колесиках, как и некоторые другие, «стала классической».
Баджи и Тодди по-детски упрямы. Это детское упрямство помножено на крутость нравов американского Запада. Дети хотят видеть кита! Хорошо, что дядя Гарри отделался картинкой, но ему никак не удается увлечь их новой красивой игрушкой, и поиски старой куклы из грязных тряпок отнимает у него много сил и нервов. В забавном отражении западных норм, критериев оценки и привычек, чувствуются отголоски сатиры. Через поступки детей Хаббертон косвенным образом выражает свое критическое отношение к тому или иному явлению (те же грубость, вульгарность, дотошность, прагматизм в традициях фронтирной жизни). Но герои Хаббертона, имеющие по выражению критика С. Коллара, «сердца чистые, как и у всего западного рода (stock), (80, 187), в этом отношении не подлежат сатирической критике. Это можно отнести и к их религиозности.
(в своих молитвах дети непременно благодарят бога, папу, маму, дядю Гарри за свои радости, в том числе и за козлика, запрягаемого в тележку). Интерпретация библейских сюжетов, их наивнее истолкование, разыгрывание библейских сцен (Кит и Иона) один из важнейших источников комизма романа. И здесь Тодди проявляет странности, жалея не проглоченного Иону, а проглотившего его Кита. Дяде Гарри приходится вновь приспосабливаться. Когда один из мальчиков чуть не выпал из окна, изображая Иону, дядя Гарри забывает окно планками, успокаивая детей, что этим сделал киту «рот больше».
Забавны и рассуждения мальчиков на тему религии. Они - очень земные, любящие существа. «Я не понимаю, как бог на небе может обходиться без моего папы» (72), - рассуждает Баджи. От него дядя Гарри узнает, что «святыми называют хороших людей после их смерти» (106). Имя бога упоминается ими вслух, когда дядя обещал им «все, что угодно». «Дядя, ты в чем-то похож на Господа, разве не так»? (133). Дети обладают своей здоровой детской логикой. Баджи: «Я не понимаю, зачем делаются маленькие мальчики, если каждый на них сердится и не разрешает делать то, что они хотят» (179). По Баджи -лучше сразу в рай. Своеобразный детский оптимизм выражается в афоризме Баджи: «Я полагаю, что солнце огорчилось бы, если бы мы не него не смотрели» (231). Когда дядя Гарри обещает младшему сладости, если он бросит дохлую мышь, то ему приходится «платить» и старшему, так как тот, уже прагматичный американец, резонно заявляет, что именно он поймал ее.
соединении с возлюбленной. При этом, «крошки» в его судьбе принимают непосредственное участие. С одной стороны, из-за них он всегда оказывается перед своей девушкой в глупом положении. Он посылает цветы в коробке, но не знает, что «крошки» уже успели их выбросить и устроили в этой коробке «колыбельку» для своей куклы, что вызывает у девушки недоумение. Из-за детей рассказчик неоднократно оказывается в униженном положении. Перед любимой он предстает в жалком виде, вылезая из ручья, в который попал, вытаскивая из него детей. «Я поспешно поднял детей и вытащил их на берег, затем сердито вылез сам и попытался встряхнуться, как это делают собаки ньюфаундленды (я сам видел). Но встряска не принесла успеха, поскольку моя штанина уныло хлопала по моей лодыжке, и потоки отвратительной грязи потекли в мои ботинки. Моя коричневая фетровая шляпа упала в ручей, и, пока я выбрался, изрядно промокла» (111). Пеакция любимой девушки, появившейся как раз в этот момент («кажется, вы неплохо провели время»), заставляет его страдать. Оказавшись, наконец, в гостях у Алисы (имя девушки) и ее матери, он со стыда сгорает от хулиганства своих подопечных (они переворачивают тарелки с супом в поисках нарисованных на донышке черепашек»). Но страдая в своей любви из-за детских выходок, Гарри не понимает, что «крошки» способствуют его счастью. Алиса и ее мать воспринимают Гарри как самоотверженного воспитателя, безгранично любящего детей. Это и вызывает в девушке ответное чувство. Правда, их соединение происходит не сразу. Наивные дети декламируют его секретные любовные стихи (он сочинял их вслух, а они выучили) в присутствии уважаемых соседей Алисы и ее матери. У последней вызывают гнев своим наивным стремлением успокоить ее, что ей не надо было волноваться: дядя Гарри крепко держал Алису в руках в экипаже, и она не могла упасть. Но все эти забавные недоразумения перекрывает детская философия любви, простая и ясная. Когда дядя на их прямой вопрос об Алисе уклончиво отвечает, что «уважает» девушку, ей и ее матери они это передают с собственными комментариями. Баджи: «То, что дядя называет уважением, я называю любовью» (130). Таким образом, «крошки» фактически заставляют Гарри и Алису признаться в любви. Более того, Баджи добивает их: «А когда я кого-нибудь люблю, я его целую» (131), и таким образом, заставляет героев целоваться. Детская наивность ломает все социальные условности, дает взрослым хороший урок, в конечном счете, способствуя их счастью.
У Хаббертона юмор и лиризм неразделимы. Некоторые эпизоды романа написаны весьма трогательно. Автор любуется героями, восхищается их человечностью. В нескольких эпизодах у дяди Гарри сжимается сердце: дети вспоминают своего братика, умершего от какой-то болезни. Дядя восхищается их способностью любить, пусть и выражающейся в комической форме. Когда Баджи заявляет, что хотел бы умереть, чтобы на небесах «обнять бога», встретиться и поиграть с братиком, или задает детский вопрос (попадает ли на небо их любимый козлик? Неужели братик его так и не увидит?) у дяди Гарри просто не находится слов.
Заканчивается книга, как и положено произведению в жанре юмористического романа, общим счастьем. Возвращаются родители «крошек», Гарри получает свободу и женится на Алисе, причем в их доме специально предусмотрена комната для Баджи и Тодди, «ужасно милых» (Алиса), «виновников» их счастья. Без них Гарри остался бы безнадежным холостяком. Такой финал прославляет взаимную привязанность людей, любовь и дружбу, истинную человечность.
Критик С. Коллар значение творчества Д. Хаббертона видит именно в изображении особенностей региона (local colorist) и его «словесном бурлеске» (verbal burlesque) и «реализме» (80, 187-188). Стиль Хаббертона также является его достижением. Мастерское обыгрывание особенностей детского произношения, фонетики западного диалекта придает роману очевидное своеобразие и также является не иссякающим источником комизма. Тодди говорит: «I wanthsh my shoes made all nigger» (229), то есть «я хочу, чтобы мои ботинки были совсем черными». Даже дядя Гарри не всегда сразу понимает, о чем говорят «крошки», непонимание приводит к недоразумению, комизм усиливается. Забавны попытки Баджи исправлять произношение младшего брата, который вместо breakfast (завтрак) произносит brepspup, в то время как надо говорить broxbux. Таких примеров в книге можно найти много. Д. Хаббертон выступает как весьма находчивый комедийный писатель, умеющий поддерживать в своей книге комическое напряжение.
Поман «Крошки Элен» закономерно вошел в число классических произведений американской литературы. Д. Хаббертон был одним из первых, кто заложил юмористическую традицию, которую С. Коллар определяет как «юмор плохих детей» (bad-child humor), весьма популярный в конце XIX и XX веке (О. Генри, например). Любопытно, что «Крошки Элен» появились в один год с «Приключениями Тома Сойера» Марка Твена. В этом видится закономерность развития американского комического романа XIX века. Поль же Д. Хаббертона метко определил критик Б. Фуллертон, что в стремлении к развлечению и увеселению читателя его книга «достигла успеха столь блистательного, что явно претендует занять в нашем юморе одно из важнейших мест» (84).
«Нью-Йорк Таймс» (26 февраля 1921 г.). Остается сожалеть, что его творчество до сих пор не привлекло внимание серьезных исследователей.
Еще один юмористический бестселлер XIX века принадлежит Лукреции Хейл (1820-1900). Воспитанная в интеллигентной семье (ее брат - известный писатель своего времени Эдвард Эверетт Хейл), Лукреция Хейл посвятила свою жизнь активной деятельности на поприще феминизма, народного образования (организация и деятельность школ). В литературу вошла как публицист, автор сатирических очерков, а также книг для детей. Ее биографы отмечают изначальный интерес писательницы к острым социальным проблемам. В 1880 году вышла книга «Записки Петеркиных», объединившая фрагменты, публиковавшиеся в периодических изданиях Бостона. Именно с «Записками Петеркиных» и их продолжением «Последние Петеркины» (1886) Лукреция Хейл вошла в историю американской литературы, но, как и в случае с Д. Хаббертоном, не была удостоена внимания серьезных литературоведов.
«Записки Петеркиных» представляют собой произведение весьма своеобразное. Эта книга дает наглядное представление о том, как на практике складывается жанр комического романа (может быть вопреки желанию самого автора). Мировая литература такие случаи знает. Например, «Посмертные записки Пиквикского клуба» Ч. Диккенса. У Л. Хейл отдельные истории, совершенно автономные с точки зрения фабулы, законченные юмористические новеллы постепенно обнаруживали все более тесную внутреннюю связь и, собранные в одну книгу, составили единое целое - роман. «Записки Петеркиных» еще сохраняют некоторую фрагментарность, что и доказывает первоначальный замысел писательницы. В принципе, каждая глава еще может читаться как отдельный юмористический рассказ. Их первоначальная автономность проявляется в сохранившихся в книге противоречиях. Так одна глава посвящена описаниям попыток семейства создать собственную книгу, поскольку «в доме было очень мало книг - несколько учебников, поваренная книга миссис Петеркин и все» (89, 19). Но в других главах, рассказывающих о стремлении Петеркиных «к просвещению» говорится о наилучший в доме библиотеке (энциклопедии, во всяком случае), комический эффект создается неумением семейства читать и понимать прочитанное. Старший сын Агамемнон в посвященной ему главе характеризуется как читающий с детства. Его всегда видят с книгой - значит, в доме есть книги. Но автор не заботится о противоречиях такого рода. Л. Хейл постоянно добавляет какие-то новые черты своим персонажем и идет по пути создания комической семейной хроники.
«Записки Петеркиных» явно отличаются от сатирической публицистики в традиционном жанре «записок», «писем», «дневников». Во-первых, в этих жанрах особое значение имеет повествователь, как правило, являющийся еще и действующим персонажем. У Л. Хейл очевидно стремление показать семью «со стороны», она идет по пути реалиста -романиста. Ее цель - объективное изображение всех сторон жизни конкретной и типичной семьи (в юмористическом варианте). При этом поступки членов этой семьи, события в истории семейства говорят сами за себя. В этом отношении и стиль книги Л. Хейл заметно отличается от стиля традиционных «записок», в которых главное значение имели рассуждения, комментарии автора (или его маски, героя-повествователя). Л. Хейл создает комическую прозу в традициях реалистической художественной литературы. Одна из глав «Записок Петеркиных» написала в драматической форме (реплики персонажей, их монологи, авторские Ремарки). Такая структура характерна для романа, в котором многообразные элементы находятся в тесной взаимосвязи ( один элемент помогает читателю понимать другой).
В справочнике М. Херцберга говорится о первоначально публиковавшихся скетчах Л. Хейл, но сложившаяся книга с точки зрения жанра никак не характеризуется. В указателе «Американские авторы» (редакторы С. Куниц и Х. Хейкрафт, 1938) «Записки Петеркиных» названы «книгой для юношества» (juvenile), слово «роман» в данном случае осторожно не употребляется.
«Записки Петеркиных» - это законченный эпизод, отдельная история. Но эти отдельные истории неоднократно вспоминаются в последующих главах (например, злоключения с купленным пианино или трудности в содержании коровы). Петеркины делают выводы (пусть нелепые, забавные) из своих затруднений, и читатель должен держать в памяти все предыдущие главы. Отдельные мотивы (корова, снег) связывают эпизоды в единое целое, получается история цельная, единая для всех фрагментов. Читатель начинает воспринимать книгу как последовательную хронику. Действие происходит летом, потом осенью, зимой, весной. События закономерно сменяют друг друга. Они связаны с календарем (природные явления, праздники и выходные). Поменять рассказы местами уже невозможно. Отдельные эпизоды (сценичная глава об опоздании на торжество, домашняя постановка, импровизация) будут читателю непонятны, если он не знает эпизодов из предшествующих глав, он просто не поймет поступки Петеркиных, вырванные из контекста всей книги, если не знает их привычек, последовательно излагающихся с первой главы.
У Лукреции Хейл сложилась связная история, сложился роман - комическая семейная хроника, которая, несмотря на не слишком большой объем, все-таки с достаточно полнотой охватывает все стороны жизни провинциальной американской семьи, типичные черты характеров ее членов. По сути дела «Записки Петеркиных» представляют собой пародию на большой «семейный» роман.
Комизм в «Записках Петеркиных»- прежде всего комизм ситуаций. Он строится на многочисленных недоразумениях и злоключениях Петеркиных, в которых виноваты чаще всего они сами. То миссис Петеркин принимает стул за свое кресло-качалку и, по привычке, опускаясь в него, «чуть не ломает себе спину» (59). Не ладится у Петеркиных домашнее хозяйство (молоко то замерзает, то скисает). Что-нибудь всегда разбивается, портится, ломается, не получается. Семья остается без завтраков и обедов, в поездках без багажа, при позднем возвращении домой, разумеется, без ключа. Одно недоразумение приводит к другому, комические ситуации быстро меняют друг друга. В этом состоит особенность фабулы «Записок Петеркиных». Практически читатель от смеха не отдыхает, поскольку комические микроситуации следуют одна за другой.
Семья Петеркиных - довольно большая: миссис Петеркин (фактически глава семьи), мистер Петеркин, трое старших детей и неопределенное число младших. Перед читателем проходят будни семейства, их хлопоты по устройству дома, подготовка к праздникам (Новый Год, День Независимости), попытки летнего отдыха на лоне природы.
Юмор Лукреции Хейл связан в первую очередь с очевидным преувеличением наивности членов семьи Петеркиных, их жизненной непрактичностью, неприспособленностью и элементарной человеческой глупостью. Преувеличенная глупость - богатый источник комизма « Записок Петеркиных», гипербола - любимый прием писательницы. Фантастическая глупость Петеркиных - это, конечно, особая комическая условность, опять же - закон жанра. Фактически Петеркины не способны решить ни одной жизненной проблемы. Перед «ударами судьбы» Петеркины совершенно беспомощны. Мистер Петеркин завидует плотнику, ремонтирующему их кухонный лифт, поскольку этот счастливый человек может пообедать. Элизабет Элиза, собираясь в дорогу, захлопывает крышку сундука, при этом прищемивщую ее платье, и, забытая всеми, долгие часы страдает в одиночестве до самого «спасения». Неразрешимой проблемой для Петеркиных становятся малейшая неурядица или недоразумение. Как «бог из машины» на страницах романа появляется некая «леди из Филадельфии», женщина здравомыслящая и добрая, каждый раз подсказывающая Петеркиным выход из того или иного положения. Так целая глава посвящена мучениям Петеркиных из-за соли, оказавшейся в чашке кофе миссис Петеркин вместо сахара. Лишь мудрый совет «леди из Филадельфии» налить другую чашку прекращает попытки Петеркиных восстановить первоначальный вкус испорченного кофе. Таких сцен в книге десятки. К «леди из Филадельфии» посылают гонцов, шлют ей письма, призывают лично. И только ее решение заканчивает очередной эпизод - недоразумение. «Агамемнон был в колледже, все дети ходили в школу, но как семья, они так и не поумнели» (8), -пишет Л. Хейл. Но Петеркины не просто глупы. Это глупцы с определенной логикой и философией. Они сами понимают свою недалекость, стремятся ее восполнить «образованием», «изучением» книг, «знанием» иностранных языков. Но когда их планы в очередной раз рушатся, опорой им (и оправданиям) становятся их привычки, неистребимые никаким образованием. Элизабет Элиза (дочь, названная именами двух тетушек) так оправдывает провал своего брата на экзамене: «Я думаю, эти профессора многого не знают. Иначе они не задавали бы тебе столько вопросов, а сами рассказывали бы тебе о чем-нибудь» (141). Петеркины понятия не имеют о смысле знаний, они лишь слепо копируют то, что делают другие. Так, постановив на семейном совете «быть образованными», они решают изучить «все», для чего берут первый том энциклопедии (на букву «А») и решают применять слова только на эту букву. Для изучения биологии дети посылаются в хлев наблюдать за коровой и тому подобное.
не потому, что им его жалко, а потому, что «уже дело шло к полудню, а миссис Петеркин еще не выпила чашку кофе» (14). Когда в результате снежной бури дом Петеркиных оказался отрезан от мира, настоящей трагедии для них становится не безуспешность и бессмысленность попыток прорубить дыру в стене «на противоположную сторону», а осознание того факта, что они «зря встали рано». Петеркины готовы умереть с голоду из-за опоздания мясника при наличии съестных припасов, поскольку «в семье Петеркиных было правило, что никто не может есть какие-либо овощи совсем без мяса» (26).
В описании дотошности Петеркиных, их слепого следования заведенным раз и навсегда порядкам, конечно, есть элемент сатиры. Если у Д. Хаббертона юмористически изображались проказы наивных детей, то обращение к чрезмерной наивности и глупости взрослых Л. Хейл не может не предполагать смеха сатирического. Правда, и здесь не следует преувеличивать его значение. Сатира не была основной целью писательницы при замысле «Записок Петеркиных». Прав Б. Фуллертон, утверждающий, что книга Л. Хейл написана «в духе веселого фарса» и что ее делают еще лучше отдельные элементы сатиры (84). Сатира в книге - лишь малая ее часть. Трудно согласится с Д. Хартом, называющим книгу «веселой» (springly) сатирой на культуру Бостона», и H. Самохваловым (кстати, единственным отечественным исследователем, который отметил книгу Л. Хейл), считающим «Записки Петеркиных» «замечательной сатирой». H. Самохвалов определяет книгу как «роман-гротеск» и видит в ней «слабость», выражающуюся в «отсутствии острых социальных проблем, приглушенности социальной критики» (45, 338). Думается, что мнение является следствием сложившегося в отечественном литературоведении предвзятого подхода к юмористике, требующей особых критериев при ее оценке.
Сатирический элемент в «Записках Петеркиных» присутствует. В одной из глав члены семьи участвуют в празднике, посвященном Дню Независимости. Их патриотизм при этом показан в издевательских тонах. Петеркины не помнят текста Декларации, который следует читать вслух во время праздника, но ритуальная сторона дела для них важнее, тем более что текст Декларации так в доме Петеркиных и не найден. Поэтому им достаточно несколько слов из первой фразы Декларации. «Некоторые из собравшихся решили, что «единый народ» это весьма удачное место для прекращения чтения, и маленькие мальчики взорвали в честь народа новые хлопушки» (88). Праздник Независимости подается Л. Хейл как фарс, грандиозный балаган с фейерверком, случайным взрывом самодельного пороха, с чуть не умершей от страха миссис Петеркин. «Они пели патриотические песни, они рассказывали истории, зажигали педарды и пугали ими кошек» (86). Уже здесь сатирические ноты заглушаются карнавальным юмористическим смехом. А чаще всего в «Письмах Петеркиных» такой смех доминирует. Мотивы карнавала, переодевания часто встречаются в романе. Петеркины наряжаются в экзотические одежды при постановке в домашнем театре, одетые в костюмы исторических лиц и книжных героев поражают всех на литературном конкурсе и особенно попутчиков в поезде. Пазвлекательный комизм, все-таки, в романе на первом плане. Но это как раз и является его достоинством. Л. Хейл смешит, развлекает читателя мастерски. Объект насмешки -общечеловеческая глупость. То Петеркины не могут сдвинуть с места повозку, пока не убеждаются, что лошадь привязана к ней головой, то лошадь просто забывают отвязать, и из-за этого откладывается пикник. Петеркины по-своему находчивы, но их находчивость идет вразрез со здравым смыслом. Если елка не помещается под потолок, в нем делают дыру, а в верхней комнате строят «бугор». Неудачно поставленное пианино приводит к необходимости играть на нем, сидя на веранде. Как и в романе Д. Хаббертона, много недоразумений в книге Л. Хейл создают дети. И у нее основным приемом в этом случае служит комическая гипербола. В день очередного праздника дети будят всех, дуя в рожки: «Число этих рожков было замечательно. Как будто каждая корова в этой местности поднялась и задула через оба своих Рога! « (82). Дети создают в романе особую комическую суету. «Они постоянно вбегали в дом и выбегали наружу, и было трудно их сосчитать. Поэтому никто точно не знал, сколько их было» (149).
Но комизм у Л. Хейл создается не только с помощью конструирования забавных ситуаций. Ей удается создать и полноценные комические характеры. Из персонажей романа своей обрисовкой явно выделяются миссис Петеркин и старший сын Агамемнон. Хозяйка дома - женщина в целом добрая и заботливая. Она, например, отворачивается, когда лошадь бьют кнутом, не вынося никакого насилия. В подобных ситуациях она хоть и смешна, но явно симпатична. В целом же она является комически условным характером, в котором соединились в искаженном виде такие американские качества как практичность и прагматизм. Когда обед по целому ряду причин опаздывает, но, наконец, поспевает, миссис Петекин, во-первых, ради сохранения традиции пунктуальности, а, во-вторых, из соображений экономии предлагает оставить его на завтра (время обеда все равно прошло). В другой ситуации, когда Петеркиным предлагают сменить место жительства, так как на месте их дома будет вокзал, миссис Петеркин вполне серьезно обдумывает возможность отдать под вокзал нижний этаж дома, а жить остаться на верхнем этаже. «Они могли бы обедать в ресторане, это создало бы удобство для путешествий, поскольку не было бы опасности опоздания на поезд, лишь бы только знать в какую сторону ехать» (III). Весьма далека миссис Петеркин от политики, как и от всей реальной действительности. Под стать ей и ее старший сын Агамемнон, который учился в пяти колледжах, но ни один не закончил. Он совершенно не способен к логическому мышлению.
Каждая сноска в читаемой им книге, заставляет его обращаться к энциклопедии, он бесконечно уходит от главного и совершенно не способен довести какое-либо дело до конца. Будучи любознательным, стремящимся к знанию, Агамемнон, однако, «никогда не находил верных решений» (140). Беда семьи состоит в том, что Петеркины слишком полагаются на его ученость, что приводит к забавным положениям, движет сюжет романа.
путешествии представляет собой по сути дела перечисление всего того, что Петеркины стремились сложить в свои сундуки, чемоданы, сумки, коробки. Извлечен, например, запылившийся атлас «самое время изучать географию». Весь комизм здесь связан с описанием загрузки, разгрузки, снова загрузки, занимающих все лето. Тот же прием используется в главе о пикнике. После долгих споров Петеркин берут с собой массу ненужных вещей (барометр, солнечные часы и прочее), но забывают вилки и корзину с едой. Эта сцена фактически повторяется лишь с некоторыми различиями при описании поездки к дедушке в деревню, на природу.
носили «ботинки из индийской резины». Писательница постоянно напоминает о них читателю: при описании их обучения в школе, где они снимают и надевают их, ничем другим не занимаясь, на прогулках, при приеме гостей. Очеpедное упоминание о «ботинках из индийской резины» заменяет длинные описания, юмористика легко достигает своей цели - насмешить читателя. Важно отметить, что такой прием срабатывает в книге как едином целом. В отдельном рассказе этот прием не сработал бы. Пасчет делается именно на знакомство читателя с повторяющейся деталью. Таким образом, и отдельные приемы помогают внутреннему единству произведения, способствуют его «романности».
«Записки Петеркиных» Л. Хейл весьма показательны в плане одного из путей формирования комического романа в американской литературе. Справедливо пишет Б. Фуллертон: «Ее метод настолько необычен и эффективен, что, похоже, она имеет право занимать среди американских юмористов постоянное и, возможно, уникальное место» (84). Безусловно, своей книгой Лукреция Хейл внесла вклад в развитие комической литературы США.
При анализе лучших образцов юмористического романа в литературе США XIX века нельзя обойти произведения довольно известного писателя второй половины XIX - начала XX веков Фрэнка (Френсиса) Стоктона (1834-1902). Практически все значительные справочники и энциклопедии по американской литературе содержат о нем хотя бы небольшие статьи, его творчеству посвящена специальная монография М. Гриффина «Фрэнк Стоктон. Критическая биография» (1939). Неудачливый медик, ставший издателем и журналистом, автором многочисленных книг для детей, Ф. Стоктон приобрел известность своими рассказами, публикация которых вызвала огромный читательский интерес и восторженные отклики рецензентов, высоко оценивших мастерство Стоктона как комического писателя. У Д. Хоуэллс, классик американской литературы, писал в «Харнерс Мэгэзин»: «Он, конечно, один из наиболее изобретательных талантов, не только открывающий новый вид юмора и фантазии, но и аккумулирующий неисчерпаемое богатство деталей в каждом новом достижении, наименьшее из которых все же богаче, чем написанное кем-то другим» (147, 105). В рецензиях и аннотациях на такие известные сборники Стоктона, как «Леди или тигр?», отмечается мастерство писателя как развлекателя смехом, его юмор характеризуется как «неувядающий», используется даже понятие «чистая стоктонеска» (entire stoktonese) (147, 105).
Но Ф. Стоктон был для своего времени и известным романистом. Ему принадлежат «приключенческие романы («Приключения капитана Хорна», 1895), в которых есть элемент специфического юмора, но литературная слава Стоктона связана именно с комическим романом «Кораблекрушение миссис Лекс и миссис Элшайн» (1886), названным в «Читательской Энциклопедии американской литературы» (1962) М. Херцберга «забавным романом». Эта книга своим появлением вызвала настоящую сенсацию. В «Американской энциклопедии «издания 1944 года не только имеется колонка о жизни и творчестве его автора, но сам роман в отдельной статье удостоен краткой оценки и пересказа наравне с такими шедеврами американской литературы XIX века, как «Последний из Могикан» Ф. Купера, «Моби Дик» Г. Мелвилла, «Бостонцы» Г. Джеймса. Этот факт подтверждает огромную популярность книги Стоктона, чье имя на страницах отечественных литературоведческих исследований лишь однажды упомянуто без какого-либо анализа (Н. Самохвалов, «Американская литература XIX века, 1964, с 192). Между тем, вклад Ф. Стоктона в развитие комического романа в американской литературе представляется весьма значительным. В «Американских авторах», 1600-1900» (1938, редакторы С. Куниц и Х. Хейкрафт) говорится об «оригинальности» Ф. Стоктона, «поставившей его во главе юмористов мирных 80-х годов». При этом отмечается, что появление «Кораблекрушения...», «наиболее популярного его романа «приходится как раз на пик его славы, и книга является вершиной его творчества. Здесь же делается вывод об «уникальном месте» Стоктона среди американских юмористов, о «неудержимости» его юмора. Такие высокие оценки вполне обоснованны. Роман «Кораблекрушение миссис Лекс и миссис Элшайн», несомненно, является творческой удачей ее автора.
как таковые (робинзонада, морские круизы), а комический эффект, производимый необычайностью ситуаций и поступков персонажей, а также внутренними свойствами их характеров в столкновении с экзотической реальностью. «Кораблекрушение... « это роман комических приключений. Он включает в себя традиционные сюжетные ходы (жизнь на необитаемом острове и др.), но угол зрения автора - всегда комический. Он допускает очевидную юмористическую фантастичность. Его героям фактически ничто не грозит. Читатель не сомневается, что с ними не произойдет что-нибудь страшное, что выход будет найден, и не переживает за героев (как в традиционном жанре романа приключений). Читатель ждет очередной комической ситуации и этим развлекается. Здесь и проявляется мастерство Ф. Стоктона - юмориста, умеющего поддерживать комическую интригу. Допускаются маловероятные в реальной жизни случайности и совпадения, но читатель и не должен проводить прямые параллели с реальностью. Юмористическая условность, типичность для произведений «легкой прозы « сюжета, ведущего от несчастья к общему и полному счастью - закон жанра, принимаемый читателем. Ценность книги - не в проблемах, не в социальных обобщениях (хотя и они в определенной мере имеют место, к ним мы еще вернемся). Комическая образность для эстетического наслаждения - вот цель Стоктона, которая не может считаться недостойной пера любого талантливого автора.
Сюжет «Кораблекрушения» развивается последовательно в духе традиции приключенческого романа. Все события подаются через главного героя - повествователя, постоянного участника действия. Это молодой человек, интеллигент, любитель путешествий. В романе он выступает как объективный хроникер, повествующий о событиях, в которых участвует непосредственно или которым является свидетелем. При этом развивается и его собственная сюжетная линия: по ходу романа он знакомится в силу обстоятельств (оба жертвы катастрофы) с милой девушкой, влюбляется в нее и, наконец, женится, преодолевая сопротивление ее отца - зануды. Поман сюжетно распадается на несколько частей: кораблекрушение и пребывание персонажей на острове, приключения в снежных горах Калифорнии, эпизоды жизни в провинциальном американском городке. Кораблекрушение сближает персонажей романа, делает их друзьями, ведет (как это не парадоксально) к их общему счастью, которым, как и положено юмористическому роману, кончается книга Ф. Стоктона. По ходу действия появляются второстепенные персонажи, что значительно обогащает книгу, не мешая при этом обрисовке персонажей основных. Их трое. Кроме героя - повествователя - это две женщины «средних лет» (скорее, все-таки, старушки), две вдовы, также любительницы путешествий. «Эти две достойные дамы большую часть своего времени проводили на палубе, на которой они всегда сидели рядом в местечке на корме корабля, что уберегало их от ветра и плохой погоды» (148, 3). Миссис Лекс и миссис Элшайн и являются главными источниками комизма в романе. Пассказчик мистер Крейг, в сущности, не является остряком, шутником. Во всяком случае, юмор исходит не от него. Герой просто сообщает, что в поведении двух пассажирок его многое изумляет. Случай сводит их в одной лодке, в которой все трое спасаются после столкновения двух кораблей. И в дальнейшем фактически пишется хроника робинзонады старушек, их спасения из горных снегов и других приключений. Крейг ведет повествование бесстрастно, а комизм возникает как раз на контрасте объективного повествования и необычности поступков и суждений старушек.
Герои Стоктона - его несомненное художественное достижение. Миссис Лекс и миссис Элшайн раскрыты достаточно глубоко психологически, автор всесторонне показывает их мышление, убеждения, привычки, мотивирующие их своеобразные поступки, и книга становится не столько романом приключений, сколько «психологической юмористикой».
При сравнении персонажей Ф. Стоктона и Л. Хейл сразу становится очевидным принципиальное отличие в их комическом содержании. Если у Л. Хейл комизм создается невероятной глупостью ее персонажей, их нелогичностью, то у Ф. Стоктона -наоборот, комизм исходит от чрезмерной логичности, практицизма миссис Лекс и миссис Элшайн. Героини Ф. Стоктона - совсем не глупые. Как раз их восхитительная находчивость в самой критической ситуации веселит читателя. Автор сознательно преувеличивает их способность противостоять невзгодам и недоразумениям. У Л. Хейл суть комизма в том, как герои сами создают себе трудности, у Ф. Стоктона в оригинальных способах их преоделения.
Прежде всего, миссис Лекс и миссис Элшайн типичные американки, несущие в себе характерные психологические черты американских провинциалок. Комически подаются такие специфические американские качества, как практичность в любой ситуации, рациональность мышления, постоянные поиски выгоды. Они постоянно испытывают чувство гордости по поводу своего американского гражданства и совершенно уверены в превосходстве американцев над другими народами. Автор посмеивается над их убеждениями, не скрывая своей к ним симпатии. В провинциальной дотошности миссис Лекс и миссис Элшайн, их иногда чрезмерной деловитости и расчетливости можно усмотреть элемент сатиры, но его здесь еще меньше, чем у Д. Хаббертона и Л. Хейл. Американские привычки персонажей в романе служат в гораздо большей степени целям юмористики, чем сатиры. Как типичные американки миссис Лекс и миссис Элшайн доверяют деньгам, относясь к ним с большим уважением. Когда дело касается денег, они очень щепетильны. С одной стороны, они не забывают, что заплатили за билеты первого класса, что позволяет им учитывать этот факт при спасении, с другой - они фанатично откладывают в кувшин деньги за каждый день проживания в доме на необитаемом острове, составляя при этом для неизвестных хозяев и подробный реестр всех расходов (потом кувшин с «уплаченными» деньгами будет предметом взаимных уступок, комичного состязания в честности и порядочности). Будучи экономной в своей повседневной жизни, миссис Лекс не просто вычерпывает воду из тонущей лодки, но использует ее, «раз уж она тут есть», для мытья банок.
«необразованных женщин». «В своей грамматике они часто делали ошибки, и в их произношении и выражении чувств в значительной мере проявлялся провинциализм Средних Штатов. Но, несмотря на то, что они взяли с собой в море свои деревенские представления, они обладали очень развитым здравым смыслом, который полезен везде, и пользовались им способом, весьма для меня забавным» (3-4). Именно здравый смысл в его необычных проявлениях и составляет специфику комизма романа Стоктона. Злоключения героинь становятся всего лишь их забавным времяпрепровождением. Миссис Лекс и мисс Элшайн и в голову не может прийти мысль о том, что они могут утонуть, умереть с голода. Дело в их жизненной философии. Поэтому они невзгод не боятся, понимая, что выход из положения зависит от них самих. Более того, «затруднения, дающие пищу для их ума, действительно поднимали их дух» (133). Таким образом, трудности для них даже привлекательны, поскольку дают им возможность проявить свои способности, что и описывается в массе комических эпизодов. Ничто не может вывести героинь из равновесия. Увидев лодку с возможными спасителями, миссис Элшайн думает не о спасении, а о том, не прихватили ли с собой спасители немного краски индиго, поскольку при последнем купании она использовала все свои запасы - то есть, ее волнует (и никогда не переставала волновать собственная внешность, даже на необитаемом острове). Героини Стоктона - вполне земные женщины. Миссис Элшайн говорит в море, что «предпочитает почву под ногами и ближе, чем на расстоянии в шесть миль» (35). Вполне логично и возвращение из тонущей лодки героинь на не до конца утонувший корабль (который по логике вещей должен их отпугивать). «Я плыла на корабле, и поскольку он не потонул, я бы предпочла быть на нем», - так миссис Элшайн выражает свою элементарную жизненную логику.
возникает комический эффект. Та же миссис Элшайн, по сравнению со своей подругой более мягкая и эмоциональная, признается в своем страхе при потоплении корабля: « У меня было чувство, будто по моей спине вверх и вниз ползает устрица» (9).
В другом месте романа она же признается, что боится духов. Для нее это пострашнее, чем «съезжание на матрасе со снежной горы, даже если вы должны это делать, лежа на спине» (183) - один из эпизодов романа описывает, как вся компания, избегая снежного плена, съезжает на матрасах с Гор в долину. Психологические, да и физические возможности героинь вытесняют их человеческие слабости.
В любой ситуации миссис Лекс и миссис Эшлайн в первую очередь проявляет комичное хладнокровие и забавную выдержку. Когда тонет их корабль, миссис Лекс не желает прыгать в воду, подобно другим пассажирам, поскольку это неудобно и нерационально (прыгать высоко). «Мое мнение: нам следует подождать, пока корабль не утонет поглубже, и тогда мы будем ниже по отношению к лодке « (8).
Пассказчика поражает их предусмотрительность, будто они всю жизнь только и делали, что спасались во время кораблекрушений. Прежде чем оттолкнуть лодку от тонущего корабля, две миссис не один раз проверяют, все ли необходимое взято с собой, уточняют, в каком направлении разумней плыть. Иногда в предусмотрительности комично проявляются их ложные представления и та же провинциальная ограниченность. Перед спуском в лодку миссис Лекс надевает черные чулки, так как она где-то вычитала, что «акула никогда не нападает на чернокожих» (29). Черные чулки против акул становятся правилом, и даже рассказчик принуждается надеть темные брюки.
«Неужели вы полагаете, мистер Крейг, что миссис Элшайн и я могли бы покинуть этот корабль, не взяв с собой что-нибудь поесть по дороге?» (31), - удивляется миссис Лекс. Плавающие в открытом море старушки извлекает из карманов немецкие сосиски («самое лучшее в случае кораблекрушения и тому подобных вещей»), сухие бисквиты («хлеб помогает против диспепсии» - и в этом положении они заботятся о своем пищеварении) и даже выпивку (миссис Лекс «никогда не путешествует, не имея с собой немножко виски, уже разбавленного водой и готового в случае необходимости к употреблению»). Юмористическая ситуация совершенно оригинальна. «Плавая подобным образом, с руками и плечами над водой, мы очень даже неплохо устроили прием пищи, состоящий из сосисок и бисквитов (32), - без всяких эмоций констатирует повествователь, что и создает комический эффект. Подобных сцен в романе множество.
Во всех случаях жизни миссис Лекс и миссис Элшайн любят соблюдать порядок. Перед потоплением корабля миссис Лекс призывает: «Если нам суждено оказаться в воде, давайте сделаем это прилично и по порядку. Будет гораздо лучше опуститься вниз поочередно, чем шлепнуться в воду всем сразу « (21). И в дальнейшем в любой ситуации старушки проявляют стремление к порядку, благоустраивают жилища, организуют питание и тому подобное.
Практичность и прагматизм - это главные черты героинь романа. Но комизм книги исходит не только от этих свойств их характера. Есть в старушках и человечность, известная поэтичность. Еше не выбравшись на берег, не обретя спасения, миссис Элшайн выражает желание захватить «на память» красивую веточку коралла. Очень любят старушки развлечения, особенно смешные зрелища. Наблюдая за выходками матросов, развлекающих путешественниц, миссис Элшайн заключает: « Я часто слышала, что в этих жарких странах кокосовых орехов ужимки обезьяны достаточно, чтобы заставить каждого долго смеяться, но я уверена, что матросы для этого подходят гораздо лучше» (89). Это уже остроумие, умение метко оценивать увиденное явление.
Ф. Стоктона называет «писателем вне социальных проблем». В целом, такая оценка представляется верной. Политические проблемы могут лишь промелькнуть на страницах его книги. Путешественницы демонстративно отворачиваются (как и сам автор) от политики, поскольку она идет вразрез с их пониманием здравого смысла. Лишь один раз, снова проявляя свой американизм, миссис Элшайн отвергает французские обычаи, касающиеся приемных матерей, поскольку «за этим последуют гильотины» (1899). Здесь проявляются одновременно и известный консерватизм миссис Элшайн, и ее патриотизм, этим исчерпываются ее знание политики и истории, которые ей совершенно чужды.
между собой, составляя нечто неразрывно целое (как Дон Кихот и Санчо Панса). Миссис Лекс - «скорее высокая женщина, костистая и мускулистая, убежденная в своем превосходстве», миссис Элшайн - «немного помоложе своей подруги, немного ниже ростом и значительно толще» (2). Одна без другой просто немыслима.
«та ее часть, которая находится в воде, чувствует себе гораздо более комфортабельно, чем та, которая наруже» (29), а когда она в мокром платье оказывается на берегу, простодушно делает вывод: «И теперь я знаю, почему рыбе удобнее держатся в воде, когда ее из воды вытаскивают» (49). Так же по-детски старушки сообразительны. Непонятные вещи они легко понимают в доступных им образах и привычных понятиях. Когда их лодка тонет, в руках у них остаются лишь весла, грести они не умеют, но рассказчик уже знает, как их обучить: на помощь приходит образ метлы. «Другое весло в образе метлы, и его использование сразу стало для них привычным, и дело сразу пошло хорошо» (27).
Стоктон и его повествователь Крейг явно любуются старушками, проявляющими лучшие человеческие качества: способность к любви и дружбе, честность и порядочность. Они не просто умны, но борются с глупостью. Желая сначала поженить одного из моряков на дочке соседа-глупца Грутенгейнера, миссис Элшайн затем отказывается от своего намерения, не желая способствовать размножению дураков: «Я скажу вам, что эта страна не может больше терпеть Грутенгеймеров! « (234). Миссис Лекс и миссис Элшайн призваны приносить людям добро. Подобно детям у Д. Хаббертона, они способствуют личному счастью Крейга, фактически вынуждая его и девушку Пут полюбить друг друга ради высшего удовольствия устраивать помолвки и свадьбы. Комичность любовной сюжетной линии заключается в преодолении сопротивления отца девушки мистера Эндеpтона, персонажа, также достаточно глубоко разработанного в сапфи^-юмоpистическом ключе. Бесчувственный педант и сухарь, помешанный на книгах, трус и жадина, принципиальный до тупости, Эндертон привык всегда командовать. Пут говорит о нем: «Даже, когда мы идем в церковь, он всегда идет впереди всех нас» (198). Укрощение «строптивного» отца согласно разработанному старушками плану происходит длительным его кормлением рыбой, неоднократным изгнанием из библиотеки под предлогом очередной уборки до тех пор, пока ему не приходит в голову сделать дочь хозяйкой дома, в котором нашли приют все участники действия романа. При подготовке свадьбы старушки разворачивают бурную активность, и эта веселая суета остановится важной частью комической поэтики романа Ф. Стоктона.
Миссис Лекс и миссис Элшайн действительно могут оказывать влияние на других людей. Полюбив их за лучшие человеческие качества, матросы утонувшего корабля ради них оставляют море, становятся «сухопутными моряками», выполняющими обязанности слуг в доме миссис Элшайн. При этом Стоктон в очередной раз находит способ рассмешить читателя. Сохраняя некоторые морские привычки, моряки сеют лук, всходы которого образуют силуэты кораблей, якорей и так далее, а, получив задание покрасить сарай, построенный в виде корабля, придают ему цвет «хорошо загорелой человеческой кожи» и наносят на него рисунки - «татуировки». «Пуль был разрисован голубыми точками, похожими на татуировку, длиннющий трос несколько раз охватывал все строение, морская змея, почти такая же длинная, как и трос, восемь якорей, два корабля под всеми парусами с множеством орудий и флагов заполнили всю оставшуюся площадь стен « (233).
«нежным», «ласковым», «великодушным» (gentle humor). Такое определение в полной мере раскрывает специфику комизма в произведениях Ф. Стоктона, писателя «вне социальных проблем». Свое дарование юмориста он проявил и в других произведениях, меньших по объему. В юмористической повести «Синдикат Великой войны» (1889) нет ни героев, ни характеров. Комически описана война между Англией и США, которую ведет за последних некий Синдикат, с помощью изумительной техники (несколько наивная научная фантастика), разрушающий боевые корабли англичан и вынуждающий подписать мир. Война проходит фактически без жертв с обеих сторон (в результате несчастного случая погиб лишь один американский матрос). Комизм в повести создается в основном за счет описания воинственности англичан, стремящихся любым путем доказывать свое «превосходство». Война показана как комический фарс. Подводные корабли американцев - «крабы» клешнями отрывают винты у английских кораблей, делая их эскадру совершенно беспомощной. При этом американцы всячески подставляются под снаряды неприятеля, доказывая тем самым свою неуязвимость и бессмысленность войны. Забавно сатирическое описание беспомощного английского крейсера, из-за оторванного винта потерявшего управление, но продолжающего стрелять направо и налево в своей претензии доказать миру, что Британия по-прежнему является владычицей морей. Фрагман английского флота уносит в море ветром, «подобно бревну в восемь тысяч тон» (98). Владея разрушительным оружием, американцы лишь демонстрирует его «аннигиляционные возможности», предупредив заранее противника.
изучаться во всех школах земного шара.
юмористического романа, имеющего свои условности, и к которому следует применять особые критерии при его оценке.
Литература, которую создали Д. Хаббертон, Л. Хейл и Ф. Стоктон имеет важное социальное и эстетическое значение. Читателя волнует не только социальные проблемы. Поэтому беспроблемная литература тоже имеет право на существование. В ней есть потребность. «Легкое чтение» ради психологической разгрузки столь же необходимо, как и размышления над серьезными вопросами современности.
оказывается вне внимания академического литературоведения из-за недооценки эстетической стороны и социальной функции этих произведений. В литературоведении сложился стереотип подхода к анализу художественной литературы, согласно которому произведение должно в первую очередь содержать в себе какие-то идеи, теории, концепции. Пазвлекательность считалась всегда далеко не самым главным свойством художественной литературы. Думается, эту точку зрения надо пересматривать. Не отрицая важности литературы «идейной», надо признать художественную значимость литературы развлекающей и разрабатывать особые критерии ее оценки.
Юмористический роман, отражая народную смеховую культуру, развивает оптимистическое мировоззрение у читателя. Американские юмористы выработали особую эстетику комического, неразрывно связанную со спецификой национальной американской литературы в целом. Применяя термин М. Бахтина к американскому юмористическому роману XIX века, можно сказать, что Д. Хаббертон, Л. Хейл и Ф. Стоктон в своих книгах дали лучшие образцы народного «карнавального смеха», а поскольку народные традиции лежат в основе жанра, он не может не быть продуктивным. Д. Хаббертон, Л. Хейл и Ф. Стоктон - авторы прекрасной, мастерски написанной юмористики, и в историю американской литературы их книги по праву вошли как классика комического жанра.