Реализм, модернизм, постмодернизм
Настоящий некалендарный XX век начался с войны, которая поразила людей количеством и бессмысленностью жертв, с Первой мировой войны (1914—1918) в истории человечества. На фоне колоссальных потерь, понесенных европейскими странами (1,8 миллиона убитых в Германии, 1,7 миллиона — в России, 1,4 миллиона — во Франции, 1,2 — в Австро-Венгрии, 947 тысяч человек — в Великобритании), потери Америки выглядят не слишком большими: 48 тысяч убитых.
США вступили в войну поздно (в апреле 1917 года), неохотно, без четкой уверенности в правильности предпринимаемого шага. Учитывая масштабы европейской катастрофы, правительство ожидало, что Америка как мировая держава сыграет главную роль в решении исхода войны. Но обычные американцы, которые видели эту кровавую бойню своими глазами и участвовали в ней, пережили настоящий шок и не желали разбираться в политической и экономической подоплеке происходившего.
Страна вышла из войны морально и духовно опустошенной, потерявшей веру в технический прогресс (который, как оказалось, не только не гарантировал людям благополучие, но напротив, привел мир к грандиозным бедствиям), в поступательное движение истории (которая завела человечество в тупик), утратившей оптимистические иллюзии и само ощущение стабильности человеческого существования. Безверие, скепсис, отчаяние и растерянность доминировали в общественных умонастроениях послевоенной Америки и резко контрастировали с материальным процветанием страны.
Первая мировая ускорила изменения, обозначившиеся во всех сферах жизни государства еще на рубеже столетий: падение авторитета церкви и семьи, стремительный рост городов, расцвет промышленности, рост национального рынка и производство товаров потребления. Уровень жизни в Америке был высок, как никогда и ни в одной стране мира. Нация завороженно осваивала технические новинки, самозабвенно делала и тратила деньги, стараясь не упустить ничего, из того, что предлагал сегодняшний день: завтрашний, как показал недавний опыт, мог просто не наступить.
Там, где границы дозволенного в речи, манерах и поведении не были отменены, они были беспредельно расширены. Слово "пуританин" стало едва ли не оскорбительным: оно обозначало человека, который боялся удовольствий и стремился навязывать свои взгляды другим. Быстрое раскрепощение морали, особенно среди молодежи, весьма беспокоило клерикальные и правительственные круги. Правительство, заранее прогнозировавшее возможность послевоенного падения нравов, еще в 1919 году приняло Восемнадцатую поправку к Конституции: был введен "Сухой закон".
Никто, однако, не спрогнозировал последствий "Сухого закона" — появления и роста организованной преступности и других беззаконий, связанных со стремлением обойти Восемнадцатую поправку. Обнаружилось и дополнительное последствие Поправки, менее заметное, но столь же долговременное — изменение отношения Америки к факту потребления спиртного. Привычка пить и напиваться не воспринималась более как удел славянских и латиноамериканских иммигрантов, деградировавших аборигенов и белых бедолаг, — нет, она стала манерой, артистическим стилем, знаком искушенности и свободомыслия. За период действия "Сухого закона" (1919—1933) в столице США Вашингтоне вместо 300 заведений, имевших официальную лицензию на торговлю спиртным и закрытых в 1919, появилось 700, естественно, подпольных.
Противоречивые и непредсказуемые 1920-е были, помимо прочего, и временем серьезного нарушения гражданских свобод. Разобщению нации, ее разделению на "своих" и "несвоих" способствовали длительный судебный процесс и казнь Николо Сакко и Бартоломео Ванцетти (1920—1927), а также принятие Закона о национальной принадлежности (1924), запрещавшего въезд в США иммигрантам из Азии и ограничивавшего доступ иммигрантам из Южной и Восточной Европы.
Поощренные подобным правительственным курсом, частные граждане начали преследование политических, религиозных и этнических меньшинств. Некоторые противодействия этим акциям оказывала общественная организация, под названием "Американский союз гражданских свобод", сформированная в 1920 году. Более широкое общественное мнение, однако, выражала другая организация, которая возникла значительно раньше — Ку-клукс-клан, отряды белых балахонов. С 1920 по 1925 количество членов Клана выросло с приблизительно пяти тысяч до пяти миллионов человек.
Двадцатые были временем резких контрастов во всем — в том числе и в сменивших один другой образах президентского правления: от коррумпированной администрации Уоррена Хардинга (1920—1923) к аскетизму Кэлвина Кулиджа (1923—1929), служившему цели создания "государства бизнесменов". Это была эра материализма, торжествовавшего практически во всех сферах национальной жизни. Кинематограф, бокс, бейсбол стали большим бизнесом и породили своих кумиров, таких как Рудольфо Валентино и Грета Гарбо, Джек Демпси и Бейб Рут.
Почти столь же популярным в Америке 1920-х оказалось имя Зигмунда Фрейда, австрийского психоаналитика рубежа XIX—XX веков, занимавшего умы европейских интеллектуалов. Фрейд объяснил людям, что истинная сущность личности кроется в ее подсознательной сфере, которая базируется на трех инстинктах: eros (инстинкт жизни), tanatos (инстинкт смерти) и libido (половой инстинкт). Он объяснил, что детские переживания человека откладываются в подсознании в виде "комплексов": Эдипова (подсознательная неприязнь сына к отцу), противоположного ему "комплекса Электры", и других, — которые человек не может ни изжить, ни объяснить, и потому обречен на мучительную борьбу с самим собой.
В двадцатые Фрейд был на устах у всех мало-мальски образованных американцев, даже тех, кто никогда не читал его трудов. Он был моден в Европе, и его теория эффектно оправдывала человеческие влечения. В американском материалистическом развороте она породила скептицизм, даже цинизм.
Это время, которое, с легкой руки Ф. Скотта Фитцджеральда, получило название "джазового века", было временем, не только пренебрежительно-легкомысленного отношения к жизни, но и временем расцвета искусств. Центральным и интригующим своей новизной культурным явлением 1920-х стал так называемый Гарлемский ренессанс — внезапный послевоенный расцвет "черного" искусства США, который, собственно, и делает десятилетие "веком джаза".
Начавшийся как литературное движение, Гарлемский ренессанс вовлек всю артистическую богему столицы черной Америки — художников, музыкантов, певцов — и как бы "открыл границы" негритянского гетто. Новое черное искусство вошло в жизнь всей страны; Гарлем на время превратился в ее интеллектуальный и культурный центр. Гарлемский ренессанс — это Дюк Эллингтон, первый джазмен 1920-х, "черная легенда" американского джаза, это профессиональный исполнитель степа Билл Робинсон, это певица Бесси Смит, исполнительница блюзов, сладкая шоколадная мечта белых мальчиков, не поспевших в окопы и жаждавших необычных ощущений, это блистательная актриса Этель Уотерс и многие другие.
Афроамериканские джаз-бэнды играли в модных ресторанах крупных американских городов, в салонах пароходов, увозивших в Европу писателей и художников-экспатриантов, в парижских клубах и кафе. К 1925 афроамериканские исполнители джаза объехали едва ли не все европейские столицы — от Лондона и Парижа до Берлина и Москвы. Гарлемский ренессанс был проникнут оптимистическим в целом духом великих перемен и больших надежд.
Новый век создал мощных конкурентов книге в виде радио, кино, большого спорта. Вместе с тем его технология, его расширяющаяся сеть коммуникаций и растущая индустрия рекламы способствовали созданию новых журналов и новых издательств. Издатели охотились за авторами, журналы соревновались за право напечатать их рассказы; литераторы стали больше зарабатывать, и их аудитория существенно расширилась. С наступлением в 1927 эры звукового кино Голливуд неслыханно щедрыми контрактами начал привлекать многих известных писателей, таких как Фитцджеральд, Фолкнер, Дэшиел Хэммет, Натаниэль Уэст. Большинство литераторов, однако, чувствовало себя скорее обескураженными при виде беззастенчивой погони нации за деньгами.
Кризис, "Великий крах", как называли его американцы, наступил с внезапностью, стремительностью и неотвратимостью обвала лавины или падения в бездну. Еще в декабре 1928 года в последнем обращении к Конгрессу президент Кулидж заверил нацию, что ее "перспективы никогда не были столь обнадеживающими". В октябре 1929, меньше, чем через год после речи Кулиджа, лопнула центральная биржа на Уолл-стрит. Один за другим стали закрываться банки, безработица достигла цифры в 12,5 миллиона человек, появились длинные, унылые и озлобленные очереди за хлебом, кухни с бесплатным супом, по всей стране, как грибы, выросли "гувервили" — целые городки бараков, дешевого жилья.
С особой силой кризис ударил по цветным, главным образом, чернокожим американцам. Белые обыватели, даже "братья по классу" — рабочие, державшиеся в условиях падения жизненного уровня и безработицы за свой кусок хлеба, отыгрывались на афроамериканцах за годы их культурного доминирования. Чтобы выстоять, афроамериканцам пришлось вспомнить, что они черные в "белой" стране и бывшие рабы, и объединиться против белых хозяев жизни.
Если в 20-е годы властителем дум был З. Фрейд с его концепцией личности, то теперь им стал Карл Маркс с его критикой капитализма. Идеи Маркса в популярной интерпретации отечественных "марксистов" (Джозефа Фримена, Майкла Голда и др.) получили в Америке весьма широкое распространение и сочувствие. "Красная декада", "гневное десятилетие", — так определялись 1930-е годы в американской культуре.
— все эти взаимосвязанные события заставили сотни писателей, художников, музыкантов, ученых и философов (как евреев, так и не евреев) искать убежища в США. Томас Манн, Владимир Набоков, Исаак Башевис Зингер, Альберт Эйнштейн и другие — вот иммигранты этой волны.
Однако, несмотря на осложнившуюся обстановку в мире, Америка оставалась слишком озабоченной своими внутренними проблемами, чтобы отказаться от политики нейтралитета. "Сначала — Америка" — название одной из изоляционистских организаций — являлось лозунгом многих американцев. Впоследствии, впрочем, выяснилось, что полное экономическое восстановление смогло осуществиться лишь после присоединения Америки к странам-участницам Второй мировой — действия, которое ускорило ее подъем в качестве мировой державы и вновь кардинально изменило жизнь нации, ее культуру и литературу.
Вплоть до середины XX века литература Новой Англии считалась "американской", литература Среднего Запада, Юга и Запада — "региональной", а творчество писателей еврейского происхождения и афроамериканцев — литературой "меньшинств".
Во Вторую мировую войну (1939—1945), как и в Первую, США вступили неохотно и значительно позднее многих стран-участниц. В 1941 обострились отношения с Японией, и выбранный Америкой путь изоляционизма обнаружил свою уязвимость. Седьмого декабря 1941 года японская военная авиация нанесла сокрушительный удар с воздуха по вооруженным силам США в Пирл Харбор. В результате, во-первых, были разом сметены изоляционистские настроения нации. "Мы получили страшный урок, — заявил президент Рузвельт. — Чтобы совершить великую задачу, которая стоит перед нами, мы должны раз и навсегда отказаться от иллюзии, что мы сможем когда-либо еще отделить себя от всего человечества".
Во-вторых, в течение нескольких последующих месяцев среди американцев нарастал как страх перед воздушными налетами, так и антияпонская истерия. Правительство выработало программу "перемещения" лиц японской национальности. В течение весны и начала лета 1942 приблизительно 120 тысяч человек, было пропущено через "распределители" и помещено в трудовые лагеря в отдаленных и часто пустынных и бесплодных регионах Америки. В-третьих, нация ускоренными темпами перевела свою экономику на военные рельсы.
мировая стала рассматриваться в Америке как великий крестовый поход. Огромный размах войны, ее политический смысл, ужасы геноцида — все это продолжало определять сознание людей во всем мире, в том числе в США, еще несколько десятилетий после окончания Второй мировой.
Более чем любая другая война в истории, Вторая мировая была войной технологий. Летом 1939, когда группа физиков, включавшая Альберта Эйнштейна и Энрико Ферми, собралась в городе Вашингтоне, президент Рузвельт установил Координационный Совет по разработкам урана, положив тем самым начало созданию атомной бомбы. В июле 1945 в Аламогордо, штат Нью-Мексико, Америка произвела успешные испытания первой в мире атомной бомбы. Меньше чем через месяц, шестого и девятого августа США сбросили атомные бомбы на японские города Хиросиму и Нагасаки, что стало чудовищным заключительным аккордом Второй мировой и началом новой эры в истории человечества.
Противоречия американской общественной жизни, временно отодвинутые войной на задний план, заявили о себе снова, едва ли не раньше, чем закончилось празднование победы. Этнические меньшинства, а также женщины, которые во время войны, не жалея сил, работали на победу, теперь чувствовали себя преданными своей страной: им пришлось отойти в сторону, чтобы дать место вернувшимся к мирной жизни фронтовикам.
Особняком стоял вопрос о трудоустройстве "цветных" ветеранов Второй мировой и их положении в обществе в целом. Федеральное правительство самым радикальным образом решило судьбу коренных американцев. Индейцы приняли в войне более деятельное участие и понесли больше потерь убитыми и ранеными, чем любая другая этническая группа населения США.
несколько "ассимилированных" племен, большое количество индейцев было насильственно переселено в города. Недовольство коренных американцев, которых отрывали от их "корней", являлось их, индейской проблемой; официально они признавались теперь такими же гражданами США, как и все прочие.
их сегрегации стала просто недопустимой.
В 1948 году президент Трумэн положил конец сегрегации в ВВС США, в 1954 Верховный суд страны отменил раздельное обучение белых и черных американцев в школах, а в 1957 году Конгресс впервые со времени Реконструкции законодательно закрепил гражданский статус афроамериканцев — как целиком и полностью равноправных членов общества.
Хотя некоторые правительственные реформы оставляли чувство неудовлетворенности, в целом в США конца 1940—1950-х годов преобладали настроения принятия жизни и надежд на будущее. Экономика страны была стабильной, Америка становилась государством "равных потребителей", экономически процветающим и обеспечивающим всем своим членам равные материальные и культурные условия.
Существенно сплотило нацию обозначившееся в 1946 противостояние агрессивной внешней политике Советского Союза, "железным занавесом" отделившего Восточную Европу от Западной. Весной 1947 года американский президент сформулировал Доктрину Трумэна: "Я верю, — сказал он, — что политикой Соединенных Штатов должна стать поддержка свободных народов в их противодействии попыткам <...> внешнего давления". Ответом Советского Союза, уже оккупировавшего Польшу, стало "освобождение" в апреле 1947 Венгрии, а в феврале 1948 — Чехословакии.
В июне 1947 года госсекретарь США генерал Джордж Маршалл, дабы воспрепятствовать советским экспансиям в Европе, выдвинул так называемый "план Маршалла" — план борьбы с "голодом, нищетой, отчаянием и хаосом", угрожавшими Восточной Европе, путем восстановления ее экономики и "создания политических и социальных условий, в которых могут существовать свободные институты". Годом позже, в июне 1948 Советский Союз начал блокаду Берлина, что подвигло США организовать "воздушный коридор", существовавший до 12 мая 1949 года, когда блокада была отменена. Результатом стал раскол единой Германии на два государства: социалистическую ГДР и капиталистическую ФРГ. Столь стремительно следовавшие одно за другим события настроили против Советского Союза всех, кроме самых ярых его приверженцев, отчасти потому, что они весьма напоминали германскую экспансию в 1939.
"железного занавеса". По другую его сторону они воспринимались совершенно по-другому, но так или иначе, мир раскололся на две противоборствующие системы; "холодная война" стала официальным курсом правительств, а "образ врага" — козырем идеологической пропаганды обоих лагерей.
Во второй раз за столь короткий промежуток времени необходимость отпора внешнему противнику, усугубленная коммунистическим курсом Китая (1949) и созданием атомной бомбы в России (1949), а затем водородной бомбы в США (1952) и в России (1953), отодвинула на задний план внутренние противоречия в стране. "Веком конформизма" назвал современный американский критик конец 1940-х—начало 1950-х в общественной жизни США.
Вскоре, однако, выяснилось, что единодушие нации в противостоянии "красной угрозе" может оказаться политически опасным для самой нации. Сенатор от республиканской партии Джо Маккарти из Висконсина в феврале 1950 инициировал и возглавил невиданные прежде в США широкомасштабные гонения на инакомыслящих, новую "охоту на ведьм", которая продолжалась вплоть до позорной отставки Маккарти в декабре 1954 года. За это время он успел обвинить и подвергнуть репрессиям сотни людей, среди них композитора Аарона Копленда, писателей Говарда Фаста и Лилиан Хеллман, профессоров и ученых, бывших, по его выражению, "коммунистами, коммунистическими подпевалами или коммунистическими прихвостнями".
Маккартизм стал серьезным испытанием для всей нации на ее готовность к гражданским свободам — терпимость к инакомыслию и уважение к праву личной неприкосновенности. В целом Америка это испытание выдержала, и годы президентства Эйзенхауэра (1953—1961), "молчаливое десятилетие", было отмечено дальнейшим нарастанием конформистских настроений, которые поддерживались событиями этих лет: Суэцким кризисом (1956—1958), запуском в СССР двух искусственных спутников (1957), революцией на Кубе (1959) под предводительством Фиделя Кастро и в особенности тяжелой войной в Корее, унесшей жизни 50 тысяч американских солдат.
Конец 1940-х—1950-е в США — время бурного прогресса науки и техники. Создание первого компьютера (1946) и транзисторного приемника (1948), начало полновременной программы телевещания (1948) и открытие структуры молекулы ДНК (1953) означали полное изменение культурного облика страны. Америка конца 40—50-х всемерно поддерживала ученых и деятелей искусств.
— удобное, легкоперевариваемое и жизнеутверждающее "смотриво" и "чтиво", которое позволяло людям отвлечься от недавних тревог и повседневных забот. Вместе с тем впечатляющей была и нонконформистская струя в литературе и искусстве — главным образом, не за счет отдельных программно дезангажированных больших художников, а благодаря буйному всплеску контркультуры.
Контркультура 50-х — это поэзия и музыка поколения битников, тяготевших к "искусству открытых форм" и "поп-арт" в живописи, это феномен Элвиса Пресли. В силу ее склонности к хэппенингам (массовым зрелищам) и подчеркнутой политической индифферентности, она достаточно легко и быстро интегрировалась массовой культурой.
1960-е—начало 1970-х в американской истории были временем, противоположным по духу предшествовавшему десятилетию. События рубежа XX—XXI веков несколько сгладили впечатление от экстремизма далеких теперь шестидесятых. Тогда же критики говорили, что "Америка совершает самоубийство". Позже 1960-е назвали "кровавой декадой". Это было время невероятного размаха движения за гражданские права — коренных американцев, которые устраивали сидячие демонстрации, пикетирования и молчаливые марши протеста, и страшной "негритянской революции", прокатившейся по всей Америке. Это было время политических убийств и войны во Вьетнаме.
Уже начало десятилетия было отмечено неоднозначными и обескураживающими политическими событиями. В мае 1960, после того как русские сбили в воздушном пространстве СССР американский шпионский самолет, вся нация наблюдала потуги политиков, включая президента Эйзенхауэра, сгладить инцидент фальшивыми отрицаниями и противоречивыми заявлениями. В январе 1961 Джон Фитцджеральд Кеннеди стал первым в США президентом-католиком.
В этом же году в обществе явственно усилились расистские настроения. Летом по Югу прокатилась волна насилия. В ответ начал нарастать протест афроамериканского населения, обманутого в своих ожиданиях. Черные солдаты рисковали жизнью в Европе, на Тихом океане и в Корее, а, сняв униформу, должны были вновь раствориться в толпе гарлемского гетто или в захолустных городках Юга. И вновь, как во времена Депрессии, они за гроши создавали экономическое могущество страны, пока белые рабочие бастовали, требуя повышения зарплаты. Параллельного преуспеяния двух рас, предсказанного Букером Вашингтоном, не получилось. Гражданская война еще не кончилась, и рабство все еще стояло на повестке дня.
Линкольна толпа слушала его речь, призывавшую к ответу белую совесть и подчеркивавшую недопустимость насилия. По сфальсифицированным обвинениям власти попытались "нейтрализовать Кинга как влиятельного лидера", объявив его "клерикальным обманщиком и марксистом".
Тем временем марши протеста разворачивались в Атланте, Нью-Йорке, Сент-Луисе и Лос-Анжелесе. Осенью 1963 произошли школьные бойкоты в Бостоне, Чикаго и Нью-Йорке. В следующем году негритянский протест вылился в целую серию вооруженных расовых столкновений. В июле 1964 вспыхнуло восстание в Гарлеме, которое перекинулось в Рочестер, достигло в августе городов Патерсона и Элизабет в Нью Джерси. К сентябрю волнения перекинулись в Филадельфию, штат Пенсильвания, а годом позже, в августе 1965 самый кровавый из всех расовых конфликтов десятилетия произошел в Лос-Анжелесе. Серия столкновений завершилась вспышками 1969 года в Чикаго и Вашингтоне. Ни принятие федеральным правительством Закона о гражданских правах (1964), ни тем более убийство негритянских активистов не смогли укротить гнева черной Америки.
Все это время США не переставали предпринимать опасные внешнеполитические шаги — от неудавшегося вторжения на Кубу, начавшегося и закончившегося высадкой войск в Заливе Свиней, до конфронтации с Советским Союзом в ходе Кубинского ракетного кризиса, едва не повлекшего за собой ядерную войну. Наконец, самым травматичным для страны внешнеполитическим предприятием, захватившим не только это, но и половину следующего десятилетия, была война во Вьетнаме, которая началась при президенте Кеннеди, а закончилась при Джонсоне.
К середине шестидесятых война вызвала массовое движение протеста. От прежнего единодушия и "конформизма" не осталось и следа; они перешли в область позорных воспоминаний. Если в пятидесятые только "русский тоталитаризм" с его "претензией на мировое господство" представлял опасность в глазах американцев, то теперь и США, с их политикой шовинизма, рассматривались как источник опасности для людей всего мира, в том числе и для самих американцев. В октябре 1967 года был организован широчайший, вовлекший 50 тысяч человек, марш протеста, который начался со ступеней мемориала Линкольна в Вашингтоне и направился в Пентагон.
1960-е вошли в историю как десятилетие убийств крупных политиков и активистов, следовавших одно за другим: убийство Джона Кеннеди в Далласе, штат Техас, в ноябре 1963; убийство негритянского лидера Мартина Лютера Кинга в Мемфисе, штат Теннеси, в апреле 1968; убийство сенатора Роберта Кеннеди в Лос-Анжелесе, штат Калифорния, в июне 1968.
— как и дух времени в целом, нашел непосредственное отражение в американской культуре шестидесятых. В ней утвердился неоспоримый дух факта — магнитофонных записей, документальных кадров, фоторепортажей и т. д. Причем, факты должны были будоражить; нацию интересовали военные вторжения, шпионские задания, спортивные состязания, концерты рок-музыки, психоделические опыты и психоделические хэппенинги, ядерные испытания, исследования космоса и трансплантация органов, генная инженерия, политические убийства, массовые убийства и серийные убийства, киднэппинги, сидячие забастовки и марши протеста — все равно где — в Польше, Ираке, Франции или Алабаме.
Ответом изменившемуся духу времени была и специфическая молодежная контркультура десятилетия, в которой культ насилия смешивался с культом "эскейпизма" — ухода от политических и вообще от жизненных противоречий. В шестидесятые страна находилась во власти центробежных сил. Молодые люди с одинаковым недоверием относились и к национальному прошлому и к собственному будущему: они кочевали из города в город и принципиально не желали подчиняться принятым в обществе условностям. Многие из них — стихийные трансценденталисты, хиппи — видели во всех социальных институтах (от федерального законодательства до пособий по безработице) угрозу свободе личности.
В некоторых отношениях культура хиппи опиралась на культуру Гарлемского ренессанса, но более тесно она была связана с непосредственно предшествовавшими ей "битниками" 1950-х. Ее средством забвения был уже новый синтетический наркотик ЛСД, самозваным "верховным жрецом" которого стал Тимоти Лири. Фармацевтическое управление разослало письма в тысячи университетов и колледжей, предупреждая об опасности ЛСД. Он стал символом культуры хиппи.
Как и вся нация, хиппи в шестидесятые были в глубоком разладе с самими собой: они разрывались между возникшим вдруг в стране острым интересом к индейской Америке и электронной музыкой, между многими другими несовместимыми вещами. Они находились в ловушке: целиком завися от современного технологического общества (наркотики, музыка, хэппенинги), они это общество отрицали и стремились к полной свободе от него, достичь которой не могли в принципе. Один из хэппенингов они планировали провести в Великом Каньоне, для чего потребовалось разрешение племени, на чьей территории находился Каньон. Им было отказано: "Нет, — молвил вождь, — вы желаете добра, но вы глупы. Вы племя, чужое самим себе".
1970-е годы были отмечены громким внутриполитическим скандалом. Президентство Ричарда Никсона (1969—1975), опиравшегося на "великое молчаливое большинство", закончилось его преждевременной отставкой в связи с Уотергейтским делом. Следующие президенты США: Джимми Картер (1976—1980), Рональд Рейган (1980—1988), Джордж Буш (1988—1992), Билл Клинтон (1992—2000) и Джордж Буш-младший (2000— ) — в целом сумели остановить центробежные силы протеста и не допустить революции, предпочтя ей реформы.
"империи зла" сменилась попытками диалога и подписанием соглашения об ограничении вооружения. В восьмидесятые годы главной задачей нации являлось восстановление душевных сил и поддержание политической стабильности. Этот курс обеспечивался "неоконсерваторами", затем "моральным большинством" и "Новыми правыми". Объективными причинами перехода США от эпохи хиппи к эпохе "рейганомики" были, во-первых, то, что окончание войны во Вьетнаме, отставка Никсона, постепенное увеличение внимания к нуждам этнических "меньшинств", правительственная и общественная поддержка их гражданских прав сгладили противоречия и не оставили весомых поводов для открытых и резких политических выступлений.
Во-вторых, "дети цветов" (хиппи) и бунтари шестидесятых повзрослели и устали протестовать. Многие из них стали лояльными и даже деятельными членами общества, как Элридж Кливер, бывший предводитель "Черных пантер", одной из экстремистских группировок "негритянской революции", активно поддерживавший затем Рейгана. В-третьих, сама интенсивность и катастрофичность событий 1960-х—начала 1970-х годов эмоционально обессилила нацию. Социальные и расовые потрясения, обнаружившие как лучшие, так и низменные стороны человеческой природы, Вьетнамская война, затронувшая (благодаря средствам массовой информации) каждого американца, явились слишком большим напряжением, которое не могло длиться бесконечно и в итоге исчерпало само себя.
И, наконец, четвертой из основных причин полного изменения настроений нации было все возраставшее погружение американцев в свои личные дела — карьеру, профессиональные и семейные интересы. "Я-десятилетие", как обозначили критики конец 70-х—80-е, тянулось значительно дольше положенного декаде срока. Оно лишь приобрело на время в восьмидесятые дополнительную оптимистическую окраску единения личности с другими "я", составляющими нацию.
ориентацию; распад СССР (1989), как бы подтвердивший состоятельность "западного образа жизни" и пробудивший надежды американцев на будущее; предпринятая Дж. Бушем-старшим "Буря в пустыне" (1991), экономическая дестабилизация девяностых и ее общественные последствия (упадок мелких городов и рост преступности), несостоявшийся импичмент президента Клинтона и его югославское миротворчество — все это занимало и беспокоило нацию, но в целом разительно не меняло общего качества ее жизни.
Эпоха относительной стабильности завершилась с началом календарного XXI века: акты международного терроризма, ударившие по Америке, катастрофически изменили 11 сентября 2001 года не только привычный облик Нью-Йорка, но и мироощущение нации. Это уже следующая глава американской истории (как и культуры и литературы), первые страницы которой пишутся сейчас и пока не могут быть включены в пособие.
— в подчинении глобальных и национальных проблем личному и частному. Контркультура приняла в восьмидесятые-девяностые более социально приемлемые формы: стремление к удовольствиям и развлечениям пользовалось всеобщим спросом. Все отчетливее обозначалась политическая и социальная индифферентность контркультуры. Никакая общественная проблема — от Поправки о равных правах до генной инженерии, искусственного интеллекта и ядерного разоружения — не волновала больше молодежь так, как некогда волновали ее движение в защиту гражданских прав и война во Вьетнаме.
Важной и тревожащей чертой новой культурной обстановки стало падение престижа художественной литературы и уменьшение личного участия писателей в общественной жизни. Литература оттеснялась на периферию национального сознания кино, телевидением и другими средствами массовой информации, видео, музыкой. Все большим спросом пользовалась не книга, а ее кино-, видео- или сценическая — чаще всего в форме мюзикла — версия (наиболее посещаемые спектакли бродвейских театров 80—90-х годов — "Отверженные" и "Собор Парижской богоматери", поставленные по романам В. Гюго). Естественно, это ставило литературу США в сложные условия, но и предъявляло к ней высокие требования.
XX век, коренным образом изменивший как место США в мире, так и жизнь внутри страны, определил и качественное изменение американской словесности. Из провинциальной литературы, делающей первые шаги на новом для себя пути художественного освоения действительности, она головокружительно быстро превратилась если не в самую, то в одну из самых интересных и читаемых литератур мира. Литература США XX столетия отличается особой динамичностью, вполне отражающей стремительность национальной жизни, и "открытостью" движениям мировой художественной мысли. Вместе с тем, перестав быть обособленной, она сохранила и свою яркую самобытность. Примечательно, что любое художественное явление — будь то модернизм или постмодернизм — принимает в американском развороте совершенно своеобразные очертания.