Человек и общество второй половины столетия
Вторая мировая дала новое направление литературному развитию в США. "Все, что не связано с войной, должно быть отложено", — главный неписаный закон военной поры.
Кроме того, война резко снизила продуктивность всех авторов. Как заметил У. Фолкнер, "в войну плохо пишется". Многие писатели были на фронте — военными корреспондентами (как Э. Хемингуэй) или в действующей армии (как Дж. Чивер, С. Беллоу, Н. Мейлер, К. Воннегут), и у них, естественно, не оставалось времени для художественного творчества. Главное, однако, что и им, и оставшимся в Америке, требовалось сначала осмыслить этот вновь изменившийся мир и место, которое занимал в нем человек. Геноцид и возможность тотального ядерного уничтожения затронули не только европейских евреев и японцев, но и всех людей по обе стороны Земного шара, уничтожили последние остатки национальной американской наивности и "невинности".
Конец предыдущего периода развития литературы США был наглядно подчеркнут смертью нескольких крупнейших писателей 20—30-х годов: в 1940 не стало Скотта Фитцджеральда и Натаниэля Уэста, в 1941 ушел из жизни Ш. Андерсон, а в 1946 — Г. Стайн. Эра модернизма прошла, хотя еще продолжали творить ее крупнейшие представители — Э. Хемингуэй и У. Фолкнер.
войны в американской прозе, это Дж. Херси ("Хиросима", 1946), Н. Мейлер ("Нагие и мертвые", 1948), И. Шоу ("Молодые львы", 1948), Г. Вук ("Заговор на Кейне", 1951), Дж. Джонс ("Отсюда и в вечность", 1951) и другие "военные романисты", как определила их критика. М. Каули сетовал тогда, что, в отличие от Первой мировой, которая породила яркий литературный эксперимент, Вторая вызвала к жизни лишь самый традиционный реализм. Очень скоро, однако, выяснилось, что Каули был несколько поспешен в своих суждениях.
После Второй мировой в центре внимания нации оказалась еврейско-американская литература. Ее авторы заговорили как бы от имени нескольких миллионов европейских евреев — жертв геноцида, перед которыми они были в ответе по долгу кровной сопричастности. Им еще предстояло осмыслить этот чудовищный исторический опыт. Показательно, что наиболее впечатляющие произведения о геноциде вышли лишь в 1970-е: "Шоша" Зингера, "Царь Иудейский" Эпштейна, "Планета мистера Самлера" Беллоу. Пока же требовалось по-новому осмыслить оказавшийся уникальным опыт американского еврейства.
С середины 40-х начинается невероятный расцвет еврейско-американской литературы — поэзии, драматургии и, в особенности, прозы. Именно в это время фактом литературы США становится творчество И. Б. Зингера, начинают публиковаться родившиеся в Первую мировую С. Беллоу, А. Миллер, а чуть позже Б. Маламуд и писатели следующей генерации (20—30-х годов рождения): Филипп Рот, Норман Мейлер, Герберт Голд, Джозеф Хеллер, Эдгар Лоренс Доктороу, Грейс Пейли, Лесли Эпштейн и многие другие. В большинстве это писатели-постмодернисты.
генерации еврейско-американских писателей не только к религиозному, политическому или этническому самоопределению, но, прежде всего, к самоопределению экзистенциальному: "Что значит — быть человеком?"
Не удивительно, что самые яркие в литературе США и при этом очень разнообразные произведения о Второй мировой войне — времени, предельно девальвировавшем человеческую личность, были созданы еврейско-американскими писателями. Так, роман Нормана Мейлера "Нагие и мертвые" (1948) ошеломил читателей пронзительной достоверностью непосредственного военного свидетельства. "Поправка-22" (1961) Джозефа Хеллера представила войну и быт "героической" американской армии полнейшим абсурдом, возбудив гомерический смех и горькие сомнения в разумности миропорядка в целом.
—1991) "Шоша" (1978), потрясшее Америку художественное осмысление катастрофического безумия геноцида, явилась вместе с тем и книгой о трагедии современного человека вообще, тайна бытия которого темна для него самого, ибо путь спасения, который он ищет, он ищет, в сущности, вслепую. Единственный ответ бессмыслице исторической катастрофы автор усматривает в фатальной верности человека своему человеческому предназначению. Эта верность воплощена Зингером в образе блаженной "дурочки" Шоши.
50—70-е годы были годами не просто расцвета, а безусловного доминирования еврейско-американской традиции в литературе США, так как именно эта традиция в наиболее полном и впечатляющем виде выразила духовные конфликты времени. А получилось так потому, что она воспринимала американскую действительность и историю, сам ускоренный темп жизни молодого энергичного государства чуть "остраненно". Это был взгляд людей, генетически связанных с иной, противоположной по духу и очень древней еврейской культурой, а в ряде случаев (Зингер, Беллоу, Маламуд) — родственно связанных также с философской и художественной мыслью дореволюционной России. "Остраненность" же, с одной стороны, делала мир их произведений красочным и необычным, иногда гротескным, с другой стороны, она многократно усиливала свойственное литературе США середины века чувство неприкаянности, отчуждения, придавала ему универсальный смысл.