«ТИТАН»
В декабре 1912 года Драйзер приехал в Чикаго, чтобы поговорить с людьми, знавшими прототипа Каупервуда — Йеркса в зените славы. Он читал чикагские газеты, беседовал с журналистами, дельцами, юристами. Драйзер хорошо знал Чикаго — ведь именно там в шестнадцать лет он начинал трудовую жизнь, там впервые в жизни увидел трамвай и услышал имя Йеркса — ему принадлежала Чикагская трамвайная компания.
Он вновь услышал о Йерксе в Чикаго в 1893 году, когда провел там две недели на Всемирной выставке, сопровождая двадцать школьных учительниц из штата Миссури.
В Чикаго Драйзер познакомился со своими союзниками и соратниками по литературным делам — с Флойдом Деллом, который написал восторженную рецензию на «Финансиста», с Шервудом Андерсоном, который еще не начал печататься и служил в рекламной фирме, с Эдгаром Ли Мастерсом, который работал юристом, печатал стихи, но не приобрел еще большой поэтической известности. Все эти литераторы видели в Драйзере лидера реалистической литературы в США, знакомство с Драйзером способствовало их творческому формированию и укреплению в них приверженности реализму — все они и особенно Шервуд Андерсон и Эдгар Ли Мастерс считали Драйзера своим учителем.
Во втором томе «Трилогии желания», увидевшем свет в 1914 году, арена деятельности Каупервуда переносится в Чикаго. И в «Трилогию желания» приходит столь близкая сердцу Драйзера тема нужды и борьбы народной.
Каупервуд вкладывает свои деньги в строительство уличных и железных дорог и эстакад и добивается монопольного владения ими. Для достижения своих целей Каупервуд не брезгует никакими средствами. Неуемную жадность Каупервуда характеризует его жена Эйлин: «Не удивительно, что ты стал архимиллионером. Ты рад бы пожрать весь мир, если бы у тебя хватило на это жизни» (IV, 538).
Так вырастает всесильный магнат капитала, один из тех промышленно-финансовых тузов, которые безжалостно попирают и эксплуатируют народные массы. Каупервуд теперь получает возможность добиться удовлетворения своих желаний. Он, казалось бы, достиг своей цели — взошел на финансовый Олимп, и тем не менее, как отмечает Драйзер, «не может обрести покоя, не может достичь истинного познания жизни» (IV, 591) — ничего этого нельзя добиться ни деньгами, ни властью, которую приносят деньги. Правда, большинству капиталистов, обрисованных Драйзером в «Титане», дает покой их богатство, власть, сила, в умножении капитала видят они свое счастье. Каупервуд же отличается от них не только и не столько неслыханностью и откровенностью своих грабительских финансовых операций, беспредельным цинизмом и беззастенчивыми методами обогащения, сколько необузданным стремлением к удовлетворению всех своих желаний. Деньги для него не только самоцель, но и средство к познанию жизни. Каупервуд во втором томе «Трилогии желания» — «титан, вечная жертва своих страстей» (IV, 591). Деньги завоевывают ему власть и женские сердца, делают его владельцем дворцов и шедевров мировой живописи, но деньги не могут открыть ему дверь к истинному счастью, к покою, к внутреннему удовлетворению.
В «Титане» Каупервуд, кажется, может добиться всего, купить, что только он пожелает, но не может купить человеческое счастье — оно не покупается за деньги.
— жены Каупервуда — отталкивает от нее светских дам. Отвергнутая чикагским великосветским обществом, в которое стремился проникнуть Каупервуд, Эйлин оказывается в одиночестве. Слова, сказанные Каупервудом для утешения жены «мы богаты и будем еще богаче. Деньги всем заткнут рот» (IV, 10), не могут ее утешить. Потрясенная изменами Каупервуда, она опускается, пьет, устраивает оргии, пытается покончить самоубийством. Деньги не принесли счастье покинутой Каупервудом Эйлин.
Каупервуд в «Титане» становится еще циничнее, его аморальность не знает границ. Менкен назвал этот роман «лучшим портретом безнравственного человека во всей современной литературе». И Драйзер неоднократно подчеркивает эту черту характера Каупервуда в своих авторских отступлениях, отмечая, что «он (Каупервуд.— Я. 3.) игнорировал современный кодекс морали и отказывался ему подчиняться», стремился «преодолевать предрассудки других и уметь противостоять им» (IV, 13, 14). Эгоизм и эгоцентризм — суть философии Каупервуда. «Не будь он по призванию финансистом и к тому же оборотистым предпринимателем, — отмечает Драйзер, — он мог бы. стать философом крайне субъективистского толка» (IV, 16).
Цель Каупервуда — финансовое могущество, «тогда уже можно будет диктовать свою волю обществу». Каупервуд антиобщественен по сути своей, как, впрочем, и все другие капиталисты, бизнесмены, нарисованные писателем. У него нет, однако, того ханжества и лицемерия, которыми прикрывают свои махинации соперники Каупервуда.
Каупервуд более откровенен и вместе с тем более ловок и изворотлив в своем стремлении к всемогуществу и поэтому, может быть, и более привлекателен в глазах писателя. Каупервуд продолжает оставаться и в «Титане» образом весьма противоречивым: «Индивидуалист до мозга костей, не желающий считаться ни с кем, и ни с чем, Каупервуд был чужд подлинного демократизма, вместе с тем люди из народа были ему больше по сердцу, чем представители привилегированного класса, и он лучше понимал их» (IV, 32). Люди из народа больше по сердцу Каупервуду не потому, что он питает к ним какие-либо симпатии, а потому что он не разделяет те кастовые предрассудки, лицемерие и ханжество своих собратьев по классу, которых не было у простых людей.
Драйзер в «Титане» наделяет Каупервуда — «индивидуалиста до мозга костей» — своего рода инфернальными, сатанинскими, демоническими чертами, и в нью-йоркской газете «Ивнинг сан» 30 мая 1914 года писатель называет Каупервуда «бунтующим Люцифером». «Его мир,— говорил он,— покажется некоторым темным, как ночь, омутом, на поверхности которого играют блики его собственного индивидуалистического и действительно титанического ума»1.
«титаном»,
Каупервуд перестал быть человеком. Купив за деньги всемогущество, он продал душу, утратил лучшие человеческие черты и качества. В «Титане» Каупервуд владеет огромным состоянием. Собственно, теперь состояние владеет Каупервудом. Культ силы, пренебрежение обычаями и нормами поведения общества в «Титане» становятся наиболее ярко выраженными, характерными чертами всего поведения Каупервуда. Особенно наглядно необузданность нрава проявляется в его многочисленных любовных похождениях.
Каупервуд богат, и его теперь не интересует положение женщины в обществе, ее богатство, которые играли не главную, но существенную роль в его отношениях с Лилиан, а отчасти и с Эйлин. «Беспорядочные любовные похождения Каупервуда были, как уже говорилось, естественным проявлением беспокойного, вечно жаждущего перемен нрава, внутреннего анархизма и моральной неустойчивости»,— отмечает Драйзер (IV, 211). В любовных похождениях Каупервуда находит свое выражение прежде всего тот же эгоизм и то же презрение к обществу, что и в его деловых махинациях. К приглянувшейся ему женщине Каупервуд относится так, как будто речь идет о покупке или продаже очередной партии акций. «Муж у м-с Сольберг — какой-то шут гороховый,— хладнокровно продолжает рассуждать Каупервуд.— Может быть, ему удастся увлечь ее? Но уступит ли такая женщина? Не поставит ли условием развод и брак?» (IV, 124).
Устраивая свои дела с женщинами, он исходит из тех же принципов, что и в своей финансовой деятельности, видит в них проявление своей ловкости и силы. Конечно, как и операции на бирже, эти похождения не могли не натолкнуться на затруднения, от которых с такой изворотливостью Каупервуд избавлялся, ведь, отмечает Драйзер, «как и всякое пиратское плавание по волнам, положение это было чревато опасностью: того и гляди мог подняться шторм — одна из тех свирепых бурь, причиной которых бывает обманутое доверие и созданные обществом моральные нормы, согласно которым женщина является собственностью мужчины. Правда, Каупервуда, который никаких законов, кроме своих собственных, не признавал, а если и подчинялся чужому закону, то лишь тогда, когда не мог его обойти, возможность скандала, сцен ревности, криков, слез, упреков, обвинений особенно не смущала. К тому же, быть может, удастся этого избежать. И там, где обыкновенный человек побоялся бы последствий даже одной такой связи, Каупервуд, как мы видели, не смущаясь и почти одновременно, завязывал отношения с несколькими женщинами» (IV, 134—135). И каждая из этих женщин была для Каупервуда лишь частью «симфонии плотской любви»1 (IV, 137). Каупервуд покоряет этих женщин своей самоуверенностью, смелостью, властью, силой, животной, биологической силой. Каупервуд одерживает легкие победы над женами и дочерьми своих коллег, знакомых и друзей, над стенографистками и актрисами, но «они не принесли ему удовлетворения... в его памяти остались только их имена, не больше» (IV, 211). Женщины, влекущиеся к Каупервуду, своей духовной пустотой еще больше оттеняют духовное опустошение Каупервуда. Те же женщины, которые привлекали Каупервуда своей молодостью, красотой, интеллектом, сами бросают его. Художница Рита Сольберг, жена датского скрипача, любила и знала живопись — она училась в чикагской школе живописи и ваяния. Ее связь с Каупервудом обнаружила Эйлин с помощью частных сыщиков,— так же, как в свое время установил старик Батлер место встреч Каупервуда и своей дочери. Бросила же Рита Каупервуда не из-за того, что ее избила Эйлин, а потому что «после яростных воплей и угроз Эйлин он вдруг предстал перед нею в новом свете, и ей захотелось от него освободиться. Деньги Каупервуда — а он был щедр — не представляли для нее такого соблазна, как для многих других женщин» (IV, 173). Сила и деньги могут купить Каупервуду женщин, но не могут купить ему любовь.
Еще более удивило Каупервуда поражение, которое он потерпел в отношениях с актрисой Стефани Плейто. Принимая подношения и подарки финансиста и отнюдь не отвергая его любви, она с легким сердцем обманывала его. Теперь уже сам Каупервуд нанимает некоего мистера Кеннеди, с тем чтобы выследить Стефани и ee любовника. «Впервые в жизни Каупервуд оказался в положении обманутого и чувствовал себя в высшей степени непривычно и странно... Её способность нагло и беззастенчиво лгать невольно напоминала Каупервуду его самого. Подумать только, что эта девчонка может предпочесть ему кого-то другого, да еще теперь, когда он приобретал громкую славу преобразователя города. Это невольно наводило его на мысль, что он стареет, что более молодые соперники уже становятся для него опасны. И мысль эта язвила и жгла» (IV, 248). Сцена, где Каупервуд, подобно Батлеру, подобно своей жене Эйлин, уличает в измене Стефани, проникнута иронией. Очарованный финансист обманут. Выясняется, что при всей своей аморальности, он еще и собственник, который к тому же видит, чувствует, понимает, что любовь и молодость ему не удается купить за деньги. Он терпит поражение куда более весомое, чем полтора десятка тех побед, которые составили части «симфонии плотской любви», выявили его аморальность, необузданность и животную силу, да к тому же дали повод разговорчивым служанкам Каупервуда посудачить о его похождениях.
«Уж это бабник так бабник.— При этом она выразительно всплеснула руками» (IV, 255). И здесь ее устами дана неотразимая по своей непосредственности характеристика Каупервуда.
В «Титане» вводится новый элемент оценки Каупервуда — отношение к нему народа. Именно перед судом народа выявляются в нем черты бездушного угнетателя. «Наконец,— пишет Драйзер,— были просто бедняки, и для них Каупервуд с его баснословным богатством, с его коллекцией картин и сказочным нью-йоркским дворцом, о котором шли самые фантастические россказни, являл собой живой пример жестокого и бездушного эксплуататора» (IV, 554).
По сравнению с «Финансистом» в «Титане» меняется и сам характер изображения людей из народа. Они здесь не играют больше только роль фона, а занимают важное место в развитии основной линии романа. Фон к концу книги выдвигается на авансцену.
В столкновении с народом в образе Каупервуда обнажаются типические черты капиталиста, роднящие его с собратьями по классу — соперниками и конкурентами по финансовым сделкам и спекуляции. В глазах простых людей нет большой разницы между Каупервудом и его злейшим врагом Шрайхартом. «Между тем,— отмечает Драйзер, — среди широких слоев нации росло убеждение, что в верхах засела кучка воротил — титанов без души и без сердца, стремящихся заковать народ в цепи рабства» (IV, 426—427). Эта борьба народных масс против титанов монополий и трестов становится кульминационным пунктом развития романа, а отношение народа к Каупервуду — новым существенным критерием для понимания авторской позиции.
Метод изображения народа в «Титане» существенно меняется по сравнению с первым томом «Трилогии», где эпизодические образы бедняков были даны через восприятие Каупервуда и лишь оттеняли его эгоизм и отсутствие у него высоких патриотических чувств. Драйзер вновь прибегает к этому приему, чтобы выявить презрительное отношение Каупервуда к народу. Каупервуд не верит в силу народных масс, не признает за ними никаких прав. Ему иногда попадались на глаза «большие группы рабочих, толпившихся вместе со своими лошадьми возле конюшен и вагонных сараев городских железнодорожных компаний, и он иной раз задумывался над их уделом. У большинства из них был измученный вид. Каупервуду они казались похожими на животных — терпеливых, заморенных, одичалых. Он думал об их убогих жилищах, долгих часах изнурительного труда, ничтожной заработной плате и пришел к выводу, что если и можно для них что-нибудь сделать, так это дать им сравнительно приличный прожиточный минимум — не больше. Его мечты, его замыслы недоступны этим людям, разве могут они хоть в какой-то мере приобщиться к его блистательной судьбе, разделить с ним богатство, славу, власть?» (IV, 196). Эксплуататорская сущность характера Каупервуда выявлена здесь предельно четко, но писатель в, «Титане» не ограничивается этим и показывает теперь, как бедняки воспринимали Каупервуда, и симпатии писателя, несомненно, на стороне бедняков, ведь, рассказывая об отношении народных масс к магнатам капитала, Драйзер опирался на собственный жизненный опыт, на воспоминания о тех днях, когда он влачил жалкое существование в Чикаго, в то время как Йеркс и ему подобные богатели.
«Трилогии желания» после выхода в свет «Финансиста» в 1912 году, Драйзер опубликовал пьесу «Девушка в гробу» и книгу очерков «Путешественник в сорок лет». Этими произведениями, проникнутыми гуманистическим пафосом и сочувствием к борьбе трудящихся за свои права, писатель вновь подтвердил свою глубокую заинтересованность в судьбах народных. И в «Титане» явственнее, чем в «Финансисте», ощущается пульс народной жизни.
Образ народа, бунтующего против монополий, приобретает в «Титане» самостоятельное значение и занимает существенное место в композиции романа. Вначале композиция «Титана» строится на противопоставлении ДВУХ враждующих и стремящихся к монополии группировок — Каупервуда и Шрайхарта, на перепитиях их борьбы. Жизнь народных масс выступает в первой части романа как фон, оттеняющий и подчеркивающий паразитический характер деятельности Каупервуда и Шрайхартов. Фон этот, однако, в ходе развития романа приобретает все более самодовлеющее значение. Прослеживая, как нарастает возмущение народных масс от взрыва народного негодования в мае 1886 года до мощного взлета популистского и рабочего движения в 90-е годы, Драйзер показывает вторжение в конфликт Шрайхарта и Каупервуда новой силы — простых американских тружеников. Схватка Каупервуда и Шрайхарта оттесняется на задний план, и в центре повествования оказывается конфликт и Каупервуда, и Шрайхарта с антимонополистическим народным движением. Так в «Титане» находит отражение главное и острейшее противоречие капиталистической Америки — противоречие между трудом и капиталом.
Писатель с сочувствием говорит о борьбе рабочего класса США. Он утверждает, что вследствие «распространения анархистских, социалистических и коммунистических идей, благодаря наиболее передовым из осевших здесь иностранцев проблема гражданских прав и свобод приобрела в Чикаго крайне острый характер» (IV, 195). События мая 1886 года в Чикаго Драйзер называет «огромным национальным взрывом». Он пишет о них: «Это событие выдвинуло на первый план и, словно вспышка молнии, осветило проблему классовой борьбы, к которой американцы, по свойственной им беспечности, легкомыслию и непоследовательности, до сих пор относились недостаточно серьезно, и теперь проблема эта встала во весь рост, привлекая к себе всеобщее внимание. Вся привычная деловая жизнь города сразу изменилась, точно знакомый ландшафт после извержения вулкана. Люди начали глубже вдумываться в политические и общественные проблемы. Что такое анархизм? Что такое социализм? Каковы в конце концов права рядового человека, какова его роль в экономическом и политическом развитии страны» (IV, 195—196).
Драйзер здесь справедливо отмечает общенациональное значение событий мая 1886 года и огромное влияние на американское общество активного выступления на политической арене США пролетариата.
Народное возмущение, изображенное в романе, столь велико, что оно перерастает рамки борьбы с Каупервудом, принимает характер борьбы с монополиями вообще. Магнаты Уолл-стрита учуяли опасность в поднимающемся движении народных масс Чикаго. По команде нью-йоркских банкиров Готлеба и Хэкельмайера Шрайхарт и его сторонники отказываются от поддержки движения против Каупервуда и переходят на его сторону. Народ Чикаго добивается передачи в ведение муниципалитета всего коммунального хозяйства и транспорта города. Даже это ограниченное требование встречает бешеное сопротивление капиталистов, ибо уже здесь они видят начало того движения, в результате которого «Америка, того и гляди, станет страной антикапиталистической, социалистической. Чего доброго, они еще всерьез задумают все передать народу — и что тогда?» (IV, 556). Чикаго наводняют трубадуры монополий со всех концов Америки. Прибывает один из лидеров демократической партии США в штате Нью-Йорк — Каркер, который заявляет: «Всякий политический деятель, который будет так или иначе причастен к этим опасным идеям, может поставить крест на своей карьере. Он никогда не будет избран ни на один пост» (IV, 560). От демократов не отстают республиканцы. Драйзер пишет: «Их (демократов, прибывших в Чикаго спасать монополии. —Я. 3.) сменила делегация, состоящая из влиятельных республиканцев Миннеаполиса и Филадельфии» (IV, 561).
«Было ясно, — заключает писатель, — что наступило время, когда с массами приходится считаться. Да, хочешь, не хочешь, а считаться приходится» {IV, 562).
В лагере борцов против Каупервуда на первом плане рабочие. Весь Чикаго разделился на сторонников монополий и их врагов. Описание встречи Пинского, члена городского муниципалитета, подкупленного Каупервудом, с его избирателями — поистине массовая народная сцена. Эти страницы романа напоминают пьесу «Девушка в гробу», которую Драйзер написал в разгар работы над рукописью «Титана» летом 1913 года. Проблема борьбы рабочих за свои права против Каупервуда и Йерксов чрезвычайно волновала тогда Драйзера.
Рабочие и другие избиратели, которых Пинский «представляет», потребовали от него, чтобы он выполнил их волю, в противном случае они грозятся уничтожить его. Вот отрывок из этой сцены:
«Пятьсот человек (хором). Вор! Грабитель! Взяточник! Вздернуть его! Тащите веревку!
Пинский (прячется за спины своих соратников; несколько горожан, сжав кулаки, надвигаются на него; их глаза блестят, зубы стиснуты— все это не предвещает ему добра). Друзья мои, постойте! Дайте мне кончить!
» (IV, 576).
представители народа, которые заставляют замолчать членов муниципалитета, подкупленных Каупервудом. В страхе перед народом большинство городского муниципалитета отклоняет предложенный агентами Каупервуда законопроект.
Новая для манеры Драйзера-романиста драматическая форма, вклинившаяся в ткань повествования «Титана», свидетельствовала о стремлении писателя наиболее выразительно передать мощь и силу массовых народных выступлений. Новый жизненный материал заставлял искать и находить новую, наиболее адекватную для него форму. Сказалось здесь, конечно, и давнее пристрастие Драйзера к драме. В «Титане» писатель в еще большей, чем в «Финансисте», степени выступает как историк современности, в эпической форме осмысляющий ход истории, — место и время действия романа — Чикаго 80—90-х годов — были хорошо знакомы Драйзеру, были для него частью живой истории.
Писатель стремится скрупулезно следовать исторической правде. В «Титане» Каупервуд вынужден обратиться к капиталистам Уолл-стрита и Сити за займом, за средствами для проведения в жизнь его плана создания монопольной компании уличных железных дорог в Чикаго. С этой целью он отправляется в Нью-Йорк и Лондон. Чтобы получить заем, он затевает сложную операцию, обманывает общественное мнение. Каупервуд вдруг превращается в «филантропа» и «мецената» и жертвует университету Чикаго деньги на постройку крупнейшего в мире телескопа и обсерватории, которые будут носить его имя. Это производит желаемый эффект, создает ложное впечатление о размерах его состояния. Финансовые магнаты считают теперь Каупервуда платежеспособным, и он получает в Нью-Йорке у англо-американского банкирского дома заем, с помощью которого становится монопольным владельцем системы уличных железных дорог в Чикаго. Драйзер не только умело показывает, что «щедрость» и «интерес» к науке капиталистов вообще и американских в частности проявляются отнюдь не ради процветания науки, а из сугубо корыстных соображений, но и одновременно разрушают легенду о якобы «самостоятельном», без помощи извне развитии американского капитализма.
Идея «исключительности» развития американского капитализма развенчивается в «Титане» и тем, что Каупервуд, как показывает Драйзер, принадлежит к одной общей для Америки и для Европы категории капиталистов, и тем, что деятельность Каупервуда в Америке зиждется на эксплуатации народных масс, на подавлении их интересов и прав также, как и деятельность английских или иных капиталистов, и вызывает у масс такой же протест и возмущение.
в США на рубеже XIX—XX веков, причем Драйзер умело отмечает, как враждующие капиталистические группировки пытаются использовать в своих интересах народное возмущение, засилие монополий и как эти попытки заигрывать с народными массами в конце концов обращаются против них самих.
В борьбе с Каупервудом его конкуренты (Шрайхарт и другие) демагогически используют недовольство масс господством монополий. С этой целью купленные ими газеты начинают вести борьбу против Каупервуда как воплощения власти монополий, причем они не отказываются даже от спекуляции на социалистических идеях. По указке монополистов возникают разные «оппозиционные» партии, призванные защищать интересы монополий.
В 1912 году выступила прогрессивная партия Т. Рузвельта, который, как отмечал 9 ноября 1912 года в «Правде» В. И. Ленин, был нанят миллиардерами-ловкачами для обмана народных масс2. Подобные миллиардеры-ловкачи нарисованы в «Титане». От Шрайхарта и компании не отстает и Каупервуд. Он ставит своей задачей подкуп всего состава муниципалитета города Чикаго и сената штата Иллинойс. Развертывается картина невиданного по своему цинизму и лицемерию разложения буржуазной демократии, воплощенная в целой галерее образов «Титана».
«Титане» центр тяжести в деятельности Каупервуда перемещается. Каупервуд главное внимание теперь уделяет вложению капитала в промышленность, продолжая при этом и финансовую деятельность. От писателя в романе не ускользнул и такой важнейший для эпохи империализма процесс, как сращивание капитала банковского с капиталом промышленным.
продажных журналистов, адвокатов-специалистов по нарушению законов, представителей городского управления, которыми командует уже не «кустарный триумвират», а Фрэнк Алджернон Каупервуд. Вся эта система образов служит разоблачению коррупции, продажности американского империализма, выявляет закономерный характер этих явлений. Изменение системы образов отражает различные стадии развития монополий.
Вначале Каупервуд действует через подставных лиц, добиваясь захвата ряда концессии. Когда это удается, он становится огромной силой в городе, представителем финансовой олигархии, по сути дела одним из властелинов Чикаго. Картина захвата власти финансовой олигархией составляет один из наиболее существенных и верных исторической правде моментов в романе.
В «Титане» изображена борьба американского империализма с народными массами, обострение классовых противоречий в США в конце XIX века, и здесь снова Драйзер показывает себя большим мастером реалистического фона.
«Титане» — это борьба рабочего класса и популистское движение. Говоря о борьбе популистов, писатель подчеркивает антимонополистическую направленность их движения, сливавшегося с широкими всенародными антиимпериалистическими выступлениями.
Ход времени наглядно передают в «Титане» и умело введенные в повествование вставные эпизоды. Каупервуд обзавелся роскошным помещением для конторы в центре Чикаго. Проходящий мимо маклер бросает своему приятелю: «В гору пошел, ничего не скажешь. Какие стекла поставил!» (IV, 31). В этих словах аромат эпохи, когда зеркальные стекла были свидетельством богатства и успеха.
для романа.
Свойственная манере Драйзера точность деталей обнаруживается не только в описаниях, городских пейзажах, но и во всем его подходе к американской жизни и особенно разительно в точном воспроизведении как исторического процесса, так и его частных сторон, в которых выявляют свое действие и важнейшие закономерности.
«Титане» мастером реалистической зарисовки. Описывая обед Каупервуда в клубе, он живо обрисовывает сидящую за столом компанию: «Среди сидевших за столом были люди дородные и тощие, высокие и приземистые, темноволосые и блондины; очертанием скул и выражением глаз некоторые напоминали тигра или рысь, другие — медведя, третьи — лисицу, попадались угрюмые бульдожьи физиономии и лица снисходительно-величественные, смахивающие на морды английских догов. Только слабых и кротких не было в этой избранной компании» (IV, 15). Сборище финансистов здесь нарисовано до осязаемости зримо, как будто это сделал не писатель, а художник карандашом или пером, а может быть, и углем.
Не менее живописен и поэтический образ Чикаго: «Город, подобный ревущему пламени, город-символ Америки, город-поэт в штанах из оленьей кожи, суровый, неотесанный Титан, Бернс среди городов! На берегу мерцающего озера лежит этот город-король в лохмотьях и заплатах, город-мечтатель, ленивый оборванец, слагающий легенды, бродяга с дерзаниями Цезаря, с творческой силой Ёврипида. Город-бард — о великих чаяниях и великих достижениях поет он, увязнув грубыми башмаками в трясине обыденного. Гордись своими Афинами, о Греция! Италия, восхваляй свой Рим! Перед нами Вавилон, Троя, Ниневия нового века! Сюда, дивясь всему, исполненные надежд, шли переселенцы из Западных штатов и Восточных. Здесь голодные и алчущие труженики полей и фабрик, носясь с мечтой о необыкновенном и несбыточном, создали себе столицу, сверкающую кичливой роскошью среди грязи» (IV, 9—10). Уитменовский пафос и жизнелюбие сливаются с трезвым видением вопиющих социальных контрастов капиталистического города. Сам по себе образ столицы, сверкающей кичливой роскошью среди грязи, показывает умение Драйзера поэтически рассматривать и воссоздавать даже очень противоречивые и сложные явления жизни. Это относится не только к образу Чикаго, но и в какой-то мере и к образу Каупервуда — одного из королей Чикаго — города, который, по словам Драйзера, «наводняли подонки всех городов мира» (IV, 10). Продолжая и развивая в «Титане» ту же тему, что и в «Финансисте», Драйзер решает ее по-новому, углубленно исследуя деятельность Каупервуда в новых, изменившихся условиях. Контрастность становится в «Титане» важнейшей стороной поэтики Драйзера, в ней находит выражение и первооснова замысла «Трилогии желания», точно переданная в названии главы LIX «Титана» — «Капитал и права народа».
«Титан» не повторяет «Финансиста» и в художественном плане. Для «Титана» характерно более четкое деление на главы, более многоплановая композиция, некоторая усложненность сюжета, драматизм повествования. Появляются побочные сюжетные ответвления, например линия Беренис, которая получила развитие в «Стоике», или обособляющаяся линия Эйлин.
«Титане» каждая глава имеет подзаголовок. Показательно и само содержание этих подзаголовков, выражающих отношение автора к описываемым событиям: глава XX, «Человек и сверхчеловек»; глава XXXV «Политическая сделка»; глава LVIII «Расхититель народного достояния»; глава LIX «Капитал и права народа». Больше в «Титане» публицистических и лирических отступлений. В романе активнее выявляется лицо автора.
«титан без души и сердца, стремящийся заковать народ в цепи рабства». Он сказочно богат, и ему удается подкупать муниципалитеты, губернаторов, мэров, но он не в состоянии подкупить народ, народным массам нельзя заткнуть рот деньгами, и Каупервуд терпит поражение в схватке с народом. Не менее ощутимо его поражение в личной жизни. Он не может обрести покой, деньги не приносят счастья не только покинутой им жене Эйлин, но и ему самому. Драйзер продолжает гуманистическую линию «Финансиста». Деньги, богатство не столько принадлежат Каупервуду, сколько владеют им, они убивают в нем лучшие человеческие качества.
Богатство иссушает Каупервуду душу и сердце, он сам ощущает это, и в этом, может быть, Драйзер видит отличие его от других капиталистов, усматривает даже в судьбе Каупервуда своего рода американскую трагедию. Во всяком случае в «Титане» нарастает ощущение трагизма американской жизни — сказывается углубление гуманизма Драйзера.
Поэзия отрицательных величин по-прежнему находит свое яркое выражение в образе Каупервуда, но никак не исчерпывает смысла романа.
В «Титане» по сравнению с «Финансистом» становится острее, резче, а главное глубже критика американского капитала, этому в немалой степени способствует выявление писателем противоречий американского общества, и прежде всего, противоречия между крупным капиталом и народными массами, и изображение борьбы народных масс, их возмущение господством империалистических монополий. Каупервуд, на сторону которого встали все сильные мира сего, включая даже его конкурентов, терпит поражение. Из этого положения Каупервуда и победы простых людей Америки в романе сделаны, однако, ложные выводы, основанные на идеалистической концепции Спенсера и других буржуазных философов. «В конечном итоге, — пишет Драйзер, — бог или созидательная сила — не что иное, как стремление к равновесию, которое для человечества находит свое приблизительное выражение в общественном договоре. Примечательность этой силы заключается в том, что она порождает отдельные личности во всем их бесконечном и ослепительном многообразии, а также порождает массы с присущими им проблемами. Но и тут рано или поздно неизбежно наступает равновесие, когда массы подчиняют себе отдельную личность или отдельная личность— массы... на какой-то срок» (IV, 590). Эти обобщения ведут к оправданию действий Каупервуда и подобных ему магнатов капитала и находятся в резком противоречии со всем обличительным тоном и пафосом «Титана». Они вынесены в заключительную подглавку книги «Оглядываясь назад», подобную заключающей «Финансиста» под главке «Магический кристалл».
Все более очевидным становится контраст между безжалостной критикой устоев капиталистической Америки и ограниченностью философской концепции Драйзера, несоответствие между критикой и его выводами. Это противоречие наиболее ярко проявилось в «Титане».
Само же по себе отношение Драйзера к Каупервуду выявляется в концовке романа достаточно однозначно словами, взятыми из IV акта «Макбета» Шекспира, — Драйзер предрекает гибель своему герою, уподобляемому им титану — злодею Макбету.
Первые два тома «Трилогии желания» были подвергнуты травле буржуазной прессой — предпринята была даже попытка не допустить их выхода в свет. Особенно резкие нападки вызвал «Титан». Издательство Харпера, с которым Драйзер заключил на эту книгу договор, отпечатав восемь с половиной тысяч экземпляров, приостановило печатание. «Причина, — писал в письме Генри Менкену 6 марта Теодор Драйзер, — реализм слишком суровый и бескомпромиссный, а их политика не выдерживает его» (Письма, I, 162). Другой издатель — Доран — назвал Драйзера за роман «Титан» «очень ненормальным американцем». Кроме того, писал Менкену Драйзер 25 марта 1914 года, «Доран считает Йеркса ненормальным типом американского бизнесмена, не заслуживающим обсуждения. Я должен писать на менее ненормальные темы» (Письма, I, 164). Буржуазных издателей не устраивал реализм писателя, и вновь они пытались заставить его замолчать и скрыть от публики его роман. С большим трудом Драйзеру удалось издать свою книгу.
Через шесть лет, в 1920 году, говоря о трудностях, которые ему приходилось преодолевать в литературной деятельности, Драйзер писал, что в Америке каждого писателя, пытающегося серьезно интерпретировать американскую действительность, считают «более или менее подлецом, низким человеком, которым я надеюсь, я имею честь быть» (Письма, I, 330). Американский бизнесмен требует, чтобы в его книгах «все мужчины были честными, добрыми и правдивыми; все женщины, а особенно его жена и дочери, чистыми, как только что выпавший снег. Нет жестоких, подлых, смотрящих на все сквозь пальцы бизнесменов... по крайней мере в их книгах. А почитайте слащавую чепуху на редакционных полосах обычной американской газеты. Какие хорошие люди все эти бизнесмены. Посмотрите, однако, если хотите, протоколы судов, куда его вызывают отвечать за преступления. Это смешно. Ни одна американская книга, однако, не должна отражать этого. Это низко, мрачно, не та литература, которую должен читать народ, потому что ведь, по правде говоря, она оставляет плохое впечатление об американском бизнесмене американском отце, американском сыне, американской матери, американской дочери» (Письма, 1, 330).
«Трилогии желания» Драйзер развенчивает этот миф об американском бизнесмене, распространяемый апологетической литературой. Драйзер-реалист Создал впечатляющий образ американского бизнесмена, магната капитала. Драйзер-гуманист показал, что американский капитализм не менее, а пожалуй, более бесчеловечен и откровенен в своем цинизме, чем капитализм западноевропейских стран. Гуманистический накал отличает «Трилогию желания» — замечательное произведение, выходящее по своему значению за рамки американской литературы.
богатого не вследствие своей скупости или скаредности, а по причине ловкого и умелого использования законов развития монополистического капитала и оттого еще более циничного и безудержного в своем хищничестве. Драйзер ввел в мировую литературу образ финансиста — капиталиста той новой формации, суть которой в 1916 году раскрыл В. И. Ленин в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма».
Высоко оценил реализм «Трилогии желания» Синклер Льюис, примыкавший в ту пору к социалистическому движению. В статье «Роман и социальные недуги наших дней (закат капитализма)» он относит Драйзера к числу тех писателей, «к кому мы обращаемся чтобы, услышать исчерпывающую критику современной жизни; в их произведениях за индивидуальными событиями, как некий мрачный фон, стоит Народ — скопище людей со сжатыми кулаками, людей грубых и неучтивых, людей, которые хриплыми голосами требуют своей доли земных благ, вселяя тревогу в сердца благопристойных леди и джентельменов» 3.
Синклер Льюис подчеркивает, что в «Титане» говорится о майских событиях 1886 года в Чикаго. Отмечая зоркость Драйзера, он считает, что «все растущая тенденция народа отстаивать свои интересы (по мнению С, Льюиса, ее удалось показать Драйзеру. — Я. 3.) — это та самая тенденция, которую одни (те, кто разделяет ее) именуют «началом падения капитализма», а другие (те, кто живет в свое удовольствие) — «растущим беспокойством и неблагодарностью масс»4«Титане» не просто отражение борьбы труда и капитала, но и показ объективно революционной тенденции в развитии американской действительности. По мнению Синклера Льюиса, читателю «Трилогии желания» ясно, «какой романтической фигурой является для Драйзера этот пират от финансов — Каупервуд»5, и вместе с тем Драйзер понимал, пусть лишь смутно, но в какой-то мере «понимал, что Каупервуд — только частное проявление некоей системы»6.
«Титана». Анализируя реалистический метод Теодора Драйзера, Синклер Льюис видит в нем союзника социалистической литературы, рекомендует сторонникам социализма прочитать «Трилогию желания», чтобы лучше уяснить тенденцию развития американского капитализма.
Сочувствие борьбе трудящихся, о котором свидетельствовали многие страницы романа «Титан», пьеса «Девушка в гробу», новелла «Мэр и его народ», глубина осмысления Драйзером истории современности при всей противоречивости его мировоззрения, высокий гуманизм, безусловно, сближали Драйзера с социалистами, среди которых у него и тогда было много друзей, со всеми передовыми силами американского общества. Последующие годы ускорили это сближение.
«Титана» Драйзер начал работать над заключительным томом «Трилогии желания» — романом «Стоик», но, не закончив эту книгу, отдался другим творческим замыслам.
Монополии и пути борьбы с их засилием в американском обществе — эта тема глубоко волновала Драйзера всю жизнь. Он не знал, как разрешить эту сложную проблему во время издания первых двух томов своей знаменитой трилогии. В третьей книге действие переносилось в Лондон, где прототип Каупервуда Йеркс вкладывал свой капитал в строительство подземной железной дороги. Каупервуд становится международным магнатом капитала. К этому времени Драйзер побывал в Лондоне, весь фактический материал был собран, ясны были и основные моменты развития сюжета — в заключительной части Драйзер задумал изобразить превращение Каупервуда из титана в стоика и показать иллюзорность и бесплодность его деятельности. Все упиралось в интерпретацию жизненной философии Каупервуда, в понимание философии развития истории. Драйзер знал, чем заканчивался путь его героя, но не мог этого объяснить и поэтому отложил работу над заключительной частью трилогии. Когда же Драйзер ознакомился с ленинским положением природы империализма как последней стадии капитализма, когда ему стали окончательно ясны пути борьбы за новое, свободное от капиталистической эксплуатации общество, он вернулся к работе над «Стоиком». Завершению замысла писателя помешала смерть.
Примечания.
—176.
3. Синклер Льюис. Кингсблад, потомок королей, стр. 732.
4. Там же, стр. 736.
5. Там же, стр. 737.