Поиск по материалам сайта
Cлово "QUARTER"
Входимость: 2. Размер: 27кб.
Входимость: 1. Размер: 25кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 27кб.
Часть текста: наконец, улыбается, жизнь становится если не лучше (денег как не было, так и нет), то уж точно веселее, самые тяжелые времена, похоже, остались позади. Начать с того, что наконец-то, в октябре, приезжает долгожданная Джун. Причем — неожиданно, не предупредив ни письмом, ни телеграммой. Телеграмму, впрочем, отбила, но уже переплыв океан, из Шербура, отчего радость от предстоящей встречи тем больше. На вокзал Миллер приезжает загодя, однако поезд из Шербура ухитряется пропустить и жену отыскивает не на перроне, а поздно вечером в кафе «Дом», когда уже отчаялся ее увидеть. Любимая женщина, как ни в чем не бывало, сидела за столиком и потягивала «перно», из чего, впрочем, вовсе не следовало, что она при деньгах. Нет, франков у Джун не больше, чем у Генри, зато распорядительности, как и в Нью-Йорке, хватает на двоих: она уже успела поселиться в «Отель де Пари», взяв в долг пару сотен у хозяина гостиницы; мужу подобная сноровка и не снилась, у Джун, впрочем, помимо сноровки есть и другие козыри. Радость от встречи оказывается преждевременной. Во-первых, довольно скоро становится ясно, что пересекла океан Джун не столько ради встречи с мужем, которого не видела больше полугода, сколько для того, чтобы увидеться с Жермен Дюлак и предложить ей свои услуги в качестве киноактрисы — письмо Генри о разговоре с Дюлак до нее, стало быть, дошло. Когда же мадам Дюлак недвусмысленно дала понять, что «кинокарьера» «такси-танцовщице» не грозит, Джун сразу же заскучала, стала, как встарь, ругать Генри по любому поводу, главное же, — за отсутствие денег. Поносит мужа на чем свет стоит; мужа и Францию, которую Генри, ставший за это время патриотом Парижа, отстаивает, как может. У Джун виноваты все: и плохая гостиница, и дорогие рестораны, и холодный ...
Входимость: 1. Размер: 25кб.
Часть текста: языка, куда более изменчивой в сравнении со звуками нашей речи, — и поражался, ощущая терпкий вкус смерти в тумане, напряженное биение страха в жилах великого города. Я думал: в наших краях смерть — это внезапный выстрел, а здесь — медленно действующий яд. Меня терзала тоска, порожденная моей обостренной чувствительностью и той сдержанной и на поверку холодной вежливостью, которая меня тогда окружала; я еще не обзавелся в Англии друзьями и знал только уличную толпу да музеи. Прерафаэлиты в галерее Тейт наводили на меня скуку, и я не раз чуть не бегом бежал из дому, чтобы снова взглянуть на скульптуры Парфенона — особенно, не знаю почему, на статую, которую называют Илиссом, — или в Национальную галерею, к маленькому портрету работы Доменикоса Теотокопулоса: у меня была ни на чем не основанная, но навязчивая идея, что моделью ему послужил один критский лодочник. Накануне Рождества 1931 года я перебирал рождественские открытки в книжном магазине на...