Поиск по материалам сайта
Cлово "PAS"
Входимость: 2. Размер: 53кб.
Входимость: 1. Размер: 32кб.
Входимость: 1. Размер: 27кб.
Входимость: 1. Размер: 30кб.
Входимость: 1. Размер: 33кб.
Входимость: 1. Размер: 65кб.
Входимость: 1. Размер: 81кб.
Входимость: 1. Размер: 82кб.
Входимость: 1. Размер: 33кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 53кб.
Часть текста: лишнее и соответствовали духу времени тем полнее, чем больше пили… Город заплыл жиром, отрастил себе брюхо, отупел от развлечений и на сообщение о строительстве какого-нибудь сверхсовременного небоскреба отзывался только вялым «В самом деле?». Все это побудило Фицджеральда вновь уехать в Европу весной 1929 года. Американцы обладают свойством обнаруживать любовь к своей стране, лишь оказавшись вдали от ее берегов. В ничем не примечательном коротком рассказе того периода Фицджеральд передал испытываемое им в момент отъезда настроение: «Глядя с палубы «Маджестик» на таявшие в дымке очертания Нью-Йорка, на исчезавший за горизонтом берег, оп почувствовал, как на него нахлынула волна радости и гордости оттого, что там оставалась Америка, что изуродованная нагромождением заводов богатая земля — неиссякаемо плодородная и щедрая — все еще плодоносила, что к сердцах оказавшихся без компаса людей все еще находили отклик великодушие и любовь…» Ступив на берег в Генуе и норных числах марта, Фицджеральды, прежде чем отправиться в Париж, провели месяц на Ривьере. В июле они снова вернулись в Каппы, поселившись для удобства поближе к чете Мэрфи — те опять проводили лето в Антибе. К сожалению, этот райский уголок к тому времени уже потерял свое былое...
Входимость: 1. Размер: 32кб.
Часть текста: больше внимания миру внешнему, чем внутреннему; сам он отдавал предпочтение "более глубокой, загадочной, тонкой внутренней жизни, удивительным приключениям души" 42 . Противопоставление "внешнего" и "внутреннего" вряд ли можно считать правомерным с теоретической точки зрения, так как наилучшие результаты дает их равновесие и гармония. Однако на практике это равновесие, действительно, часто смещается у разных писателей в ту или иную сторону. У Джеймса оно смещалось — причем с годами все больше и больше — в сторону интроспекции. Подчеркивая самодовлеющую ценность внутренней жизни личности, Джеймс глубоко погружается в ее анализ. Он все ниже и ниже опускает порог ощущений и стремится зафиксировать такие оттенки переживаний, для различения которых требуется все более высокая степень чувствительности. Надо сказать, что такое направление в общем совпадает с линией развития литературы, поскольку роль психологического анализа, равно как и его глубина, разветвленность и тонкость, возрастает в ней от столетия к столетию. В новеллистике, например, эту закономерность демонстрирует путь, пройденный, скажем, от Боккаччо до Чехова. Однако у проблемы есть и другая сторона. Хорошо известно, что особая точность измерений является необходимой и осуществимой лишь применительно к малым объектам. Измерение значительных расстояний единицами, принятыми в микромире, — задача не только невыполнимая, но и прежде всего нецелесообразная. При всей приблизительности проводимой параллели можно, однако, утверждать, что в литературе, начиная с некоторого предела, также наблюдается обратно пропорциональная зависимость между масштабностью объекта и степенью детализации его исследования. Использование писателем психологических и иных миллимикронов, должно, по-видимому, неизбежно вести к...
Входимость: 1. Размер: 27кб.
Часть текста: «автоматическое письмо» — ходовой прием сюрреалиста. «Самое трудное для меня — написать первую строчку. Она — самая искренняя неискренность, ключ к моему характеру, ко всему, что будет написано в дальнейшем. Начать для меня труднее всего, ибо я никогда не знаю, где начинается начало и кончается конец». Не помогает и «Рабочее расписание», оно висит перед ним на стене и служит вечным укором: начал с опозданием, отвлекся, бросил, написал не то, что хотел. Вместо того чтобы писать книгу, писал письма, рисовал, «акварельная мания» (Миллер называл себя «инстинктивным акварелистом, у которого все идет по воле Божьей») его преследует… «Рабочее расписание» делит все дела на главные и второстепенные, на занятие литературой и занятие живописью. Помимо «Рабочего расписания» имелись еще и «Заповеди» — числом намного превышающие библейские. Такие, например: «Работай над чем-то одним, пока не кончишь», или: «Трудись, сообразуясь с планом, а не с настроением», или: «Первым делом — пиши! Живопись, музыка, друзья, кино — подождут», или: «Пиши, даже когда не способен творить». Были заповеди и менее строгие, не столь категоричные, даже шутливые. Скажем: «В назначенное время — остановись!» или: «Помни, ты человек, а не машина! Встречайся с людьми, ходи в гости, пей, если очень хочется… Наплюй на планы, раз сегодня работа не клеится». Последней заповеди Миллер следовал неукоснительно. Остальным — как получится… Сказано же: «Работай над чем-то одним, пока не кончишь». Миллер же разбрасывается. Задумал книгу о кино — замысел так замыслом и остался. Решили с Анаис вести нечто вроде совместного дневника, который они, вопреки авторитетному мнению...
Входимость: 1. Размер: 30кб.
Часть текста: марки в магазине на углу улицы, где они жили, «Если бы не дедушка Макквилан, что бы сейчас с нами стало?» — часто причитала Молли, обращаясь к Скотту, не ведавшему лишений, но уже хорошо знакомому с дырявым аристократизмом, который, словно бич, гонит по свету превеликое множество авантюристов и подвижников. Первый год после их возвращения в Сент-Пол Фицджеральды жили у бабушки Макквилан, которая поеле продажи своего дома на авеню Саммит перебралась в меньшую квартиру на близлежащей улице Лорел. Так Скотт неожиданно очутился в обществе детей авеню Саммит — в районе Сент-Пола, который в то время считался фешенебельным. Авеню представляла собой широкий, утопающий и полони бульвар, живописно раскинувшийся вдоль обрыва, с которого открывался величественный вид на нижнюю часть города и дугой огибающую его Миссисипи. Простираясь на четыре улицы по обе стороны авеню, квартал занимал площадь почти в милю. В этом более обширном и сложном, чем ранее, окружении Фицджеральд быстро утвердил себя. Сверстники с любопытством отнеслись к живому юноше с тонкими чертами лица, который все еще носил по настоянию матери кепки и рубашки фирмы «Итон». В нем чувствовалась какая-то глубина и несвойственная подростку умудренность, хотя во всем остальном он, казалось, ничем не отличался от них. Вместе с ними он играл в прятки в сараях, носился наперегонки по переулкам, швырял камнями и мильчишек из бедных католических семой, проживавших в нижнем части города, извлекал из сундуков старые вещи, наряжаясь на маскарады. Он не прожил в Сент-Поле и месяца, как пять девушек признались, что он их избранник. Больше всех ему нравилась Виолетта Стоктон, приезжавшая на лето в Сент-Пол из Атланты. Обнаруживая проницательность будущего писателя, быстро схватывающего детали, он описывал портрет избранницы в своем дневнике: «Ее привлекательность...
Входимость: 1. Размер: 33кб.
Часть текста: не Миллер. После возвращения в Париж из Нью-Йорка, где он провел без малого год, Генри развивает фантастическую активность — и творческую, и деловую. Активность столь велика, что приходится вешать на входную дверь записку, как правило, не соответствующую действительности: «Меня не будет целый день. А возможно, и две недели». Были, впрочем, записки, действительности соответствующие, причем на двух языках, по-английски и по-французски. Английская — элегическая: «Коли не стучать не можете, стучите — но не раньше 11 утра». Французская — угрожающая: «Je n’aime pas qu’on m’emmerde quand je travaille»[54]. Адресованы записки посторонним; своим же на Вилла-Сёра, 18, всегда рады. В эти годы Миллер становится центром, средоточием своеобразного творческого клуба «по интересам». Здесь и издатели (Джеймс Лафлин — один из них), и писатели, и журналисты, и художники — французские и американские, и фотографы. Здесь авангардисты всех мыслимых «измов»: сюрреалисты, дадаисты, футуристы. Здесь муза кубистов и Аполлинера, обворожительная Мари Лоренсен, сделавшая себе имя в художественном мире еще в 1920-е годы. Имеется даже астролог, всеобщий любимец, швейцарец Конрад Морикан. Миллер в нем души не чает: Генри, мы писали, с юности тянуло в потустороннее, а, кроме того, Морикан, вкупе с еще одним эзотериком, специалистом по оккультным наукам и дзен-буддизму, американцем Дэвидом Эдгаром, предрекает ему славное будущее; такими астрологами не бросаются. Миллер и не бросался: чтобы дать Морикану заработать, заказывал ему гороскопы для...
Входимость: 1. Размер: 65кб.
Часть текста: играть в карты. Дьявол карточной игры был первым из демонов, повстречавшихся Эдгару По на его жизненной дороге, и именно этот дьявол обусловил начальный ход его жизненных злополучии. Вступление Эдгара По в университет ознаменовалось забавным приключением, очень похожим на Эдгара По. Он поселился в одной комнате с юным земляком, Майльсом Джорджем. Совсем вскорости, - оттого ли, что Майльс отказался вместо Эдгара открыть дверь Уэртенбэкеру, который как библиотекарь и факультетский секретарь каждое утро обходил университетское общежитие, чтобы осмотреть студентов, одеты ли они и готовы ли для работы, оттого ли, что Эдгар не был расположен в понедельничное утро сосчитать грязное белье и отдать его прачке, - но только они поссорились. Они не перешли, конечно, низким образом от слова к делу, но, по старому доброму обычаю, назначили друг другу бой, удалились в поле поблизости от университета, раза два схватились, сообщили друг другу, что они вполне удовлетворены, пожали друг другу руку и возвратились в университет самыми горячими друзьями, но не обитателями одной и той же комнаты. После этого малого поединка Эдгар По поселился в комнате, означенной числом 13. Близкий университетский друг Эдгара По, Текер, описывает Эдгара тех дней как любителя всякого рода атлетических и гимнастических игр. Карты и вино были распространенной забавой среди студентов. Страсть Эдгара По к сильным напиткам, как говорит Текер, уже тогда отличалась совершенно особенным свойством. Если он видел искусительный стакан, он испивал его сразу, без сахара и без воды, залпом и без малейшего видимого удовольствия. Очевидно, лишь для действия, не для вкуса. Одного стакана ему было совершенно достаточно: вся его нервная система от этих нескольких глотков приходила в сильнейшее возбуждение, находившее исход в беспрерывном...
Входимость: 1. Размер: 81кб.
Часть текста: Лонгфелло, стареющий Эмерсон сказал: "Мы погребаем сегодня нежную и прекрасную душу... Но я забыл — как ее имя?" 1. Самому Эмерсону оставалось жить всего месяц; поздний возраст вызывал порой провалы в памяти. Но в сорвавшейся фразе, по-иному осмысленной потомками, проявилось отношение к творческому наследию Лонгфелло. Выдающийся знаток европейских языков, профессор Гарварда, поэт-лауреат множества премий, в том числе европейских; автор, чья слава при жизни высилась неколебимо, после смерти, в двадцатом столетии отошел в тень как второстепенная, едва ли не заурядная фигура, как подражатель мертвым литературным канонам и, уж конечно, отнюдь не новатор в поэзии. С легкой руки Эмерсона утвердилось мнение, что Лонгфелло, конечно, был мастером, создавшим немало хороших вещей, но ни одной превосходной, безусловно оригинальной, такой, в которой безошибочно воплотился бы его неповторимый гений, а не преобладали бы пересказ, перепев, интерпретация преданий, легенд, исторических событий, картины экзотических стран и далеких эпох. Но причина не в заимствовании сюжетов, которые поэт и впрямь с легкостью черпал из арсенала любой национальной традиции, хотя чаще всего именно проблема "подлинности", "оригинальности" является предметом спора, который ведется вокруг наследия Лонгфелло, его важнейших произведений, вплоть до самого значительного — "Песни о Гайавате". Действительно, среди новаторов и бунтарей XIX в. (не говоря уже о XX в.), таких, как Торо, По, Мелвилл, Уитмен, даже Э. Дикинсон,...
Входимость: 1. Размер: 82кб.
Часть текста: 1 Свое первое произведение — новеллу «Трагическая ошибка» — Джеймс опубликовал в 1864 г. В этом году американская литература понесла невосполнимую утрату: скончался Натаниэль Готорн. Случайное совпадение двух дат оказалось символическим: ведущий американский романтик как бы передал литературную эстафету одному из зачинателей американского реализма, основоположнику психологического направления в реалистической прозе США. Джеймс унаследовал от Готорна очень многое. Его связь с автором «Алой буквы» трудно даже назвать влиянием: Джеймс впитал в себя опыт своего предшественника настолько глубоко, что тот стал частью его собственного опыта. Обоих писателей сформировала сходная среда, специфический духовный климат Новой Англии. Джеймс, как и Готорн, проявлял исключительный интерес к этической и психологической проблематике. Он постоянно обращался к одним и тем же дилеммам: к противопоставлению эгоизма и альтруизма, невинности и развращенности, самоутверждения и самоотречения, опыта и неведения, долга и удовольствия, мстительности и всепрощения и т. д. и т. д., а прежде всего и превыше всего — к дилемме Добра и Зла, этих вечных и неизменных, с его точки зрения, нравственных категорий. Исторически преемственная связь между романтической и реалистической эстетикой проявилась в творчестве Джеймса как нельзя более очевидно. Первая новелла Джеймса была целиком написана в соответствии с романтическими канонами. Эта особенность отличала и другие его рассказы, созданные в ранние годы: «Романтическая повесть об одном старом платье» (I860), «Де Грей» (1868), «Габриэль де...
Входимость: 1. Размер: 33кб.
Часть текста: своем герое Фицджеральд в романе «По эту сторону рая». Фицджеральду было присуще ощущение беспредельности, загадки жизни, которые ассоциируются у нас с религиозным складом ума. Он мог испытывать благоговение. Его сестра вспоминала, что он был набожным ребенком и утратил веру в Принстоне, где подпал под языческое влияние Уайльда, Суинберна, Уэллса и раннего Гюисманса. Не меньшее влияние на него оказали Джон Пил Бишоп и Эдмунд Уилсон, особенно Уилсон, этот поинствующий скептик, который, казалось, вел непримиримую борьбу с протестантскими богословами, бывшими у него в роду. Фицджеральд, поставивший целью достичь земной сланы, постепенно отходил от церкви, хотя и не без внутренней борьбы. Иногда он начинал вдруг посещать мессы и даже соблюдал посты по пятницам, но затем вновь оказывался захлестнутым бренными страстями. Ниточкой, связавшей его с религией, оказался священник Фэй, он изредка встречался с ним в Принстоне, в школе Ньюмена, директором которой тот стал, и в Дил-Биче, где мать Фэя имела дом. Фэй питал симпатию к своему ученику и опекал его — тот чем-то напоминал ему собственную молодость. «Многое в...